Денис Передельский
Бегство с Бодрой планеты
Жил я в Бадрии. Только не говорите, что такой страны нет на карте Вселенной. Где же я, в таком случае, жил?
Словом, жил я в Бадрии, крупнейшей стране Бодрой планеты, и там началась революция. Смею надеяться, что не я и не мои поступки послужили ее причиной. Вероятно, имелись и другие причины, ведь я не один жил в Бадрии. О том, что началась революция, мне рассказал мой слуга Тарбут из рода Дармудов (на Бодрой планете свято чтили традиции предков и не отменяли слуг), а ему недвусмысленно просигнализировал камень, влетевший в окно и угодивший бедняге в ногу. «Шайтан-майдан кулебяка!» – с достоинством выругался слуга, вспомнив уроки русского языка, которые я ему, порой, давал от скуки.
– Господин, похоже, революция начинается, – перевел он мне смысл своих слов и в доказательство продемонстрировал поднятый с пола камень.
Помолчав, слуга печально вздохнул и глубокомысленно добавил.
– У нас уже три года не было революции…
Поскольку камень был небольшим и с виду абсолютно безвредным, а на нем не было видно следов крови, я ошибочно решил, что волноваться еще рано.
– Тарбут, по моим расчетам, у нас есть не менее десяти минут на сборы, – хладнокровно сообщил я слуге. – Если мне не изменяет генетическая память моих земных предков, не единожды устраивавших революции на моей родной планете Земля, скоро в нас полетят камни покрупнее. А если повстанцам повезет, то дело дойдет и до веревки на шее или расстрела у ближайшей стенки. Видишь ли, мой верный друг, мы с тобой, грубо говоря, буржуи. А революция у вас, судя по оружию участников этого милого развлечения… да-да, судя по этому камню, что так неудачно угодил именно в тебя, явно не буржуазная.
Слуга тревожно зацокал языком, страшно выпучил глаза и покачал головой. Цвет его кожи от волнения стал еще более зеленым, чем был обычно. Тарбут и не догадывался о том, что является буржуем. Да и смысл слова ему был непонятен – на Бодрой планете буржуев отродясь не было, а привилегированное сословие именовалось словом «кайфу».
– А ты как думал? Суди сам – живешь у меня, инопланетчика, хоть и землянина, в большом доме, в отдельной комнате! Ешь из тарелки, а не из общего медного блюда. Нет, беднота тебе этого не простит. Уже скоро она призовет вашего бога на помощь в борьбе против таких, как ты. И если бог не покарает тебя раньше, толпа безбожных земляков покарает тебя сама.
Тарбут горестно вздохнул и явно возненавидел тарелки, которыми беззастенчиво, как последний «кайфу», пользовался, пока беднота обходилась общими медными блюдами. Позже он мне признался, что возненавидел тогда и простыни, не которых ему иногда, в мое отсутствие дома, доводилось спать, вместо того, чтобы натирать полы до блеска. Проклятые предметы роскоши, отравившие его душу и осквернившие тело, навсегда отделили его от простого народа.
– Что делать, господин? – печально поинтересовался Тарбут, попутно размышляя, видимо, над тем, бежать ли ему со мной или остаться и попытаться договориться миром.
– Камни – больно, – жалобно добавил он.
Я, как представитель земной торговой фирмы в Бадрии (а на самом деле – тайный военный атташе), второй год безуспешно пытавшейся продавать аборигенам матрешек, шапки-ушанки и прочий фольклорный товар, не мог допустить, чтобы бесстрашный Тарбут пал жертвой насилия. По крайней мере, до тех пор, пока он не вернет мне долг – полгода назад я имел неосторожность одолжить ему четыреста бадрийских толларов на покупку дома. До полного погашения долга в рассрочку оставалось еще около года. Я так ему и сказал:
– Тарбут, я не позволю тебе пасть невинной жертвой насилия.
