Ден Истен
Двое в лифте. Сборник рассказов
Гриб Глеб
Рассказ добавлен в сборник 16.10.2023
Гриб Глеб поежился и чихнул. Дождь лил вторые сутки, барабаня тяжелыми каплями по шляпке и размывая землю у корней бузины – его родины. Он с завистью посмотрел на хихикающих подберезовиков – те от дождя нисколько не страдали под кронами раскидистых берез. К тому же, они росли на пригорке, поэтому сырость вокруг них была в пределах допустимой нормы.
– Совсем промок, Глебушка?! Бедняжка! – глумились подберезовики. – Растешь там один, никому не нужный и безродный!
– Я не безродный! Я подберезовик! Как и вы!
Грибы переглянулись и расхохотались.
– Родственничек нашелся, ага!
– Братик Глебушка! Ха-ха!
– Ты не подберезовик, ты – ложный гриб!
– Не брат ты нам! Не брат!
– И даже не сестра, ага!
– Жалкая пародия!
– Самозванец!
– Лжеподберезовик!
– Не гриб, а просто чмо! Тьфу!
От таких оскорблений Глеб сглотнул слезы и отвернулся.
«За что?!», – подумал он.
Справа под кустами росли мухоморы. Ярко-красные, с вызывающими белыми точками на шляпках.
Мухоморы, глядя на Глеба, ядовито ухмыльнулись.
– Глеб, ты торчишь?!
– Я расту! – с вызовом ответил он.
– А мы торчим! – загоготали мухоморы.
«Ну что за долбоебы?!», – с досадой подумал Глеб и отвернулся.
Слева, под лиственницей, росли краснокнижные грибы: высокорожденные, надменные. Белая кость. Аристократы. Элита высоколобая.
Элита удостоила Глеба гневным окриком:
– Очи долу, смерд! И шапку сними пред дворянами!
«Нарожает же земля клоунов! Элита, блин!», – со злостью подумал Глеб, но взгляд опустил.
Дождик пошел сильнее, но теперь Глеб был ему даже рад – плотная завеса льющейся с неба воды заслоняла его от этих взглядов: глумливых – родственников, не признающих его родства; надменных – краснокнижной аристократии; подернутых наркотической поволокой – мухоморов.
Глеб опустил края шляпки и тоскливо смотрел на пузырящуюся воду, мечтая о том, чтобы никогда больше не видеть своих соседей. Он мечтал, чтобы вместо них росли прекрасные цветы, порхали бабочки и, наконец-то, кончился этот дождь. И чтобы выглянуло солнышко. Ласковое и теплое.
Глеб отогнул край шляпки и взглянул на небо. Низкое, затянутое черными тучами. Он тяжело вздохнул. Мечты, мечты. Несбыточные. Невыполнимые. Мечты неудачника. Изгоя.
Из земли вылез дождевой червячок. Подполз к нему.
– Удивительное ты создание, Глеб. Терпеливое.
– Какое твое дело? – недружелюбно ответил гриб. – Ползи дальше.
– Я-то поползу, а вот ты останешься и будешь дальше терпеть все это.
– Потерплю, допинаю эту жизнь уж как-нибудь. Если бы я мог, давно уже с жизнью своей никчемной покончил, да только врос в землю крепко – не сдвинуться. Ты вон – мобильный, ползать умеешь – если совсем плохо будет, можешь под колеса броситься. Или на полянку выползти и птичку какую дождаться, а мне что делать? Я даже на сковородку согласен, да только грибники сюда не заглядывают – уж больно место глухое. Да и не срежет меня никто – я ведь ложный гриб. Самозванец.
Глеб горестно вздохнул.
– Всё, поныл? – поинтересовался червяк. – Ладно, разжалобил ты меня. Выполню одно твое желание.
– Ты типа добрый волшебник? – скептически спросил Глеб.
– Ну, не волшебник, но кое-что могём, – не без гордости ответил червячок. – Одно желание, Глеб. Хочешь, могу тебя человеком сделать. Будешь на верхушке пищевой цепи. Впрочем, нет, я передумал. В вас, грибах, токсинов много – и человек из тебя токсичный выйдет. В мире и без тебя говна двуногого хватает. Даже не проси.
– Да я и не собирался! Очень надо мне человеком быть, ага!
– Тогда – медведем! Круто же! Большой и сильный! И звать тебя будем Балу!
– Балу? Что за имя такое?
– Не знаю. Просто на ум пришло.
– Не, медведем не хочу. Он медвежьей болезнью страдает.
– Ну да, ну да. Тогда волком, а?! Круто же! И будут тебя называть «Акелой, который промахнулся»!
– Тут волки не водятся. Да и имечко какое-то длинное и не внушающее доверия.
– Ну да, – согласился червяк. – Тогда пантерой. Багирой.
– И пантеры не водятся! И имя бабское!
– Тебе не угодишь. Думай сам тогда.
Глеб задумался. Дождь хлестал по шляпке, а червяк с наслаждением извивался в луже. Это бесило неимоверно.
– Ты можешь не кривляться?! Думать мешаешь!
Червячок прекратил изгибаться и свернулся кольцом.
Глеб подумал и спросил:
– А ты можешь сделать так, чтобы я был единственным грибом на этой поляне?! Чтобы остальные без следа исчезли, чтобы даже грибниц после них не осталось! Уничтожить их всех в зародыше! И чтобы всегда светило солнце, и только мне! И чтобы бабочки вокруг меня порхали, и птицы пели песни! Мне одному! А остальных – на хрен!
Червячок расстроенно вздохнул.
– И ты говоришь, что не хочешь быть человеком?
– Морали иди читать другим! А я натерпелся!
– Но это уже несколько желаний! Я могу выполнить только одно!
– Тебе жалко, что ли?
– Мне не жалко, Глеб. Но…
– Я так и знал! Поперли гнилые отмазки!
– Дай договорить! Грибы не могут исчезнуть просто так и в никуда – нужна сторонняя сила. Например, грибники, которые придут сюда и заберут их в свою корзинку.
– Я же говорю, гнилые отмазки! Сюда никто не придет потому, что идет дождь! Это раз! Во-вторых, вон те утырки слева – грибы краснокнижные, редкие, а сбор таких – статья или штраф! Про мухоморы – вообще молчу, кто их собирает?! Подберезовики – да, есть можно, но, опять же, все упирается в сраный дождь! Сделай солнце!
Червячок подумал и сказал расстроенно:
– Да будет так!
Он свернулся в тугое кольцо и задрожал. Глеб с опаской смотрел на конвульсии, сильно напоминающие предсмертные. Червяк подрожал и вытянулся в длинную полоску. Глеб всмотрелся сквозь плотный дождь – соседние грибы никуда не исчезли и вообще не обращали на него никакого внимания: подберезовики болтали между собой, элита гнула друг перед другом реверансы, а мухоморы просто торчали.
– И что?! Почему эти еще здесь?!
– Не торопись и наблюдай.
Глеб хотел было возмутиться, но ливень внезапно прекратился, словно поляну накрыло большой крышкой. И сразу стало тихо. Тучи рассосались, поляну осветили солнечные лучи, они моментально нагрели землю, испаряя лишнюю влагу.
– Да ладно! – прошептал пораженный Глеб, оглядевшись. И тут же нахмурился, ибо ненавистные соседи все еще отравляли своим присутствием прекрасный ландшафт.
– Почему эти еще здесь?
Червячок ответить не успел – на полянку выскочила конопатая девица с лукошком. Не с ведром, не с сумкой Hermes и даже не с вещевым мешком, а именно со старинным лукошком из липовых прутьев. Впрочем, оно вполне гармонировало с ее сарафаном и лаптями. Единственное, что резко контрастировало с лубочным обликом девицы – рукоятка самурайского меча за спиной. Девица приблизилась к парализованным от ужаса подберезовикам и медленно потянула за рукоятку катаны.
Широкий замах.
Свист разрезаемого воздуха.
Срубленные грибы покатились по траве.
Катана вернулась в ножны. Девица покидала грибы в лукошко и исчезла в кустах.
Глеб был удивлен, но удивление быстро сменилось раздражением.
– Вот овца, дело не доделала. Эти-то остались, – пробурчал он, имея в виду краснокнижную элиту и торчков.
Червячок загадочно молчал. Из кустов появились двое парней. Неверной походкой они вышли на середину поляны. Оба были худыми, с нездоровым блеском в глазах. Руки колыхались в болезненном треморе.
– Ломает меня что-то, – пожаловался один. – Где эти мухоморы?!
– Вот! – радостно завопил второй, дрожащим пальцем показывая на пятнистые шляпки.
Парни бросились к мухоморами, сорвали по одному и немедленно употребили. Запив большим количеством дождевой воды, скопившейся в дупле поваленного дерева, принялись торопливо собирать ядовитые грибы за пазуху.
– Заготовку надо сделать на зиму.
– Ты прав. Зима скоро. Надо запасаться.
Очистив поляну от мухоморов, оба шагнули в темную чащу. Слышались звуки удаляющих шагов и разговор:
– Смотри, единорог летит!
– Вижу. А ты левее глянь – крокодилы.
– Точно! А куда они летят?!
– На юг. Холодает.
– Ты прав. Нам тоже надо поторопиться. Снег пошел.
Глеб посмотрел на довольного червячка и возмутился.
– А почему элита еще тут?!
И тут из-за деревьев вышел бородатый мужик. Увидев редкие грибы, усмехнулся в бороду и вытащил складной нож. Срезав все, положил их в пакет и злорадно пробормотал:
– Ну все, соседушка. Подкину тебе ночью и полицию вызову – поедешь на девять лет. А я у тебя корову отожму. И дом. И жену.
Он покинул поляну.
Глеб засмеялся от счастья. Червячок грустно улыбнулся.
– Ты доволен?
– Еще бы! Спасибо!
– Ладно, поползу дальше.
Червячок, извиваясь, пополз под корягу.
– Подожди, а звать-то тебя как?!
Червячок обернулся.
– Каа.
– Странное имя.
– В честь далекого предка назвали. Бывай, Глеб!
Червячок достиг коряги и вкрутился в сырую землю. Шевельнул кончиком на прощание и исчез.
Глеб посмотрел на небо, теперь уже прекрасное, синее и безоблачное. Пятнистая бабочка спорхнула с цветка и села ему шляпку. Замахала крыльями, посылая волны приятной прохлады. Мимо весело проскакал кузнечик. Вокруг приветливо зашумели деревья, а воздух наполнился пением птиц и пряным запахом трав.
Глеб в блаженстве зажмурился и прошептал:
– Вот так вот, бля!
Гриб Глеб-2
Рассказ добавлен в сборник 21.10.2023
Глеб шевельнул шляпкой, прогоняя надоедливых бабочек. Те беспокойно вспорхнули и пестрой стайкой унеслись в небо, синее и тоже надоевшее.
Глеб чувствовал всеми спорами души, что больше не выдержит. Этот красочный мир начинал бесить своей слащавой идеальностью и безмятежностью. Да, первую неделю он действительно наслаждался: грелся под солнечными лучами и купался в ночной прохладе, радовался зеленой траве и вдыхал аромат полевых цветов, восхищался полетами бабочек и восторгался ночной иллюминацией сверчков… А как завораживала капелька росы, сверкающая в тончайших шелках паутины…
Но к концу второй недели восторги притупились: восхищение сменилось привычкой, интерес – равнодушием, а радость уединения – грустью одиночества. На излете третьей недели он мог охарактеризовать все вокруг одним емким словом «остопиздело», а одиночество стало ощущаться особенно остро и болезненно.
Он даже стал немного скучать по своей прежней жизни и все чаще всматривался в пригорок с березами, где когда-то росли его родственнички. Но сейчас там были лишь цветущие фиалки. Слева, под лиственницей, вместо знатных грибов возвышался муравейник, а справа, где когда-то торчали красные шляпки мухоморов, золотились соцветия пижмы.
Особенно невыносимо было по ночам. Одиночество наваливалось тяжелыми цепями, сковывало по самую шляпку и впивалось в нее клещами, не давая уснуть. Лишь к утру становилось немного легче, и Глебу даже удавалось вздремнуть пару минут, пока тишину не нарушали мерзотные, словно серпом под корешок, птичьи песни.
А на востоке вставал багровый диск гребаного солнца – тупое светило медленно поднималось в предрассветной мгле, протягивая к Глебу свои притворно-ласковые лучи и освещая все, что он ненавидел с каждым новым днем все больше: эти разворачивающие бутоны цветочные веники, эта кишащая навозными жуками трава, эти жужжащие словно сломанный вентилятор пчелы, эти деревья, место которым в деревенской печке… И везде, везде этот пропитанный невыносимой тоской и безнадегой лесной воздух!
Кто-то приземлился ему на шляпку. Глеб взглянул наверх и увидел улыбающегося кузнечика. Зеленого и дружелюбного. И это стало последней каплей.
Гриб резко мотнул шляпкой – испуганный кузнечик рухнул в траву.
– Весело тебе, саранча?! – заорал Глеб.
– Я не саранча! – обиделся кузнечик. – Я кузнечик!
– Ты не кузнечик, ты маньяк!
– Кто?!
– Знаю я твои игрища озабоченные: сидишь в траве, огурчиком прикидываешься и всяких козявок за мягкие места трогаешь!
– Ты совсем поехавший?!
– Вали отсюда, подонок!
Кузнечик обиженно перепрыгнул через куст. Глеб оглядел поляну – ему требовался другой объект для вымещения накопившейся злости.
Под раздачу попала мохнатая гусеница, ползущая по ветке.
– Эй, хочешь узнать, что будет, когда ты станешь бабочкой?!
– Я буду летать! – мечтательно ответила гусеница.
– Недолго! Тебя поймают и пришпилят иголками к картонке! – выкрикнул Глеб и злорадно рассмеялся. – Это если тебя раньше не раздавят!
Гусеница испугалась и поспешила ретироваться. Глеб, все еще неудовлетворенный, огляделся и увидел трудяг-муравьев, снующих возле муравейника.
– Арбайтен! Арбайтен! Солнце есть еще высоко! Дисциплинен! Ферштейн?! – завопил он.
Черная струйка резко поменяла направление и устремилась в муравейник.
– Работнички! – презрительно процедил Глеб и огляделся. Странное дело, но всегда оживленная поляна вдруг опустела – никто не хотел конфликтовать с токсичным грибом. Мир отвернулся от Глеба.
Тогда он запрокинул шляпку и взглянул на раздражающее солнце:
– Кто-нибудь шмякните по выключателю!
Солнце юркнуло за рваное облачко – полянка погрузилась в полумрак.
***
Хлопали крыльями бабочки, жужжали шмели, гудели пчелы, трещали цикады, скрежетали жуки, верещали медведки, мигали сверчки – все выражали свое недовольство вопиющим поведением Глеба. Больше всех эмоционировал кузнечик:
– Каа, этот недоумок всех достал! Мимо нельзя пройти, чтобы не нарваться на оскорбление! Между прочим, это ты его таким сделал – значит, тебе и исправлять!
– Мне?! – удивился червячок.
– А кому?! Когда были другие грибы, он себя потише вел! А ты их взял и убрал! И ладно бы только это, но ты ему и солнце, и бабочек, и день, и ночь, и звезды! Он тебе кто?! Любимая жена, что ли?!
– Не преувеличивай! – одернул Каа. – Я всего лишь хотел сделать его жизнь немного лучше!
Все возмущенно зашумели.
– О, да! И нам всем испортил!
Каа вздохнул.
– Ладно, и что вы предлагаете?
– Как что, Каа?! – удивился майский жук. – Сделай так, чтобы он исчез!
– Да, да! – подхватили все. – Чтобы духу его на нашей поляне не было!
– Ребята, а вам его не жалко? – спросил Каа. – Он же обречен жить на одном месте, под кустом бузины, там и встретит свои последние дни. Вот вы все бегаете, прыгаете, летаете и ползаете – вы мир видите. А что видит он?
