Денис Гербер
Ангел, стоящий на солнце. Роман. Рассказы
Я всё больше склонялся к мысли, что этот самоотверженный миссионер и есть нужная мне личность. Сомнения мои окончательно развеялись после того, как я детально изучил записи Монсеррата (как выяснилось, после пребывания при императоре Акбаре Антони вернулся в Гоа и более пяти лет корпел над своими дневниками, стараясь сложить их в единый литературный труд). В своих записках он вскользь упоминал о неком недуге, случившемся с ним в Индии, и о благополучном излечении с помощью местных лекарей. Знал бы он, что за странную диагностику проповедовал тибетский Друк и насколько ценным был секрет его снадобья! Сколько властителей мира сего отдали бы половину состояния, лишь бы обладать тайной приготовления «напитка правды»! И только дальновидный Могол оказался выше всех соблазнов и похоронил этот рецепт.
Ну, и что, собственно говоря, давало мне это открытие, помимо удовлетворённого любопытства? Я по-прежнему не знал способа наладить отношения с вами, дорогой аббат. Наши воплощения проходили недалеко друг от друга, но, подобно параллельным линиям, так и не пересекались. Устав безрезультатно ломать голову, я принялся исследовать другие следы вашей личности.
Все подсказки, услышанные от Акбара, были настолько зыбкими, что не давали мне ни одной зацепки. Русский князь, франкский рыцарь, помощник алхимика, настоятель… Ни дат, ни имён. Мне бы потребовалось перелопатить половину мировой истории, и наверняка истина бы ближе не стала. Наконец я решил проверить один из материальных следов вашего воплощения, а именно – некий мазар в Хорезме.
Облачившись в одежды паломника, я отправился на родину Аль-Бируни. Я надеялся, что в таком виде мне удастся вжиться в роль бродяги-дервиша. Возможно, если я проникнусь теми же мыслями, что были в голове у вас, то у меня каким-то образом получится найти и ваш маршрут. Что, если благие помыслы поведут меня по тем же самым дорогам, где когда-то скитались вы, заставят сидеть на тех же камнях, на которых отдыхали вы, и прятаться от солнца в тени тех же деревьев? Ну и в конце концов, путешествовать в наряде паломника было более безопасно. Я собирался обойти все мазары в этих местах, а кому ещё это делать, с точки зрения местного жителя, как не паломнику?
С двумя серебряными монетами и полупустой флягой из тыквы я начал скитаться по пыльным дорогам Хорезма и довольно быстро осознал всю тщетность поисков. История этих мест оказалась просто перенасыщена духовными подвигами, а концентрация святилищ была столь велика, что обойти их все не удалось бы даже за целую жизнь. Уже в самом начале пути я насчитал с десяток мазаров. Строения возвышались на разном расстоянии от дороги, то слева, то справа. Их светлые купола и манящие тёмные порталы уже бог знает сколько лет безмолвно смотрели на уставших путников. Иногда они, как миражи, появлялись в самых неожиданных местах. Проходя по тропинке среди скалистых уступов, я обнаружил в горной нише небольшой мазарчик, который будто бы в целях самозащиты сливался с окружающим пейзажем. Неизвестно как возник другой купол прямо посреди болота: подойти к такому – рискованная задача для одинокого путника. Большинство этих глинобитных строений были достаточно просты, но, проходя по узким улочкам Хивы и Куня-Ургенча, я натыкался и на подлинные шедевры архитектуры.
Почти два месяца я, перебираясь из селения в селение, пытался побольше узнать о людях, чьи останки покоятся в этих сооружениях. Казалось, что особых поводов для возведения святилища под небом Хорезма не требовалось. Стоило только умереть какому-то более или менее порядочному человеку – ему тут же сооружали мазар и окружали почитанием. Как можно было отыскать что-то среди такого многообразия?
Основная часть биографии святых оказалась безнадёжно погребённой под толстым слоем легенд и мифов. Невероятное количество фантазии затратили для создания столь колоритных персонажей. Святой Палван-ата помимо служения Аллаху занимался борьбой и нещадно громил своих соперников на соревнованиях. Правоверный Джоумард был обычным мясником, а его отец по непонятным причинам пребывал в образе кабана. «Святой» отчего-то планировал убиение своего ученика, однако тот оказался более расторопным и первым отправил мясника в мир иной. Султан Ваис запечатлелся в народной памяти полуголым фанатиком, облачившимся в шкуры. Будучи весьма темпераментным человеком (если не сказать – сумасшедшим), он отчаянно ругался с Богом, требуя отдать на откуп души всех грешников. Некто по имени Юсуф охотно покидал свою могилу во время празднеств и с радостью присоединялся к народным гуляньям. Святой Кечирмас-бобо, напротив, был до того лютым, что однажды убил шумную компанию молодых людей, проезжавшую мимо его могилы на арбе. Ходжа Аваз при жизни весьма успешно охотился на джиннов, запрыгивая в пыльный смерч с обнажённой саблей в руках. Дервиш по имени Дивана-и-Бурх сорок лет простоял на одной ноге, требуя таким образом от Бога устранения ада как такового2.
В общем, шансы разыскать в этих пёстрых образах крупицы истины были ничтожно малы. Чем больше я узнавал, тем дальше отодвигалась от меня личность таинственного святого. Воистину, чем шире становится круг наших знаний, тем больше площадь соприкосновения с неизвестностью.
3
Свои дальнейшие поиски я решил сосредоточить на другой подсказке – фигуре настоятеля, который постигал пифагорейское наследие в стенах христианского монастыря. О своих исследованиях еретических учений он, должно быть, не особо распространялся в миру. И правильно, в общем-то, делал, иначе упоминания о нём я бы наверняка нашёл уже в протоколах инквизиции. Моё воображение рисовало тёмную монашескую келью, заваленную редкими сочинениями гностического толка, а также книгами ранних христианских авторов, которые так или иначе разделяли идеи перевоплощения. Я отчётливо видел труды Плотина и Григория Нисского, Юстиниана Мученика и самого Блаженного Августина, оскопившего себя Оригена и святого Иеронима, что обычно изображался в компании льва. Наверное, читая эти книги, монах пытался разобраться в природе своих перемещений сквозь жизни.
Новая возможность встретиться с вами возникла совершенно неожиданно. Хельмут Райнхольд, долговязый студент Карлова университета, поведал мне историю про некого аббата Морье – настоятеля бенедиктинского монастыря. Особый интерес аббат испытывал к трудам платоников и пифагорейцев. В поиске нужной литературы он неведомо откуда прибыл в Германию и встретился с самим Агриппой Неттесгеймским. Знаменитый философ не только радушно принял его, но и сделал своеобразный подарок – написал сопроводительную записку, по которой в книжной лавке Кёльна можно было приобрести редкую работу. Так аббат Морье обзавёлся сочинением «О египетских мистериях» Ямвлиха.
Долговязый Райнхольд похвастался передо мной и самой запиской, бог знает как оказавшейся в его руках. Почерк на бумаге был до того раскидистым и неаккуратным, словно Агриппу во время письма нещадно избивали плетьми. Послание это содержало одну-единственную фразу: «in peius, in melius»3.
***
В Кёльне я появился в теле ландскнехта Альберта Кельзена. Беспощадно уничтожая швейцарцев и французов в течение трёх лет, Кельзен получал двойное жалованье от своих кондотьеров и обрастал славой, словно дерево мхом. Его двуручная сабля была до того острой, что трудно было разобрать, где кончается заточенное лезвие, а где начинается воздух. На своём высокорослом скакуне ландскнехт въехал в город и сразу подивился тому разнообразию, что творилось в нравственном облике горожан. Вполне благочестивые девицы с ужасом наблюдали за женщинами лёгкого поведения, респектабельные горожане и часть аристократии плевались в сторону наводнившего город отребья, а набожные католики отказывались вести дела с проклятыми протестантами. Приезжие крестьяне до того обнаглели, что бросали оскорбления вслед городским рейтерам.
Уже несколько лет прошло с тех пор, как Мартин Лютер прибил свои «95 тезисов» к дверям Замской церкви, а совсем недавно он публично сжёг буллу, отлучавшую его от церкви, и призвал немецкую армию к борьбе с папским засильем. Запах надвигающегося кровопролития уже витал в воздухе, всё больше перебивая сладкие ароматы булочных.
