– Но купил же тебе кольцо!
Артём Павлович от волнения быстро поднял мангал, схватил верхонками дрова с огнём и запихнул их обратно в топку гнева.
– И кольцо, и бриллианты, и шубу.
– Шуба не та была, я хотела фиолетовую. К часикам настенным.
– Но у нас были часы, с боем, с кукушкой. Ты же сама сказала выкинуть их, потому что кукушка орала ни свет ни заря.
– А я кукушек вообще не люблю, – попыталась Варвара вставить слово в беседу родителей.
– Заткнись! – очень невежливо закричали они, продолжая ругаться.
– Я сказала: не выкинуть, а кукушку выкинуть. А ты часы выкинул целиком.
– Но как ты это представляешь: кукушку выкинуть, а часы оставить? Водителя выкинуть, а машину оставить? Зачем часы без кукушки, а машина без водителя? На ней не уедешь же!
– Вот и мы уехать не можем. Второй день уже. А завтра – третий, а послезавтра…
Жена Оптимистова замолчала, подумала и сказала:
– А через неделю – неделя будет. А потом год, два, вечность!
– Какая вечность? Ну какая вечность? Шашлыков поем и пойду за лексусом.
– И без лексуса не возвращайся.
– Не вернусь. И с лексусом не вернусь. Сидите здесь вдвоём с филином горбатым неделю, год и вечность.
– Это уже сгоряча Артём Павлович сказал. Не то чтобы он так думал, но от переживаний совсем потерял рассудок и забыл, что, кроме жены и дочери, никто не хочет его разговоры про труд созидательный терпеть. Сказал и сразу пожалел, что лишнего ляпнул и хотел даже что-то приятное сказать и даже начал:
– Это я пошутил о вечности и годе с неделей. Вернусь я. С лексусом. И шубу новую куплю, и кольцо…
Артём Павлович многое успел бы наобещать. И часы с кукушкой, и машину с водителем, и бультерьера, как у Подлизова. Многое бы успел, но не успел, потому что Варвара сказала:
– А я пожары вообще не люблю.
И как только она так сказала, Оптимистов с женой бросили быстрые взгляды на баню, рты открыли и так и застыли со ртами открытыми.
Когда прошло первое удивление с испугом и на их месте появился ужас, Артём Павлович закричал:
– Горим! Пожар! А-а-а!
И жена его голосом повыше тоже закричала:
– Пожар! Горим! А-а-а!
А Варвара просто закричала:
– А-а-а!
Зато почему-то басом.
И сразу перестала. И сказала:
– А я кричать вообще не люблю.
И пошла за водой к колодцу.
Артём Павлович подпрыгнул на месте, оттолкнул жену и, перепрыгнув через Варвару, побежал за водой.
Варвара, увидев, что папа обгоняет его, ускорила шаг, поймала его за шкирку и откинула в сторону. А так как Варвара хотя и была низкого роста, зато бицепсам её позавидовал Вася Красивенький, чемпион города и области по бодибилдингу, поднять и бросить своего худого папу ей не стоило труда.
Последнее, что услышал Артём Павлович, было:
– А я вообще не люблю, когда меня обгоняют.
Дойдя быстрыми шагами к колодцу, Варвара бросила в него ведро, которое с грохотом улетело вниз, набрало там воды и моментально вернулось в крепкие руки Варвары.
Ведро крепилось к ручке цепью, и она помешала Варваре дойти быстрым шагом к бане, и когда Варвара поняла, что либо она выльет воду на землю, где стоит, либо порвёт цепь, она без колебаний дёрнула за неё.
Цепи, как известно, делают из металла, и порвать их с первого раза вряд ли удалось бы даже Васе Красивенькому. Варваре тоже не удалось. Но раза с десятого Варвара всё-таки порвала цепь. Не совсем порвала. Она отпилила деревяшку в месте, где цепь крепилась к ней.
К этому времени Артём Павлович пришёл в себя, открыл глаза и обнаружил, что ведро при попытках порвать цепь Варвара опрокинула, баню хорошо захватило огнём, а жена Оптимистова продолжает кричать "А-а-а!" тонким противным голосом.