Все притихли и задумались. Кузнечик нетерпеливо подпрыгнул:
– Ну, если ты такой гуманист, то пусть живет! Но только не здесь! Пусть грибком на чьей-нибудь ноге прорастет! Или плесенью на сырах в супермаркете!
Кузнечик был настроен решительно и кровожадно. Впрочем, никто его не поддержал – все пребывали в задумчивости.
Медведка вдруг проскрипела:
– Его надо передвинуть под березы.
– И что это даст? – скривился кузнечик.
– Действительно, – согласилась с ним стрекоза. – Какая разница, где он растет?
– Большая! – отрезала медведка. – Он сам по себе токсичный, так еще растет под бузиной, а она, как известно, растение ядовитое. Не самое хорошее соседство, знаете ли. И потом, под березами вид на поляну лучше.
Предложение медведки встретило восторженный отклик. Все зашумели:
– Значит, надо его переселить! Под березы! Может, подобреет?!
– Возможно, – согласился Каа. – Спросите у него. Важно, чтобы он сам этого захотел.
Один лишь кузнечик был настроен скептически:
– Под какие березы?! За Полярный круг его!
Кузнечика обозвали черствым, лишенным эмпатии и сострадания существом, и, воодушевленные, отправились к Глебу с предложением о переезде. Они верили, что он обязательно согласится – он все-таки добрый и понимающий гриб, он совсем не злой, просто немного запутавшийся. И он будет очень рад услышать слова поддержки и, наверное, даже растроган таким вниманием к себе. Возможно, даже всплакнет. И это будут очень хорошие слезы, искренние и чистые. А потом он обязательно скажет что-нибудь приятное в ответ.
***
– Пошли в жопу, подонки! Мне и здесь хорошо!
***
Каа внимательно изучил грибницу, белыми нитями тянущуюся к растущему на поверхности грибу.
– Видишь, корни бузины соприкасаются с грибницей, – медведка показала лапой-клешней на толстые черные корни, опутавшие грибной мицелий. – Надо резать, не дожидаясь перитонита.
– Резать не надо. Просто сейчас перемещу его под березы.
Сверху, сквозь толщу земли, донесся истошный крик Глеба:
– Каа, Каа! Где ты?!
Червячок вздохнул.
– Ладно, поползли наверх, спросим, что ему надо.
Они вылезли прямо перед ним. Глеб, увидев медведку, нахмурился.
– Пусть эта уйдет! – потребовал он.
Медведка хмыкнула и отползла к дереву.
– Каа, я хочу, чтобы ты сделал меня самым редким грибом на всей планете. Уникальным. Единственным в своем роде.
– Глеб, ты и так уникальный. Поверь, такого редкостного муда… гриба как ты, нет на всей Земле.
– А я хочу, чтобы все об этом знали! Сделай мне табличку!
– Какую табличку?! – удивился червячок.
– Обыкновенную! Где будет написано, что я редчайший гриб в единственном экземпляре. Понял?
– Да будет так! – уныло согласился Каа.
Он свернулся кольцом и задрожал. Затем вытянулся в полоску.
Рядом с Глебом упала бронзовая табличка с надписью: Gribus dolboebus.
Гриб придирчиво осмотрел надпись.
– Не по-русски. Что написано?
– Твое определение на латыни. Так оно солиднее.
– А, ну ладно тогда. А теперь сделай так, чтобы вокруг меня росли краснокнижные грибы, которые будут мною восхищаться. День и ночь, чтобы прямо до тошноты. И убери всех этих бабочек, кузнечиков, жучков, паучков и прочих мандавошек.
– Куда я их уберу?! – червячок еще пытался сохранить самообладание.
– Мне без разницы. И еще, солнце встает на востоке и будит меня постоянно. Я хочу, чтобы оно вставало позади меня, на западе. И на час позже.
– Глеб, ты вообще понимаешь, о чем просишь?!
– Ты мне должен!
– А не ты мне?!
– Делай добро и бросай его в воду! Слыхал такую поговорку?
– Я слышал другую: «Не делай добра – не получишь зла»! Я просто хотел сделать твою жизнь немного лучше! Если бы я только знал, в кого ты превратишься, Глеб!
– И в кого же?
– Ты затрахал всю поляну! Ты испортил со всеми отношения! Мало?!
– Не вижу проблемы. Пусть сваливают, раз такие нежные. И еще… Вон там, в кустиках, рояль поставь. Пусть он мне сам играет что-нибудь классическое. Баха, например. Говорят, классика благотворно влияет на рост.
Каа затрясся от злости:
– Рояль тебе?!
– Рояль, рояль.
– Баха?!
– Баха, Баха.
Червячок аж в узелок завязался от гнева:
– Да будет так!
Сверху раздался протяжный свист. Глеб задрал шляпку к синему небу и ойкнул, увидев стремительно увеличивающийся в размерах черный рояль.
Бах!
Тяжелый инструмент похоронил Глеба и куст ядовитой бузины. Взметнулись комья земли, разлетелись отломанные ножки, обломки лакированной крышки разметало по кустам. Воздух зазвенел в мажорной ноте.
– Не дожидаясь перитонита! – охнула ошарашенная медведка, выглядывая из-за дерева.
А у места падения уже стали собираться лесные обитатели.
– Как гласит мудрость: бойся своих желаний, – прокомментировал майский жук.
– Ибо они имеют свойство сбываться! – добавила бабочка.
– К этому все и шло, – философски прогудел шмель.
Кузнечик запрыгнул на обломки рояля и сложил лапки в молитвенном жесте. Поднял глаза к небу.
– Скажем честно, дерьмовый был гриб. Но ушел красиво, с музыкой. Земля ему стекловатой.
Каа с удовлетворением оглядел обломки сверкающего корпуса и разбросанные вокруг черные и белые клавиши.
– Вот так вот, бля.
Фимка
Рассказ добавлен в сборник 22.04.2024
Фимка задумчиво смотрел на хозяев. Они хлопали входной дверью, выносили сумки и узлы, загружали в машину и снова забегали в дом, чтобы опять выбежать, уже с телевизором и утюгом. Испуганные лица, беспокойная отрывистая речь и громкий стук двери. Где-то вдалеке выла сирена.
Фимка, разумеется, понимал, что просто так хозяева не будут выносить вещи, поэтому на всякий случай несколько раз тщательно принюхался. Запаха гари не было – пахло весной, сырой землей и талым снегом.
Хозяева хлопнули оконными ставнями, выгнали машину на дорогу и закрыли ворота. Шум двигателя и удаляющийся шорох колес. Фимка присел и задумчиво почесал ухо. Тихонько звякнула тяжелая цепь, назначение которой он никогда не понимал. Будто он собирается сбежать. Нет, не собирается. Он – пес ответственный и верный, хозяев любит и будет служить им верой и правдой. Люди возложили на него почетную обязанность охранять их сон, покой и дом – значит, он все сделает, чтобы оправдать оказанное доверие. Он в ответе за тех, кто его приручил.
Фимка залез в будку, положил морду на сложенные лапы и взглянул на растущее за забором дерево, которое совсем недавно сгибалось под тяжестью снега, а теперь, приосанившись, тянулось голыми ветками к небу. Фимка знал, что будет дальше: скоро дерево покроется зеленой листвой и зашумит на майском ветру, а потом наступит лето, и он будет валяться на мягкой траве, подставляя морду и брюхо теплым солнечным лучам.
Чутким ухом он уловил подозрительное журчание, будто в огороде забили маленькие роднички. Он выскочил, обогнул будку и уставился на прибывающую воду. Она текла с конца огорода, огибала сарай и струилась вдоль пустых грядок в направлении будки, по пути окрашиваясь в грязные землистые тона и поднимая прошлогоднюю листву. Фимка обернулся и обомлел – двор, секунду назад сухой, быстро, просто на глазах, заполнялся водой. Она вытекала из-под забора и ворот, стремительно образовывая целое озеро.
Фимка зацепился передними лапами за крышу будки и, суча задними по шершавым доскам, вскарабкался на плоскую, обитую рубероидом, поверхность. Минут десять он просто стоял и наблюдал, слушая вой сирены и испуганные крики людей.
Еще через пять минут нижняя ступенька крыльца исчезла. Двора, в привычном ему виде, уже не было – было мутное озеро, окруженное забором. Среди всплывшего мусора проплыла его пустая алюминиевая миска и наперегонки с пластиковым ведром скрылась за углом дома.
За воротами промчалась машина, подняв сноп брызг. Потом еще одна – на этот раз брызги с дороги перелетели через забор. Фимка, задрав морду, принялся громко лаять. Лаял он долго, до хрипоты, а когда снова огляделся, то уже и крыльца не было, а вода подбиралась к закрытым оконным ставням.
Фимка наступил лапами на цепь, прижимая ее к крыше будки, и попытался выдернуть голову из ошейника. Громко скуля, он пятился и дергал головой, но крепкий брезентовый ошейник не хотел так просто отпускать – наоборот, сдавливал шею и больно цеплял пряжкой шерсть. Тогда пес в отчаянии вцепился зубами в цепь, пытаясь перегрызть, но, ощутив вкус металла и собственной крови, бросил эту затею.
Вода тем временем с громким журчанием поднялась на уровень крыши будки, а забор скрылся на четверть. Подплыл незнакомый красный таз, покачался на волнах и с бульканьем затонул, словно показывая Фимке его незавидную перспективу.
Вода коснулась лап.
Фимка прыгнул и, держа морду над водой, поплыл к воротам. Он точно знал, что длины цепи хватит – проверено тысячу раз, а если забраться на тот высокий ящик, который вот-вот скроется под водой, то можно уцепиться лапами за забор, выглянуть на дорогу и громко полаять в надежде, что кто-нибудь придет на помощь.
Преодолевая тяжесть тянущей вниз цепи, он доплыл и взобрался на ящик. Уцепился за гладкую кромку забора и, помогая задними лапами, принялся карабкаться, но ошейник врезался в горло, а натянутая цепь потянула назад – Фимка с воем сковырнулся в мутную, пахнущую болотом, воду. Вторая попытка прошла удачнее – он зацепился за доски, вытянул морду и пару раз гавкнул. Но лай потонул в плеске прибывающей воды и реве сирены.
Через три минуты Фимка почувствовал, как слабеют лапы. Но он держался, пока вода, поднявшись до уровня забора, не подхватила его и не отнесла течением к тому месту, где когда-то была будка. Не чувствуя ни боли в шее от ошейника, ни холода, сковавшего лапы, он отчаянно барахтался и рвался вверх, но цепь, вытянувшись вертикально на всю длину, не отпускала. Через минуту пес сипло гавкнул от попавшей в нос воды и в последний раз взглянул на небо. Цепь потянула вниз, в холодную вечность.
Прощайте, люди. И простите, если что было не так.
И я вас прощаю.
Наверху что-то булькнуло, и зеленоватую толщу, словно торпеда, прорезала чья-то рука. Она крепко ухватилась за лапу и потянула вверх. Фимка вынырнул, жадно вдохнул и снова увидел небо, на фоне которого маячило небритое лицо соседа. Того самого, которого он укусил полгода назад за то, что тот, пьяный, перепутал калитки и пытался зайти в чужой двор. Сейчас же он, совершенно трезвый и сосредоточенный, лежал на борту резиновой лодки, одной рукой держал его за лапу, а другой расстегивал ошейник. Пара движений – и ошейник ушел под воду. Руки подхватили Фимку и втащили в лодку.
– Кусаться не будешь?! Смотри, а то я тогда неделю сесть не мог! – хрипло засмеялся сосед.
Фимка заскулил и непонимающе посмотрел на него. Тот подмигнул, взялся за весла и сказал:
– Потерпи, отвезу тебя волонтерам – накормят, обогреют, пристроят. Сейчас только того рыжего засранца снимем.
Сосед показал на далекое дерево, наполовину скрытое в воде, на ветке которого сидел рыжий кот. Он был мокрым и чрезвычайно возмущенным – видно, считал, что его нужно было спасти первым.
Фимка, дрожа, привстал на ослабевшие лапы и посмотрел на море: широкое, мутное, с черепичными и шиферными островками.