Проезжая через рыночную площадь, Альберт Кельзен наблюдал за разношёрстной толпой. Торговцы неистово кричали, нахваливая свой товар, и чем хуже были предлагаемые изделия и продукты, тем более убедительными казались эти выкрики. Молоденькие красавицы с бледными лицами и пышными бюстами кокетливо поглядывали на проезжающего ландскнехта. Какой-то бродяга извергал изо рта пламя, а затем непонятным образом всасывал его обратно. Один из нищих – старик с длинными, как змеи, прядями волос и воспалёнными глазами – настойчиво предлагал рукописную копию трактата Коперника. Кельзен отказался.
– Как человеку просвещённому, вам лучше оставить этот труд у себя, – сказал он нищему. – Да берегите его, уважаемый, чтоб какой-нибудь бродяга-оборванец не стащил столь редкую вещь!
Миновав шумную площадь, ландскнехт остановился отобедать в первом попавшемся заведении. От хозяина он услышал диковинную историю о местных монашках, которые после упразднения монастыря не стали разъезжаться, а организовали публичный дом и сами принялись обслуживать мужчин. Ещё раз подивившись местным нравам, Альберт Кельзен спросил, как проехать к книжной лавке рядом с университетом. Получив от хозяина расплывчатые пояснения, он продолжил путь.
Торговца книгами звали Томас. Это был согбенный старичок с идеально круглой бородой, что вкупе с пышной шевелюрой образовывала нечто вроде львиной гривы. Первым делом Томас заявил, что запрещённой литературой не торгует, даже за дополнительную плату. На последнем он сделал особенный упор. Кельзен выложил на стол две золотые монеты и попросил «хотя бы взглянуть» на осуждаемые церковью книги. Торговец, будто бы делая одолжение, сгрёб деньги и предложил «к просмотру» литературу, спрятанную от посторонних глаз в маленькой тайной комнате. Кельзен быстро оглядел корешки стоящих фолиантов, сразу же убедившись, что данные книги не представляют особого интереса. Он выложил на стол ещё две монеты, опустил ладонь на ручку сабли, а свободной рукой притянул старика прямо за бороду, прошипев в самое ухо: «In peius, in melius». Томас услужливо засуетился. В тайной комнате он отодвинул шкаф и предложил покупателю протиснуться в узкий проём. В этой «святая святых» Кельзен и обнаружил около сотни редких книг, в том числе и запылённое сочинение Ямвлиха.
– Я хочу приобрести эту, – заявил он торговцу, – но прежде мне понадобятся стол и письменные принадлежности.
Около часа ландскнехт был погружён в письмо. Он бесконечно окунал перо в чернила, пока, наконец, не вложил исписанный лист прямо в книгу.
– Теперь я хочу вернуть её на место, – пояснил он удивлённому книготорговцу. – Вы не должны продавать её никому, кроме французского священника, который однажды появится у вас с запиской Агриппы.
После этого Кельзен вновь положил ладонь на рукоять сабли и приблизился к старику вплотную.
– Если монах не получит свою книгу, или тебе вдруг вздумается покопаться в её содержимом, я снова появлюсь в этой лавке и тогда, клянусь цепями святого Петра, твоя голова сама будет красоваться на книжной полке!
Ландскнехт оставил на столе ещё две золотые монеты и велел торговцу с будущего покупателя денег не брать.
***
С некоторых пор я стал задумываться, что прошлое не является таким уж неизменным. Должно быть, есть какой-то способ привести все трансформации в действие, чтобы они оставили отпечаток на реальности. Возможно, имеется некий ритуал, который придаёт нашим путешествиям особую силу и оплодотворяет некоторые поступки. Мне он неизвестен, однако я начал подозревать, что вы владеете этой тайной. Может быть, вам удалось отыскать её в пифагорейском наследии?
