Г-жа Простакова, Стародум, Правдин, Митрофан, Софья, Еремеевна.
Г-жа Простакова (Правдину). Батюшка, не погуби ты меня, что тебе прибыли? Не возможно ль как-нибудь указ поотменить? Все ли указы исполняются?
Правдин. Я от должности никак не отступлю.
Г-жа Простакова. Дай мне сроку хотя на три дни. (В сторону.) Я дала бы себя знать…
Правдин. Ни на три часа.
Стародум. Да, друг мой! Она и в три часа напроказить может столько, что веком не пособишь.
Г-жа Простакова. Да как вам, батюшка, самому входить в мелочи?
Правдин. Это мое дело. Чужое возвращено будет хозяевам, а…
Г-жа Простакова. А с долгами-то разделаться?.. Недоплачено учителям…
Правдин. Учителям? (Еремеевне.) Здесь ли они? Введи их сюда.
Еремеевна. Чай, что прибрели. А немца-то, мой батюшка?..
Правдин. Всех позови.
Еремеевна отходит.
Правдин. Не заботься ни о чем, сударыня, я всех удовольствую.
Стародум (видя в тоске г-жу Простакову). Сударыня! Ты сама себя почувствуешь лучше, потеряв силу делать другим дурно.
Г-жа Простакова. Благодарна за милость! Куда я гожусь, когда в моем доме моим же рукам и воли нет!
Те же, Еремеевна, Вральман, Кутейкин и Цыфиркин.
Еремеевна (введя учителей, к Правдину). Вот тебе и вся наша сволочь, мой батюшка.
Вральман (к Правдину). Фаше фысоко-и-плахоротие. Исфольили меня к сепе прасить?
Кутейкин (к Правдину). Зван бых и приидох.
Цыфиркин (к Правдину). Что приказу будет, ваше благородие?
Стародум (с приходу Вральмана в него вглядывается). Ба! Это ты, Вральман?
Вральман (узнав Стародума). Ай! ай! ай! ай! ай! Это ты, мой милостифый хосподин! (Целуя полу Стародума.) Старофенька ли, мой отес, пошифать исфолишь?
Правдин. Как? Он вам знаком?
Стародум. Как не знаком? Он три года у меня был кучером.
Все показывают удивление.
Правдин. Изрядный учитель!
Стародум. А ты здесь в учителях? Вральман! Я думал, право, что ты человек добрый и не за свое не возьмешься.
Вральман. Та што телать, мой патюшка? Не я перфый, не я послетний. Три месеса ф Москфе шатался пез мест, кутшер нихте не ната. Пришло мне липо с голот мереть, липо ушитель…
Правдин (к учителям). По воле правительства став опекуном над здешним домом, я вас отпускаю.
Цыфиркин. Лучше не надо.
Кутейкин. Отпускать благоволите? Да прежде разочтемся…
Правдин. А что тебе надобно?
Кутейкин. Нет, милостивый господин, мой счетец зело не мал. За полгода за ученье, за обувь, что истаскал в три года, за простой, что сюда прибредешь, бывало, по-пустому, за…
Г-жа Простакова. Ненасытная душа! Кутейкин! За что это?
Правдин. Не мешайтесь, сударыня, я вас прошу.
Г-жа Простакова. Да коль пошло на правду, чему ты выучил Митрофанушку?
Кутейкин. Это его дело. Не мое.
Правдин (Кутейкину). Хорошо, хорошо. (Цыфиркину.) Тебе много ль заплатить?
Цыфиркин. Мне? Ничего.
Г-жа Простакова. Ему, батюшка, за один год дано десять рублей, а еще за год ни полушки не заплачено.
Цыфиркин. Так: на те десять рублей я износил сапогов в два года. Мы и квиты.
Правдин. А за ученье?
Цыфиркин. Ничего.
Стародум. Как ничего?
Цыфиркин. Не возьму ничего. Он ничего не перенял.
Стародум. Да тем не меньше тебе заплатить надобно.
Цыфиркин. Не за что. Я государю служил с лишком двадцать лет. За службу деньги брал, по-пустому не бирал и не возьму.
