bannerbannerbanner
Парижский шлейф

Диана Машкова
Парижский шлейф

Полная версия

Но и после ее признания он все тянул, хотя Настя уже просто сходила с ума от нетерпения. Почти целый месяц ушел на поиск съемной квартиры и приведение ее в достойный вид. Бывать дома у Насти Николай наотрез отказался, к себе не приглашал, намекнув, что живет с кучей прибившихся к нему по бедности родственников. Настя подумала тогда, что он благородный и добрый, раз помогает семье. Ремонт, мебель и все остальные заботы Николай, не задумываясь, брал на себя. Настя, конечно, тоже принимала участие: бегала по магазинам, искала обои, шторы, посуду, но оплачивал и выбирал все неизменно он. У него был прекрасный вкус. Когда Настя переступила порог квартиры после ремонта, то просто ахнула от восхищения. Новенькая светлая квартира, где ей теперь предстояло жить, нисколько не походила на то угрюмое жилище, которое они сняли месяц назад. Стены, мебель, потолок – все сияло изысканной красотой и неизъяснимой нежностью.

Нежностью была наполнена и их первая – ее самая первая – ночь. Николай, казалось, боялся даже больше, чем Настя: медлил, отступал, бесконечно долго целовал и гладил ее дрожащими от сдерживаемого порыва руками, пока она не попросила сама, уже теряя от сладостного возбуждения сознание: «Пожалуйста, ну, пожалуйста…»

Чушь, ерунду говорили бывшие одногруппницы о самой первой ночи с ее страхами и болью. Зря понапрасну подшучивал над ее «неприкосновенностью» весь университетский поток. Все это было глупо. Стоило ждать своего единственного, стоило отдать любимому человеку всю себя! Николай сделал ее так сразу и так невыносимо счастливой, что раз и навсегда нашелся старательно прятавшийся где-то смысл бытия. Для Насти он заключался в нем. В ее ненаглядном Николае.

Она сразу же переехала от родителей, хотя те возмущались и кричали, что не для того берегли и лелеяли свою дочь столько лет. Что не позволят ей жить с кем бы то ни было, как последней дряни, без свадьбы. Настя слушала вполуха и даже не возмущалась: какие они все-таки смешные. Ведь ей уже двадцать один год, она окончила университет, в конце концов, она любит, так какие могут быть запреты? Порадовались бы лучше за нее. Родители смертельно обиделись и целый месяц ничего не желали знать о дочери. Они всю жизнь горбатились для того, чтоб их доченька ни в чем не нуждалась, заботились о ней, баловали, а она поступает так подло – вместо того чтобы по-человечески выйти за состоятельного человека замуж и дать им гарантии на нормальную старость, уходит жить к незнакомому мужику. А Настя уехала и моментально обо всем забыла: каждый вечер, а иногда и всю ночь, она проводила вдвоем с Николаем. Жизнь превратилась в подернутый розовой дымкой, похожий на цвет обоев в ее новой спальне сладостный сон. Словно свитый из наивных девичьих грез. Настя утопала в блаженстве, таком нежном, таком притягательном. Все, о чем она успевала подумать за день: что надеть к приезду Николая и что приготовить ему на ужин. Все, о чем она жалела, – так это что не встретила его раньше. Остальные мысли, даже если и возникали, казались мелкими и никчемными: Настя тут же забывала о них. Ей не приходилось ломать голову над бытовыми проблемами, над денежным вопросом – все блага приходили вместе с ее любимым и оставались, даже когда он уходил. Сама ее жизнь была устроена им, она дышала его мыслями и теплом. Он был единственный. Он был любимый.

Настя даже не перевезла с собой ничего из родительского дома: не хотелось нарушать гармонии, созданной специально для нее. Только книги переехали из прежней комнаты на новые стеллажи вслед за хозяйкой.