Он обрадовался, согласно кивнул и поинтересовался у меня, что такое насилие в земном понимании. Чтобы не тратить время на объяснения, я влепил ему затрещину. Парень был сообразительный, и больше дурацких вопросов не задавал.
Ах да, спросите вы, на каком языке мы общаемся с Тарбутом? Этого я и сам не знаю. На дикой смеси адаптированного английского со звездной колонии Бетельгейзе, который насаждался по всей Вселенной со времен Великого переселения англосаксов на Марс, и испанского, ставшего популярным на планетах созвездия Южного Креста, а также местных диалектов, ну и русского с Матушки-Земли. Когда не хватает слов, мы используем жесты, а также слова собственного сочинения, что также в ходу по всей Вселенной. В такие моменты я вспоминаю о том, что еще два года назад служил в рядах земной армии. И если бы не очередное сокращение штатов, служил бы до сих пор. Ладно, гражданским сделали лишь формально, ведь тайно я все еще оставался на военной службе, добывая секретную информацию для Главного земного разведывательного управления, сокращенно – ГЗРУ.
Итак, на дворе разгоралась революция. Я стоял в одних белых армейских подштанниках в своей гостиной, у меня оставалось несколько минут на сборы, на полке лежал кошелек с парой бадрийских толларов. Для инопланетчиков они не имели особой цены даже до революции, и я хранил их в качестве сувениров, которые планировал привезти на родину в подарок друзьям. Еще у меня были виртуальные банковские карты, по старинке работавшие от чипов, вживленных в запястье. Но внутренний голос подсказывал, что работающих банков в Бадрии уже не осталось. Во время революций банкиры удирают первыми. Вот и в Бадрии та же народная примета: если банкиры дружным строем отправились якобы на отдых, погрузив свои пожитки на роскошные сверхсветовые космояхты, жди народных волнений.
– Спешу тебя поздравить, Тарбут, – торжественно объявил я, изучив содержимое кошелька. – Ваша революция уже добилась своего – мы разорены.
Тарбут восторженно захлопал в ладони, полагая, что теперь мы спасены. Не тронет же толпа пару бедняков! В следующий миг его постигло разочарование.
– Нас все равно убьют, потому что толпа не в курсе нашей с тобой маленькой финансовой неприятности, – остудил я его преждевременный восторг. – Юридически мы все еще буржуи, а объяснить ничего не успеем.
– Вай, мать моя бадрийка, что теперь с нами будет? – возопил Тарбут и схватился за голову.
Безусловно, мы бы продолжили наш увлекательный диалог, так как любили на досуге поболтать о разных пустяках, типа маленьких финансовых трудностей. Однако камни начали влетать в окна так часто, что от них зарябило в глазах, а звон разбитого стекла грозил вызвать головную боль.
– Сдается мне, что это не к добру, – вымолвил я и первым бросился к черному выходу, все еще машинально сжимая формально пустой кошелек в руке. – Тарбут, прикрой меня!
– Конечно, господин! – самоотверженно взревел он, и в голосе его прозвучала отчаянная решимость сражаться за мою жизнь до конца.
Но еще в коридоре Тарбут опередил меня. Еще бы, он был моложе и резвее. Как последний предатель, слуга, спасая свою шкуру, выскочил за дверь. Она с шумом захлопнулась за ним, но через секунду распахнулась. Тарбут влетел в нее, как ошпаренный, и с еще большей прытью проскакал мимо меня в обратном направлении, сверкая голыми пятками. Я успел заметить, что глаза его стали вдвое шире, чем обычно, а баршма, это такой местный головной убор, подозрительно приподнялась над его головой. На бегу полиглот Тарбут истошно голосил:
– Гяур, собака, убивайт, хенде хох! Руссиш, спасайся!