Я сомневался в том, что моё послание дойдёт до вас, дорогой аббат, и уж тем более не мог предположить, в каком виде и когда появится ответ. Некую весть от вас я получил уже в своём нынешнем воплощении, когда однажды утром курьер доставил мне огромный конверт. Под жёлтой почтовой бумагой я обнаружил том «Графа Монте-Кристо» в прижизненном издании Александра Дюма. И больше ничего – ни письма, ни записки. Я пролистал роман и наткнулся на вложенный между страницами чистый лист. Что это могло значить? Не то ли, что вы отказываетесь идти на контакт и не желаете оставлять какую-либо информацию о себе, предпочитая оставаться закрытой книгой? Или передали, что вам совершенно нечего мне сказать? А может быть, некий обет связывает ваши уста молчанием? Так или иначе, останавливаться на этом я не собирался и продолжил поиски.
Направившись по обратному адресу, указанному на конверте, я оказался в Париже в нотариальной конторе Самуила Розенблата. Пожилой еврей рассказал мне, что книга была отправлена согласно завещанию некого месье Деко, который скончался более полувека назад. Выяснилось также, что Деко был известным арабистом. Сорок с лишним лет он провёл в путешествиях по Ближнему Востоку и оставил после себя несколько монографий, к которым специалисты поначалу проявляли неподдельный интерес. Однако его последняя работа – «Реинкарнация в учениях сирийского суфизма» – вызвала немало споров в научной среде, а затем и вовсе перевела Деко в категорию псевдоисследователей и шарлатанов. Дело было в том, что в предисловии автор заявлял, будто бы получил основные материалы в состоянии транса от одного дервиша, который был не кем иным, как прошлым воплощением самого Деко!
Если научное сообщество поставило крест на исследовательской карьере арабиста, то для меня его скандальное заявление, напротив, представляло особую ценность. Изучив работы Деко и его немногочисленные интервью, я отыскал как минимум дюжину его прежних воплощений, и это значительно расширило поиски.
Я начал закладывать послания в тайных местах, подобно тому, как тибетский Падмасамбхава оставлял свои «термы» для будущих учеников, но, несмотря на все старания, ответа не получал. Вся моя настойчивость вами неизменно игнорировалась. Не зная, что предпринять далее, я, наконец, посетил парижское кладбище, где находилась могила Деко. Увиденная мной на мраморной плите эпитафия была более чем красноречивой: «Ne pas Deranger!»4. Не оставляло сомнений: написано это скорее для меня, нежели для эксгуматоров или потенциальных грабителей могил.
На несколько лет я прекратил поиски, занявшись в основном собиранием историй. Всё это время ошейник зависти продолжал сдавливать моё горло. Я не мог избавиться от мысли, что вам по-прежнему известно гораздо больше меня. Вся ваша деятельность будто бы несла ореол благородной миссии, а поступки были наполнены тайным смыслом. Что, если вообще существует таинственный орден путешественников во времени, в который меня почему-то не принимают? Я носил на себе эти думы, словно вериги, но со временем начал мириться с их тяжестью. Ваша личность становилась всё менее реальной, почти превратившись в какой-то мифический персонаж, пока вы сами не дали о себе знать и не назначили точную дату нашей встречи.
Что же это за странное место, где наконец-то свела нас судьба? Можно подумать, будто я попал на египетские мистерии Изиды и, находясь в темноте пещеры, различаю сквозь занавеску лишь смутный силуэт богини, ибо её настоящий облик ослепляет и лишает разума всякое земное существо. Или, подобно ученикам Пифагора, я лишён возможности лицезреть учителя, довольствуясь только устными наставлениями? Всё это могло быть правдой, если не брать во внимание дату нашей встречи, а именно – середину двадцать первого века.
Почему сейчас мысли так спутались в моей голове, а тело будто налито чугуном? Отчего ноги мои и живот пропитаны кровью? Что бы ни произошло в этой комнате, я знаю: времени у нас осталось мало, а поэтому нужно сделать то, о чём мы договорились. Вы поможете собрать воедино последнюю мою историю, а затем мне придётся исполнить вашу просьбу.
Итак, я слушаю ваш рассказ.
