Денис Евгеньевич Рябцев
Молчи, Марат!
Предисловие
Учительница начальных классов, не имея водительских прав, спасла целый автобус учеников, когда у шофера случился сердечный приступ. Женщина схватила руль и сманеврировала в поле, избавив полтора десятка юных душ от лобового тарана с какой-нибудь вероятной встречной фурой, груженной песком.
И вот уже ей, учительнице начальных классов, за подвиг вручают заслуженную медаль. О ней пишут в газетах и зовут на эфиры телеканалов, чтобы узнать из первых уст о достойном поступке, а заодно расспросить, что учительница начальных классов думает о воспитании подрастающего поколения и по поводу последнего выступления профессора МГУ Сан Саныча Аузана.
А двумя тысячами километров западнее школьник, проходящий мимо частного дома, видит дым из окошка. Рискуя жизнью, он спасает оставленного без присмотра младенца. И мальчика также чествуют, словно Гагарина.
И это – здорово. В том числе потому, что герой становится примером для других.
И все же…
Кто ты, богиня Подвига? Как выбираешь избранных, посылая им испытание? Какие костяшки бросаешь на стол, чтобы указать красивым перстом на того, кому выпал черед? Или крутишь барабан, как в лотерее лото? Даешь ли ты каждому шанс либо здесь работает какой-то математический расчет? Случайная выборка, логическая последовательность, фаза Луны?
Как выглядишь, божество? Будто некая тетя Света Лаврова, с ее миловидным лицом и соболиными бровями, или ты нечто иное, что сложно описать словами?
Да, тетя Света Лаврова. Со временем непременно сообщу благодарному читателю, кто это. Но пока – не время. Еще не время. Надо чуть-чуть подождать. Проявив терпение.
За семь дней до трагедии
Где-то над бушующим океаном голодная чайка рухнула к воде, увидев добычу. Но за мгновение до того, как ее белое крылатое тело достигло пенистых волн, из воды взметнулся в воздух гигантский хвост кита. Сотни миль соленой воды могли скрыть города, страны и все живое, что есть на земле, но оказались тесными для птицы и млекопитающего. Хвост хлестко ударил пернатого по грудке, отбросив на добрые несколько метров назад. Птаха, издав истошный вопль, полетела вперед хвостом, стукнулась о воду, чертыхнулась, ударилась о волну, кувыркнулась, второй раз выругалась на птичьем и тяжело взлетела к тяжелым облакам.
Именно здесь набирал силу холодный фронт, который через несколько дней, распоясавшись, обрушит в тысячах миль от этих мест гигантское количество горя на людей, совершенно не готовых к стихии.
Теперь же чайка, наглотавшись воды холодного моря, полетела дальше искать себе пропитание. Пока совсем не разыгрался шторм. А кит пошел на глубину, где всегда спокойно и нет никакой погоды. Он коснулся дна своим длинным животом, подняв два облака взвеси по бокам туловища, и напугал стайку краснокнижных крабов, которые попятились назад, на время бросив основательно уже пожеванный остов глубоководного окуня.
В это время значительно южнее стоит еще теплая погода. Снуют в футболках доставщики еды на велосипедах, нагруженные квадратными рюкзаками за спинами. И припыленная за теплое лето зелень деревьев, лишь кое-где пожелтевшая, еще не собирается сбрасывать листву, несмотря на календарь. На одну из петуний клумбы в парке Виктора Дрындина приземляется пчела, которая неспешно ковыряет пестик, будто у нее впереди целая вечность.
Оператор регионального телеканала «Первый Упский» Артур, припав на колено, снимает насекомое на цветке, чтобы этот материал дать на заставку к погоде. Он с большим усердием добивается идеальной резкости кадра, молясь, чтобы пчела не улетела с цветка и «картинка не ушла». Записывает достаточный по продолжительности видеотрек и удовлетворенный, отключив камеру, прячет ее в кофр. Встает, отряхивает запыленное правое колено. Теперь ему можно возвращаться в редакцию, где он сунет флэш с только что снятыми пейзажами ненасытному режиссеру, которому вечно недостает каких-либо материалов. И, бывает, ради какой-нибудь прихоти мальчишки, операторам приходится бросать свои обеды и лететь куда-то на съемки в формате «совершенно срочно» или «почему сами не догадались снять еще вчера?».