Пропрыгав несколько метров, он перестал использовать слова и оставшийся путь подбадривал себя непереводимым, но вполне понятным: «А-а-а-а!!!!!!» Чутье подсказало мне, что надо срочно развернуться на 180 градусов, что я и сделал. Только благодаря этому пущенный кем-то дротик вонзился мне в мягкое место, что пониже спины. Страшно подумать, куда бы он угодил, не успей я развернуться. Появление дротика в моем организме придало мне сил, и пару комнат спустя я обогнал резвого Тарбута. Не судите его строго. Возможно, он и был моложе, но я был опытнее, к тому же у меня открылось второе дыхание.
Сначала в разбитое окно сиганул я, затем Тарбут. Он приземлился на меня в тот момент, когда я пытался вытащить из ягодицы дротик. Верный слуга невольно помог мне вогнать его обратно, заметно увеличив глубину проникновения иглы. На его добровольную инициативу я отозвался отчаянным ревом, неожиданно внесшим смятение в ряды переползавших через забор повстанцев и отбросившим их за пределы усадьбы. Они были так напуганы и ошеломлены, что мигом перелетели через забор обратно на улицу. А я получил неоспоримое свидетельство своей мужественности – на белых подштанниках, сзади, чуть пониже спины, расплылось красное пятно, из центра которого гордо торчал дротик. Говорят, такие ранения случаются только у настоящих героев.
– Матка Боска, пся крев! – испуганно охнул Тарбут, заметив кровь на моих подштанниках, и на всякий случай решил рухнуть в обморок.
Но я вовремя встряхнул его и привел в чувство двумя оплеухами. Не хватало мне еще тащить его на себе.
– А, щучий сын, так ты еще и полякам с Шипящей планеты до меня служил?! А говорил, что из инопланетчиков я у тебя первый!
Печальные бархатно-зеленые глаза Тарбута подернулись дымкой вины. Мне стало жаль представителя бадрийской ветви эволюции гуманоидов, но в столь трогательный момент его братья по крови напомнили о своем существовании. В нас снова полетели камни. Сквозь улюлюканье чудились обидные слова. Я понял – еще несколько минут, и аборигены научатся в нас попадать.
– Ах, вы…! – в сердцах крикнул я, и только тут заметил, что приземлился на лучший розовый куст из своего садика. Так вот почему боль от дротика притупилась! Тарбут с ужасом таращился на мои подштанники. Теперь они были в красную крапинку. А на моей обнаженной груди красовались три длинные глубокие царапины, будто меня игриво ударила лапой местная камышовая зверюга, которую туземцы по недоразумению именуют кошкой. Вскочив с помятого куста и припомнив на ходу, что потратил на него целых двадцать толларов, я осмотрелся. Положение не из приятных. Усадьба была обнесена невысоким забором, из-за которого нестройными рядами торчали головы аборигенов. Я удивился, до чего все они походили на моего слугу. Только одеты были похуже, а в остальном отличий не найти.
Деваться было некуда, следовало идти напролом либо смириться и принять смерть, о чем я сообщил Тарбуту. Мужественный слуга моментально опустился на колени, закрыл глаза и начал молиться.
– О чем ты молишься?
– Я молю всевышнего о том, чтобы тебя, господин, убили первым, и тогда меня, может быть, просто побьют и сломают мне руки, – искренне ответила эта светлая и чистая инопланетная душа.
– Я понял тебя, Тарбут! И в благодарность за твою верную и доблестную службу сделаю все, чтобы погибнуть первым и облегчить задачу твоему богу.
Я отправил успокоившегося Тарбута открывать ворота, а сам приготовился прорываться с боем через ряды повстанцев. Выбора у меня не было. Останься я в доме, благородные представители не самой развитой гуманоидной цивилизации сожгли бы меня в нем заживо или забили бы во дворе камнями. Может, посадили бы на кол. Местное население хоть и не имеет должного образования, анатомию знает лучше некоторых светил науки. И если потребуется оперативно, но мучительно отделить душу от тела, то они всегда готовы предложить массу разных способов.