Стародум. Вот прямо добрый человек!
Стародум и Милон вынимают из кошельков деньги.
Правдин. Тебе не стыдно, Кутейкин?
Кутейкин (потупя голову). Посрамихся, окаянный.
Стародум (Цыфиркину). Вот тебе, друг мой, за добрую душу.
Цыфиркин. Спасибо, ваше высокородие. Благодарен. Дарить меня ты волен. Сам, не заслужа, век не потребую.
Милон (давая ему деньги). Вот еще тебе, друг мой!
Цыфиркин. И еще спасибо.
Правдин дает также ему деньги.
Цыфиркин. Да за что, ваше благородие, жалуете?
Правдин. За то, что ты не походишь на Кутейкина.
Цыфиркин. И! Ваше благородие. Я солда-т.
Правдин (Цыфиркину). Поди ж, мой друг, с Богом.
Цыфиркин отходит.
Правдин. А ты, Кутейкин, пожалуй-ка сюда завтре да потрудись расчесться с самой госпожою.
Кутейкин (выбегая). С самою! Ото всего отступаюсь.
Вральман (Стародуму). Старофа слуха не остафте, фаше фысокоротие. Фосмите меня апять к сепе.
Стародум. Да ты, Вральман, я чаю, отстал и от лошадей?
Вральман. Эй, нет, мой патюшка! Шиучи с стешним хоспотам, касалось мне, што я фсе с лошатками.
Те же и камердинер.
Камердинер (Стародуму). Карета ваша готова.
Вральман. Прикашишь мне дофести сеп-я?
Стародум. Поди садись на козлы.
Вральман отходит.
Г-жа Простакова, Стародум, Милон, Софь-я, Правдин, Митрофан, Еремеевна.
Стародум (к Правдину, держа руки Софьи и Милона). Ну, мой друг! Мы едем. Пожелай нам…
Правдин. Всего счастья, на которое имеют право честные сердца.
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать сына). Один ты остался у меня, мой сердечный друг, Митрофанушка!
Митрофан. Да отвяжись, матушка, как навязалась.
Г-жа Простакова. И ты! И ты меня бросаешь! А! неблагодарный! (Упала в обморок.)
Софья (подбежав к ней). Боже мой! Она без памяти.
Стародум (Софье). Помоги ей, помоги.
Софья и Еремеевна помогают.
Правдин (Митрофану). Негодница! Тебе ли грубить матери? К тебе ее безумная любовь и довела ее всего больше до несчастья.
Митрофан. Да она как будто неведомо…
Правдин. Грубиян!
Стародум (Еремеевне). Что она теперь? Что?
Еремеевна (посмотрев пристально на г-жу Простакову и всплеснув руками). Очнется, мой батюшка, очнется.
Правдин (Митрофану). С тобой, дружок, знаю что делать. Пошел-ко служить…
Митрофан (махнув рукою). По мне, куда велят.
Г-жа Простакова (очнувшись в отчаянии). Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз показать нельзя! Нет у меня сына!
Стародум (указав на г-жу Простакову). Вот злонравия достойные плоды!
Бригадир.
Иванушка, сын его.
Бригадирша.
Советник.
Советница, жена его.
Добролюбов, любовник Софьи.
Слуга советничий.
Театр представляет комнату, убранную по-деревенски. Бригадир, в сюртуке, ходит и курит табак. Сын его, в дезабилье, кобеняся, пьет чай. Советник, в казакине, – смотрит в календарь. По другую сторону стоит столик с чайным прибором, подле которого сидит Советница в дезабилье и корнете и, жеманяся, чай разливает. Бригадирша сидит одаль и чулок вяжет. Софья также сидит одаль и шьет в тамбуре.
Советник (смотря в календарь). Так ежели Бог благословит, то двадцать шестое число быть свадьбе.
Сын. Helas![5]
Бригадир. Очень изрядно, добрый сосед. Мы хотя друг друга и недавно узнали, однако это не помешало мне, проезжая из Петербурга домой, заехать к вам в деревню с женою и сыном. Такой советник, как ты, достоин быть другом от армии бригадиру, и я начал уже со всеми вами обходиться без чинов.