«Странная вещь – телевидение, – думает в этот момент Артур. – Столько сил ради мгновения, которое будет выдано в эфир и забыто. Профессия постоянно незавершенного вида. О как! Надо запомнить».
– Ты с телевидения, сынок? – пристал к оператору дед лет восьмидесяти, проходивший мимо.
– Да, – кивнул Артур, – с «Первого Упского». А что?
– Ты вон дорогу сними, а не цветочки, – сообщил прохожий.
– Зачем? – не сообразил Артур.
– Чтобы губернатор по шапке дал этим строителям. Все лето профукали. Зима скоро, а дороги так и нет.
– Хорошо, – кивнул оператор, – обязательно сниму.
– Вот-вот, – крякнул удовлетворенный старичок и потер руки. – Пусть по шапке даст. У нас по-другому дела не двигаются, пока начальник не рявкнет.
– Да, – Артур подобрал ручки кофра, висевшего на плече, плотнее к шее и припустил в сторону редакции быстрым шагом.
За шесть дней до трагедии
В сельском медпункте села Замирово запахло вареной картошкой. Это было небольшое помещение в ветхом домишке, построенном при царе Горохе. По стенам здесь стояли два металлических шкафа со стеклянными стенками и полками, в которых хранились кое-какие настойки, лекарства, марля с ватой и нехитрые медицинские инструменты. Стол с журналами и настольной лампой, небольшой сувенир, изображающий Останкинскую телебашню в миниатюре. Этот девайс когда-то воспроизводил частоту центрального радио, но давно уже вышел из строя и теперь просто пылился безделушкой. В углу располагалась ширма из трех рам с натянутыми белыми занавесками, а у противоположной от окна стены – тумбочка с электрической плиткой, чайником и стеклянной банкой, в которой стояли ложки и нож. На плите варилась картошка.
Фельдшер Мария Петровна взяла столовую ложку, вытащила из кастрюльки на электрической плитке корнеплод.
– Баб Маш, – раздалось за спиной.
– О господи, Соня, ты? – вздрогнула женщина.
– Я.
– Перепугала, Сонечка! Проходи, девочка. Сейчас картошечка подоспеет. Голодная? Мамка опять пьет?
– Не знаю. Дня два, как у Ушастого что-то празднуют. Тот как из рейса приезжает, вся наша жизнь наперекосяк.
– Это – да. Трагедия. Как ты себя чувствуешь, дочка? Тебе ведь через пару недель уже пора, вроде.
– Да, баба Маша. Уже скоро. Толкается. Непоседой будет, наверное.
– Может, и непоседой. Лишь бы здоровым родился малыш-то. Переживаешь?
– Да.
– Не переживай. Такое наше дело. Не ты первая. Рано, конечно. Но что тут сказать-то. Так, видимо, Господь устроил. Во всем есть его промысел.
– Да.
– Ладно, посиди. Сейчас покушаем картошечки. Это «Королева Анна» сорт. Чудесная. Только вот маслица сейчас принесу. Давай, вот тарелка. Чисти картошку. Аккуратно, не обожгись! Горячая. Дома газ, а я все здесь на плитке готовлю. Привычка. Ничего не попишешь. Дура старая.
– Что вы, баб Маш? Вы – замечательная.
– Ну да, скажешь тоже. Господи, прости! – Баба маша перекрестилась. – Да, Сонечка, тебя что-то беспокоит? Или так зашла?
– Грустно как-то, баб Маш.
– Да. Осень, дочка! Вон туманы у Баюн-горы. Значит, скоро совсем зима. О, Марат куда-то пошел.
Баба Маша подошла к окну и отворила форточку.
– Марат, привет, сынок! Зайдешь?
– Спешу, баб Маш! В другой раз.
– У меня тут Сонечка в гостях.
Соня кивнула.
– Соня тебе привет передает!
– И ей, баб Маш! Как она?
– Рожать скоро.
– Что, не расслышал?
– Рожать ей скоро.
– Это понятно! Молитесь за нее!
– Обязательно.
Баба Маша прикрыла форточку.
– Не зайдет? – спросила Соня.
– Спешит. Опять, видимо, кто-то дебоширит. Не дают минуты покоя нашему участковому.
– Да.
– Хороший он, Марат-то.
