Ден Ковач
Герр Дракон. Herr Drache
Глава третья. О том, как важно смотреть под ноги
Проснулся Йохан рано. Его растолкал Поль. Так началась суббота – лучший день в неделе, когда в школе всего четыре урока, а потом свобода до самого понедельника.
– Йохан, ты что здесь делаешь? Откуда ты взялся?
Поль тормошил друга, а тот тер глаза и отмахивался, не желая просыпаться.
Дверь в каморку Поля приоткрылась, в нее заглянула фрау Хелен. Шикнула на сына:
– Поль! Оставь Йохана, сынок. Не буди его, пусть отдыхает. Скачи завтракать, я уже все приготовила.
Поль еще раз безрезультатно ткнул друга в бок, перебрался через него и на одной ноге попрыгал умываться. Дома Поль редко пристегивал тяжелый и неудобный протез, предпочитая скакать на одной ноге. Если бы проводились соревнования по прыжкам на одной ноге, Поль, без всяких сомнений, собрал все призы.
После завтрака Поль быстро оделся и ушел в школу, напоследок заглянув в свою комнату и убедившись, что друг, которого он потерял два дня назад, неожиданно снова появился, воскрес из мертвых. Всю дорогу до школы Поль раздумывал о том, как ему быть. И пришел к следующим выводам. Во-первых, говорить о возвращении Йохана он никому не станет. Потому что это очень неоднозначная вещь. Никто еще не возвращался с Драконьей горы. На какую службу уходят мальчики по драконьему жребию, было доподлинно неизвестно, но все знали, что служба эта опасна и пожизненна. Кто-то говорил, что у Герра Дракона подземные рудники, которые простираются на многие километры вглубь горы, и там, в подземном городе, требуются Герру Дракону постоянные рабочие. Кто-то говорил, ссылаясь на старинные документы, что высоко в горах стоит замок Герра Дракона, огромный замок с рыцарями, балами и сотнями слуг, а мальчики из города поступают на пожизненную военную службу в гвардию Герра Дракона. Были еще неявные разговоры, легенды и слухи, источником которых якобы служили городские стражники из Черной сотни, ходившие в караул на Драконью гору. Но к такому особенно никто не прислушивался. Черная сотня – городская жандармерия, подчиненная лично господину Мэру, молчала обо всем, что видела и слышала. Все знали, что разглашение служебных секретов карается в Черной сотне смертью. Три смертных греха было в Черной сотне, три греха, карающихся расстрелом: трусость, неповиновение и болтливость. Потому любые сплетни, связанные с Черной сотней, считались выдумкой.
Поль никогда об этом не задумывался, к слухам интереса не имел и не подозревал даже, что его это может коснуться. На службу к Герру Дракону не берут калек. Это все знали. Карточка с именем Поля не участвовала в жеребьевке, проходившей неделю назад. И в следующем году, конечно, тоже не будет участвовать. В следующем году Полю исполнится пятнадцать. А жеребьевка касается только четырнадцатилетних.
По многим причинам Поль решил молчать о возвращении Йохана. Друг сам все расскажет, когда выспится и отдохнет. Всего четыре урока, и Поль вернется домой. Потом мысли Поля перескочили на маму и ее ночную работу. Поль был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, у мамы может быть своя жизнь. Разделение своей жизни и жизни мамы Поль ощутил не так давно. И это было довольно болезненно. Конечно, он считал себя уже более-менее взрослым мальчиком. В чем-то самостоятельность ему уже была необходима. Но ведь одно дело, если самостоятельность нужна ему, и совсем другое дело, когда у мамы обнаруживаются дела, в которые она его не посвящает. Началось это давно, а возможно, так было всегда, и Поль просто раньше не замечал… Мама уходила вечерами, уложив его в постель, и возвращалась поздно ночью или даже под утро. Поль спросил ее на прошлой неделе, куда и зачем она уходит по вечерам. Она ответила, что уборка в ратуше иногда возможна только поздно ночью, когда все расходятся по домам. У мамы всегда и всему есть объяснение. Не так давно Поль понял, что мама принадлежит не только ему, есть важные и недоступные для него вещи, личная жизнь мамы. Это серьезно пошатнуло его картину мира. Чувство, которое испытал Поль, он не смог определить. Оно ему не нравилось. Это было как ожог изнутри. Как будто у Поля что-то украли. Конечно, это чувство было ревностью, но Поль пока не знал, что такое взрослое слово может относиться к такому юному мальчику. И что у этого слова такой едкий привкус.