Кое-как переломив собственное возмущение, родители возобновили общение с дочерью, чтобы уговорить ее, раз уж замужество пока откладывается, спуститься с небес на землю и хотя бы подать документы в аспирантуру. О работе речи не шло – зачем красивой умной девушке гробиться с утра до вечера в офисе или бог знает где еще? Нужно использовать молодость с толком: найти достойного мужа и создать успешную, красивую и счастливую семью. Да Настя и сама о работе не помышляла: теперь, когда в жизни было главное, казалось невозможным растрачивать время и силы на бессмысленную возню. Любовь стала плотью и кровью ее бытия: ничего не требовалось в дополнение или взамен. Только изредка, подогреваемые родительским гневом, беспокоили мысли о том, что Николай попусту тянет время, не торопится жениться. Хотя, кажется, все к тому с самого начала шло: они любят друг друга, практически вместе живут, он ее содержит – зарплаты менеджера крупной компании с лихвой хватает на двоих. Настя тяжело вздыхала, пыталась намекать, но говорить о женитьбе открытым текстом не решалась. А Николай упорно делал вид, что смысла ее намеков и вздохов не понимает.

Он не скрывал их романа – знакомил со своими приятелями, водил по театрам, выставкам, ресторанам. И Настя, которая поначалу смертельно боялась, что у него есть жена, – этого вопроса он всеми средствами избегал, отшучивался – успокоилась. Значит, ничего подобного нет. Только однажды, выпив лишнего, он рассказал, что у него была любимая девушка, очень похожая на Настю. Но она давным-давно умерла. Как, при каких обстоятельствах Настя не знала. И не посмела спросить. Его скрытность и нерешительность в отношении свадьбы она приписывала теперь давней душевной ране, которая, видимо, так до конца и не затянулась. Но ей стало ясно, что происходит с ним, отчего грядущие перемены в жизни даются так тяжело и отчего у него такие глубокие и печальные глаза.

Настя гордилась тем, что была девушкой Николая, надеясь в ближайшее время изменить этот статус, став его женой. Не задумываясь, она пользовалась всеми материальными благами, которые из этих ее отношений с Николаем вытекали. Так было естественно, так было верно, так ее учили с самого детства. Взамен ему отдавали трепетную любовь, готовность подчиняться во всем и потворствовать любой, даже самой экзотической, прихоти.

На любовные эксперименты, казалось бы, давно уже вышедший из мальчишества Николай был невероятно изобретателен. Сначала Настя стеснялась его причуд и отбивалась, как могла. Но постепенно, лаской и любовью, он развеял ее стыд без следа – сладострастие взяло верх над разумом. Настя и сама с удивлением ощутила, как становится другим человеком, превращается в чувственную женщину, чья единственная в жизни цель – дарить радость и наслаждение любимому мужчине. Теперь ей нравилось ощущать себя наложницей, нравилось ради него не встречаться с ровесниками, не общаться с подругами, нравилось в любое время быть к его услугам. Весь мир замкнулся на одном-единственном человеке, и Настя, не задумываясь, приняла это женское счастье.

Николай сбросил скорость, машина свернула на проселочную дорогу, заваленную хвоей, сухими ветками и прошлогодней листвой. Шины с явной неохотой выпутывались из лесного мусора и пыли.

– Мы куда? – Настя сделала вид, будто только что проснулась. Даже потянулась и зевнула для наглядности.

– Искать поляну, – Николай внимательно изучал обманчиво ровную поверхность грунтовки.

– Но тут же кругом лес и комаров, наверное, тучи! – Настя насупила брови.

– Имейте терпение, мадемуазель, – Николай на секунду отвлекся от созерцания прикрытой листьями колеи и слегка щелкнул Настю по носу. – И не хмурься. Тебе не идет.

Через несколько минут впереди показался просвет, и машина, вихляя из стороны в сторону, выкатилась на поляну. Зеленый ковер вокруг был необычайно юным и ярким, а в глянцевых листьях травы весело отражались капельки солнца.

– Выходи! Приехали! – Николай с явным удовольствием вылез из машины и потянулся.

Настя вышла следом и, безошибочно следуя его безмолвному приказу, достала из багажника плед и корзину с едой. Плед был расстелен чуть поодаль, корзинка разобрана.

– Ты что, даже шампанское взял?! – Настя удивленно улыбнулась. – Ничего себе! И что же мы празднуем?

В глубине души в который раз истерически забилась надежда, неотступно преследовавшая ее последние шесть месяцев. Ни разу она не позволила себе высказать ее вслух, но все время напряженно ждала главных слов от Николая. И вот, неужели сейчас?! Может, он так долго готовился к поездке и столько раз откладывал ее только потому, что должен был окончательно решиться? Собраться с духом? Все подготовить в новом доме, чтобы сделать ей предложение в торжественной обстановке? Настя судорожно сглотнула и незаметно обшарила взглядом карманы его брюк в поисках долгожданной коробочки. Пусто. Никаких характерных бугорков под белым хлопком не наблюдалось. Куда же он ее спрятал? Наверное, все-таки оставил в машине и ждет приезда в коттедж.

– Да, – Николай разлегся на пледе среди фруктов и прочей снеди, как какой-нибудь шейх, – твой дебют.

– В смысле? – Настя подняла брови и обиженно надула губы. Кажется, снова он шутит, когда уже заговорит серьезно? – Ты о чем?

– Да ни о чем! – Николай натянуто рассмеялся. – Сделай мне бутербродик, пожалуйста.

– Да. – Настя по привычке ответила утвердительно, хотя не расслышала ни слова. По выражению лица, по интонациям она поняла, что Николай сейчас и не думал предлагать ей руку и сердце. Обида застилала глаза и притупляла слух. Ну зачем, к чему так упорно тянуть время? Ведь ясно, что они оба созданы друг для друга – он сам не раз это говорил.

– Нас-тя! – Николай приподнялся на локте, понимающе вглядываясь в потускневшие глаза подруги. – Давай я тебе шампанское открою.

– Я не буду! – Она полоснула его взглядом – на большую форму протеста против своего ненаглядного Настя была физически не способна – и отвернулась.

– А почему бы и нет? – Николай уже раскручивал проволоку на пробке. – В качестве анестезии.

Настя дернула плечом и всю волю сконцентрировала на том, чтобы не выдать подбирающихся к уголкам глаз слез. Все он, оказывается, понимает! Знает, что она ждет от него предложения выйти замуж. Но зачем, почему так мучит и тянет время?!

Николай подливал и подливал в ее пластиковый стаканчик. Настя послушно пила, заедая французскую «Клико» (в отношении вин, как, впрочем, и многого другого, Николай был пижон) бутербродами с копченой колбасой. То еще сочетание, конечно. Но ей было плевать: в очередной раз обманутые надежды комом застряли в горле. Вот уже целых двадцать минут Настя молча сидела спиной к Николаю, разглядывая траву у себя под ногами и прихлебывая шампанское. Любимого это насупленное молчание, кажется, даже не задевало. Ну и пусть!

 

В траве, за пределами одеяла, разместилось целое царство: суетливо бегали муравьи, покачивались на былинках стрекозы, зависали в воздухе бабочки. Настя подумала о том, что у всех этих созданий невероятно короткая жизнь. И что они успевают почувствовать или узнать? Ни-че-го. В отличие от человека. Ему-то за семьдесят-восемьдесят лет хоть что-то перепадает. А впрочем, если задуматься, и семьдесят лет – пустяк по сравнению с вечностью. Может, и не стоит тратить время на пустые обиды, тоску? Настя украдкой взглянула на Николая. Он полулежал, покусывая травинку, глубоко погруженный в собственные мысли. Вот, опять на работе, наверное, у человека проблемы, а тут еще она со своими глупыми матримониальными мечтами. И потом, на что ей обижаться? Он не обманул, не соврал. А читать ее мысли и следовать им не подвизался. Видимо, нужно будет самой как-то о свадьбе заговорить. Объяснить все. Что ей так неуютно, что родители нравоучениями замучили, что ее по-другому воспитали. Он поймет.

– Хочешь еще чего-нибудь? – Настя с удивлением услышала собственный голос.

– Да, – Николай вздрогнул, словно очнувшись от дремы, и посмотрел ей в глаза.

– Ч-чего? – Настя поймала его взгляд и запнулась на единственном слове.

– Иди ко мне.