– Я знаю, баб Маш. Хороший.
– Ты бы… это…
– Чего?
– Да ничего. Это я так. Хорошая бы из вас пара получилась.
– Баба Маш!
– Прости, Сонечка! Сердце за тебя болит, девочка! Ладно. Масло. Надо до дома добежать. Посидишь, дочка? Мне бы тебя в Довлатово уже определить на сохранение. Мало ли что. Давай поговорим. Сейчас я масло принесу, да обсудим все.
– А мамка как без меня?
– Мамка, – махнула рукой баба Маша. – Нашла тоже причину. Мамка. Недоразумение, а не мамка. Все, побегу.
За пять дней до трагедии
В редакции регионального телеканала «Первый Упский» был очередной рабочий день.
– У моих знакомых мать престарелая всю жизнь хотела на море съездить, – заместитель главного редактора регионального телеканала «Первый Упский» Евгения пододвинула костыль ближе к стулу и, облокотившись на него, переместила вес туловища на другую ягодицу. Она была привлекательной женщиной средних лет с мягким характером доброй старшей сестры. Модная дизайнерская блузка подчёркивала небесный цвет её глаз, а сильно узкие черные брюки как будто сдерживали едва заметный намек на полноту. – Долго собирались. Решились. Усадили бабку на заднее сиденье авто. Обложили пакетами с соком, боксами с пирожками, чтобы старая дорогу в удовольствии провела. И вот. Двинули на юга. Все хорошо. Трасса, небо, бабочки. Едут-едут по просторам страны. Заехали в какую-то глушь. Смотрят – а бабка уже не дышит. Умерла бабка.
– Атас! Реально труп? – уточнил Беня Белорус, снимая с носа очки. Он был старшим группы редакторов сайта. Дородный, слегка лысеющий в свои двадцать с копейками, болезный. Диабет, или нечто подобное, и склонность к полноте понуждали его к четким диетам и сдержанности. Бросалось в глаза, что его зубы были посажены как-то вразрядку. Может, из-за недостаточной ширины либо по каким-то другим причинам их не хватало, чтобы заполнить все расстояние двух челюстей. И это тоже не располагало назвать человека однозначно очаровательным. Но при этом он был добрым малым, принципиальным и грамотным. Беня носил черные майки, посвященные женским боям без правил, ибо увлекался этим, как говорят, видом спорта с «потным мясом».
– Реально, – кивнула Евгения.
– У Бенечки на слово труп лампа в голове зажигается, – рассмеялся Сафрон Лукумыч. Сафрон был одним из редакторов сайта телеканала. Получил свой жизненный опыт за три десятка лет в профессии, сменив несколько городов и пройдя ногами буквально половину России. Он был одет в джинсы и черную кофту с капюшоном. – Профессиональная деформация. Раз труп, значит есть информационный повод.
– Это – да, – подтвердил круглолицый, заканчивая протирать очки платочком. Он наклонился под стол и выудил из рюкзака коробочку с творогом. Поставил ее рядом с клавиатурой и принялся разыскивать ложку.
– Вот что обескураживает, так это очки, – сказал со знанием дела Лукумыч, – они в пятнах до протирки работают лучше, чем после.
– Не поспоришь, – кивнул Беня, – есть такая проблема.
– У Бени на труп не просто лампа загорается, но и аппетит просыпается, – вставил Лев Дорожкин – телеведущий. Молодой мальчишка с большим добрым сердцем и весьма острым умом. Лева готовился к скорому эфиру, поэтому уже был тщательно причесан и облачен в студийный костюм серого цвета и галстук. Черноволосый, с большой головой, пронзительно глубоким взглядом. Он был традиционно небрит, что стало имиджем одного из титульных лиц «Первого Упского».
– Беня, в отличие от львов, творожок предпочитает, – съязвила кудрявая Варя, которая работала на «Первом Упском» корреспондентом. Красивая, статная девушка с длинными вьющимися волосами цвета чуть темнее спелой ржи. О таких говорят «огонь-девка» или «кровь с молоком». Талантливая, смелая – она в свои двадцать с небольшим по профессионализму могла вполне дать фору куда более опытным мастерам телевизионных жанров.
– Смотри, Варя, чтобы Лева там тебе ляжку не отгрыз за абьюз, – урезонил коллегу Белорус.