Прикрывая рукой голову от камней, Тарбут открыл ворота и испустил воинственный клич:
– Русские не сдаются!
Не мог же я подвести родное племя! С диким рыком, в котором не было ни ноты фальши, бросился вон со двора, пулей вылетел в ворота, прихватив с собой Тарбута, и с боем начал прорываться сквозь толпу. Революционеры легко разлетались в разные стороны, как плюшевые игрушки, под дикими взмахами моих рук. «Недоедают, бедолаги», – сочувственно думал я, разбрасывая тщедушные инопланетные тела. Боевая операция длилась несколько секунд. Под натиском превосходящих сил полсотни аборигенов дрогнули и пустились наутек. Повинуясь стадному чувству, за ними по ошибке едва не устремился мой верный Тарбут, которого я вовремя успел схватить за руку.
– А ты куда намылился, бестия? – прорычал я в азарте и так озадачил новым незнакомым словом слугу, что тот сразу передумал бежать от меня. – Мне нужна одежда. Не могу же я идти в таком виде, вдруг ко мне начнут приставать женщины. Мы пойдем к тебе домой, и ты дашь мне одежду.
Перепуганный Тарбут понял только то, что надо идти к женщинам. Через десять минут, проведенных в перебежках от угла к углу по заваленным камнями улицам, меж которых ловко скакали повстанцы и мародеры, мы оказались в борделе. Ну почему я узнал о том, что в Бадрии есть бордель и что он находится в двух шагах от моего дома, только сейчас?! Девицы там были ничего, симпатичные, – две брюнетки с Планеты дивных снов и одна крашенная в блондинку дама с Подозрительной планеты.
– Ха, землянин, обслуживать не буду, – презрительно обронила последняя.
– Очень надо, – обиделся я. – Ты бы лучше выглянула в окно.
– А что тама? – испугалась блондинка.
– Да ничего тама, – передразнил ее я. – Там народ делает с правителями то, что детям до восемнадцати лет смотреть не рекомендуется. Тарбут, проведи с дамами политинформацию.
Пока дамы вникали в суть политического момента, я осмотрелся. Бордель представлял собой одноэтажный домик из нескольких комнат, предназначенных для интимных бесед, и длинной прихожей, обставленной как комната, со столиком и скамьями, дальше которой никого, кроме оплативших счет клиентов, не пускали. Имелись в домике еще кухня, закрывавшаяся на кодовый замок ванная (только для привилегированных клиентов) и туалет. Обычно вход в заведение охраняли свирепые туземцы из местного криминалитета, по совместительству исполнявшие обязанности сутенеров. Но сейчас охраны на посту не было. Революция не оставила их равнодушными. Наверное, побежали мародерствовать.
– Барышни, а голограф у вас имеется? Мне бы новости посмотреть.
– У нас душа нет, в тазике моемся, а голограф есть, только он стоит в соседнем доме, у хозяина.
Дверь в соседний, двухэтажный дом оказалась закрыта. Я вежливо постучал в нее ногой, отчего дверь неожиданно выломалась. За ней обнаружился притаившийся, невысокий, но упитанный абориген. Поведением двери он явно был недоволен. В правой руке туземец держал лучевой пистолет древнего образца, в левой – деньги. Подумав, я выбрал пистолет.
– Эй, отдай! – обиженно хлюпнул носом хозяин, когда я ловко отнял у него оружие.
Жестами я объяснил ему, что не понимаю по-бадрийски. Тогда он протянул мне деньги. Я взял их, но пистолет не отдал.
– Эй, опять отдай! – еще пуще завопил он и капризно топнул пухлой короткой ножкой.
– Объясни ему, что имущество реквизировано, – велел я Тарбуту, прятавшемуся за моей спиной. – Во имя революции!
– Чегой, чегой? – непонимающе заморгал коротышка.
– Пролетарии всех стран, говорю, объединяйтесь. Но пасаран! Родина тебя не забудет! Где голограф, падла?..