Голос Николая был таким нежным и печальным, что она не посмела возразить: встала на колени и подползла ближе. Он осторожно взял ее за плечи и поцеловал. Сначала только едва прикасаясь, а потом медленно обводя языком мягкие, сияющие юной нежностью губы. На мгновение отстранился, снова дотронулся до ее губ коротким жадным поцелуем и снова, снова.

– Настя, ты меня любишь? – Она даже вздрогнула от неожиданности – так странно прозвучал этот вопрос. Не игриво, не весело. Грустно.

– А сам ты не знаешь? – Она посмотрела удивленными глазами и послушно ответила: – Я безумно тебя люблю!

– Знаю, – Николай горько улыбнулся и тут же снова стал серьезным, – но на что же готова ради меня милая Настя?

– Ну, – она лукаво сощурилась и постаралась обратить все в шутку, – могу почистить для тебя апельсин. Или сделать еще бутерброд. Надеюсь, ты оценишь всю глубину моей самоотдачи? Хотя, если уж речь зашла о глубине и самоотдаче, могу…

– Малыш, я серьезно, – Николай прервал ее возбужденный лепет. Желание паясничать и играть пропало моментально под его тяжелым взглядом.

– Ты же знаешь, – медленно произнесла она, – что на все. К чему такие вопросы?

– Хочу понять, как ты относишься ко мне. – Николай прикрыл глаза.

Настя вся напряглась, подсознательно уловив жизненную важность момента. Может, это и была своеобразная прелюдия к тому, чтобы заговорить наконец о браке?

– На все, что принесет тебе радость или сделает тебя счастливым, – с готовностью зашептала она. Так хотелось подтолкнуть его к разговору, приободрить! – И при этом у меня не будет ни капельки сожаления, потому что я действительно тебя люблю.

– Правда? – Николай посмотрел на нее внимательно и серьезно, словно увидел другими глазами. Настя подумала, что вот сейчас, еще немного, и он произнесет долгожданные слова. – Но ты же не знаешь, что обещаешь, о чем говоришь!

– Послушай, – Настя изо всех сил старалась ему помочь, – если бы я знала заранее, о чем речь, мои обещания не имели бы и половины той ценности, которой обладают сейчас. А я хочу, чтоб они были бесценны. Пусть это будет мой подарок, – она чуть не ляпнула «на нашу свадьбу», но вовремя осеклась, – который непросто забыть.

– Бог ты мой! Какая мудрая маленькая леди! – Николай, сощурившись, посмотрел на солнце, сморгнул и снова перевел взгляд на Настю. – Я знал, что не ошибся в тебе.

Потом он собрал в корзинку оставшиеся фрукты, убрал с одеяла пластиковые стаканы. Отставил на траву ополовиненную бутылку и лег, заложив руки за голову. Пробка от резкого движения выскочила, бутылка не устояла на неровной земле и упала на бок. Шампанское с тихим шипением полилось на землю. Настя взвизгнула и схватила бутылку.

– Нет, ты все-таки просто варвар! Лить на землю такое вино!

Она поднесла бутылку к губам и сделала глоток прямо из горлышка.

– Та-а-ак! – Николай недовольно сдвинул брови. – Милая моя, запомни: пьянство не красит дам! И нельзя же, в самом деле, уделять внимание бутылке, когда рядом с тобой мужчина.

Николай показал глазами куда-то в направлении собственной ширинки и подмигнул.

– Не буду, и не проси! – Настя скорчила плаксивую гримасу и надула губы.

– У тебя что, лапочка, короткая память? – Николай вытащил из ее рук бутылку и аккуратно поставил на землю. – А кто обещал «приносить мне радость» и «делать меня счастливым»?

– Ну, я же не думала, что ты начнешь просить о таких аморальных вещах. – Настя продолжала притворно сопротивляться и отталкивать протянутую к ней руку.

– Да?! – Николай изменил тактику и быстро скользнул ладонью к ней под юбку. Настя взвизгнула, но вырываться не стала. – А о чем же еще тебя просить? По-моему, ты просто создана для чего-то аморального.

Его рука с хозяйской уверенностью поднималась вверх по ее бедру.