– И что с бабкой-то решили делать? С трупом, в смысле, – вернул диалог в русло самый креативный журналист телеканала Слава Марракеш. Слава был сыном упского писателя. Чуточку полноватый, большеглазый, дерзкий в плане телевизионного творчества. Марракеш когда-то и сам примерял на себя, подобно отцу, роль писателя. Но выбрал путь, который не требовал такой усидчивости. Ибо творчество – это высокая гора с забором у самой вершины, который разделяет любительство и профессионализм. Чтобы добраться до самого солнца, нужно много терпения. Некоторые взбираются десятками лет, но так и не преодолевают уровни собственного тщеславия или излечения психики. Ободранные, с кровоподтеками или без, возвращаются в свои избы у подножия, где тепло и много обывательского счастья, так и не познав, что там, за забором. Сам не видел, но предполагаю, что там не меньше камней, просто чуть ветренее и ближе к мерцающим звездам.
– Морок, хорош там бабками интересоваться, – выкрикнула из своего дальнего угла опенофиса, отгороженного стеклом, главный редактор Елена Первая – маленькая худощавая бестия – вечный раздражитель редакции. Она любила появляться за спиной так внезапно, что человек вздрагивал и благодарил бога, что в этот момент сидит на стуле и от неожиданности не падает на пол. Ей было плевать, какой темой занят журналист. Она качала свой контент, испепеляла работника и так же молниеносно испарялась куда-то еще до того, как заканчивал дребезжать ее голос. Пацанка, выросшая на задворках Упска, – выглядела молодо, хотя тронутые сединой брови выдавали ее реальный возраст. И тем не менее она сохранила мальчишескую походку и аналогичную стилистику отъявленной шпаны из подворотни. – Сюжет про детскую площадку уже на монтаже должен быть.
– Пишу! – сообщил Мараккеш.
– Сергей, шпигели когда готовы будут? (Шпигелями или шапками на телевидении называют короткие анонсы новостей перед программой, которые должны привлечь внимание зрителя. – Авт.)
– Пишу, – кинул ей Сергей Каталонский. Сергей Геннадьевич был двухметровым ведущим возраста чуть за пятьдесят. Коротко стриженный, почти лысый, с блеклыми глазами, словно у рыбы, он носил серьгу в ухе и разделял европейские ценности. Особенно любил испанский образ жизни, отчего и прозвали его Каталонским. Одетый всегда в сдержанных цветов одежды из натурального льна, он выглядел помято, но это было его профессиональным амплуа – приходить на эфир в нарочито домашнем дизайне. – Так, бабка. Что дальше. Похоронили на месте?
– Нет, – хмыкнула Женя, – это зашквар – без свидетельства о смерти хоронить. Ночь наступала. До ближайших населенных пунктов далеко. Устали. Сил не было. Позвонили в полицию, мол, так и так. Те: «Везите труп!» Куда везти? Темень. Водитель носом клюет в полном физическом истощении. Решили до утра перекантоваться, а со сранья уже двигать в полицию. Трупу хуже уже не станет. В машине тесно. С покойницей – жутко. Подумали на землю рядом уложить. Но как-то не по-человечьи это. Покрутились, валерьянки приняли. Делать нечего. Решили бабку в торпеду на крыше машины уложить. Там, что немаловажно, попрохладнее. Как-то ее туда засунули с глаз долой.
– Поместилась? – уточнила кудрявая Варя.
– Видимо, поместилась. Не все такие двухметровые, как наш Серега, – парировала Женя. – Ну и вот. Утром просыпаются. Головы трещат от пережитого накануне. Смотрят, а торпеды на крыше нет.
– Как это нет? Куда же она делась? – Варвара, не поворачивая от своего ноутбука туловища, запрокинула голову назад, отчего ее великолепные кудри упали вниз, словно драпировки на натюрмортах лучших мастеров эпохи возрождения.
– Пропала торпеда. Бесследно. Решили, что кто-то спер ее. Может грибники какие, может рыбаки или бомжи. Мало ли кто по лесам бродит. Позвонили в полицию, – продолжила Женя. – Так и сяк. Факт есть, человека нет. Там дело возбудили. Уголовное дело. Уж не знаю, какая там статья. Представляете, какая история? Но все по форме – осмотр места происшествия, протоколы, фигуранты, подписки о невыезде. Вот такой ужас.
