Свадебный сюжет – Джеффри Евгенидис

Я дочитал эту книгу на обеденном перерыве, в парке, где коммунальные работники бодро косили траву и одуряюще пахло сеном. Боги shuffl'а послали мне максимально страдательных песен, и если бы не сигарета, то можно было бы и трогательно прослезиться. Ведь в это время где-то далеко в США, на последнее странице книги и где-то в моей голове трое людей ставили точки в длинном сложноподчиненном предложении текста своей жизни.Весной трава молодо и дерзко зеленеет под пока еще щадящим солнцем. О чем мы думаем в свои ранние двадцать, на излете университетской жизни, в последний раз надевая мантии и бонеты? Голова полнится мыслей и мечтаний, подкрепленных сочными, свежими еще знаниями и легким привкусом юношеского максимализма. Начитавшись постмодерных философов, тщишься построить себя и свое будущее так, чтобы яд современного общества не вытравил из него дух подлинности. Обладая живым умом, стремишься совершать великие открытия, переворачивая представления о реальности. Со сверкающими глазами стремишься открывать все новые грани духа, путешествуя по миру. Глядя на пример родителей, убеждаешь себя, что у тебя-то точно будет все по-другому, гораздо лучше.Но под жарким солнцем изумруд травы быстро приобретает оттенки жухлого сена. Проходят годы, не так много, едва ли больше десятка. Романтика молодости сдувается пережитой болью и цинизмом будней. Прекрасная на страницах философия в жизни оборачивается бессмысленным цереброкоитусом и бесполезной игрушкой, которую привык считать важным инструментом. Мечты о науке скатываются в вечно недописанную диссертацию и зажеванные безвкусные банальности. В путешествиях тела и духа вместо нахождения себя теряешься еще больше. Да и понимаешь, что до успеха отношений своих родителей еще ой как далеко. И порою становится очень грустно.Матримониальный сюжет, собственно, оригинальное название книги, здесь едва ли уникален. Извечный треугольник, в котором у нее чувства к обоим – но все равно приходится делать выбор. Вторая точка – мистицизм и интеллект, направленный наружу, жаждущий познания и открытий, вечно удивляющийся – и эмоционально уступающий. Третья – еще более мощный разум, затягиваемый вовнутрь и постепенно превращающийся в черную дыру, пожирающую саму себя. Депрессивный психоз – не шутка, знаете ли. Понятное дело, героиню тянет спасать обоих: первого – от пронизывающего ветра одиночества, что гонит по жизни как перекати-поле. Второго – от самого себя и от сосущей пропасти внутри. Однако же, как замечает кто-то, стремясь спасть кого-то, мы всегда пытаемся спасти самого себя.И тогда отношения, построенные на попытке спасения и противостояния, возможно, неизбежному, словно сами сражаются депрессией. И как мозг убеждает себя, что тело умирает, так и эмоции начинают распадаться на маленькие атомы чувств, излучая болезненную радиацию. Полураспад может длиться долго – пока кто-то в итоге не найдет в себе силы разорвать связь, пусть и делая себе хуже. И – парадоксально – освобождение может спешно пролистнуть несколько страниц жизни, и внезапно очаровать запахом свеженапечатанного текста, отчасти вернув тебя в солнечный день выпуска и подарив ощущение нового старта.И, возможно, впереди порою еще будет неудержимо весело и по-молодому счастливо. А порою – очень грустно.