– Нет, – едва прошептала Настя.

– Да, – уверенно возразил Николай. – Иначе ты не была бы такой прилежной ученицей. Ученицей страсти.

Он сделал паузу и снова указал глазами вниз.

– Я жду.

– Н-нет, – Настя сама не заметила, как возбуждение обернулось дрожью во всем теле.

– Послушай, я уже не шучу! – Николай схватил ее за волосы, намотав их на кулак, и притянул к себе. – Ты же сама этого хочешь. Я вижу…

Настя взвизгнула от легкой боли, которая пробежала по телу сладостной волной от корней волос до пальцев ног, и разжала губы. В тот же миг ее длинные волосы свободно рассыпались по плечам, лицу и белым брюкам Николая.

Пятнадцать минут спустя они уже выезжали на шоссе. Он, спокойный и невозмутимый, как будто ничего не произошло, она – взъяренная в своем бессилии, как львица. Вот это уже было сверх всякой меры! Он дал себя удовлетворить, пролежал десять минут – безвольный – в ее объятиях, а потом встал и, не глядя на Настю, торопливо покидал вещи в багажник, заявив, что нужно срочно ехать. Закатить истерику хотелось невероятно, и у Насти едва хватило сил, чтобы сдержаться. Но она не могла его потерять, а значит, лучше собраться с силами, побороть обиду и перетерпеть. Постоянные перепады от возбуждения к обиде, от надежды к злости, от нежности к раздражению совершенно ее измотали. Настя, опустив спинку кресла, притворилась спящей, а вскоре и в самом деле уснула.

Глава 2

Разбудил ее грохот разъезжающихся ворот. Она открыла глаза и огляделась: высоченная черная стена медленно расползалась в стороны, образуя зеленеющий проем. Взгляду постепенно открылся узкий кусок бетонной дороги, поле газонной травы, тонкие, едва прижившиеся, деревца и невероятный по смешению стилей громадный дом. Основная его часть состояла из трех этажей, а по обеим сторонам постройки возвышались квадратные башни. Заканчивались они острыми конусами зеленых крыш, в кирпичных телах красовались убогие карикатуры стрельчатых окон. Фасад здания украшало огромное крыльцо, поддерживаемое четырьмя колоннами серого мрамора, из него же была вырублена лестница. Крыша из серой черепицы пожирала солнечные лучи с такой голодной яростью, что Настя, глядя на нее, поежилась.

Она еще раз окинула дом беглым взглядом и с удивлением подумала, что если не смотреть на него по частям и не разбивать на отдельные кусочки, общее впечатление получается приятным. В нем была необъяснимая устойчивость, сила. Всепоглощающая воля к жизни. Настя хотела даже вслух сказать, что дом ей понравился, но обида, которая засела в сердце как клещ – ничем не выманишь, – остановила. Лучше всего дождаться, когда Николай сам загладит вину.

Ворота образовали необходимой ширины проем, и «Рено» беззвучно проехал по бетонной дороге почти до самого крыльца. Николай открыл дверь и вышел, Настя молча последовала за ним. Она никак не могла отделаться от тяжести на душе, все думала, ждала, когда же любимый обнимет ее, прижмет к себе, попросит прощения. А Николай, казалось, не замечал ее состояния и вел себя так, будто Насти вообще не существовало.

Он застыл перед домом, осмотрел его внимательно от крыши до крыльца, а потом повернулся к Насте и взял ее за руку. Поднял на нее глаза: в них было столько печали, столько раскаяния и вины, что сердце девушки непроизвольно сжалось от внезапно нахлынувшей жалости. Она уже готова была сама его утешать, говорить, что все наладится и страшного ничего нет. Но даже рот открыть не успела: Николай горько улыбнулся и повел ее к дверям – вверх по пологой, но ужасно скользкой лестнице. Краем глаза Настя успела заметить, как за руль их машины сел человек в форменной одежде и «Рено» плавно поплыл по бетонной полынье сквозь зеленую гладь.