– Атас, – покачал головой Сафрон Лукумыч, – вот так история. И мораль – не пойми какая.
– Да просто дно, – вставила Варвара.
– Мало кому выпадает случай подвиг совершить, – пространно дополнил Сафрон. – Мы чаще на пустом месте в истории вляпываемся.
– Карма, – кивнул Каталонский, – просто карма.
Кабинет редакции был большой комнатой с прозрачной перегородкой, сделанной по принципу открытого офиса. Тут всегда было шумно, народ обменивался шуточками, язвил, ел прямо на рабочих местах подле своих ноутбуков. Сидели плечом к плечу, в несколько рядов. Чтобы здесь вдумчиво работать, требовалось умение концентрироваться, погружаться в свой текст настолько глубоко, чтобы на время просто выпадать из всеобщей полемики по всяким темам.
Елена Первая всегда подчеркивала, что так сделано специально, чтобы редакция могла жить единым организмом, а журналисты – опылять друг друга темами. На самом деле, конечно, она лукавила. Редакции попросту не хватало квадратных метров на пятом этаже арендуемого здания.
Поэтому рядом локоть к локтю оказались два продюсера – Света и Альбина, которые могли звонить каким-то статусным людям, договариваясь о съемках, а на заднем плане Марракеш вздумывал грязно выругаться по матушке. И девушки, краснея, пытались прижать микрофоны в трубках руками. Тут же работала Настя Сэмэмэ – красивая девушка, словно «Неизвестная» с великого полотна Крамского. Саша Серебряный колокольчик – молодой журналист родом из поселка Узловской Упского края. Она была в детстве певицей, подающей большие надежды в вокале. Но, поломанная в школе за талант, выбрала профессию журналиста. Галя Скрепа – приезжий журналист из ближнего зарубежья и еще несколько других, о которых расскажем по мере необходимости.
Также в открытый офис периодически залетали по разным нуждам и вопросам Оля Бакс – рекламный менеджер, Сережа Фемида – очень сильный юрист телеканала, блистательная Вера – работник отдела кадров и другие.
Если в кабинете ломался стул или компьютер, могли появляться Леха Сис – дородный и флегматичный системный администратор, который один лишь знал, зачем столько проводов висит в серверной, а также Дима Вольт и Сергей Косуха – мастера на все руки и добрые парни.
– Так, народ, – Лена Первая выскочила из-за своей загородки, – еще три минуты – и шпигели в папке. Готовые. Или вам рты скотчем заклеить?
– Так мы ушами тявкать начнем, ты же знаешь, – парировал Марракеш.
– Слава, у тебя три минуты.
– Все, Лена, уже сохраняю. Смотри. Лежит файл в папке на прайм (час пик просмотра телевизионного эфира. – Авт.). Называется «Площадка Гонь».
– Хорошо. Хоть кто-то работает.
– Все работают, – поджал губы Каталонский. – Я тоже шпигели… так-так. Сэйф ас. Готово.
– Где текст сюжета о площадках? – ввалился в кабинет юркий худой юноша режиссер эфира Егор де Помпадур. – Славка, ты делаешь?
Помпадур был легальным мальчиком для битья всей редакции, воспринимавшим, похоже, свою роль без каких-либо комплексов. Он носил спортивный костюм, похожий на мундир полицейского с надписью «Провинция» на спине. Не склеив карьеру сценариста, провалив собеседование во ВГИКе у профессора Марусенкова, он обозвал про себя авторитетного киношника «блеклой пиявкой на теле искусства» и решил самостоятельно осваивать курс драматургии. И даже однажды открывал некий талмуд с теорией о драматических блоках, переключателях и точках равновесия, но, долистав бегло до раздела с «Клиффхэнгерами» («висящий над обрывом» – англ. – Авт.), смачно выругался и решил продолжить чтение позже, что чаще всего на практике превращается в никогда.
– Господи, опять, дурило, тебя ветром надуло? – возмутился Марракеш. – Протри глазки. Лежит в папке. «Площадка Гонь».
– Опять ты сучкиным голосом со мной разговариваешь? – парировал Помпадур.
– Сблызни, ушлепанный, не порть полдень, – попросил Слава.