Советница. Для нас, сударь, фасоны не нужны. Мы сами в деревне обходимся со всеми без церемонии.
Бригадирша. Ах! Мать моя! Да какая церемония меж нами, когда (указывая на Советника) хочет он выдать за нашего Иванушку дочь свою, а ты свою падчерицу, с Божиим благословением? А чтоб лучше на него, Господа, положиться было можно, то даете вы ей и родительское свое награждение. На что тут церемония?
Советница. Ах, сколь счастлива дочь наша! Она идет за того, который был в Париже. Ах, радость моя! Я довольно знаю, каково жить с тем мужем, который в Париже не был.
Сын (вслушавшись, приподнимает шишку колпака). Madame! я благодарю вас за вашу учтивость. Признаюсь, что я хотел бы иметь и сам такую жену, с которою бы я говорить не мог иным языком, кроме французского. Наша жизнь пошла бы гораздо счастливее.
Бригадирша. О Иванушка! Бог милостив. Вы, конечно, станете жить лучше нашего. Ты, слава Богу, в военной службе не служил, и жена твоя не будет ни таскаться по походам без жалованья, ни отвечать дома за то, чем в строю мужа раздразнили. Мой Игнатий Андреевич вымещал на мне вину каждого рядового.
Бригадир. Жена, не все ври, что знаешь.
Советник. Полно, соседушка. Не греши, ради Бога. Не гневи Господа. Знаешь ли ты, какую разумную сожительницу имеешь? Она годится быть коллегии президентом. Вот как премудра Акулина Тимофеевна.
Бригадир. Премудра! Вот-на, соседушка! Ты, жалуя нас, так говорить изволишь, а мне кажется, будто премудрость ее очень на глупость походит. Иное дело твоя Авдотья Потапьевна. О! я сказать ей могу, в глаза, и за глаза, что ума у нее целая палата. Я мужчина и бригадир, однако ей-ей рад бы потерять все мои патенты на чины, которые купил я кровию моею, лишь бы только иметь разум ее высокородия.
Сын. Dieu![6] Сколько прекрасных комплиментов, батюшка! тесть! матушка! теща! А сколько умов, голова головы лучше.
Советник. А я могу и о тебе также сказать, дорогой зятюшка, что в тебе путь будет. Прилежи только к делам, читай больше.
Сын. К каким делам? Что читать?
Бригадир. Читать? Артикул и устав военный; не худо прочесть также инструкцию межевую молодому человеку.
Советник. Паче всего изволь читать уложение и указы. Кто их, будучи судьею, толковать умеет, тот, друг мой зятюшка, нищим быть не может.
Бригадирша. Не худо пробежать также и мои расходные тетрадки. Лучше плуты-люди тебя не обманут. Ты тамо не дашь уже пяти копеек, где надобно дать четыре копейки с денежкой.
Советница. Боже тебя сохрани от того, чтоб голова твоя наполнена была иным чем, кроме любезных романов! Кинь, душа моя, все на свете науки. Не поверишь, как такие книги просвещают. Я, не читав их, рисковала бы остаться навеки дурою.
Сын. Madame, вы говорите правду. О! Vous avez raison[7]. Я сам, кроме романов, ничего не читывал, и для того-то я таков, как вы меня видите.
Софья (в сторону). Для того-то ты и дурак.
Сын. Mademoiselle, что вы говорить изволите?
Софья. То, что я о вас думаю.
Сын. А что бы это было? Je vous prie[8], не льстите мне.
Советник. Оставь ее, зятюшка. Она, не знаю о чем-то, с ума сходит.
Бригадир. О! Это пройдет. У меня жена перед свадьбою недели полторы без ума шаталась; однако после того лет десятка с три в таком совершенном благоразумии здравствует, что никто того и приметить не может, чтобы она когда-нибудь была умнее.
Бригадирша. Дай Бог тебе, батюшка, здоровье. Продли Бог долгие твои веки; а я, с тобой живучи, ума не потеряла.
Советник. Всеконечно, и мне весьма приятно, что дочь моя иметь будет такую благоразумную свекровь.