Спрашивать Настя ни о чем не стала – откуда и зачем такой размах, сколько в доме прислуги, – внезапная молчаливость и печаль Николая совершенно сбили ее с толку. Кажется, даже не осталось сил и вдохновения на злость. Все внутри сникло, оцепенело.

Тяжелые двери отворились сами собой прямо перед их носом, и навстречу выступил невысокий подтянутый мужчина лет шестидесяти все в той же зеленой форме. Он учтиво поклонился, нарисовал на лице широкую, почти подобострастную улыбку и открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако Николай нервно дернулся и жестом остановил его.

– Это Сергей, – кинул он Насте через плечо. – Мой управляющий. Проходи.

Он подтолкнул девушку вперед.

– Куда? – Настя обернулась. Дребезжащие, испуганные нотки в интонациях Николая вызвали у нее страх и отвращение. Она никогда не слышала его таким.

– Наверх, – Николай кивнул в сторону огромной лестницы из тяжелого, покрытого темным лаком дерева. На изгибе ее устроилась небольшая площадка, ровная и гладкая, как крохотный подиум.

Впервые за весь год, что они были вместе, Насте вдруг стало рядом с Николаем по-настоящему страшно. И в этом страхе не было привычной примеси возбуждения: холодность и тоска в любимом человеке давили, словно многотонный пресс. Некуда было деться, невозможно развернуться и уйти: дом в лесу – живое хищное существо – уже поймал ее и запер внутри себя. Настя едва нашла в себе силы, чтобы унять дрожь, противно расползавшуюся по всему телу, и оглядеться.

На первом этаже расположился огромный холл. И пол, выложенный темной крупной плиткой, и белые стены, увешанные полотнами в тяжелых резных рамах, излучали холод. В искривленном свете, пробивавшемся сквозь причудливый рисунок оконных мозаик, Насте удалось разглядеть картины в стиле Тулуз-Лотрека: там и тут обнаженные женские ножки, взмывающие вверх из-под красно-черных юбок, мужские фигуры в надвинутых на глаза цилиндрах, ярость и распутство вечерних улиц Парижа. Ломаные линии, грязно-мутные краски. Мрачное великолепие пустого пространства становилось только еще более зловещим от этих жутковатых картин. Настя просто не узнавала Николая в помпезной и бессмысленной роскоши дома: ее любимый вдруг предстал перед ней совершенно в другом свете. Такой интерьер мог сотворить только человек хищный, необъяснимый. Иначе откуда столько мрака, нет, даже агрессии. Или дом не его? Ведь все, что он сделал в их квартире, было трогательным и светлым. Милые аксессуары, приятные глазу и сердцу детали.

Николай осторожно подтолкнул Настю к лестнице, заставляя идти наверх. Она бездумно поднялась на несколько ступенек и встала, не зная, куда ей дальше.

– Иди-иди, – нетерпеливо и раздраженно выкрикнул он, – я скажу, когда остановиться.

Настя резко обернулась – хотела было ответить, что не позволит говорить с ней таким тоном, не намерена терпеть дольше этого хамства, – и тут столкнулась взглядом с управляющим, который спокойно стоял, прислонившись спиной к двери. Человек ухмылялся и откровенно пялился на нее, прощупывая взглядом с головы до ног. Настя чуть не задохнулась от злости: как Николай мог такое допустить? Почему не отсылает этого Сергея прочь, не одергивает его? Она отвернулась и побежала вверх по лестнице, решив, что выскажет ему все, как только они останутся наедине.

– Стой! – окрик Николая донесся до нее уже на площадке. – Повернись к нам лицом!

Настя и не думала останавливаться, но от ужаса задрожали колени, и она едва смогла подняться только еще на две ступеньки.

– Стоять!!! – Николай буквально задохнулся от крика. – Я сказал, стой спокойно, не дергайся!

Настя окончательно потеряла контроль над собой – слезы брызнули из глаз. Она застыла с широко открытым от беспомощного возмущения ртом, боясь пошевелиться.

 

– Повернись ко мне лицом.

Настя безвольно повиновалась. Сквозь влажную пелену она видела, что человек у двери поменял позу, встав поудобнее и опершись плечом о косяк. Она снова попыталась бежать, подняться до конца наверх, но ноги уже не слушались. Настя с силой зажмурила глаза.