Для начала: этот роман больше всего подходит именно американскому читателю. Слишком много отсылок, сравнений, шуток на тему тех самых нестабильных восьмидесятых. Дело не только в упоминании исторически важных личностей, но и образ жизни, присущий тому времени. Каждое замечание казалось важным, но мне мало о чём говорило.Изучая предварительно аннотацию можно подумать, что здесь история пойдёт о трёх закадычных друзьях и любовном треугольнике. Только на деле всё несколько иначе. Путешествия, поиск себя и много маниакальной депрессии. Вот, что вас ждёт.Сегодня, уже давно закончив школу, я понимаю, насколько правильным решением для многих выпускников может оказаться «академический» годовой отпуск перед поступлением в ВУЗ. В США такое часто практикуется, учитывая, что окончание школьного обучения приходится на 18-19 лет. Согласитесь, в 16 лет очень трудно понять, куда тебя тянет и чего хочется от жизни. Прекрасное время для путешествия, познания такого разного мира вокруг и собственного я.Сквозь страницы, естественно, проходит любовная линия. Слегка юная, наивная, но уже порядком сложная. Сложить личное впечатление несложно: можно питать отвращение к Леонарду, сочувствие к Митчеллу и неприязнь к Мадлен. Но проще – не значит верно. Этот роман способствует пониманию проблемы изнутри, помогает определить уровень жертвенности ради любви, дружбы и грядущего будущего.Очень понравились главы о течении болезни Леонарда. Часто одёргивала себя – «я не в праве его ненавидеть». Душевные болезни – крайне неясная норма с неустойчивой моралью. К такому не будешь готов.Книга будет кидать вас «из угла в угол», чтобы в итоге сложиться в цельную картину. Не всем понравится, кому-то станет скучно, кто-то бросит на середине. А дочитавшие – пересмотрят своё первое впечатление о каждом герое.Несмотря на название, ничего матримониального я не увидела. В той степени, чтобы отдавать термину имя книги. Важно другое: теперь я знаю, что такое «матримониальный»....

В оригинале книга называется «Брачный сюжет», и этот двигатель абсолютного большинства западных романов присутствует во всех трёх фабульных линиях. Красотка Мадлен в поединке с чудовищем постструктурализма очень чётко понимает, что занимается филологией только в ожидании брачного сюжета. Интелелектуал-заложник собственного интеллекта Митчелл в духовных поисках не забывает о брачном сюжете, верней, брачный сюжет не забывает о нём. Леонард…

Ах, да. Леонард.

Переводчице выговор. Как вы вообще представляете маниакальную депрессию? Хотя встречался и вариант похлеще – депрессивный маньяк. Нет, тут уж либо-либо. Маниакально-депрессивный психоз или, как сейчас принято – биполярное расстройство тем и отличается, что нельзя быть на двух полюсах одновременно.

А начинается с гениально описанного Высоцким состояния «Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята». То есть действительно всё не так. Не так встаёшь, не так идёшь, не так лежишь. Ручку на стол не так кладёшь. Если не кладёшь, то тоже не так. И постепенно вокруг тебя встают нерушимые стены. Тоска. Та самая тоска тоскучая, сухота сухотучая, о которой русские заговоры: На поганом море доска, а на той доске сидит тоска, без рук, без ног, без глаз, а сама плачет, тоскует и горюет по ясных очах и по белому свету. А коль тошно и горько той тоске на той доске, столь бы было тошно и горько рабу Божию, тосковал бы да горевал, сохнул да плакал, не мог бы ни пить, ни есть, ни с кем слова говорить. Медленно, томительно карабкаться из каменной ямы, из чёрного логова, обрываться, падать, разбиваясь, снова лезть, аж кровь сочится из-под ногтей, снова падать… Пока не придёт огненная волна и не вынесет наверх. На те зияющие высоты, где человеческие лёгкие не дышат.

И зажгись в нем, в рабе Божием, ретивое сердце, горячая кровь, хоть и плоть и мочь, юность и ярость и все седмьдесять жил и седмьдесять составов…

Не всякий больной в «высокой» фазе – маньяк, но всякий, кто более-менее сохранен, подозревает о такой возможности. Если депрессивная фаза опасна тем, что вселяет предельное отвращение к происходящему, то опасность фазы маниакальной – в том, что происходящее нравится. И экзальтация не кажется нелепой, и возбуждение – искусственным, и желания – кощунственными. Расторможение, когда тебе прекрасно, но ничего от тебя не зависит, несёт тебя лиса за тёмные леса, а куда занесёт – вряд ли сама знает. В сцене с девочкой-подростком в лавке Евгенидес так передал этот взлёт, эту неестественную приподнятость, что хочется плакать. Непоправимое могло свершиться в любую секунду, а Леонард-то блаженствовал, в нём горело сердце, кипела кровь.

Горе на пустом месте – это цветочки. Ягодки – счастье на пустом месте.

Потому что от счастья не побежишь лечиться.

И если болезнь предполагает определённые награды, то лечение можно сравнить с химиотерапией при раке. Чтобы победить патологию, угнетается весь организм, и надеяться можно лишь на то, что последний окажется сильнее. К чему приведут эти упования в случае Леонарда?

Тоска, тоска.

Ты йди, тоска, во тёмные леса.

Там твои мяста.

Там твои мяста.