Лева Дорожкин наблюдал за диалогом с наслаждением, улыбаясь, думая над своим возможным участием в унижении режиссера.
– Славик, хорош меня безызбежно провокацировать. Лева, чего лыбишь бесстыжую мордашку? Пошли в студию, пора. Будешь улыбаться в эфире – зубы сушить.
– Щас приду, – Дорожкин встал, щелкнул кнопку электрического чайника на подоконнике. – Не нуди, убогий. Успеем. Я – бог тайминга.
– Я бы сказал, чего ты бог, да язык не поворачивается.
– Это у тебя-то, лизожоп? – Лева растянул рот в широкой улыбке.
– Сам – голова говорящая, – бросил Помпадур.
– Слабовато, Егорка, теряешь сноровку-то, – хмыкнул Марракеш. Он посмотрел в сторону Елены Первой и, убедившись, что та не смотрит, затянулся вейпом и выпустил пар в потолок.
Егор хмыкнул, развернулся в сторону выхода, собрался сказать что-то еще, но передумал и, махнув рукой, спешно вылетел в дверь.
– Лукумыч, – неожиданно проснулся Каталонский, – а у тебя есть мечта, например?
– Это ты к чему? – оторвался от подготовки новости Сафрон.
– Да просто интересно, – сообщил Сергей.
– У всех есть мечта, – отозвался Лукумыч.
– Это – да, – кивнул Каталонский, понимая, что тема исчерпана.
– Простая, как у всех, – неожиданно дополнил Сафрон. – Чтобы дети мои были счастливыми.
– Это – да, – опять повторил, кивая, Серега. Ему, видимо все-таки хотелось поговорить.
– Маму хочу в театр сводить, пожалуй, – вспомнил Лукумский. – Привезти в Упск. В драму. Конечно, в оперу бы хотел. Но тут ее нет. Так что в драму. На Островского или Чехова, например. Читал, здесь премьеру по повести графа Толстого готовят? Мы на сайте на прошлой неделе анонсировали.
– Нет, по какой пьесе? – захлопал глазами Каталонский.
– Эх ты, – включился в тему Беня, – вот для кого мы работаем день и ночь?
– Вас на сайте пятеро, – Сергей недовольно отмахнулся, – а у меня я – только один.
– Повесть «Отец Сергий», – сообщил Лукумский.
– Я такого не читал, – признался Сергей.
– Да и не удивительно, – кивнул Сафрон. – Я считаю это произведение не очень удачным, если честно. И опубликовано оно было уже после смерти графа, насколько я помню. Так что это не совсем то, куда бы хотелось ехать с мамой. А еще хочу, чтобы тетка моя перестала мне слать тик-токи. А попросить ее прямо – стыдно. Наверное, у каждого из нас есть такая назойливая родня, которая вынуждает регулярно чистить память телефона от всякой лажи.
– Да, – живо закивал головой Беня, – у меня бабушка такая. Мало того что присылает мне котиков да бегемотиков. Так она потом еще и расспрашивает, как я оценил ее видосы.
– А ты ее в торпеду, – предложил Каталонский.
– Фу, Геннадьевич, – вздрогнул Беня, – я бабушку люблю. Пусть живет вечно.
– Юр, занят? – кинул в сторону сидевшего за спиной коллеги Слава, перебив полемику о тетях и бабушках.
Юра Мощь – это еще один из журналистов «Первого Упского», о котором не было упомянуто ранее. Невысокий, богатырского торса, с аккуратно подстриженными волосами и челкой, возвышавшейся шишечкой надо лбом, он напоминал хоккеиста из команды хороших мальчиков из мультфильма советского времени «Шайбу, шайбу!». В редакции он был авторитетным, работал добротно, основательно – надежный, эффективный, грамотный. Говорил мало, исключительно конкретно и по делу.
– Нет, не особо, – Юра Мощь повернул свои могучие плечи к Марракешу.
– Зацени, какой в Гони стендап забацал. (Стендап – работа журналиста в кадре на месте события – часть некоторых информационных сюжетов, требующих от репортера особого навыка владения связанной речью без бумажки. – Авт.)
Мощь встал из-за стола и с интересом уставился в монитор ноутбука коллеги.
– Ой, я тоже хочу взглянуть, – Беня Белорус проворно вскочил с места.
– И я, – изъявила кудрявая Варвара.