– Спустись на площадку. Вот так. – Николай теперь говорил спокойнее. И голос его, казалось, вздрагивал от боли. – Теперь посмотри на меня.

Веки ее открылись. Словно намокшие крылья бабочки вспорхнули тяжелые от слез ресницы. Настя посмотрела на Николая – как он велел – и утонула в бездонных карих глазах, в водовороте чувств: боли, злости, любви.

– Пуговки расстегни на блузке. – Голос его звучал глухо.

Сложив руки на груди, Николай словно гипнотизировал девушку взглядом. – Только не спеши, помедленней.

Настя не могла оторвать глаз от его глубоких зрачков, она не видела перед собой ничего, кроме внутренней бури эмоций, которая захватила и ее. Глупые пальцы отделились от разума: дрожа и путаясь, они теребили гладкие пуговицы, которые охотно выскакивали из шелковых петель. Лицо ее стало белым как полотно, а руки упорно продолжали работу, отринув и разум, и волю. Пальцы добрались до последней пуговицы и примерзли к ней.

– О-о-о! – Сергей издевательски ухмыльнулся и подался всем телом вперед.

Николай бросил на него испепеляющий взгляд, но не произнес ни слова. Настя стояла в оцепенении, крупные капли катились по щекам и падали на блузку, оставляя после себя прозрачные полосы. Сергей что-то шепнул Николаю на ухо, тот болезненно поморщился, но кивнул.

– Подними юбку, – он отдал приказ и отвел взгляд от Насти. Его глаза теперь сосредоточенно смотрели в пол. Человек у двери застыл в сладком напряжении.

Настя, выпутавшись из паутины зрачков Николая, наконец сообразила, что делает. Ее пальцы оставили в покое края блузки, руки безвольно упали. Она вся сжалась, присела на корточки и, обхватив себя руками, отчаянно замотала головой. Сквозь глухие рыдания были слышны ее неразборчивые слова: «Нет, нет». Николай, испугавшись, подошел к ней, а управляющий отвернулся и с досадой сплюнул сквозь зубы. Николай с трудом поднял Настю с пола, разжал своими пальцами ее судорожно стиснутые руки и повел наверх.

– Пойдем, – он обнял ее за талию. Ему пришлось не просто поддерживать Настю, он буквально тащил девушку на себе.

Коридор второго этажа был похож на холл дорогого отеля:

стены, увешанные репродукциями, задумчивое, неброское освещение и толстый ковролин на полу. Николай пинком распахнул одну из дверей и подхватил начавшую оседать на пол Настю на руки.

В себя она пришла только в постели: нервный шок, сковавший разум, медленно отступал. Николай, склонившись над ней с намоченным холодной водой полотенцем в руках, сидел рядом. Как только Настя подняла на него глаза, он тут же отвел виноватый взгляд.

– Теперь это твоя комната, – заискивающей скороговоркой затараторил он. Господи, как эти плебейские интонации на него не похожи! – Вот шкаф, туалетный столик, там дверь в ванную. Все необходимое есть. Очень удобно.

Настя попыталась его прервать, но ее вдруг затрясло в истерике, маленькие кулачки бессмысленно заколотили по его твердой груди.

– Не надо, – Николай попытался дотянуться ладонью до ее макушки и погладить, – ничего уже не изменишь.

Настя отпрянула от его руки словно от змеи, нет… от склизкого подвижного клубка дождевых червей из утреннего сна – она вспомнила наконец, что именно ей снилось! Неужели сон был предостережением, которого она не сумела разгадать? Жестоким, въедливым предостережением от уже совершенных ошибок.

– Малыш, – Николай поймал длинными пальцами ее влажные дрожащие кулачки и с тоской посмотрел девушке в глаза, – ты умная девочка. Не мне тебе объяснять, что рано или поздно за все в жизни приходится платить.