4
В пригороде Пальма-де-Мальорки было такое место, где призраки христианских и мусульманских воинов продолжали сражаться друг с другом уже после того, как Хайме Завоеватель выиграл здесь решающую битву. Почти двадцать лет тени мёртвых бойцов каждую ночь выходили с оружием в руках и продолжали сражение. Торжествовали и ужасались, страдали, ликовали и умирали вновь, чтобы после следующего захода солнца опять вступить в бой. Никто не хотел уступать даже будучи мёртвым. Однако в мире живых христианская вера постепенно вытесняла последние следы мавританского владычества на этой земле. Арабская мечеть была давно разрушена, а на её развалинах начинал возводиться величественный кафедральный собор – будущая усыпальница мальорканских королей. Ещё один победитель, поставивший ногу на грудь павшему.
Молодой человек, сидевший в стороне под деревом, конечно, не видел происходивших здесь баталий, но уши его время от времени улавливали слабые отголоски сражения. Впрочем, внимание его было сосредоточено на другом – в ночной тишине он пытался различить лёгкую поступь женских ног. Девушка не приходила. Вот уже луна, что сквозь ветви деревьев наблюдала с пепельного неба, скривилась в презрительной ухмылке.
«Надменное светило, – подумал молодой человек, – твоё сияние не только не дарит тепла, так ещё и вселяет отчаянье!»
Хруст ветки. Он обернулся и увидел её – прекрасную и невесомую. Окружённая солёным запахом моря, девушка напоминала Афродиту, которая родилась из семени и крови оскоплённого Урана, но стала воплощением самой женской красоты. Будто бы лёгкий ветерок бесшумно доставил её сюда, так же как и греческую богиню.
В лунном сиянии девушка приблизилась.
– Здравствуйте, сеньор, – тихо проговорила она. – Я назначила эту встречу для того, чтобы кое-что объяснить вам. Я тоже испытываю к вам сильные чувства.
Молодой человек опустился на колени, поддавшись неведомой силе, внезапно надавившей на плечи.
– Но почему…
Она прервала его одним неуловимым движением глаз.
– Да, я люблю вас, сеньор. Но мои чувства ничего не меняют. Я по-прежнему не могу быть с вами.
Он почувствовал, как эти слова буквально ранят его. Словно один из призраков сарацинского войска вдруг отклонился от своего потустороннего сражения и решил нанести сокрушительный удар уже живому христианину. Всё тело превратилось в сплошной порез – глубокий и жгучий. Он смотрел на неё снизу вверх и чувствовал приближение чего-то страшного и неотвратимого, как божья кара, – того, после чего можно смело ставить точку.
Девушка молчала, лишь платье едва слышно колыхалось на ветру красным шёлком. Что это за странное бесформенное одеяние? Такого она не надевала никогда.
– Но почему…
Её руки скрылись за спиной, ловко развязали что-то, и одежда, соскользнув с тела, опустилась к ногам. Девушка осталась полностью обнажённой. От движения лёгкой материи у него закружилась голова. Изгибы ткани будто целую вечность струились по телу, чуть задержались на бёдрах, и…
Молодой человек оцепенел от ужаса.
Всё тело богини покрывали отвратительные язвы. Они были настолько огромными, что, казалось, стремятся слиться друг с другом, захватить всё тело и превратиться в новую кожу – в праздничный наряд Сатаны. И крепкая девичья грудь, и живот, и ноги – всё было поражено чудовищной болезнью, лишь руки и лицо остались нетронутыми, по милости Бога. Либо же по страшной шутке злых сил.
– Вы добились того, чего желали, сеньор, – тихо сказала она. – Вот она – та красота, что вы воспеваете в своих стихах. Насладитесь ей в первый и последний раз. И, пожалуйста, больше никогда не ищите меня.
С этими словами девушка подняла с земли одежду и скрылась в темноте так же бесшумно, как и появилась. Но прежде, чем исчезнуть, она слегка прикоснулась рукой к его лицу. Жест настолько неуловимый, что его можно было легко принять за слабое дуновение ветра.
– Но почему…
Эти слова уже были обращены к ночи, а может быть, к самой судьбе, которая проверила его на зуб, как золотую монету. В один миг он поднялся до небес и тут же сорвался, вдребезги разбившись о камни. Жизнь кончилась. Монета оказалась фальшивой, и быть ей отныне лишь детской игрушкой.
Молодой человек смотрел в окружающую темноту и не мог поверить, что всё случилось так быстро. Ему, как сидящему на паперти, вручили бесценные сокровища и тут же безжалостно отобрали. Проклятый порез через тело болел всё сильнее и сильнее. Луна по-прежнему таращилась откуда-то сверху, но теперь презрительную ухмылку на её лице сменила гримаса сочувствия. Не в силах больше выносить её присутствия, он поднялся на ноги и, не разбирая дороги, побрёл прочь от развалин мечети. Некоторое время луна летела следом, но на узких улочках города стала отставать и вскоре скрылась за очередным поворотом.
Придя домой, он велел слугам не беспокоить его и заперся в комнате. Необходимо было всё обдумать и, возможно, найти какой-нибудь выход. Для этого он просто свалился на пол и, уткнувшись лицом в ковёр, стал вспоминать, как познакомился с ней.
В тот день он ехал верхом по городу, приподняв подбородок так, что полуденное солнце щекотало его гладкие щёки. Он был красив и молод. И сказочно богат. Правда, репутация известного развратника и вольнодумца окружала его, но не это ли самое привлекательное для нынешних женщин?
Она шла по улице навстречу. Чем ближе девушка подходила, тем медленнее двигался он, пока совсем не остановился, будучи не в силах оторвать глаз от её смуглой кожи и вьющихся чёрных волос. А когда девушка бросила в его сторону мимолётный взгляд, молодой человек, околдованный оливкового цвета глазами, немедля повернул коня и решительно двинулся за нею.
– Сеньора, ради бога, скажите: кто вы?
– Это совершенно не важно, – ответила красавица, не сбавляя шаг, – достаточно того, что я знаю, кто вы!
– О, перестаньте! Все эти слухи обо мне далеки от истины, – он чуть наклонился в её сторону и тихо добавил: – я буду следовать за вами, пока не узнаю имя.
– Этого не потребуется, сеньор, ведь я уже пришла.
И девушка скрылась в дверях ближайшего здания. Не раздумывая, он пригнул голову и въехал вслед за ней. Увидев всадника внутри, она немного растерялась.
– Ваша красота поражает, – продолжал молодой человек, – и поражает она прежде всего сердце.
– Нет ничего более обманчивого, нежели красота. Поверьте мне, сеньор.
– Охотно верю! Но я не из тех людей, которые замечают лишь внешнюю оболочку. Вижу, в душе вы такое же чистое и доброе создание, каким и кажетесь. Постойте, что это у вас в руках? Ведь это Библия! Значит, я не ошибся.
– Конечно же, это Библия, сеньор. Ведь мы с вами в церкви, а вы, смею заметить, въехали сюда на коне!
Молодой человек наконец отвёл глаза. Они и вправду находились в храме. Видя его замешательство, девушка слегка засмеялась, но быстро взяла себя в руки, поскольку разгневанный священник уже спешил к ним.
– Разве так можно, сеньор? Даже ваше положение не позволяет вам осквернять храм! Немедленно уйдите!
– Простите, святой отец. Я скроюсь, но только после того, как узнаю имя этой прекрасной особы.
Священник строго посмотрел на красавицу с Библией в руках. Девушка молчала, застенчиво опустив глаза, будто бы происходящее её совершенно не касалось. Называть своё имя она, судя по всему, тоже не собиралась.
– Будьте добры, сеньора, представьтесь этому наглецу, – сдержанно попросил священник.
Молодая прихожанка не ответила, лишь опустила голову и сердито раздула ноздри, как строптивая жеребица. Сложившаяся скандальная ситуация явно затягивалась.
– Это донна Амброзия де Кастелло, – неожиданно сказал священник. – А теперь покиньте храм.
Молодой человек спешился, взял коня под уздцы и вышел наружу.
