Дем Михайлов
ПереКРЕСТок одиночества – 2
– Я вам принесу бульон и мясо.
– Сделай доброе дело. На веранде оставь, ладно? Не люблю, когда сон мой тревожат. А завтра поболтаем.
– Конечно! Помочь вещи поднять?
– Да я сам. Не привыкать. Ты из меня старого пердуна не делай. Сил полно еще.
– Понял. Последний вопрос – со шкурой и желудком что делать?
– Твои они, парень. Первая добыча свята. Так что сам разбирайся.
Старик ушел. А я снова опустился за стол и, допивая чай, наблюдал за всеобщей суетой. Пришли даже жители с Центра, осторожно спускаясь по лестнице, неся с собой пустые тарелки. Пара привратных хотела им что-то сказать и явно недоброе, но успевший подняться под потолок Антипий предупреждающе рыкнул, и центровым больше никто не посмел мешать. Еще одно доказательство силы охотничьего слова. Это каста. И каста влиятельная, причем важная даже для запертого Замка.
Меньше чем через час от туши не осталось ничего. Всю растащили по кусочкам. В котел полетели кости – для дополнительного навара. Как по мне, это уже зря – могли бы приберечь. И так чересчур жирно получается. Студень. Холодец. Но вмешиваться я не стал. Прав был Антипий – здешние живут одним днем. Учитывая их возраст и условия жизни – это даже разумно.
Заметил, что на меня уже перестали постоянно поглядывать – раньше моя молодость вызывала всеобщее внимание. Теперь я примелькался. Стал одним из них. Одним из жителей Бункера. Охотник Гниловоз. Сильный, молодой и даже не тупой.
Что дальше?
Захотелось прочитать пару глав из лежащего в комнате «Графа Монте-Кристо». Этот роман стал для меня чуть ли не инструкцией. Побег я совершил. Что следующее? Вряд ли мне светит получить большой клад в наследство от аббата Фариа. К тому же Красный Арни не умер, а переехал в Замок. Вспомнились скопированные мной зашифрованные записи, переданные для Арни умирающим Костей. Что в них? Так пока и не взялся за них.
Шкура…
Желудок…
Повозившись, уляпавшись в крови, сделал большой мохнатый сверток. Привязал оставленную Антипием веревку. И потащил поклажу сначала к лестнице, а затем выше, оставляя за собой кровавый след. Проклятье… как-то все непродуманно.
– Не волнуйся, охотник! – заметили мое замешательство. – Подотрем! Тащи добычу! И спасибо!
Вот и признание. Махнув рукой, попер дальше. Протащил через коридор Центра, здороваясь со спешащими на ползущий с Холла мясной запах центровыми, миновал центральное помещение. И остановился у наглухо закрытых ворот. Тут меня встретили охранники. Поглядели одобрительно, кивнули понимающе. Мне даже спрашивать ничего не пришлось – один из охранников ненадолго нырнул в небольшую дверцу, врезанную в ворота, и вскоре вернулся в сопровождении пары стариков.
– Молодец, охотник. Молодец, – протянул мне руку самый старший.
Ответив на рукопожатие, я удивился – очень уж крепким оно было. Как в тисках рука побывала. Что же здесь за старики такие могучие попадаются?
– Продашь или выделать хочешь? – второй оказался более деловитым.
– Смотря что предложите, – улыбнулся я.
– А что хочешь?
– Я в расценках пока не силен. И ассортимент не знаю, – развел я руками.
– Хороший нож тебе пригодится? Стальной, острый как бритва. Охотничий, одним словом. В ножнах. К ножу ремень. Ну и пару рукавиц добрых. Что скажешь?
– По рукам, – кивнул я.
– Держа товар, оказался сразу за дверью и через пару секунд я держал в руках длинный нож и рукавицы.
– Желудок целый. За него что хочешь?
– М-м-м… – замялся я.
Что просить за переполненную зловонную колбасу?
– Чтиво какое-нибудь найдется? – пришло мне на ум.
– Детектив сойдет? Но без обложки. Ее кожаным переплетом заменили. Автор – Чейз.
– Сойдет!
– Держи. И вот тебе еще в награду десяток талонов. Еще кусок мыла. Молодец! Правильный путь выбрал! И общине легче, и тебе занятие путевое. Молодец!
И снова товар оказался у меня удивительно быстро. Рассчитавшиеся старики вытащили пленку, без моей помощи переложили на нее шкуру и желудок, хорошенько завернули и затащили за ворота, двигаясь с удивительной легкостью.
Попрощавшись, сходил в туалет, где хорошенько отмылся. Высушив руки, стоя в одних трусах, задумчиво смотрел на три самодельных душа, откуда изливалась теплая вода. И тут все налажено. И снова иноземные технологии – уцелевшая начинка с упавших крестов.
В дверь душевой, ничуть не стесняясь моего вида, проворно нырнула сухонькая старушка. Уперла руки в бока.
– Постирать надо чего, охотник? Все сделаю в лучшем виде.
– Надо. А за сколько, бабушка?
– Клашей меня зови. Талоны тебе дали, касатик?
– Дали. За талон всю твою одежу перестираю и высушу. К вечеру принесу. Сменное есть?
– Есть.
– Давай талон и оставляй все здесь. Я займусь.
Я впервые глянул на талоны. Кусок серой и какой-то рыхлой перфорированной бумаги поделен на десять прямоугольников. На каждом прямоугольнике синеет жирная печать, еще имеется чья-то витиеватая роспись и цифра 1.
Надо же… талонная система. И чего, помимо стирки, можно получить за один талон? Дополнительный обед? Это уж наверняка. А чего-нибудь еще дают? Осторожно оторвав талон, вручил Клаше и покинул душевую.
Войдя в комнату, рассмеялся в ответ на изумленный взгляд Шерифа, окруженного старушками. Скользнул к своей кровати, пояснил:
– Одежда в стирке.
– А я уж думал, ты в карты решил сыграть на интерес. Мне уж рассказали тут дамы о здешних нравах.
Дамы рассмеялись, прикрывая морщинистыми ладошками рты.
– Не буду, – пообещал я, натягивая джинсы. – Такой вопрос: на талоны что тут получить можно?
– Ой много чего! Одни десерты чего стоят! И на целый талон на трех человек сладостей хватает, – оживилась одна из старушек. – Опять же заварка, мыло, вязаные вещи, алкоголь. Много чего!
– Ясно, – кивнул я и, проделав уже знакомую манипуляцию, вложил в руку Шерифа пять серых талонов. – Прошу.
– Это еще что?
– Да это радость бытия, шарман! – встряла вторая дама. – Чистая радость! Ты готов тратиться на женщин?
– Конечно!
Набросив на плечи куртку, я подмигнул старику и, прихватив книгу с вложенной тетрадью и ручкой, покинул комнату. Не буду мешать им развлекаться. Нож на ремне взял с собой, перепоясав джинсы. Не забыл и верную отвертку, приткнув ее за ремнем. Здесь, конечно, мирно. Но все же…
Составленных столов в Холле прибавилось. И какой только разнокалиберной посуды на этих столах не было. Большей частью пластик и металл. Но встречалось и стекло. Вот только посуда все больше из тех, что в обычных домах на столы не ставят – тазики, к примеру. Обычные разноцветные и практически вечные пластиковые тазики исходили паром, заполненные доверху густым супом. Над столами поднимались облака пара – температура все же низкая, не зря народ у печи кучкуется. Греются. Глянув на потолок, вздохнул – опять работает только одна линия. Боятся дергать за рычаги и предпочитают жить в холоде.
Протолкавшись к печи, поискал знакомого старика, но не нашел. Обнаружил его у ворот, рядом с несколькими другими жителями. Тут было особенно холодно – ниже нуля. И люди стояли молчаливо у длинного тряпичного свертка. Сквозь ветхую ткань угадывались знакомые очертания.
– Что случилось?
– Федор преставился, – вздохнула старушка, мелко крестясь. – Схватился за грудь. Осел. Да так и помер.
– Федор?! Мы же только с…
– Ну да. Охотничек… подкосила его вылазка. Перенервничал, видать. Ох… оно и понятно – ему почитай далеко за семьдесят было. Вспомнить бы фамилию его, да никак на ум не идет. Милай… ты не поможешь его на кладбище оттащить, а?
– Конечно, – не задумываясь, ответил я.
– Вот спасибо. Втроем с мужиками и справитесь. Идти-то недалече.
Кладбище было под боком. И не снаружи. Имелась неприметная узкая дверь в стене Холла, раньше явно бывшая природной трещиной, но позднее заделанная каменными блоками и снабженная жестяной створкой. Никакой надписи над дверью не имелось. Оно и понятно. К чему лишний раз напоминать людям в возрасте о том, что дверь, ведущая к пункту последнего назначения, находится прямо под боком. Кладбище бы подальше от жителей Бункера, но учитывая условия снаружи.
Там я еще не был. И, неся свою часть тяжелой ноши, шел туда даже с интересом. Хотя мысли невольно возвращались к Федору – отчего умер? Физическое перенапряжение? Или психическое? Испугался, подвел и подставил других охотников, чувство вины подкосило. А ведь мы его забыли, даже не проследили, куда он пошел, когда покинул круг. Не ободрили парой слов, не хлопнули успокаивающе по плечу. Ничего, мол, такого, с кем не бывает, в следующий раз выйдет лучше… Мы не сделали этого, и оставленный в тоскливом самобичевании человек довел себя до инфаркта…
Уф… надо встряхнуться. А то еще начну чувствовать невольную вину. Только этого мне и не хватало. Я тут новенький. Его почти не знал. Но у Федора должны были быть друзья способные его ободрить. Вот только всем было на все плевать. На все, кроме свежего мяса, доставленного в Холл.
Кладбище представляло собой большую пещеру, наполненную ледяным холодом. И через несколько шагов стало ясно, почему никто не попытался сделать пещеру частью Бункера. Все ее дно представляло собой хаотичное переплетение широких черных трещин, уходящих на неведомую глубину и достигающих в размере не меньше метра. Некоторые и того шире. Выглядело так, будто в незапамятные времена великан ударил по дну пещеры гигантским молотом. Но это я понял позднее, после похорон, потратив несколько минут на изучение местного кладбища с помощью чужого фонарика.
Похороны…
Не хотел бы я, чтобы меня так похоронили.
Закутанное в саван тело Федора положили на край ближайшей к входу трещины, старушка в платке прочитала коротенькую молитву. С ее губ срывались жидкие облачка пара. Лучи фонарей плясали на тряпичном свертке, еще недавно бывшем человеком.
– Толкайте, – тихо сказала старушка.
Легкий толчок… и лежащее на самом краю тело беззвучно кануло в черноту трещины. Исчезло. Спустя несколько секунд послышался легкий шлепок удара. Сколько же здесь метров?
Тогда-то, попросив фонарик, я повернулся и, пока остальные с опущенными головами стояли у трещины поглотившей очередного старика, прошелся до дверей кладбища. И насчитал два длинных извилистых уже посеревших ледовых языка, присыпанных каменной крошкой. Да уж… тут не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадаться – это запечатанные льдом трещины, что уже до отказа заполнились трупами почивших жителей Бункера. Пока шли к еще не заполненной трещине, шагали прямо по братским могилам. Крутнувшись, посветил фонариком по сторонам, глянул на стены. Ничего. Ни единой таблички с именем или датой. Все братские могилы безымянные. И кто знает, сколько там тесно прижатых друг к другу трупов в тряпичных саванах. Бункер уже стар…
И вот это нормальный конец? Получить местечко в ледяной безымянной братской могиле спустя сорок лет заключения и еще скольких-то лет бездумной и по сути бессмысленной жизни в Бункере? Ежась от холода, старушка прочтет торопливую поминальную молитву, тело сбросят в глубокую могилу и человека тут же забудут навсегда.
Я такого не хочу.
– Идешь, парень?
– Я сейчас, – отозвался я, и заметавшееся эхо многократно повторило мои слова.
Здесь надо разговаривать потише.
– Фонарик верну, – уже тише добавил я.
– Хорошо. Не задерживайся здесь, парень. Не надо.
– Ага.
Когда тяжело шагающие старики ушли, я, подсвечивая себе фонариком, задумчиво прошелся по кладбище, изучив его размеры и поглядев в глубокие трещины. На одном из зубцов скалистой стены, используемой сейчас братской «могилы», висел зацепившийся саван. Вместе с содержимым. Из прорванной дыры торчала покрытая белоснежным инеем босая нога. Отчетливо видны очертания скорбно склонившейся головы. Проклятье. Даже скинуть нормально не смогли. И висит теперь мертвый человек над бездной… Нехорошо так.