В школу Поль зашел с толпой других учеников. Поздоровался с фрау Бинкендорф, она каждое утро встречала детей на пороге школы. Почувствовал, как она ободряюще потрепала его по макушке, когда он проходил мимо. В этом учебном году макушка Поля была гораздо выше, чем год назад. Они с фрау Бинкендорф стали одного роста. Школьный администратор, помощница директора, фрау Бинкендорф всегда хорошо относилась к нему.
В коридоре, у самого своего класса, Поль ощутил сильный толчок в спину и, споткнувшись о подставленную кем-то ногу, растянулся на полу. Раздался громкий смех.
– Смотри под ноги, придурок! – смеялись вокруг обидно и нагло. Поль сжал кулаки, покраснел и поднялся на ноги. Старые враги, компания старшеклассников. Они давно выбрала Поля мишенью для своих шуток. Они уже и не учились толком, знали, что в колледж их возьмут с любыми оценками. Во все времена и во всех школах были и будут такие компании. Их сторонятся, если возможно. В их сторону не смотрят, чтобы не привлечь к себе внимание. А эти компании обязательно выбирают для себя несколько мишеней. Дразнят, травят, бьют. Издеваются в пределах, дозволенных негласными школьными правилами.
Поль попал в несчастливое число тех, на ком они отыгрывались на переменах после унизительных неудовлетворительных баллов на уроке.
– Смотри под ноги, – хохотали рядом приятели толкнувшего Поля хулигана. – Как он будет смотреть под ноги, если у него всего одна? Деревяшка на дрова!
– Мать его с дровосеком спуталась, похоже, – перемежая шутку ругательством, поддержал приятелей высокий худой Аксель, заводила и лидер банды. Шутки их, всегда одни и те же, вызывали одинаковый восторг у того, кто шутил, и у тех, кто смеялся.
Поль без слов бросился на Акселя. Конечно, его опять на этом ловят. Стоящий сбоку Гога, всего на год старше Поля, но гораздо выше и массивнее, с темнеющими юношескими усиками над верхний губой, бьет Поля ногой под колени. И Поль стремительно летит прямо в ноги Акселю и двум его приятелям. Хохот заглушает все в школьных коридорах. Смеются даже те, кто не участвует в издевательствах. Поль, наотмашь рухнувший на пол и врезавшийся в стену головой, на некоторое время просто не может шевельнуться. Страшный удар о каменные плиты пола выбил воздух из груди. Часть лица, встретившая холодный камень, горит. Поль, словно перевернутая черепаха, хочет подняться, но путается в руках и ногах. Это выглядит так, будто он пытается плыть по каменному полу, что вызывает новую волну хохота.
Звонок на первый урок очистил коридоры от учеников. Поль наконец поднялся на колени. Он оглушен, лицо справа опухло, синяк на скуле растет, болит все тело, но особенно лицо. Кажется, последние несколько минут вылетели из памяти Поля. Страшно ломит голову. Оглядываясь и пытаясь понять, что произошло, он касается головой чьих-то коленей. Тина, девочка из его класса, опускается рядом с ним на корточки.
– Очень больно?
– Не могу найти сумку, – Поль оглянулся в поисках сумки и наткнулся взглядом на отстегнувшийся протез у стены в двух шагах.
– Я сейчас, Поль, – девочка дотянулась до протеза, опасливо взяла его в руки и подала Полю, – какой тяжелый… Вот твоя сумка, – и она принесла сумку Поля из-за его спины.
Поль привалился к холодной стене и, не поднимая глаз на Тину, закатал штанину на правой ноге. Пристегнуть протез к культе дело привычное. Но Полю неудобно, что Тина смотрит на него. Видит сухой тонкий обрубок его ноги, его слабость, неповоротливость.
Тина села рядом с Полем на пол и провела рукой по вздувшейся на скуле Поля шишке. Кровоподтек обещал быть ярким и большим.
– Очень болит? – она повторила вопрос. Да, она уже спрашивала об этом, но Поль снова не ответил. Осторожное прикосновение ее холодных пальцев неожиданно приятно. Поль закрыл глаза.
–– Ты никогда не плачешь, Поль. Твой друг Йохан иногда плачет, а ты никогда. И всегда дерешься с ними. Ты смелый.
Тина говорила тихо, почти шепотом.
– Иди на урок, Тина, я в порядке, – Поль пытался быть суровым, но голос его дрогнул. Зря она сказала, что он никогда не плачет. Это очень трудно – не плакать.
– Пойдем вместе, все равно опоздали, – Тина попыталась помочь Полю встать, но он отмахнулся:
– Герр Хофман обоим влепит неуд… Иди уже! Что ты со мной возишься?
Поль сердито смотрел на нее, но Тина не ушла. И они вместе отправились по длинному коридору к предпоследней аудитории, где уже слышен скрипучий голос Герра Хофмана, спрашивающего про домашнее задание. Герр Хофман не вызывал симпатии учеников. Худой и высокий, с противным резким голосом, готовым сорваться на фальцет, и маленькими блеклыми глазами. Его пронзительный взгляд подолгу и часто задерживается на девочках, им он особенно беспощадно ставит неуды. Герр Хоффман похож на паука, когда шевелит своими длинными пальцами, над списком учеников, выбирая жертву и вызывая к доске. Оставаться с ним одна в классе Тина всегда побаивалась…
После уроков Тина дождалась Поля на тропинке за школой. Короткая дорога в их кварталы ведет через больничный городок. Мимо двухэтажного корпуса старой больницы, среди высоких сосен. Школьники привыкли пробираться через выломанные в заборе чугунные прутья. Тропинка эта гораздо короче, чем путь в обход. На больницу, кареты скорой помощи и взрослых в белых халатах школьники не обращают внимание. Так же как и больница не замечает снующих вдоль ее задних дверей школьников. Кажется, это называется паритет.
Тина и Поль встречались на этой тропинке и раньше, но незримая граница между мальчиками и девочками для подростков непреодолима. Они даже не здоровались встречаясь. Взгляд, брошенный вскользь, издалека, в этом возрасте заменял приветствие и вопросы о том, как дела. Что сейчас изменилось? Почему Тина осталась с ним, когда другие убежали? Поль думал об этом все четыре урока.
Суббота в школе пролетела быстро. Герр Хофман, как ожидалось, поставил Полю и Тине неуды. Никто из учителей не спросил о синяке Поля. Негласное правило «нет жалобы – нет нарушения» сработало, как всегда. Только фрау Бинкендорф внимательно посмотрела на Поля, когда он выходил из школы. Поль даже решил, что она сейчас подойдет с расспросами, и уже готовился рассказать, как споткнулся на лестнице… Но она не подошла. Жаль. Он вышел на крыльцо школы с тоскливый чувством разочарования. Никто не поможет. И Йохана нет рядом.
Поэтому, когда Поль увидел стоящую у ограды больничного городка Тину, он удивился и обрадовался. В школе они больше не говорили, сидели в разных концах класса. Все, как обычно. Но Поль, сидевший на первой парте, чувствовал иногда взгляд сзади. Тина сидела на соседнем ряду, у окна, и Полю казалось, что она смотрит ему в спину. Так это было или нет, он не знал. Проверить и обернуться было совершенно невозможно. Теперь, встретив ее, он почувствовал радость и смущение. Что ей сказать? Надо ли вообще говорить? Может быть, она ждет совсем не его?
Поль остановился. Тина подошла к нему. Очень близко подошла, нарушая все границы личного пространства и школьных приличий. Коснулась его синяка.
– Очень болит?
– Ты спрашиваешь уже третий раз.
– А ты не отвечаешь.
– Больно было, уже прошло.
– Ты домой?
– Домой.
– А где твой друг Йохан? Вы всегда вместе ходите.
– Ты не знаешь? Ему выпал драконий жребий.
Тина охнула и закрыла ладошкой рот. Это было смешно, и Поль улыбнулся.
– Что смешного? Ужас какой!
– Не ужас.
Поль почувствовал, что может ей все рассказать. Наверное, захотелось показать причастность к тайне. Как будто похвастаться. Или довериться.
– Йохан вернулся ночью. Он у меня сейчас. Дома.
– Боже мой! Разве так бывает?
– Сейчас так.
– Честно? Ты не врешь?
– А зачем мне врать?
– Мало ли…
– Нет. Не вру. Сама скоро увидишь.
Они помолчали. Полю хотелось говорить с ней. Ему нравилось на нее смотреть. Нравился ее голос. Такой звонкий, насмешливый. Ему нравилось, как она тянет гласные, словно пропевая некоторые слова. И еще, теперь, когда они стояли рядом, совсем близко, Поль обнаружил, что у Тины невозможно светлые, льдисто-серые глаза. В них сверкали серебряные искорки, и было в этих глазах что-то особенное. В них хотелось всматриваться. Почему Поль раньше не обращал на Тину внимания? Почему сейчас так приятно идти рядом с ней, ловить краем глаза ее улыбку?
Через полчаса фрау Хелен спросила его, что за девочку она с ним видела. Он ответил: «Это Тина. Одноклассница». И зачем-то добавил: «Очень хорошая». Фрау Хелен больше вопросов не задавала, но улыбнулась так, что Поль покраснел, поднялся из-за стола и ушел к себе в комнату.
Глава четвертая. О городе, который может быть разным, о пыли, которая не пыль и о клоунах на цепи
Не возвращаться в школу. Это было не решение Йохана, а навязанная ему ситуация, которую он не контролировал. Но это, определенно, облегчило жизнь. Если то, что с ним происходит, вообще можно облегчить. Пока он учился в школе, ему казалось, что нет ничего хуже, чем постоянные унижения и преследование школьной шпаны. Однако теперь он знал, есть вещи гораздо хуже. Несправедливость жизни и раньше была очевидна. Но сейчас она приобрела какие-то катастрофические размеры.
Йохан оглянулся и, не обнаружив никого вокруг, нырнул в неприметную щель между двумя высокими заборами. Узкая тропинка, сжавшая небо над головой до ширины пары досок, вела его к сторожке на старой пристани. Там, у реки, в заброшенной доме, среди зарослей камыша собиралось Сопротивление.
После возвращения с Драконьей горы Йохана удивляло многое. И первым его открытием стала многоликость города. Старую, центральную часть города Йохан исследовал и знал с детства: множество любопытных секретных мест, улочки, магазинчики и скверы, крыши и пустыри. Но тогда, раньше, город был для него своим. Красивым, знакомым, понятным. Сейчас все изменилось. Город внезапно стал для Йохана враждебной территорией. Все, кто знал Йохана, наверняка слышали о выпавшем ему драконьем жребии. Не было в городе преступления страшнее, чем помешать жребию или отказаться от него. Немыслимо. Любой горожанин мог сдать Йохана жандармам или Черной сотне.
Йохан боялся выйти на улицу, боялся услышать шаги жандармов на лестнице, боялся, что из-за него пострадают фрау Хелен и Поль. Страх не отпускал даже во сне. Сверкали штыки Черной сотни, хрипел и тянул к нему когтистую лапу Герр Дракон, окровавленные мальчики в кадетской форме приходили за Йоханом и звали за собой… Йохан почти не спал. А выходя на улицу, озираясь и прячась от прохожих, он видел флаги с черным драконом на алом поле, видел бронзовых драконов на фасадах домов. Он чувствовал, что Герр Дракон не забыл его. Что он ищет его, ждет. Йохану казалось, что весь город, сговорившись с Герром Драконом, наблюдает за ним. Город следил за Йоханом, ждал свою жертву.
Плотный и яркий, сверкающий огнями вывесок и витрин, каменный и гранитный, город расползался из центра кривыми узкими улочками, нищими районами, заброшенными кварталами. Город тонул покосившимися домиками в болотах на западе, а на востоке карабкался на склоны Драконьей горы, врезался осыпающимися землянками в ее подножье. Привычные Йохану красные черепичные крыши сменялись ржавыми железными, а каменные фасада уступали место белой штукатурке. Тянулись через узкие улицы веревки с бельем. Под ногами хлюпало, козы ощипывали чахлые кусты, а хмурые взгляды подозрительно провожали незнакомого мальчишку. Опасные места. Серые, грязные окраины, никакими городскими картами не описанные. Йохан уже понял, что их с матерью бедная жизнь многим здешним обитателям казалась мечтой.
На Сопротивление Йохан вышел благодаря фрау Хелен. Мать Поля имела бесчисленные знакомства в самых разных концах города. Какого рода были эти знакомства, Йохан уже догадывался, но своими предположениями делиться ни с кем не спешил. И уж тем более он никогда не обсуждал свои догадки с Полем. Первые дни после возвращения в город Йохан, беззащитный и неуверенный, ходил в ботинках Поля. В протертом до дыр левом и в почти новом блестящем правом. У Поля были только такие пары. И Йохан, глядя на нищету окраин, понимал – это не худший вариант обуви.