– Хорош, дети, я что вам тут – цирк шапито? – выдал Марракеш недовольно. Но на лице было написано, что ему импонирует такое внимание.
В результате вокруг его стула собрались человек пять-шесть ротозеев. Слава выдернул наушники из гнезда, чтобы звук пошел динамиком. И нажал на воспроизведение. «Я понимаю, почему детскую площадку в рамках программы «Народный бюджет» здесь назвали «Космической», – этот текст Славка воспроизводил, забираясь на детскую горку в виде ракеты. Он уселся на попу, едва умещаясь, двинул телом и съехал вниз. Затем, вытерев рукавом нос, заявил: – Ощущения – действительно космос».
– Молодец, Славка! – хлопнул по плечу товарища Юрка. – Очень здорово придумал.
– Да, понимаешь, такая тоска эта Гонь. Дыра дырой. Как там вообще люди живут?
– Да, был я там, – кивнул Юрка. – Молодец, хорошо раскрасил.
– Да, мастер, – согласился Белорус. – На пустом месте, а – хорошо.
– Нос забавно утер, – кивнул Серега Каталонский. – Прямо как Филипок. Хотя наверняка не знаешь, кто это. Ваше поколение графа Толстого только в виде Левы Дорожкина ведает.
– А вот и знаю, между прочим, – возмутился Марракеш. – Только при чем тут Толстой? Это Некрасов, по-моему: «Однажды в студеную зимнюю пору».
– Вот, Серега, – рассмеялся Лукумыч, – не подавляй молодых своим дремучим возрастом. Все прочитают с годами. Будь милостив.
– Да уж, – вздохнул Каталонский. – Хорошо, что хоть Некрасова помнит.
– А чего? – заморгал Славка. Он наклонился к клавиатуре и стал что-то набирать.
– Про Филипка ищет, – кивнул Серега. – Так, глядишь, классику-то и освоим. Спасибо Гуглу!
– А, блин, я читал, – выпалил Марракеш. – Читал я вашего Филипка. Забыл просто.
– Вот я по поводу Гони не согласен с тобой, Славка, – сказал Сафрон, снимая очки и потирая глаза большим и указательным пальцами. – Там очень хорошие люди живут, простые, а не душнилы какие-нибудь.
– Ах, вот оно что, Сафрон в тренде, – рассмеялся Лева. – Такие словеса отпускает.
– Папаша Сафрон всю ночь словарь сленга учил, чтобы вас понимать, красавцев, – Лукумыч взял со стола у своего ноута носовой платок и вытер уголки рта под усами. – Жарко у нас как-то.
– Давай окошко открою? – участливо предложил Каталонский.
– Открой, Серж, – кивнул Лукумыч. – Столько сердец пламенных вокруг, аж в жар бросает. Вы – как тетя Света Лаврова, ей богу.
– Кто это? – Спросил Лукумский.
– О-о! – потянул Сафрон. – Неужели не знаешь?
Сергей застучал клавишами, запрашивая Гугл. Лукумский таинственно улыбался в усы.
– Сафрон, посмотри новость свою про мошенников, криво раздалась в телеграме, – сообщил Белорус.
– Да, спасибо, весь день сегодня так. Сейчас поправлю.
– У меня тоже косячит, – проснулся Вася по прозвищу Нихт, который тоже работал редактором сайта. Он был по профессии школьным учителем немецкого, но быстро устал от современных детей и пришел на рерайт в телекомпанию. (Рерайт – переработка чужих текстов в свои с сохранением смысла, но изменением подачи. Таким образом общедоступным текстам придается уникальность. – Авт.)
Василий был совершенно незаметным педантом, притаившимся у стены и, как правило, молчавшим. Худой очкарик, непримечательный, с тонкими губами и прямым носом, он и сам походил на немца по национальности. Работал над новостями методично, очень грамотно, но без творческого полета. Умнице в части технической, ему ощутимо тяжелее давалось нечто фантазийное. Но это было совершенно нормально в формате информационных жанров.
На столах одновременно пикнули несколько смартфонов.
– Что там? – изрек Лукумыч, такая в телефон пальцем. – Ага, Беня, пресс-служба прокуратуры пишет.
– Да, вижу, берешь?
– Взял. Тут что? Кража из сетевого магазина. На три тысячи сто рублей. Житель Древнеторсово.