Нет. Ну уж нет!
Я не знаю, когда придет мой черед умирать. Но лежать на этом кладбище не хочу. Уж пусть лучше меня съедят здешние медведи, а остатки подъедят снежные черви. Все лучше будет, чем сломанной куклой висеть на стене…
Возвращаясь к выходу, переложил фонарь из одной руки в другую. Луч света дернулся. И на краю одной из засыпанных трещин я заметил какой-то бугор. Кучка льда и мелкого камня. По цвету она не отличалась, но была в ней какая-то странность. Через мгновение я понял, что привлекло мое внимание – рыхлость этой кучки. Тут захоронение древнее. Там вповалку лежат старые поколения Бункера. И накрывший их слой льда и снега давным-давно спрессовался до каменной плотности. Тут не могло быть никакой рыхлости. Но в этом месте она имелась.
Опустившись на колени, ткнул лезвием ножа. И оно легко погрузилось на всю длину, послышался скрежет ледяного крошева. Оглядевшись, убедился, что никто за мной не наблюдает. И быстро выгреб битый лед. Образовалась яма. Глубиной сантиметров в шестьдесят. Следом вскрытая промороженная тряпка. А под ней – истерзанное человеческое бедро, лишенное изрядного количества плоти. В стороне пустое место с парой костей – тут должна была находиться вторая нога.
Вот это да…
Слухи подтвердились.
Пару дней назад я случайно разговорился с живущей в Центре старушкой. Полноватая, вечно голодная, с бегающими глазками, она все жаловалась на скудность кормежки. Могли бы, мол, побольше и погуще наваливать. Жалеют еды! И мимоходом, хихикая, пощелкивая несколькими оставшимися зубами, упомянула, что не все, как она, довольствуются положенной нормой. Кое-кто добывает мясцо самостоятельно и готовит потихоньку, выдавая его за медвежье. А порой, мол, даже и угощает тех, кто не задает лишних вопросов. Насторожившись, я задал пару уточняющих вопросов, но старушка уже переключилась на другую тему и лишь отмахивалась – ерунда, мол, шутки у нее такие. Но глазки стали бегать еще пуще. Тогда-то я и записал в список вопрос о людоедах.
И вот оно доказательство. Кто-то из жителей Бункера нет-нет да и наведывается на кладбище и потихоньку рубит здесь промороженное мясцо. В кашу. Для навара. И кладбище для этой таинственной личности представляется скорее вечно полным холодильником с мясными деликатесами, а не местом упокоения и без того настрадавшихся людей.
Это что-то серьезное? Большая проблема?
Подумав, отрицательно покачал головой. Нет. Просто неприятная мелочь. Кто-то из старичков слегка потерял моральные ориентиры. Исправить легко. Но лично я этим заниматься не собираюсь.
Невольно пришло в голову – а если в Бункере полностью кончится мясо и некому будет пойти на охоту? Как долго кладбище будет оставаться неоскверненным? Как скоро сюда придут голодные люди и вскроют могилы, чтобы утолить голод? Может, поэтому могилы в таком виде, чтобы их было легко вскрыть в случае нужды?
Бред? Да нет. Это вполне может оказаться реальностью. В земной истории немало случаев, когда вынужденный каннибализм спасал потерпевших крушение и оказавшихся на незаселенных территориях или посреди океана. В здешних страшных условиях, в этом ледяному аду – вполне нормально иметь под боком аварийный запас пищи. На самый крайний случай. Как по мне – вполне разумно. Смогу ли я в случае нужды съесть кусок некогда разумного мяса? Да. Смогу. Это вопрос выживания и этические нормы здесь вторичны.
Охранники у ворот не сменились. Сидели себе спокойненько на высоких стульях и лениво играли в карты. При виде меня отложили игру. Глянули вопросительно. Подойдя ближе, тихонько заговорил:
– Сегодня умер Федор. И мы его похоронили.
– Пусть земля ему будет пухом, – вздохнул один из стариков, осеняя себя крестом.
– Это да, – кивнул я. – Пусть спит покойно. Но дело в другом. Я на кладбище был первый раз, поэтому задержался, осмотрелся. И нашел там пробои льда в старых могилах. Ямы глубокие во льду. А внутри – чьи-то чуток искромсанные человечьи ляжки. Среди нас живет людоед, мужики. Мне не верите – пошлите кого-нибудь, пусть посмотрит на могилки. Яму я только слегка ледком прикрыл.
– Да твою же мать! – в сердцах выругался охранник, ударив ладонью по столу. – Вот только этого нам и не хватало! Какая тварь, а? Вот какая тварь? Тьфу! Не кормят, что ли? Или пайку отобрали? А может, просто башкой двинулся?
– По кексам и рыбе тюремным скучает, – добавил второй. И сам не заметил, что в его голосе прозвучала отчетливая тоска. Этот уж точно скучает по сладкой сдобе. Он даже слюну сглотнул невольно.
– Мое дело сказать о проблеме, – пожал я плечами. – Совет, может, непрошенный, вы и сами люди опытные. Но, на мой взгляд, шухера наводить не надо. Если толпа на кладбище прибежит и начнет там массовые раскопки… люди всполошатся. Если есть у вас кто из жителей Холла надежный – пусть проследит тихонько за тем, кто на могилки наведывается. Это наверняка одиночка.
– Мы разберемся, – кивнул старший. – Возьми.
– Что это?
– Десять талонов.
– Нет, – отказался я. – Не надо.
– Чего так?
– Я не информатор платный, – мягко ответил я. – Просто, если среди нас людоед, – это общая проблема. Вдруг его перемкнет однажды и начнет живых кромсать, а не мертвых. Ни к чему это.
– Ну сам смотри… и не переживай. Найдем мы его и потолкуем.
– Если это мужчина, – заметил я. – Может, и женщина.
– Подозреваешь кого?
– Нет. Просто к слову.
– То же верно. Спасибо тебе, Гни… парень.
– Да не за что, – махнул я рукой и направился к Холлу.
Все мысли о тихом людоеде вылетели из головы, когда снизу донесся горестный вопль. Слетев по лестнице, закрутил головой. Что произошло? Котел с супом опрокинули?
Вопль повторился. И на этот раз прилетел сверху, из-под потолка. Глянув вверх, я бросился к нарам. Кричали из хижины главного охотника Антипия. Не успел преодолеть и пары этажей, в спешке хватаясь за раскачивающиеся конструкции, в хижине заплакали в голос:
– Да на кого же ты нас покинул, касатик! Добытчик ты наш! Кормилец! Что же теперь будет!
– Ты по человеку плачь, дура! А не по себе убивайся!
– Ой, с голоду помрем, – не унималась старушка. – Ой, конец нам пришел…
Пробежав по мостику, пролетел через веранду и оказался в крохотной комнатушке. На стенах аккуратно висит снаряжение. У окошка небольшой столик с парой книг. На низкой кровати вытянулся Антипий со скрещенными на груди руками. Под руками листок. Лицо умиротворенное. Уже заострившееся.
Чтоб меня…
Невольно схватился за косяк. Вы обалдели, люди?
– Ну и охота выдалась, – вздохнул тяжело старик и косо на меня глянул. – Ты на себя грех не бери. Часто такое случается.
– В смысле – часто?
– Что после охоты люди мрут как мухи. Старые мы, парень. Очень старые. И очень усталые. Где еще видано, чтобы старики под восемьдесят лет на зимнюю охоту хаживали? Да еще с рогатинами. И на медведя. Так что знай – здесь такое случается. И ты тут ни при чем. Это вот Антипия считали заговоренным. Но и он уже не хотел ходить на охоту. И не пошел бы. Да последний раз из шести охотников ни один не вернулся. Так и не ведаем, что с ними сталось.
– Вот как, – кивнул я, глядя на Антипия. – Вот как… да на себя грех брать и не думал. Черт…
– Ты выйди-ка, – шуганул седобородый перешедшую на тихое поскуливание бабку. – Хватит о себе переживать, перечница старая! Тьфу! Человек умер, а ты о мясе переживаешь!
– Жрать что будем? – окрысилась бабка. – Ты, что ли, на охоту пойдешь? А?
– Мясо будет, уважаемая, – ровно произнес я. – Выйдите, пожалуйста. Дайте с Антипием попрощаться.