Первое, что сделал Артём Павлович, встал и попытался забрать ведро у Варвары. Она снова победила в схватке с отцом и снова быстрым шагом пошла к колодцу и бодро кинула ведро в него. Без цепи ведро прогремело, падая вниз, и так и осталось на дне колодца. Варвара засучила рукава.
– Нет! – закричал Артём Павлович, когда Варвара полезла в колодец.
– А-а-а! – ещё громче закричала жена Оптимистова.
– Да замолчи же ты, – застонал Артём Павлович, поднялся и поковылял к колодцу, в который уже лезла его дочь.
– Варварушка, доченька, брось ты это ведро. Пускай сгорит эта баня, она тебе и не нравилась вообще никогда.
Услышав о том, что баня пусть сгорит, жена Оптимистова перестала кричать на высокой ноте и сказала:
– Как это пусть сгорит? Может, и дом пусть сгорит. И шуба моя.
–Да-да, и часы с кукушкой, – с раздражением продолжил Артём Павлович, понимая, что Варвару не остановить уже.
Когда он добрался до колодца, она успела пролететь с грохотом на дно колодца и плюхнуться в воду на самом его дне.
Артём Павлович наклонился над колодцем, заглянул в его темноту и сказал:
– Варварушка, как ты там? Не ушиблась, деточка?
Жена Оптимистова к тому времени опомнилась, поняла, что дочь важнее шубы и настенных часов и поспешила к колодцу.
– Рыбонька ты моя, – неудачно сказала жена Оптимистова.
Спохватилась и продолжила:
– Птичка моя.
Тоже неудачно.
– Золотце ты моё.
– Мама, всё нормально, – ответила со дна колодца Варвара. – Я вам сейчас воду буду вверх подкидывать, а вы ловите и баню тушите.
– Но как мы будем ловить? – спросил Артём Павлович.
– Руками. Ладонями поймаете и понесёте.
Оптимистов оглянулся на баню. Она уже горела хорошим густым пламенем.
– Цепь кидайте мне, я выберусь.
Оптимистов поковылял искать цепь. Она лежала в центре огорода, как раз где росла картошка, которую хотел выкопать дядя Федя с трудом созидательным. Вернее, Оптимистов хотел. Но уже было не важно. Куда важней была жизнь единственной дочери.
И Артём Павлович подумал, что когда достанет Варвару и сходит за лексусом и без лексуса не вернётся, сам выкопает картошку, сам напишет все статьи в газету и вообще отныне будет всё делать сам.
Следующие десять минут, когда они с женой тянули Варвару на цепи вверх, Артём Павлович думал, что погорячился, когда решил всё делать сам. Всё-таки труд созидательный должны выполнять специально обученные люди, а не Артёмы Павловичи.
Артёмы Павловичи – создания тонкие. У них другие мысли, и руки, и плечи, и ноги. И цепи такие тяжёлые, и Варварушка – такая тяжёлая доченька.
– Худеть тебе, Варвара, надо, – сорвалось у Артёма Павловича.
– Что?
Жена Оптимистова бросила от возмущения цепь и упёрла руки в бока, и от этого Варвара стала ещё тяжелее и цепь потянула Артёма Павловича за собой,.
– Ты хочешь сказать, что наша дочь – толстая? – спросила жена Оптимистова.
Артём Павлович упирался ногами в землю, но цепь тянула его за собой.
– Может, и я толстая? А ты такой худой, красивый?
– Нет, – просипел Артём Павлович. – Вы самые худые и красивые.
А цепь всё больше приближала его к краю колодца.
– То есть мы, по-твоему, тощие?
– Нет, вы хорошие.
А цепь уже приблизила Артёма Павловича к колодцу и вскоре намеревалась перевернуть его через край.
– Хорошие толстые или худые?
– Просто хорошие и красивые.
– А почему просто?
– Нипочему. Возьми цепь, пожалуйста.
Цепь наклонила Артёма Павловича над колодцем и потянула его в темноту и воду.
– Варварушка, отпусти цепь, – взмолился Артём Павлович.
Почему-то ему не пришло в голову, что он и сам мог бы отпустить цепь.
– Ты что ребёнка делать заставляешь? – возмутилась жена Оптимистова.
– Муки мои облегчить, – ответил Артём Павлович и перекувыркнулся через край колодца.
Вместе с Варварой и цепью они пролетели несколько метров и плюхнулись в холодную воду.
В колодце было темно, ожидаемо сыро и тесно. Спасительная цепь превратилась в бесполезную. А жена Оптимистова внезапно поняла свою ошибку, но исправить ничего не могла.
Тем временем баня уже полыхала высоким жарким огнём. На пожар собрались соседи, депутаты и бизнесмены, и, стоя за ограждением дачи Артёма Павловича, с удовольствием наблюдали, как Оптимистов лишается собственности.
А его жена подскочила к колодцу, взглянула вниз, увидела мужа и дочь по пояс в воде, обернулась к соседям, снова взглянула вниз, опять повернулась, заломила руки и обратилась к соседям.
– Люди добрые.
После этих слов часть соседей застыла с напряжёнными лицами, другая часть сделала аккуратный шаг в сторону, а Лесорубов, не теряя времени, подпрыгнул высоко-высоко и нырнул в нору.
– Помогите.
После этих слов та часть, что застыла, сделала шаг в сторону, та, что уже шагала, сделала десять шагов, а Лесорубов в конце посёлка уже мчался на джипе далеко-далеко.
И у жены Оптимистова появились догадки, что вряд ли соседи собрались, чтобы потушить пожар. А если бы Артём Павлович видел то, что видела его жена, он, как редактор газеты, сказал бы что люди любят смотреть на пожары, бури, наводнения и не любят, когда их при этом беспокоят.
– Что делать? – спросила жена Оптимистова в колодец.
– Спускайся к нам, – ответил её муж.
– Зачем?
– Встанем друг на друга, и тогда ты выберешься.
– Зачем? Я уже здесь.
– Выберешься и вытащишь нас отсюда. Я не знаю, что делать.
– Цепь подкинуть, а мама поймает её, – сказала Варвара, и, действительно, нашла цепь на дне колодца, достала её из воды и подкинула над головой.
С первого раза жена Оптимистова цепь не поймала, и, когда тяжёлые металлические гроздья опустились на голову Артёма Павловича, он решил от боли погрузиться в ледяную воду и сидеть в ней до тех пор, пока за ним не приедет бригада скорой помощи.
Варвара пошарила рукой под водой, поймала отца, подняла его и снова подкинула цепь над головой.
Пальцы жены Оптимистова прикоснулись к цепи, почувствовали её холод и вновь попрощались с ним.
На этот раз Артём Павлович успел нырнуть под воду раньше, чем цепь ударила его по голове, а Варвара, как ни в чём ни бывало, выудила отца из-под воды, достала цепь и швырнул её вверх с такой силой, что она вылетела из колода и удачно повисла на его краю.
Жена Оптимистова обрадовалась, что у неё появилась цепь, но расстроилась, что соседи разбежались, хотя пожар горел как раз самым интересным своим образом.
– Папа, вставай мне на плечи, – сказала Варвара. – Ты лёгкий, тебя мама быстро поднимет.
Папа был действительно лёгкий, но мама не такая сильная, как Варвара или хотя бы Вася Красивенький. Поднимая мужа, женщина думала о том, что никогда в жизни больше не приедет на дачу, никогда не будет есть картошку и шуба ей тоже не нужна.
Артём Павлович, наоборот, думал, что когда жена его поднимет, в первую очередь он купит ей шубу. И настенные часы, и кольцо, которое она хотела. А лексус продаст. Чтобы купить кольцо. Но сначала надо будет сходить за лексусом и без него не вернуться.
От колодезной воды у Артёма Павловича скрутило руки, этими скрюченными руками он обнял цепь. Зуб стукался об зуб, а с одежды капала вода.
Жена Оптимистова плакала от боли, обиды и жалости к себе. Нарядное дачное платье порвалось, новые сандали измарались в грязи, ногти сломались и растрепалась причёска. Жена Оптимистова плакала и поднимала свою горькую ношу. И чем выше её поднимала, тем шуба с кольцом больше казались ей вещами ненужными, некрасивыми и бесполезными.
Кто будет смотреть на её кольца и шубы на даче? Даже Подлизов убежал, хотя ради народной похвалы был готов, казалось, на всё.