И тут свершилось чудо. Туземец заговорил на ломаном, но русском языке.
– Товарищ, отдай пистолет, я тебе еще денег дам, – заискивающе тараторил он, следуя за мной по пятам, пока я рыскал по его дому в поисках голографа. – У меня денег много, а пистолетов мало. Без пистолета совсем нельзя. Мало-мало бах-бах будут делать. Я тебе еще машку дам, трех машек дам, только не убивай меня и отдай пистолет. Я молодой был, на Земля учился, пять баллов оценка получал, курсовая делал.
– Мир, дружба, фестиваль! – орал он, как умалишенный, больно наступая мне на пятки. – Перестройка! Отдай пистолет, товарищ!
Голограф я обнаружил в спальне. Огромная панель, встроенная в пол, будто говорила о том, что дамы из соседнего домика трудились недаром. Судя по гигантскому пульту, управлявшему не только голографом, но и другими бытовыми приборами, работали дамы еще и сверхурочно.
– Включай! – велел я коротышке и угрожающе взмахнул оружием.
Он повиновался, панель осветилась и тут же с ее поверхности поднялась трехмерная картинка. Первые шестьдесят каналов у хозяина дома были настроены на эротические каналы. Судя по их содержанию, за последние сутки во Вселенной ничего не изменилось. Она жила в любви и гармонии.
– Найди мне новости! – потребовал я.
– Да, уважаемый, найди ему новости, иначе он в такой гнев впадет, что шайтан перекрестится, – взмолился набожный Тарбут, красноречиво подмигнув владельцу дома.
Насмерть перепуганный толстяк на миг представил крестящегося шайтана и тут же включил автонастройку. Скоро мы нашли новости. Диктор лопотал так громко и быстро, словно ему под столом жгли пятки.
– Вах ах ух бадрия эх ох рух мых бадрия дых бах пих пух бадрия окей, – абракадаброй неслось с голографа.
Передаваемая картинка не прояснила ситуацию. Камера снимала улицу, на которой две группы, по пять-шесть аборигенов в каждой, укрываясь за фонарными столбами, лениво перекидывались камнями. Битва происходила так. Сначала одна группа швыряла камни, а другая пряталась за столбами. Когда боеприпасы у нападавших заканчивались, защищающиеся выходили из укрытия, спокойно собирали камни и превращались в нападавших, и тогда уже вторая группа швыряла камни, а первая пряталась за столбами. Затем они вновь менялись ролями.
– А, революция, – понимающе расплылся в улыбке коротышка, ткнув пухлым пальцем в виртуальный экран. – Революция – карашо! Революция – много новых богатых людей, много новых богатых клиентов.
– Я тебе сейчас покажу революцию! – негодующе заорал я. – Ты мне сейчас за все ответишь! Да я тебя сейчас… раскулачу!
– Что, простите? – икнул тот.
– Одежда, спрашиваю, есть?
Минут через десять я отличался от местных жителей только цветом кожи и глаз, ростом и статью в плечах. В остальном был как они – на голове баршма, вместо модных брюк – простенькие штаны, царапины прикрыты серой рубахой без пуговиц, но на крючках-застежках. Размерчик не мой. Штаны оказались коротки, зато рубаха была такой широкой, что я целый год, а то и два мог бы позволить себе поглощать калории в чудовищных количествах, и все равно осталось бы незаметно, что я располнел.
Хозяйские туфли тоже оказались малы. К счастью, один из охранников-мародеров, по местным меркам гигант 180-ти сантиметров роста, накануне заложил свои армейские башмаки хозяину под карточный долг.
– Национализированы! – торжественно объявил я и натянул стоптанные ботинки на свои измученные ноги. – Жмут! Милейший, нет ли у вас такой же модели, но большего размера?..
Вместе с Тарбутом мы связали хозяина ремнями, запихнули в шкаф и велели ему ждать победы мировой революции.