– Выйду, касатик, выйду, – тут же подобрела старуха, бросив на меня оценивающий взгляд. – Слова охотника как не послушать. Выйду. Теперь на тебя у нас все надежды, милай. Помрем мы без тебя. Ты уж не забывай нас немощных. Без сладкого мясца жить тошно…
Дождавшись, когда заботящаяся лишь о себе старуха покинет хижину, я подошел к узкой кровати и немного постоял над Антипием. Выражение лица спокойное. Расслабленное. Листок бумаги под руками. Осторожно вытащив его, поднес ближе к глазам. Темновато здесь.
«Все имущество мое отдать лучшему охотнику и никому более! Антипий».
И размашистая уверенная подпись. Листок бумаги старый и явно был несколько раз сложен и, скорей всего, хранился вон в той раскрытой книге, что лежит на столе. И я не удивлюсь, если старый охотник каждый раз, когда ложился в постель, не забывал достать и развернуть листок с коротким завещанием. Ведь в силу своего возраста он не мог быть уверен, что проснется на следующее утро.
– Владей, охотник! – хлопнул меня по плечу старик. Хлопнул с некоторой даже радостью. И с ожиданием в глазах – соглашусь ли принять вещи в наследство. Ведь вместе с ними приму на себя и обязанности охотника.
– Спасибо, – коротко ответил я. И добавил: – Антипия надо спустить вниз. Здесь слишком жарко.
– Надо! – согласился с тяжелым вздохом старик. – Тащить будет нелегко. А спускать по лестнице… ох и замаемся. Не уронить бы покойного…
– Тащить не придется. Спустим на веревках.
– И то верно! Голова! Вдвоем справимся?
– Справимся. Внизу пусть примут аккуратно.
– Сейчас гаркну! Ты пока собери его в последний путь, Охотник.
Так вот и прозвучало это слово – с большой буквы. Не как профессия, а как мое новое имя.
– Теперь я Охотник, – согласился я. – Так и называйте впредь. И другим передай.
– Все лучше Гниловоза!
– Кому как, – дернул я щекой. – Главное – суть. До этого возил гниль на крыше креста. А теперь стал охотником.
– Может, тогда Медвежатником тебя называть станем, а? Звучит! Уважения больше!
– Нет, – улыбнулся я этой неприкрытой лести. – Не дорос я еще. Просто Охотник.
– Понял тебя, Охотник! Насчет вещей не переживай – никто и не дернется! Я любому быстро мозги вправлю! – Старик воинственно потряс жилистым кулаком. – И прослежу, чтобы в твое отсутствие в хижину к тебе никто не лазал. С Антипием у нас тоже такой уговор был. И держались мы уговора свято.
– Вот за это спасибо.
– Жить тут будешь?
– Да, – особо не раздумывая, ответил я. – Жить буду тут.
– Стало быть, почти никаких изменений, – еще шире улыбнулся старик и заковылял к мостику. Перегнулся через веревочные перила и закричал, собирая народ.
Обернув Антипия простыней, я снял со стенного крюка веревку и крепко обвязал мертвое тело. С некоторой натугой вытащив труп на веранду, а оттуда на мостик, чуть передохнул, и мы приступили к спусканию бывшего охотника. Я не торопился. Травил веревку не спеша. Антипий спускался медленно и где-то даже торжественно. Услышав летящие снизу крики, призывающие спускать побыстрее, недовольно поморщился, но сдержался. А вот помогающий мне старик сдерживаться не стал и виртуозным матерным языком посоветовал всем особо торопливым заткнуться. Ему вняли, и остаток пути Антипий проделал в тишине. Едва веревку отвязали, смотал ее и повесил обратно на крюк. Аккуратность и порядок внутри роднили меня с умершим охотником. Тут всё на своем месте. Пусть так и остается.
Вскоре ритуал похорон повторился. Заупокойную молитву на этот раз читал я, вспомнив ее слова с куда большей легкостью, чем в прошлый раз. И я не позволил сбросить Антипия в стылую трещину. Для него я выбрал небольшое углубление у одной из стены кладбищенской пещеры. Сбил лед со дна, выгреб каменное крошево. Бережно уложил тело и обложил его камнями и льдом, сформировав нормальный могильный холм. Стоймя закрепил в изголовье длинный камень, сверху положил еще один поперек и еще выше поместил небольшой каменный обломок. Так получился крест. К этому времени со мной остался только имеющий здесь вес старик, чье имя я наконец-то узнал – Андрей. Но все его называли Василичем. Задумчиво поглядев на могилу, Василич неожиданно попросил:
– А мне такую сделаешь, как помру, Охотник?