Советница (вздыхает). Для чего моей падчерице и не быть вашею снохой? Мы все дворяне. Мы все равны.
Советник. Она правду говорит. Мы равны почти во всем. Ты, любезный друг и сват, точно то в военной службе, что я в статской. Тебе еще до бригадирства распроломали голову, а я до советничества в Москве ослеп в коллегии. В утешение осталось только то, что меня благословил Бог достаточком, который нажил я в силу указов. Может быть, я имел бы свой кусок хлеба и получше, ежели бы жена моя не такая была охотница до корнетов, манжет и прочих вздоров, не служащих ни к временному, ни к вечному блаженству.
Советница. Неужели ты меня мотовкой называешь, батюшка? Опомнись. Полно скиляжничать. Я капабельна с тобою развестись, ежели ты еще меня так шпетить станешь.
Советник. Без власти Создателя и Святейшего Синода развестись нам невозможно. Вот мое мнение. Бог сочетает, человек не разлучает.
Сын. Разве в России Бог в такие дела мешается? По крайней мере, государи мои, во Франции он оставил на людское произволение – любить, изменять, жениться и разводиться.
Советник. Да то во Франции, а не у нас, правоверных. Нет, дорогой зять, как мы, так и жены наши, все в руце Создателя. У него все власы главы нашея изочтены суть.
Бригадирша. Вить вот, Игнатий Андреевич, ты меня часто ругаешь, что я то и дело деньги да деньги считаю. Как же это? Сам Господь волоски наши считать изволит, а мы, рабы его, мы и деньги считать ленимся, – деньги, которые так редки, что целый парик изочтенных волосов насилу алтын за тридцать достать можно.
Бригадир. Враки. Я не верю, чтоб волосы были у всех считаны. Не диво, что наши сочтены. Я – бригадир, и ежели у пяти классов волосов не считают, так у кого же и считать их ему?
Бригадирша. Не греши, мой батюшка, ради Бога. У него генералитет, штаб- и обер-офицеры в одном ранге.
Бригадир. Ай, жена! Я тебе говорю, не вступайся. Или я скоро сделаю то, что и впрямь на твоей голове нечего считать будет. Как бы ты Бога-то узнала побольше, так бы ты такой пустоши и не болтала. Как можно подумать, что Богу, который все знает, неизвестен будто наш табель о рангах? Стыдное дело.
Советница. Оставьте такие разговоры. Разве нельзя о другом дискюрировать? Выбрали такую сурьезную материю, которую я не понимаю.
Бригадир. Я и сам, матушка, не говорю того, чтоб забавно было спорить о такой материи, которая не принадлежит ни до экзерциции, ни до баталий, и ничего такого, что бы…
Советник. Что бы по крайней мере хотя служило к должности судьи, истца или ответчика. Я сам, правду сказать, неохотно говорю о том, о чем, разговаривая, не можно сослаться ни на указы, ни на уложенье.
Бригадирша. Мне самой скучны те речи, от которых нет никакого барыша. (К Советнице.) Переменим, свет мой, речь. Пожалуй, скажи мне, что у вас идет людям, застольное или деньгами? Свой ли овес едят лошади или купленный?
Сын. C’est plus intéressant[9].
Советница. Шутишь, радость. Я почему знаю, что ест вся эта скотина?
Советник (к жене). Не стыди меня! Матушка Акулина Тимофеевна, люди наши едят застольное. Не прогневайся на жену мою. Ей до того дела нет: хлеб и овес я сам выдаю.
Бригадирша. Так-то у меня мой Игнатий Андреич: ему ни до чего дела нет. Я одна хожу в анбары.
Советник (в сторону). Сокровище, а не женщина! Какие у нее медоточивые уста! Послушать ее только, так раб греха и будешь: нельзя не прельститься.
Бригадир. Что ты это говоришь, сват? (В сторону.) Здешняя хозяйка не моей бабе чета.
Советник. Хвалю разумное попечение твоей супруги о домашней экономии.
Бригадир. Благодарен я за ее экономию. Она для нее больше думает о домашнем скоте, нежели обо мне!