– На отложку ставь, раз мелко. (Отложка – подготовка новости, которая будет опубликована в нерабочее время. Таким образом наполняют сайт новостями заранее, чтобы не сидеть с ним круглыми сутками. – Авт.)
– Да, на двадцать два сделаю. Настя потом подвинет куда надо, – кивнул Лукумыч.
– Не нашел я никакой Светы Лавровой, – сообщил Каталонский с досадой. – Колись, Сафрон, кто такая эта тетя Света?
– Да, делай, двину, – рыжая Настя на этой неделе отвечала за ночные новости. – Спасибо.
Настя была еще одним редактором отдела сайта «Первого Упского». В строении лица молодой девушки читалось нечто шотландское, будто она росла далеко от Упских мест. Однако, возможно, в том были виноваты ее далекие предки. Сама Настя родилась и выросла здесь. Была самой быстрой из редакторов, способной переработать чужую новость за считаные минуты. Умница, надежная, грамотная. Находила время не только работать над своим контентом, но и приглядывать за чужим, что не всегда ловил старший группы – слегка медлительный Беня.
– Тетя Света, ребята, Лаврова… – начал было Лукумский.
Но тут смартфоны завибрировали опять.
– О, это пресс полиции, – сообщил Василий. – Телефонные мошенники. Беру.
– Это на сейчас, – кивнул Беня.
– Хорошо. Пять минут – и подготовлю.
– Можно и шесть, – хмыкнула рыжая Настя.
– Нет, только пять с половиной и ни секунды дольше, – пошутил Белорус, делая лицо глуповатым.
– Хорошо, – заморгал глазами Вася, не обнаруживая, раскусил ли он сарказм. Было в нем нечто от робота. Нечто механическое или хирургическое.
– Ребята, Древнеторсово – это Алезевский район? – спросил Лукумыч коллег. – Тут Гугл кажет, что городской округ.
– Нет, пиши под Алезевым, нет такого района, – ответил Белорус.
– Ясно, что не докрутили с этими округами. А может, сознание народа инертное. Так и спотыкаемся. (Речь идет о реформе местного самоуправления в России 2003-2009 годов. – Авт.) Пресс-служба пишет «прокуратура Алезевского района».
– Да. У нас и полиция так пишет. А по факту – округа. Но где-то районы. Всегда надо смотреть, чтобы не ошибиться. Часть – так, часть – по-другому, – Беня наклонился под стол за бутылочкой с водой, выудил ее из рюкзака и распрямился. – Я вот три года на новостях, так и не запомнил в массе, где и что по краю.
– Грустно, однако.
– А у тебя на родине, Сафрон, по-другому? – поинтересовался Марракеш.
– Да идентично. Ленинский округ, а население все по привычке – район. И конторы все Ленинского района. И с Центральным – такая же засада.
– Ребята, сайт, приговор по Молчанову на судах видим? – выкрикнула Елена Первая из своего дальнего угла.
– Уже на сайте минут как двадцать, – сообщил ей Беня с интонацией гуру.
– Молодцы! Ах, да, вижу. Обновилась. Хорошо.
– Так, отложку сделал, – сообщил Сафрон. – Беру Роспотреб с сайта – о контрафакте молочки.
– Я взяла уже, – сообщила рыжая Настя.
– А, молодец. Хорошо. Тогда город, ограничение движения на завтра.
– Бери, – кивнул Белорус. – Где ограничивают?
– Ленина, от кремля до Толстого. Ремонт тротуаров.
– Ясно. Норм. Делай. Я пишу, сколько популярные стендап-комики просят за шоу в Упске. Новость – огонь.
– И сколько же? – поинтересовался Сергей.
– От миллиона до трех за один концерт, – ответил Белорус.
– Серьезно?
– Да.
– Чтоб я так жил.
– Так кто мешает, Геннадьевич? – поинтересовался Сафрон.
– Лень, – хмыкнул Каталонский. – Нам всем мешает только она. Ты не закончил про тетю Свету.
– Золотые слова, бро! – весело изрек Лукумыч. – Про тетю Свету, которая Лаврова, скажу. У нее дивной красоты соболиные брови. И это – факт.
– Ну, блин, Сафрон, – выдал Беня, – ты, оказывается, еще тот жук навозный.