– Сделаю, – после короткого раздумья ответил я, – того же и для себя прошу, если умру раньше.
– Ты молодой. С чего раньше меня помрешь?
– Всякое бывает. Пошли на ужин?
– Если там хоть что-то осталось, – хохотнул старик, и мы покинули кладбище.
Холл гудел. Холл ревел. Холл пел и хохотал.
Двое умерли этим днем. Но всем было плевать. Люди жадно жевали, хлебали, обливаясь крепким бульоном, торопливо глотали полупережеванное мясо. Кто-то от жадности давился, выпучивал глаза, соседи с хохотом хлопали того по трясущейся спине. Едва откашлявшись, тот снова бросался на кусок мяса. Ели большей частью руками. Из столовых приборов только ножи у всех, редко ложки, чаще всего бульон пили прямо из тарелок и чашек. Мясо отрезали у самого рта, едва не срезая себе носы.
Смеющиеся лица, с пятнами застывающего бульона на щеках и подбородках, сияющие восторгом глаза уже подернуты ленивой поволокой сытости и сонливости.
Запах… его не описать. Тут смешался восхитительный запах вареного мяса и вонь немытых тел. Огромный столб пара поднимался над столами и скапливался под потолком. Я невольно обрадовался, что мое новое жилище находится чуть в стороне. Старый охотник знал, где разместить подвесную хижину. Мудрый старикан, что успел показать и рассказать мне немало. Отсюда и моя ему последняя благодарность.
Я ненадолго присел к краешку одного из столов, выпил большую чашку бульона и съел чашку мяса. Соли маловато. На меня никто не обращал внимания. Это к лучшему. Встав, я отошел к стене и добрался до лестницы. Поднявшись в хижину, сел в стоящее на веранде кресло, опустил руки на подлокотники. И минут пятнадцать сидел, сверху вниз глядя на праздник обжорства. Подняв глаза, на потолке увидел глубоко вырезанные буквы.
«Не быть таким никогда!»
Что ж…
Я полностью согласен с этим утверждением. Умерший старый охотник сиживал тут не раз, с высоты наблюдая за редкими пиршествами. И ему точно не доставляло удовольствия видеть такое. Как и мне сейчас.
Чуть в стороне имелось еще несколько высказываний.
«Ешь меньше!»
«Двигайся больше!»
«Верь не словам, а делам!»
Надо же…
Настоящий кодекс поведения. И он подходит мне, идеально вписываясь в рамки моих собственных жизненных правил.
Жаль, что я не узнал Антипия лучше. Судя по всему, он был одним из тех редких людей у кого можно почерпнуть немало жизненной мудрости. Но не судьба. Смешно, но, пожалуй, Антипий был единственным человеком, кто показывал и рассказывал мне что-то без личной выгоды. А до меня, держась особняком, ни с кем не сближаясь, он тем не менее исправно снабжал этот сброд свежим мясом.
Почему сброд?
Да потому, что им плевать на смерть кормильца. Особенно сейчас, когда их оповестили, что перебоев с поставкой мяса не предвидится. Они радостно пируют, нажираются, нет-нет да бросая взгляды вверх, на хижину нового охотника. И никто не бросил ни единого взгляда на закрытую дверь, ведущую на стылое кладбище, что только что приняло еще двух постоянных жителей.
Сброд… за очень редким исключением.
Настолько думающие только о себе люди, что я даже не могу сделать скидку на их возраст. Да и не собираюсь даже пытаться – я слишком хорошо помню бескорыстность своей бабушки, трудившейся до последнего вздоха. Она такой не была никогда.
Дверь на кладбище…
Я увидел, как в нее тихо и быстро проскользнуло двое мужчин, прошедших вдоль стены. Замковые следователи? Похоже на то. Отрадно, что не оставили мое сообщение без внимания. Пусть разбираются. А я…
А что я?
Подумав, оценив силы и энергию взбодренного крепким бульоном и мясом организма, решительно встал. Рано еще на боковую отправляться. Дел полным-полно, и начну с самого сложного и опасного.
Одевшись в меха, прихватил со стены пару снегоступов, палки, веревку и тяжелую рогатину. С угловой полочки взял начищенный до блеска, в нескольких местах смятый термос с металлическим корпусом. Советский. Я приметил его еще в первый свой визит в хижину. Еще бы не приметить. Предмет весьма ценный в здешних условиях.
Закрепив взятое на спине, начал спускаться, старательно запоминая каждую ступеньку, каждую скобу, стремясь максимально изучить путь, чтобы в дальнейшем сделать его предельно быстрым и безопасным.
Пройдя у стены, миновал кладбищенскую дверь, покосившись на несколько выбитых и нарисованных над ней религиозных символов. Оказавшись у выхода, без удивления обнаружил, что около них нет ни единого человека. Все пируют.
Дойдя до котла, наполнил термос горячим бульоном. Поймав проходящего мимо старика, велел ему закрыть дверь. Тот, качаясь от сытости, осоловело кивнул, утер жирный рот грязной ладонью, что-то просипел неразборчиво. Вслушиваться я не стал. Отодвинул запоры и вышел наружу. По лицу тотчас ударила снежная крупа. Обернувшись, сквозь косой снегопад некоторое время смотрел на светящуюся громаду Столпа. В ушах звучал шепот, порой переходящий на бормотание. Я не понимаю тебя… я не понимаю…
Неумело закрепил на ногах снегоступы. Убедился в надежности крепления. Кивнул сам себе с одобрением. И снял снегоступы. Опять надел. Снова снял. Опять надел. Повторил операцию десять раз, каждый раз стараясь ускорить ее. Я должен добиться автоматизма в незнакомом умении. В каждом из охотничьих умений.
Это и была моя цель одиночной вылазки.
Я боялся окружающей местности. И боялся справедливо.
Что вокруг нас?
Холод. Снег. Пронизывающие ветра. Снежные черви и медведи. Провалы и торосы. И кто знает, какие еще опасности скрываются в здешних местах. Поэтому я и боялся. И продолжу бояться. А чтобы мои страхи не превратились в реальность, чтобы я однажды не сдох тут из-за банальной оплошности или неумения в чем-то, я должен начать долгие и упорные тренировки.
Закончив со снегоступами, неловко переступая, добрался до небольшого холма. Помогая себе палками, взобрался на вершину, где и улегся в хрустящий снег. Сложил перед собой руки – в одной сжимая нож, – положил сверху подбородок и затих, внимательно вглядываясь в унылую местность. Разглядывать здесь особо нечего. Но это на первый взгляд. Плюс я хотел привыкнуть к лежанию в снегу. Одет я очень тепло. Недавно поел жирной пищи. И с собой у меня кое-что есть для подпитки тела энергией.
Через четверть часа неподвижного лежания – а это оказалось чертовски трудно – позволил себе достать термос. Отпивая из крышки бульон, полежал еще десяток минут. На первый раз достаточно. За прошедшее время увидел немало интересного – небольшую стаю стремительно куда-то ползущих червей, к примеру. А в сгустившемся поодаль сумраке мелькнула пара теней покрупнее.
Встав, взялся за рогатину и принялся отрабатывать показанные Антипием удары. Резкие, быстрые, сильные, на выдохе.
Выпад…
Выпад…
Выпад…
Остановился, когда плечи и руки уже жгло огнем от непривычной нагрузки.
Чуть передохну. И повторю серию выпадов. Я должен бить рогатиной наверняка, нанося как можно более глубокую рану. Недавняя охота показала, что нельзя надеяться на помощников. Я запросто могу оказаться один на один с взбешенным ранением зверем. И в этом случае все будет зависеть только от моих умений.
Отдохнув, выпил еще бульона. И продолжил махать рогатиной. На этот раз изнемогающие от боли руки отказали гораздо раньше. На сегодня хватит. Глянув за спину, без труда различил чернеющую скалу – там вход в Бункер. От него меня отделяет не больше пятидесяти шагов. Можно еще немного побродить неподалеку – не забывая об осторожности. В одиночку тут ходить крайне опасно. Я понимал это. Вот только положиться мне не на кого. Поэтому приходится рисковать.