Его возлюбленная оказалась замужней дамой, что, в общем-то, совсем не охладило его пыл. Им овладела столь безудержная страсть, что все правила приличия отошли на второй план. Часами он стоял под окнами, ожидая появления Амброзии. Во время её утренних прогулок по парку он появлялся в тени деревьев и, как верный пёс, тащился следом, стараясь ступать туда, где земли только что коснулась её нога. Ежедневно он присутствовал в церкви и упоённо молился рядом с ней. Ночами же воздыхатель слагал в её честь стихи – самые прекрасные из тех, что когда-либо выходили из-под его пера. Он превратился в ангела-хранителя, который без устали опекает обожаемое существо. Но девушка, казалось, видела в нём лишь назойливую муху и на все яркие проявления чувств отвечала ледяным молчанием. За два месяца безответных ухаживаний молодой человек до ужаса похудел, и даже его рост – так выглядело со стороны – начал уменьшаться. Он усыхал на глазах; ещё немного – и он превратится в крошечного гомункула, а затем от него и вовсе ничего не останется. Но всё изменилось в этот день, когда она назначила ему встречу, незаметно сунув в руки записку.
И вот этот день – день, которого он дожидался целую вечность, а его окончания и того дольше, – закончился полным крахом. Сейчас он лежал на полу совершенно разбитый, не представляя, как дальше существовать в этом мире – мире, в котором за мимолётное счастье приходится платить сокрушительным падением и вечными муками.
Откуда-то раздался непонятный шум. Молодой человек поднялся на ноги и посмотрел в окно. Внезапно он понял: что-то произошло. Это случилось не в комнате и не за окном. Невидимый рычаг щёлкнул где-то глубоко внутри него, в самом сердце. И всё изменилось.
Как он мог так расстроиться? Ведь она сказала, что любит его! Неужели какая-то болезнь может встать между ними? Даже сама смерть не имела права влезать в это дело и лишать его того, чего он так настойчиво добивался. И это прикосновение… Лёгкое касание изящной руки. Он понял, что впервые она дотронулась до него сама. Конечно, если не считать дюжины обжигающих пощёчин.
Странный звук повторился. На этот раз молодой человек точно расслышал его. Какое-то резкое шуршание раздалось в сумраке комнаты, прямо у него за спиной. На мгновенье он замер, схватившись за кинжал, затем отпустил оружие и повернулся, готовый ко всему. Если это она – он просто раздавит её в своих объятиях. Если это её муж – он уничтожит его или сам падёт от его руки. Если же эта сама смерть – он с усмешкой посмотрит ей в глаза и бросит вызов.
В комнате никого не оказалось. Лишь еле слышно потрескивали угли в камине. Похоже, что странный звук исходил именно оттуда. Он подошёл ближе к камину и вдруг заметил какой-то сгусток, принятый им сначала за язык пламени. Светящийся шар висел над углями и совершал непонятные движения. Он переворачивался, извивался и трепетал, как пойманная рыба. Откуда-то изнутри вырывались пузыри, от которых сгусток выворачивался наизнанку.
Молодой человек опустился перед камином на колени, пытаясь получше разглядеть все эти процессы. Словно реагируя на его приближение, светящийся шар снова издал шуршащий звук, и из его сердцевины стало появляться нечто. Оно было похоже на живое существо, которое рождается и развивается прямо на глазах. В извивающихся пузырях начали появляться голова и светящиеся пламенем конечности. Сгусток издал очередной звук и неожиданно превратился в маленького саламандра. Его лапы ступали прямо по углям, огненные глазки пристально смотрели снизу вверх.
– Вижу, что душа твоя изранена, – шипящим голосом обратился саламандр к человеку, – и я могу помочь тебе освободиться от этих страданий. В моём теле заключено то, что вы, люди, зовёте «философским камнем». Но только по-настоящему мудрый сможет извлечь это из меня. Хочешь ли ты получить такую помощь?
Молодой человек смотрел в пылающие глазки и почувствовал, как болезненный порез через всё тело перестал болеть.
– Я могу принять помощь даже от самого Вельзевула, – сказал он саламандру, – но сладость исцеления моей души зависит от исцеления чужого тела.
Огненная голова понимающе кивнула.
– На это может уйти вся твоя жизнь.
– Тогда я готов.
Он приблизился к камину и протянул руки прямо в огонь.
Амброзия Де Кастелло всё-таки любила его.