Настя возмущенно вскинула брови и отняла свои руки. Она хотела выкрикнуть: «За что?! За свои чувства, за преданность?» Потом поняла, что и это тоже он имел в виду, а еще ее беззаботность, несамостоятельность, готовность, не задумываясь жить за чужой счет. Настя спрятала в ладонях лицо и разревелась. Ее трясло от тяжелых, изнутри разрывающих сердце слез и ледяного страха в груди.

– Я б-б-боюсь, боюсь тебя, – только и смогла выдавить она.

– Боишься?! – Глаза Николая стали бычьими, покраснели от злости. Он вскочил с кровати и начал расхаживать взад-вперед по комнате. Голос его задрожал от необъяснимой злобы. – Странно! Раньше была такая смелая – я же не вызывал у тебя никаких опасений. Ты толком не знала, чем я зарабатываю на жизнь, где живу, с кем, почему не хочу знакомиться с твоими родителями. Тебе было плевать, лишь бы я доводил тебя до самозабвения в постели и обеспечивал твою жизнь.

– Н-нет! Нет! – слова ее тонули в потоке слез.

– Да, Настенька, да! – Николай кричал. – Ты – милая славная девочка – оказалась жадной до секса и денег, как все остальные! Ты использовала меня – не без моей инициативы, конечно, – теперь мой черед.

– О чем ты? Я т-тебе верила, я любила! – Настя говорила с лихорадочным жаром – ее трясло, а по всему телу от сердца расползалась навязчивая боль. Из всех возможных чувств осталось только отчаяние. Она уже не могла понять не только того, что творится вокруг, но даже и того, что сама ощущает. Ее мутило от испуга, от ненависти, но ей по-прежнему была невыносима мысль о потере самого дорогого и желанного в жизни – ее Николая.

– Любила? Больше – нет?! – Он присел на край постели и посмотрел на девушку долгим пристальным взглядом. – Милая моя, еще и двух часов не прошло с тех пор, как ты обещала сделать для меня все, что угодно. И исключительно благодаря своей безумной любви. А теперь, когда мне понадобилось это самое «все», закатываешь истерики. Хочешь отставить?

– Н-нет, – Настя, обессиленная, уронила голову на грудь, съежилась, как побитый щенок. Ее слова глухо прорывались сквозь слезы: – Но так нельзя! Что ты вытворяешь?! Я хочу знать, что произошло!

– Успокойся, – он взял ее за руку и притянул к себе. Настя послушно, не соображая, что происходит, прижалась к нему, – просто пока ты не знаешь, во что мы с тобой с самого начала играем. Но ты обязательно поймешь, ты же умница.

От темных жестковатых волос Николая пахло свежей травой и ветром, к этим запахам примешивался слабый терпкий аромат каких-то незнакомых, чуть слышных духов. Он дотронулся губами до ее шеи, едва коснулся мочки уха и нежно поцеловал в лоб. Она опустила голову на его плечо и закрыла глаза. А потом почувствовала, как боль отступает. Может быть, дело действительно в сложной игре, которую он затеял, а ей временно отвел тяжелую, но нужную роль. Вдруг она, Настя, понадобилась Николаю как приманка, а Сергей вовсе не управляющий, а его партнер по бизнесу? Такой партнер, которого нужно убрать с дороги. С помощью Насти. Но попросил бы по-человечески, объяснил все как есть! Ради любви Николая, ради того, чтобы прожить с ним всю жизнь, она бы наверняка согласилась!

– А теперь ты будешь хорошей девочкой, ладно? – Николай погладил ее по шелковистым волосам. – Приди в себя, успокойся. Мне очень нужно, чтобы к вечеру ты хорошо выглядела и была полна сил. Обещаешь? Ради меня.

Все ее предположения в одну секунду подтвердились. Но почему было заранее все не рассказать? Зачем попрекать деньгами и устраивать скандал, если нужна ее помощь?! Да, наверняка аморальная, гадкая, но ради его карьеры и своего женского счастья Настя готова на все.

– Ах да, – продолжил Николай как ни в чем не бывало, – тут в шкафу замечательное вечернее платье. Все остальное в ванной комнате за этой дверью, о'кей?

Настя приподняла голову, заглянула в его глаза – в них были обычные, так хорошо ей знакомые тепло и нежность.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru