Дима Сокол
Я ухожу

Полная версия

История о разрушенных иллюзиях, опасной игре с идентичностью и о том, как иногда нужно услышать "я ухожу", чтобы наконец сказать "я остаюсь… собой".

Глава 1. Последнее утро

Я проснулась от нежного прикосновения губ к своему плечу. Марк целовал меня так, будто боялся разбудить, но в то же время не мог удержаться. Его дыхание было теплым и знакомым, пахнущим мятной зубной пастой и едва уловимым ароматом дорогого одеколона, который я подарила ему на прошлый день рождения.

– Спокойной ночи, – прошептал он, и я почувствовала, как его губы растягиваются в улыбке.

Это была наша традиция – говорить "спокойной ночи" по утрам. Когда-то, в первый год нашего брака, он объяснил, что для него каждое мое пробуждение – это маленькое чудо. "Ты заново появляешься в моем мире, и я хочу встречать тебя правильно", – говорил он тогда, прижимая мою ладонь к своей груди, чтобы я почувствовала, как учащенно бьется его сердце.

Я потянулась, наслаждаясь теплом нашего ложа, но глаза не открывала. Лениво провела рукой по простыне, нащупывая его место – еще теплое, но уже пустое.

– Кофе уже готов? – спросила я хриплым от сна голосом.

– Как всегда, – ответил он, и я услышала мягкий звон ложечки о фарфор. – С двумя ложками сахара и каплей сливок. Ты же не передумала?

Я улыбнулась, наконец открывая глаза. Он стоял у нашей старой кофемашины, купленной еще в первую годовщину свадьбы. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь полупрозрачные занавески, окутывали его золотистым сиянием, делая похожим на старую фотографию – такую же теплую и немного размытую по краям.

Но что-то было не так. Его движения были слишком точными, почти механическими. Взгляд, обычно такой теплый, когда он смотрел на меня, теперь казался расфокусированным, будто он смотрел не на меня, а сквозь меня.

– Ты сегодня какой-то… – начала я, но запнулась, не находя подходящего слова.

– Какой? – он повернулся, поднося ко мне мою любимую кружку – ту самую, с трещинкой на ручке, которую мы так и не выбросили, потому что она была "счастливой".

Я взяла кружку, наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Его рука была теплой, но почему-то чужой.

– Не знаю. Не такой, – наконец выдохнула я, делая глоток. Кофе был идеальным, как всегда. Но сегодня он казался мне горьким, хотя сахара было ровно две ложки, как я люблю.

Марк усмехнулся и одним движением допил свой кофе. На его губе осталась капелька, и мне вдруг дико захотелось стереть ее пальцем, как я делала это тысячу раз прежде. Но что-то остановило меня.

– Может, просто выспался, – сказал он, отворачиваясь, чтобы поставить кружку в раковину.

Я не знала тогда, что это наше последнее обычное утро. Что в кладовке уже стоит небольшой чемодан с аккуратно сложенными вещами. Что в его телефоне, лежащем сейчас в кармане джинсов, есть десятки сообщений от нее – той, чье имя я даже не знала.

Я не знала, что сегодня ночью, пока я спала, обняв его подушку, он лежал рядом и смотрел в потолок, обдумывая каждое слово, которое скажет мне сегодня. Что его рука, обычно так крепко обнимающая меня во сне, сегодня даже не потянулась в мою сторону.

Кофе в моей кружке остыл. Я допила его до дна, не понимая, почему сегодня он оставляет во рту такой горький привкус. Почему мое сердце сжимается от какой-то необъяснимой тревоги.

Как же я могла не почувствовать? Как могла не заметить, что в этот раз, целуя меня в плечо, он не улыбался? Что его "спокойной ночи" прозвучало не как начало нового дня, а как прощание?

Глава 2. Разбитые вазы

– Я ухожу.

Эти два слова врезались в сознание, как нож в мягкую ткань. Они повисли в воздухе между нами – острые, неожиданные, переворачивающие все с ног на голову.

Я замерла с чашкой в руках, ощущая, как лавандовый чай, который еще минуту назад казался таким уютным и теплым, теперь обжигает пальцы. Рука дрогнула, и янтарная капля упала на белоснежную скатерть, расплываясь некрасивым бурым пятном.

Как пятно на нашей с тобой истории.

– Ты… что? – голос сорвался, будто я пыталась говорить сквозь вату, набитую в горло.

Марк стоял у окна, спиной ко мне. Его силуэт, такой знакомый за все эти годы, вдруг показался чужим – острые лопатки, напряженные плечи, жесткая линия спины. Он медленно повернулся, и в его глазах я увидела не привычную теплоту, а… облегчение.

Как будто я была болезнью, от которой он наконец-то излечился.

– Я сказал всё, Лера. Ухожу.

– Почему? – прошептала я, хотя где-то в глубине души уже знала ответ. Знаю его взгляды, его жесты, его молчание – как не знать самого главного?

Он вздохнул, провел рукой по коротко стриженным волосам – этот жест всегда выдавал его нервозность.

– Потому что я задыхаюсь. Потому что эти стены… – он резко махнул рукой, очерчивая пространство нашей гостиной, – давят на меня. Потому что я больше не могу притворяться.

Я оглядела наш дом – уютный, пропитанный запахом кофе и старых книг, наполненный мелочами, которые мы собирали вместе, как свидетельства нашей любви. Ваза из Венеции, купленная под дождем, смешные фотографии в рамочках, его любимое кресло у камина, в котором он читал по вечерам…

– Притворяться? – голос мой дрогнул, в горле першило, будто я проглотила осколок. – Значит, все эти годы…

– Не надо драмы, – он резко перебил, и в его голосе впервые прозвучала раздражение. – Я не говорил, что был несчастлив. Но теперь всё иначе.

– Из-за нее?

Марк не ответил. Но его молчание было громче любого признания.

Я встала, и ноги вдруг стали ватными. Пришлось опереться о стол – тот самый, дубовый, с царапиной слева, где мы завтракали пятнадцать лет подряд.

– Кто она?

– Не важно.

– Для меня очень важно! – голос сорвался на крик, и я сама испугалась этой ярости, вырвавшейся наружу, как стихия.

Марк лишь покачал головой:

– Ты не узнаешь её. Да и зачем?

Он подошел к шкафу, достал небольшой чемодан – значит, собрался заранее – и бросил последнюю фразу через плечо: