Дина Зарубина
Служба мечты
Глава 1.
– Ты еще не сварила кашу младшим? – визгливый голос маменьки ввинтился в уши, несмотря на натянутое на голову одеяло.
Надо бежать из дома. Тупая, выматывающая работа меня попросту сжирает. Маменька плодилась с завидной регулярностью и вешала весь выводок на меня. Сама занималась только собой и мужчинами, пропадая целыми неделями.
Сейчас на мне пятеро. Есть от чего сойти с ума! Если Гвель, младше меня на два года, старается и помогает мне, то близняшки Ким и Брюн, пятилетний Тим и двухлетняя Дина обожают нашу мамочку и стараются сделать все назло. Я ее ненавижу. Я не могу учиться, постоянно пропускаю школу, близняшки рвут тетради, не дают читать, прячут учебники, портят одежду. Тим не спит ночами, бегает и визжит, а Дина ломает и пачкает все, до чего дотянется.
В школе я сплю на уроках с открытыми глазами, не понимаю материал. Впрочем, все учителя давно убедились в моей бестолковости. Маменька, как-то появившись, откровенно сказала, что я тупая и ленивая, и заставить меня учиться невозможно. Да дали бы мне возможность хотя бы выспаться!
Но никто не верит, что детьми занимаюсь я одна. Все уверены, что маменька – просто отличная любящая многодетная мать. Как можно ей не поверить? Особенно ей удается трюк, когда хрустальные слезинки повисают на длинных ресницах, она картинно их вытирает кончиком белоснежного платка и всхлипывает так томно и музыкально, что все кругом уверяются в ее глубоких страданиях.
Эльфы не плодовиты? Скажите это моей маменьке! Она смесок, и так же блудлива, как ее папаша, сделавший ребенка, видимо, кошке-оборотню. Мы все рождены от разных отцов, и если Ким и Брюн унаследовали эльфийские ушки и могут посещать эльфийскую школу, то мне так не повезло. По сравнению с маменькой я груба и неудачна. Ошибка молодости, как она говорит.
Она стройна, несмотря на многочисленные роды, изящна, большие голубые глаза сияют, пухлые губки улыбаются, приоткрывая жемчужные зубки… Добавьте узкий носик, тонкие пальцы, не знающие тяжелой работы, золотистые волосы, спадающие тяжелой волной до поясницы, и вы поймете желание любого самца в округе прикоснуться к этой красоте. Прикасаются не только руками, каждый любовник – единственный и неповторимый, а мне на руки падает очередной пищащий сверток.
Эльфы обожают детей? Они их обожают делать, но никак не растить, воспитывать, лечить или учить. И тем более невозможно представить мою маменьку рядом с корытом, полных вонючих мокнущих пеленок или у плиты. Пеленки воняют, а от печи жар, способный испортить ее нежную кожу!
Она просто паразит на моей шее, присосавшийся ко мне. Как мерзкие твари, по ошибке именуемые моими братьями и сестрами. Братская любовь – это умение ухватить кусок пирога первым. Близняшки нахватались в своей школе снобизма и презирают «круглоухих». Тим глуп и агрессивен, а Дина отлично чувствует, куда ветер дует в нашей семейке и не любит меня инстинктивно, подражая остальным. Как раньше говорили, прислуга «за все»? Вот это я и есть. И мне надоело.
Стирать, готовить и убирать можно и на чужих, получая при этом жалованье. Жду только окончания занятий в школе. Неграмотная прислуга никому не нужна, бесплатное начальное образование обязательно для всех в нашем королевстве. К тому же, в отличие от маменьки, я некрасива. Волосы жидкие и темные, глаза маленькие и карие, нос курносый, а рот слишком большой. «Как у жабы», – говорит Брюн и заливисто смеется. Посмотрим, как она будет смеяться, когда мамаша подарит ей нового братца или сестру. Судя по поплывшей талии маменьки, ждать осталось недолго.
Что же до моей внешности, так для ревнивых хозяек некрасивая служанка – дар богов. Помимо прочих достоинств у меня широкая кость, я тощая, мосластая, на удивление сильная, да и ростом удалась в папочку. То ли орка, то ли тролля, маменька не удосужилась уточнить. Как эльфийка могла связаться с орком или троллем – другой вопрос, не ко мне.
Маменька искала большую чистую любовь, а нас воспитывала бабушка Магда. Она умерла, когда мне стукнуло десять, и тогда мое детство кончилось. Растерянный Гвель, неуправляемые трехлетние близняшки оказались на моих руках. Мамаша похороны бабушки пропустила, потому что поехала к Лиловому морю с очередным любовником.
Из путешествия она привезла кучу грязной одежды и Тима. Его папаша-оборотень тщательно обнюхал младенца и заявил, что дитя, лишенное зверя, никогда не заинтересует его стаю. Больше связываться с маменькой он не стал, ему нужны были породистые дети. Скоро он женился. Маменька показательно рыдала целый день. А через неделю к нам стал захаживать здоровущий наг. Каждый раз, когда Дина кусается, я боюсь, что умру от яда, наги ядовиты с рождения. Но вроде бы она пошла в эльфийскую породу, если я до сих пор жива.
Я действовала абсолютно машинально, размешивая жидкую кашу, накрывая на стол, накладывая кашу в тарелки, не обращая внимания на орущих близнецов и Тима. Маменька тоже соизволила подняться к завтраку, хотя вернулась почти на рассвете. И даю руку на отсечение, она сейчас выглядела лучше, чем я! Немного бледной, но все равно прекрасной. Благородной дамой. Я же, с темными кругами под глазами, трясущимися руками, тусклым взглядом и бескровными губами, имела право только прислуживать. Хоть бы вкусненького чего принесла со своей вечеринки, мамаша! И нечего крутить носом над кашей, пирожных не будет! Каша хотя бы на молоке, уже хорошо.
– Тоди, что с тобой? – коснулся моей руки Гвель.
– Уродина! Глухомань! – запрыгали близняшки, изощряясь в остроумии.
Я моргнула, с трудом возвращаясь в реальность.
– Тоди, я дала соседу согласие, он уже выплатил аванс, – скривилась маменька. – Так что пойдешь к нему и будешь ходить, пока не понесешь.
Аванс? А на дрова хватит? Починку охлаждающего кухонного амулета? У Гвеля ботинки просят каши… что?
– Понесу? – тупо переспросила я, не веря ушам. О чем она говорит? У гера Тре́маса имеется супруга, пышнотелая лея Споли́тта, которая ведет его торговые дела железной рукой.
– Лея Сполитта бесплодна, а гер Тремас уже не молод, – закатила глаза маменька. – Ты здорова, родишь им ребенка. Что неясного?
Я открыла рот и снова закрыла. Кажется, говорить о том, что гер Тремас стар и безобразен, что от него воняет псиной, бесполезно.
– Сколько он заплатил? – спросила непослушными губами.
– Какая тебе разница? – фыркнула маменька. – Я уже потратила эти деньги. Ах, какой замечательный зеленый бархат привез в свою лавку гер Алледо́н! У меня будет к началу лета чудесное платье! Лея Самира вяжет мне шазю́бль1, равного которому ни у кого не будет!
– Неужели ребенок стоит всего одно платье? – не могла не спросить я.
– Не говори ерунды, конечно, хватило и на все остальное, новые туфельки, белье, палантин из горностая…
Палантин?! У нас всего мешок картошки остался, муки с полстакана, постного масла на донышке, чай кончился, сахара осталось не больше фунта…
– Маменька, почему вы сами не можете родить для гера Тремаса? У вас отлично получается! Я неопытна в этом деле!
Маменька отложила зеркало и неодобрительно посмотрела на меня.
– Не смей дерзить! Радуйся, что хотя бы гер Тремас обратил внимание! Что с тебя еще взять? Ни красоты, ни изящества, ни таланта, ни ума. Ты совершенно ничего от меня не взяла. Будто подкидыш, а не моя дочь.
Близняшки дружно захихикали. Ну да, они-то красавицы! И умницы! В маму! Я же только кричу и требую, ругаю детей, а мама красивая, как принцесса и никогда не ругается.
– Мое слово ты услышала. После уборки пойдешь к нему и будешь делать все, что он скажет!
Значит, получить свидетельство об окончании школы не удастся. Бежать придется сегодня. Спорить, браниться, призывать соседей или просить власти о помощи бесполезно. Я пробовала.
«Ваша матушка так заботится о вас, неужели так трудно ей помочь?» – скажет укоризненно полицейский, косясь взглядом в декольте маменьки. Соседи и без того уверены, что я лживая, ленивая девчонка, неблагодарная и черствая. Маменька постаралась донести до всех, кто желал слушать, о моей испорченности. Ну да, когда маменька ходит в кружевах, трудно поверить, что дома нет хлеба! Салат из одуванчиков, суп из молодой крапивы, котлеты из моркови. Маменька-то обычно дома не ест, да и ночует крайне редко, живет с нами, только когда ее бросает очередной любовник или перед родами, боится показаться на людях безобразно располневшей.
Соседи сочувствовали и даже предлагали свои услуги по воспитанию, ведь сама лея Коре́лия слишком нежна и возвышенна, чтоб наказывать дочернее непослушание. Ее изящные пальцы не удержат ремень или розгу. А я очень нуждалась в этом, по мнению соседей. «Как вам не повезло со старшей дочерью, – закатит глаза лея Стелла. – Мало того, что дурнушка, так еще и грубиянка! Я бы отдала ее в монастырь, лея Корелия!»
В монастыре хоть еда и скудная, но регулярная. И есть личное время. И собственная келья с дверью. В самом деле, почему меня маменька меня туда не отдала? Кому охота терять бесплатную няньку, уборщицу, прачку и кухарку?
– Тоди? – брат встревоженно посмотрел на меня.
– Все в порядке. Не волнуйся, братик, – я начала убирать со стола после завтрака. Гвель тут же присоединился.
– Тебе надо бежать, – шепнул он. – Я соберу сумку и вынесу ее к забору.
Я кивнула. Собственно, собирать было особо нечего, мое единственное повседневное платье было сейчас на мне, как и туфли, и застиранное белье. В праздники платье становилось праздничным, благодаря белому воротничку, связанному крючком. Те платья, из которых я выросла, давно были перешиты на близняшек. В эльфийскую школу не пойдешь абы как. Это в моей бесплатной школе никто не смотрел, кто как одет, в ней училась окрестная беднота. Заштопанными локтями и коленками никого не удивишь. Расческу, зеркальце, ленты, кусочек мыла Гвель догадается и сам положить, он сообразительный.
– Я отведу девочек в школу, а ты… – маменька сморщила нос, не зная, какое из дел поручить мне первым. – Вымой посуду, приготовь обед, смени мне постель, выстирай девочкам и Тиму одежду! Гвель пусть сходит на рынок!
В школе соседка по парте давала мне прочитать сказку о бедной девушке, вынужденной обслуживать мачеху и двух сестер. Да она счастливица, у нее не было на шее оравы детей! После всех дел сосед дождется меня, в лучшем случае, к вечеру.
– А лея Сполитта в курсе вашего договора? – спросила на всякий случай.
Ответом мне послужило презрительное фырканье. Брюн показала мне язык, а Ким скопировала фырканье мамочки. Тим азартно вопил на заднем дворе, ему вторила Дина. Истошно орал соседский кот. Кот пусть спасает себя сам, у него когти есть и зубы.
Я подняла скатерть за углы и свалила грязную посуду в ванну. Туда же полетело постельное белье с маменькиной кровати. Шелковое, вышитое! Ему очень пойдут засохшие куски каши. Затем я свернула в компактный тюк одеяло и свою подушку – пригодится. Тюк сложила в большую корзину, с которой ходила за овощами. На рынок Гвелю маменька оставила сущую мелочь. У меня припрятано три серебрушки, чтоб не остаться без хлеба, если маменька вдруг отчалит на несколько дней. На дилижанс до ближайшего города Негара́м хватит. А на поезд уже нет. Придется трястись в три раза дольше.
Как всегда по утрам, вышла с корзиной, поздоровалась с соседками. Они хмуро кивнули в ответ, не переставая промывать кости сыну одной из них. Завернула за угол. Оглянулась и коротко свистнула. Гвель мне кинул сумку. Что-то слишком объемная.
– Положил теплую куртку, на всякий случай, и весь хлеб с сыром, – в щелку между неровно пригнанными досками я видела его необычно серьезные глаза.
Обязательно заберу его, когда устроюсь в городе. До остальных детей мне нет дела. Пусть ими занимается маменька.
– Спасибо, ты замечательный. Побегу, пока никто не обратил внимания.
Гвель кивнул и исчез.
Меня ждало десятичасовое путешествие в душной коробке дилижанса.
Глава 2.
Выгляжу я, как обыкновенная девушка, ищущая лучшей доли в городе. Таких приезжает десятки каждый день, на меня никто не должен обратить внимания. Была бы красотка, другое дело, таких высматривают и уговаривают на «непыльную высокооплачиваемую работу» сутенеры. А такие, как я, только в служанки и годятся.
Ночевала я на станции дилижансов, на скамейке в углу. На самую дешевую комнату мне не хватило. Пригодились одеяло и подушка, и выспалась я ничуть не хуже, чем дома. Пригладила волосы, съела кусок хлеба с сыром. Умыться и попить смогла попозже, из уличного фонтанчика. В открывшейся кассе купила карту и пошла туда, где было больше отмечено значков постоялых дворов.
Я уже позабыла, какое это счастье – просто идти по городу. Одной! Без визжащего Тима, без виснущей на шее Дины, без шкодливых и пакостных близнецов! Не надо искать кустики, чтоб дети могли пописать. Не надо искать воду, чтоб они напились, не надо оттаскивать никого за руку от витрины кондитерской, не надо поднимать валяющегося на земле Тима, требующего немедленно купить ему игрушку. Так что корзина меня ничуть не напрягала. Ее общество меня устраивало, ей же не надо писать, пить или покупать игрушки. И грязью в лоб она не залепит, и подножку не подставит.
Я счастливо щурилась на солнце и ожидания у меня были самые радужные.
Уж устроиться служанкой в таверну – самое плевое дело, как мне казалось. Ошиблась.
Те таверны, которые мне нравились, в прислуге не нуждались. А те, в которые меня соглашались взять, скорее напоминали притоны. А еще оказалось, что просто так наниматься нельзя, все, кому нужны работники, дают вакансии в бюро трудоустройства, их много по городу. И нужно встать на учет, заплатить взнос, тогда мне что-то подыщут. Я расстроилась, на такие расходы я не рассчитывала.
Веснушчатая служанка одной из таверн меня утешила и сказала, что мне придется отдать пятую часть первого жалованья. Мы еще немножко поболтали, девушка сама приехала всего три месяца назад и была очень довольна местом и жалованьем, а клиенты еще дают чаевые. У девицы были большие голубые глаза, полная аппетитная фигура с пышным бюстом и круглой попой. Не сомневаюсь, ей чаевые дают охотно. А честные девушки, как известно, стоят дороже.
– Да что вы, лея! Вакансий нет! – уже в пятом бюро трудоустройства мне отказывали. Ну, разве я виновата, что мое лицо людям не нравится? Разве в служанке лицо – главное? На руки надо смотреть! А они у меня подходящие: красные, с загрубевшей кожей, с мозолями от овощечистки и ожогами от плиты.
Я вышла из бюро и села прямо на ступеньку. Устала. Платье пропотело подмышками, на висках и верхней губе выступил пот. Надушенного платочка у меня не нашлось (странно, да?), поэтому утерлась рукавом.
– Дура деревенская! – сплюнул на мостовую типичный оборванец. Чуть помладше моего Гвеля. Полуоборотень, кошачьи глаза наглые, хитрые, сразу видно, палец в рот не клади, оттяпает по локоть.
– Почему дура? – все же решила уточнить.
– В этом районе ничего не найдешь!
А что не так с районом? Красивые дома, двух- и трехэтажные, нарядные, окрашенные в яркие цвета, разных оттенков розового, желтого, голубого. Улица оставляла очень приятное впечатление.
– Деревня, – снисходительно фыркнул паренек.
– Если по делу, то говори, а мне с тобой лясы точить некогда, – я подхватила свою корзину. – Мне еще ночлег искать, если с работой не повезет.
– Тут приличные люди живут, состоятельные. У них прислуга образованная, с рекомендациями, даже с даром есть. Кто тебя, замарашку, с улицы в дом возьмет?
– Кому надо, тот и возьмет, – не согласилась я.
Уголь носить, печи разжигать, золу выгребать, овощи чистить, птицу рубить и щипать – работа не для чистеньких горничных в кружевных наколках. Кухонная работа по большей части грязная. Я даже птичницей или скотницей работать согласна, любая корова спокойнее и добрее выводка орущих детей. И благодарнее!
– Хочешь, отведу тебя к булочнице? У нее двое малышей, и она на сносях сейчас, ей нянька точно нужна, муж-то у печи весь день. С тебя монета!
– Да ни за что! – с негодованием воскликнула я.
Стоило уезжать из дома, чтоб снова возиться с кучей малышни? Я четверых вынянчила, хватит с меня! Я готова работать от зари до ночи, шить, стирать, убирать, готовить, но хочу по ночам спать! Разве это много? Своих детей не хочу и чужие мне без надобности! На любую работу согласная, только не к детям! Сыта по горло!
– Ну и дура, – обронил мальчишка и побрел прочь, засунув руки глубоко в карманы. Сам себе агентство по найму.
Я посмотрела карту. Налево река и мост, вдоль реки набережная и красивый бульвар. Только мне не до прогулок. Да и распугивать народ своим видом не хочется, вон какие там нарядные дамы и кавалеры катаются в блестящих открытых колясках. Красивые девушки в ярких платьях щебечут и тоненько смеются, стреляя глазками в проходящих мужчин.
Маменька тоже так умеет, завлекательно и мелодично смеяться, будто звенит хрустальный колокольчик, при этом она томно поднимает голову, давая возможность полюбоваться ее лебединой шеей. Меня передернуло от воспоминаний.
Пойду-ка подальше, еще полицейский даст тумака, чтоб вид не портила.
Направо высилась громада храма. О, кажется, это то, что надо! На три ночи можно попроситься в странноприимный дом при любом храме, по крайней мере, будет крыша над головой и хоть какая-то еда. Таковы незыблемые правила храма для паломников, но кто знает, куда я иду и зачем? Может, как раз по святым местам? Место, где меня приютят и накормят, несомненно, святое! Правда, молиться и кланяться придется, но это лучше, чем стирать пеленки в холодной воде.
Я медленно побрела к храму.
Слаженный шаг подкованных сапог заставил меня пугливо обернуться и отойти подальше. Солдатам лучше не попадаться. От этого бывает урон девичьей чести и приплод. Однако это были не мужчины в серых мундирах стражников, которых я видела дома.
Это шли, печатая шаг, девушки! Высокие, отлично сложенные, в синих куртках с кожаными нагрудниками, пристегнутыми на блестящие пуговицы, в черных брюках с зеленым кантом, красиво облегающих стройные бедра, в сапогах, отражающих солнце. С короткими мечами и кинжалами у пояса, в необычных шапочках с узкими, поднятыми вверх полями и вытянутым вперед козырьком.
Нет, у нас тоже можно было увидеть девушек в брюках, нечасто, правда, им вслед смотрели неодобрительно. Маменька бы в обморок упала, увидев меня в брюках. Непотребство же! Все, что должно быть скрыто от похотливых взоров, выставлено наружу! Наемницы, бродячие магички, предсказывающие судьбу, непотребные женщины – словом, сброд. Даже крестьянки, которым было бы гораздо сподручнее на поле в брюках, и то стеснялись работать в штанах.
Но эти девушки производили впечатление настоящего военного отряда. Разве женщин берут в армию? Разинув рот, я смотрела им вслед. Какие красивые, сильные, какие уверенные в себе, как смело они смотрят! Я ощутила острую зависть и вздохнула.
– Записывайтесь в Зеленый легион! – гаркнули у меня над ухом, я отшатнулась и наступила на ногу пожилому господину. Господин охнул и обругал меня, я пристыженно извинилась. Что, в самом деле, как деревенщина какая, совсем по сторонам не смотрю?
– Записывайтесь в Зеленый легион! – закричали впереди.
Кричала девушка в такой же форме, на боку у нее была сумка, из которой она доставала листовки и раздавала встречным. – Караульная башня, в три часа дня! Отбор в Зеленый легион!
Я дотронулась до локтя какого-то мужчины и робко спросила:
– А что за легион такой?
– Старшая принцесса играет в солдатиков, – плюнул мужчина. – Разве воевать бабское дело? Легион, скажут тоже! Кучка дур ненормальных!
Я подхватила корзину, изрядно уже отбившую мне бедро, догнала девушку и протянула руку за листовкой, опасаясь, что меня поднимут на смех или прогонят. Тут же ее получила и остановилась, поставив корзину возле ног. Я просто так, из любопытства прочитаю.
О-о-о! Я чуть не застонала, увидев сумму жалованья. Трактирная подавальщица столько не получает! По нашим местам сумма просто огромная! Полное обеспечение. Обучение полгода. Зачисление в легион по результатам экзаменов. Сердце замерло в радостном предвкушении. Вот мой шанс! Главное, меня полгода будут кормить, а жалованье я буду копить, и мне хватит потом снять жилье, чтоб было куда перетащить Гвеля. Всерьез на зачисление надеяться глупо, тут таких, как я, нищих девчонок хоть пучками вяжи, по дешевке продавай. Поди, есть из кого выбрать, чтоб строй не попортить неказистой мордашкой.
Я посмотрела на оборот, там была нарисована девушка в форме, с блестящим мечом. Условие приема: начальное образование… ладно, разберемся, возраст – до двадцати пяти лет, прохожу, физическое здоровье – имеется, дар не ниже сорока пунктов. Сердце у меня упало. Не примут.
Дар у ребенка был величайшей мечтой всех мамаш в округе. Каждый год приезжали маги из столицы, проверяли поголовно всех детей, достигших десяти лет, отбирали на учебу. Столица, обучение у лучших магов, отличные перспективы, честь для семьи, из которой вышел одаренный. Девушки не засидятся в девках, даже если показали крохотный потенциал и их оставили дома, ввиду нецелесообразности обучения. Кровь же! Двадцать магелей – нижняя граница, меньше необучаемые, но у них есть шанс родить мага.
Но у меня и столько нет. Наверное. Я ни разу не попала на отбор.
Сначала была мала, бабушка не успела меня проверить, а мамаша фыркнула и сказала «нечего время зря терять». Я хотела сама сбегать, но заболели близнецы, на следующий год надо было собрать в школу Гвеля и мы не вылезали из леса, собирая лианы золотого вервия. Гвель безошибочно вынюхивал его по запаху (для меня он ничем особенным не пах), зато аптекарь платил чистым серебром за каждый хлыстик толщиной с полмизинца. Заросли в ближайшей округе мы извели начисто, но комиссию пропустили. Маменька, видя деньги, даже согласилась присмотреть за мелкими. Правда, и львиную долю денег забрала себе, якобы «на хозяйство», но мы были ученые, часть выручки спрятали, как всегда. В доме, где есть дети, всегда есть неожиданные расходы, а маменька то в загуле, то в отъезде, то страдает от потери очередного любовника.
В тринадцать у меня начались месячные, такие болезненные, что я упала в обморок, схватившись за живот, ни о каких проверках и речи не шло. Сутки я просто не могла с постели встать. Следующей весной маменька была на сносях, так капризна и привередлива, что не давала ни минутки отлучиться всю отборочную неделю, потом она рожала Дину, потом я нянчилась с ней, пока маменька заново устраивала личную жизнь.
В общем, меня никто не проверял.
Но если бы дар был, это было бы заметно!
Я видела в школе, как манифестировал дар у Мелиссы: к ней прибежал ее любимый пес, умерший несколькими днями раньше. Все визжали и шарахались от умертвия, пришлось вызывать святого брата из храма для изгнания. Мелиссу тотчас отправили в столицу, первосвященник лично поехал сопровождать девочку в Главный храм. На мой взгляд, совершенно бесполезный дар.
У То́рмода росло все, что он не воткнет в землю, будь это даже сухая палка. Я бы не отказалась от такого дара, к тому же у нас мать-эльфийка, у них в крови работа с растениями. Не повезло. Мы с Гвелем копались на наших грядках за домом, но особенными успехами похвастаться не могли. Мать Тормода продавала на рынке розы величиной с кочан капусты, там ее и прихватил проверяющий комиссии. Ух, как она рыдала, сетовала на свою жадность, кормильца увезли! Никто ее не утешал, всем бы такое горе!
Цинтия, школьная врагиня, как-то подожгла мне платье, пуская огненные искры.
Нет, я бы точно заметила, если бы у меня проявился дар. Если бы отец был троллем, могла бы работать с камнями, искать руду, занятие уважаемое, денежное, но камни были ко мне глухи и не отзывались.
Вот у Гвеля был изумительный нюх, братик говорил, смеясь, что ветер ему все рассказывает. Но на отбор он сам не пошел, потому что жутко стеснялся поношенной одежды, из которой давно вырос, и прыщей. Прыщи – дело преходящее, лично я считала братика очень красивым. Но он упрям, как сто ослов, вбил себе в голову, что обязан быть, как я. Я не ходила, и он не станет унижаться перед приезжей комиссией.
А Ким и Брюн, вернее, Энкима́ль и Брюнуэ́ль, маменька как раз сегодня на отбор с утра и потащила, уверенная, что уж эльфийским даром они непременно обладают! Не чета нам, бездарям.
Я развернула карту. Где тут Караульная башня? Ага, как раз между Средним городом и кварталом ремесленников. За час-полтора дойду. Прищурилась на солнце. Солнце пекло нещадно, да и живот намекал, что полдень давно миновал, пора бы подкрепиться.
Я опустила взгляд вниз и ахнула: корзины не было! Более того, моя холщовая сумка была сбоку разрезана и болталась пустой тряпочкой.