Фрау Хелен привела Йохана к мутному и вечно пьяному точильщику ножей с улицы святого Петра. Тот долго беседовал с Йоханом. Задавал разные странные вопросы и ни разу не посмотрел Йохану в глаза. До тех пор пока разговор не зашел о Герре Драконе. Тогда его медлительность и вялое равнодушие исчезли. Вопросы посыпались такие, что ставили Йохана в тупик. Он всегда был наблюдательным и сообразительным мальчиком, но ответить на вопросы о размерах драконьей пещеры или количестве выходов из нее Йохан не смог. Повторял только, что был слишком напуган, чтобы все это заметить. Что знает только один выход, узкую щель в скалах позади основного входа в пещеру.
Точильщика звали Бергер. Йохан просидел у него целый день, а вечером они вместе пошли на старую пристань. Дорогу Бергер велел запомнить, потому что в следующий раз Йохан пойдет здесь один.
Йохан запомнил дорогу и сейчас, пробираясь по ней к заброшенной пристани, внимательно следил за тем, чтобы никто за ним не шел. Он уже понял, что это было очень важно. Это были совершенно серьезные взрослые секреты. Его до них допустили, значит, и он повзрослел.
Тяжелая, перекошенная дверь бесшумно открывалась внутрь. Йохан вошел в сторожку. Прошел через темную прихожую в большую, ярко освещенную керосиновыми лампами комнату. За деревянным столом сидело человек восемь. Все, кроме двоих, были уже знакомы Йохану.
– Йохан, присаживайся. Мы тебя ждем. Наши товарищи из северо-западного пригорода пришли послушать твою историю. Будь добр, расскажи все с самого начала.
Йохан посмотрел на новых товарищей. То, что он начинал замечать в подполье, его удивляло. Традиция выкуривать трубку мира, например. В трубке явно была дурь. Йохан не разбирался в этом совсем, но уже не раз слышал про «соль», «мед», «пыль». Он понимал, о чем здесь говорят. Язык окраин и трущоб. Йохан давно усвоил, что подполье зарабатывает на продаже наркотиков. Хорошо это или плохо, Йохан не брался судить. Но вот эти, например, «товарищи» явно болезненного вида, бледные и агрессивные, его смущали. Один из них, массивный и небритый, в грязной кожаной куртке, делавшей его еще шире в плечах, угрюмо поглядывал исподлобья и глухо покашливал в кулак.
Йохан снова начал рассказывать о том, как бежал из пещеры Герра Дракона. Его прерывали вопросами, в которых Герра Дракона называли «Зверь» или «Ящер».
– Йохан, ты уверен, что видел цепь от его лапы до стены? Ты уверен, что Ящер был прикован к стене?
– Да, это совершенно точно. Я когда полз, ударился об эту цепь, и пришлось через нее перебираться. Она очень тяжелая, толстая и ведет к большому кольцу в стене.
– Зверь слышал, как ты упал?
– Нет, он спал. Мордой на столе. Огромный, грязный…
– Хорошо, хорошо, Йохан. Про цепь.
– Да. Цепь тянулась от кольца в стене куда-то под стол. Я не совсем уверен, но мне показалось, что цепь обмотана вокруг его лапы.
– Спасибо, Йохан. Что еще ты можешь сказать про его размеры? Какой он?
И тут вмешался один из новых товарищей с северо-запад. Горан. Он не кашлял. Он был очень худой, с блестящими бегающими глазами и мокрым от пота лицом:
– Как ты вообще выбрался, малец? Что-то ты темнишь. И все он разглядел, и цепь, и то-се…
Его сосед в кожаной куртке, поддержал своего товарища взмахом руки.
Йохан, не зная, как реагировать на такие явно агрессивные вопросы, молчал.
– Мутный парень, – это сказал здоровяк в кожаной куртке. Его хриплый и злой голос напугал Йохана. И говорил он так, будто его, Йохана, здесь не было. Он напомнил Йохану длинного злобного Акселя из школы и банду, которая не давала им с Полем проходу.
– Мутный, мелкий и смазливый.
Он зачем-то подмигнул Йохану. В этом жесте Йохан почувствовал опасность и еще что-то настораживающее. Пристальное внимание. Неприятное.
Вступился за Йохана Сурен. Обычно молчавший на собраниях, он казался старше других. Сурен был художником и рисовал афиши для городского кинотеатра. Его длинные вьющиеся седые волосы закрывали лицо, когда Сурен наклонялся вперед, и он отбрасывал их назад резким движением головы.
– Йохан говорит то, что видел, и у нас нет причин сомневаться в его словах. Ему выпал драконий жребий, он был на горе и в пещере. Его мать сейчас в тюрьме, потому что требовала от господина Мэра вернуть сына. Мы уже проверили его слова, так что, ты, Дизель, не обижай мальчика. Он и так достаточно пережил.
– Как скажешь, Сурен, как скажешь. Будем, доверять мальцу, значит…
Дизель по-прежнему смотрел в сторону Йохана. И насмешка в его голосе звучала как угроза.
– Так и скажу, – Сурен привстал, – доверие вообще-то дорогая вещь. С ним нужно бережно обращаться. Так ведь, Дизель?
– Так, Сурен. Не пойму только, о чем ты.
– О доверии. Говорят, оно дороже денег. Дороже дури. Так, Дизель ?
Разговор перешел на совершенно непонятный Йохану сленг. Одно он понял, худой бледный Горан со своим огромным другом Дизелем поступает нечестно по отношению к Сопротивлению. Спор затянулся. То повышался до крика и ругани, то стихал до шепота.
После первых же встреч Йохан понял, что Сопротивление – это разговоры. А дела их – торговля наркотиками. Все встречи подполья так или иначе касались наркотиков. Транспортировки, цен, качества. Сопротивление было очень строго и жестко устроена. Йохану нравились конспирация и дисциплина, которые были основой подполья. Наркотики и все, что с ними связано, Йохан не понимал и знать про это ничего не хотел. Зачем Сопротивление так много задавало вопросов о Герре Драконе, Йохан теперь тоже не понимал. Что-то конкретное делать они точно не планировали.
Разговор на повышенных тонах между тем перешел в откровенный конфликт. Горан и Дизель кричали на Сурена. Сурена поддерживали все остальные в комнате. Накаленная обстановка должна была вот-вот взорваться. Йохан это чувствовал, но что ему делать, не знал. Сленг он не понимал, драться с огромным Дизелем в этой комнате никто бы не смог. Из того, что кричали друг другу в тот вечер подпольщики, Йохан запомнил только одно. Горан, бледный и больной на вид, брызгал слюной и орал: «Если дело устроено так, как говорил малец, и ящер сидит на цепи, то это все меняет. Ты хоть понимаешь, Сурен? Если ящер на цепи, значит, мы все – клоуны на цепи, Сурен. Клоуны. Значит, все зря, вся эта чушь подпольная – просто крысиная возня!»
Невнятная речь Горана врезалась в память Йохану. Он чувствовал за этими словами важный смысл. Хотя Горан и Дизель были ему неприятны, в словах Горана он чувствовал правду. «Клоуны на цепи».
Наконец Сурену удалось взять ситуацию под контроль. Он сделал знак хмурому бородатому цыгану, сидевшему с краю, и тот достал из своего саквояжа традиционную трубку. Набил ее смесью из нескольких разных пакетов, раскурил и пустил по кругу. Йохан не курил. Никто на этом не настаивал. Может, потому что Йохан был намного младше всех, а может, потому что были какие-то неизвестные Йохану традиции.
После трубки мира о делах не говорили, и комната постепенно опустела. Покидали собрание по одному или по двое, с паузами. Йохан вышел вместе с Суреном.
Широкоплечий и седой Сурен невысокого роста, чуть выше Йохана. Он слегка сутулится. У его клетчатых фланелевые рубах всегда закатаны рукава, так что видны его большие, покрытые темными густыми волосами руки. Когда он говорит с Йоханом, голос у него мягкий и ласковый. Йохану нравится его крючковатый хищный нос с горбинкой и небольшая седая бородка, острая, пиратская. Он красив, так думает Йохан и удивляется этой мысли. Йохану кажется, что Сурен выглядит старше своих лет.
– Хочу тебя спросить, Йохан. Как ты сейчас живешь? С кем?
Сурен знал, что мать Йохана в тюрьме. Сурен даже пытался наладить с ней какую-то связь, хотя бы письмо от Йохана передать. У подполья были связи и в тюрьме, но ничего не вышло.
– У друга живу. Негде больше. Квартиру отняли.
– Я тут подумал… У меня есть свободная комнатка, вроде склада, в кинотеатре. Маленькая, но теплая. Чуланчик. Так, стеллажи, да коробки… Мне она ни к чему, и я давно подыскиваю себе помощника. Как ты смотришь на это?
– Там можно жить, и у меня будет работа? – Йохану показалось, что земля под ним закачалась. – Это было бы здорово!
– Я пока ничего не обещаю. Нужно поговорить с начальством, но сегодня могу взять тебя к себе и все показать. Хочешь?
– Конечно хочу, Сурен!
– Тогда идем…
