Джек Лондон
Сердца трех
«Боже милосердный!» – «Святая дева, спаси нас!» – «Да ведь это призрак старика Моргана!» – донеслись до него их крики.
Френсис очнулся в крытой травою хижине в самом центре Тельца. Первое, что он увидел, придя в сознание, был портрет сэра Генри Моргана, глядевший на него со стены. А затем он увидел точную копию сэра Генри, только совсем молодого, из живой плоти и крови, – и этот сэр Генри поднес к его губам флягу с бренди и велел сделать глоток. Как только Френсис глотнул из фляги, силы сразу вернулись к нему, и он вскочил на ноги; движимые одним и тем же побуждением, молодые люди пристально посмотрели друг на друга, потом на портрет и, чокнувшись флягами, выпили за предка и друг за друга.
– Вы сказали мне, что вы – Морган, – произнес незнакомец. – Я тоже Морган. Этот человек на стене дал начало моему роду. А ваш род откуда берет начало?
– От него же, – ответил Френсис. – Меня зовут Френсис. А вас как?
– Генри – так же, как нашего предка. Мы с вами, должно быть, дальняя родня – четвероюродные братья или что-то в этом роде. Я тут ищу сокровища, которые в свое время награбил этот хитрый старый скупердяй валлиец.
– Я тоже, – сказал Френсис и протянул ему руку. – Только к черту всякий дележ!
– Это в тебе говорит кровь Морганов, – одобрительно усмехнулся Генри. – Дескать, пусть достанется все тому, кто первый найдет. Я перекопал почти весь остров за эти полгода, и все, что нашел, – вот это тряпье. Я, конечно, постараюсь найти клад раньше тебя, но как только понадоблюсь тебе и ты меня позовешь, стану с тобой спина к спине у мачты.
– Это замечательная песня, – сказал Френсис, – я бы хотел ее выучить. Ну-ка, повтори еще раз ту строфу.
И, звякнув флягами, они запели:
Мы – спина к спине – у мачты,
Против тысячи вдвоем!
Глава третья
Однако сильнейшая головная боль заставила Френсиса прекратить пение, и он с радостью позволил Генри уложить его в повешенный в тени гамак. Тем временем сам Генри отправился на «Анджелику» – передать капитану приказание своего гостя стоять на якоре и ни под каким видом не пускать матросов на берег Тельца. Лишь поздно утром на следующий день, проспав тяжелым сном немало часов кряду, Френсис, наконец, поднялся и заявил, что голова у него снова ясная.
– Я знаю, как это бывает: сам однажды свалился с лошади, – сочувственно заметил его странный родственник, наливая ему большую кружку ароматного черного кофе. – Выпей-ка вот это, сразу станешь другим человеком. Не могу предложить тебе ничего особенного на завтрак, кроме солонины, сухарей да яичницы из черепашьих яиц. Яйца свежие, за это могу поручиться: я вырыл их сегодня утром, пока ты спал.
– Этот кофе уже сам по себе целый завтрак, – тоном знатока отозвался Френсис, разглядывая своего нового родича и время от времени переводя взгляд с него на портрет.
– Ты ведь тоже точная его копия; и схожи вы не только внешне, – рассмеялся Генри, поймав взгляд Френсиса. – Когда ты отказался вчера делить клад, ты рассуждал так, как рассуждал бы старик сэр Генри, будь он жив. У него была врожденная антипатия к дележу, он не делился даже с собственной командой. Отсюда все его беды. И уж, конечно, он не поделился бы ни одним пенни со своими потомками. А вот я совсем другой. Я не только готов отдать тебе половину Тельца, но и свою половину в придачу, вместе со всей движимостью и недвижимостью: бери себе и хижину, и прелестную обстановку, и фамильные ценности – все, даже черепашьи яйца, какие остались. Когда же вам угодно будет вступить во владение всем этим?
– Как это понять?.. – спросил Френсис.
– А вот так. Здесь ничего нет. Я, можно сказать, перекопал весь остров, и единственное, что я нашел, – это сундук, набитый тряпьем.
– Но это должно было вдохновить тебя на дальнейшие поиски!
– Еще бы! Я уж думал, что клад у меня в кармане. Во всяком случае этот сундук указывал, что я на правильном пути.
– А почему бы нам не попытать счастья на острове Быка? – спросил Френсис.
– Вот об этом я как раз и подумываю, хотя у меня есть основания предполагать, что сокровище зарыто где-то на материке. Ведь в старину люди имели обыкновение указывать долготу и широту с отступлением на несколько градусов.
– Да, если на карте помечено десять градусов северной широты и девяносто восточной долготы, это вполне может означать двенадцать градусов северной широты и девяносто два восточной долготы, – подтвердил Френсис. – А может означать и восемь градусов северной широты и восемьдесят восемь восточной долготы. Пираты держали поправку в уме, и если умирали внезапно, что, как видно, было их обыкновением, то секрет умирал вместе с ними.
– Я уже почти решил перебраться на остров Быка и всех этих охотников на черепах выставить оттуда на материк, – продолжал Генри. – А потом мне вдруг начало казаться, что, пожалуй, лучше начать с материка. У тебя ведь тоже, наверно, есть свои ключи для поисков клада?
– Конечно, – кивнул Френсис. – Но знаешь, мне хотелось бы взять обратно свои слова по поводу дележа.
– Валяй, бери, – подзадорил его Генри.
– Ну, так беру!
И, скрепляя свой договор, они крепко пожали друг другу руки.
– «Морган и Морган» – компания только из двух человек, – рассмеялся Френсис.
– Актив: все Карибское море, испанские колонии на материке, большая часть Центральной Америки, сундук, набитый никуда не годным старьем, и множество ям, вырытых в земле, – подхватывая шутку, в тон ему продолжал Генри. – Пассив: змеиные укусы, грабители-индейцы, малярия, желтая лихорадка…
– И красивые девушки, которые сначала целуют совершенно незнакомого человека, а потом тычут ему в живот блестящим серебряным револьвером, – вставил Френсис. – Я сейчас расскажу тебе одну занятную историю. Позавчера я отправился на шлюпке к материку. Не успел я высадиться на берег, как ко мне подскочила красивейшая в мире девушка и потащила за собой в джунгли. Я решил, что она либо собирается съесть меня, либо женить на себе. Но что из двух – понять не мог. И вот, прежде чем я успел это выяснить, как ты думаешь, что сделала эта прелестная особа? Сказала что-то весьма неблаговидное о моих усах и, пригрозив револьвером, погнала обратно к лодке. А там заявила, чтобы я немедленно уезжал и никогда больше не возвращался или что-то в этом роде.
– Где же это случилось? – спросил Генри, весь превратившись в слух.
Но Френсис, увлеченный воспоминаниями о своем злополучном приключении, не заметил повышенного интереса собеседника.
– Да вон там, на противоположной стороне лагуны Чирикви, – ответил он. – Я узнал потом, что это родовое имение семейства Солано. Ну и люди же – настоящий порох! Но я еще не все тебе рассказал. Слушай. Сначала, значит, эта особа потащила меня в заросли и оскорбительно отозвалась о моих усах, потом, угрожая револьвером, погнала меня назад к лодке. А под конец пожелала узнать, почему я ее не поцеловал. Нет, слыхал ты что-нибудь подобное?
– И ты поцеловал ее? – спросил Генри, и рука его непроизвольно сжалась в кулак.
– А что еще оставалось делать несчастному чужеземцу, очутившемуся в чужой стране? Девчонка была прехорошенькая!..
В следующую секунду Френсис был уже на ногах и, прикрыв рукою челюсть, едва успел отразить удар могучего кулака Генри.
– Я… я… извини, пожалуйста, – пробормотал Генри, тяжело опускаясь на старинный морской сундучок. – Я идиот – знаю, но пусть меня повесят, не могу я вынести…
– Ну вот, опять, – с упреком перебил его Френсис. – Нет, ты такой же сумасшедший, как и все в этой сумасшедшей стране. То ты перевязываешь мне рану на голове, а то готов снести эту самую голову с плеч. Ведешь себя не лучше той девчонки, которая сначала расцеловала меня, а потом стала тыкать револьвером в брюхо.
– Правильно! Ругай меня, я заслужил это, – уныло произнес Генри и тут же, помимо воли, снова вспылил: – Да черт бы тебя побрал, ведь это была Леонсия!
– Ну и что же, что Леонсия? Или Мерседес? Или Долорес? Неужели, если парень поцеловал хорошенькую девчонку, – да еще под дулом револьвера, – это дает право какому-то проходимцу в грязных парусиновых штанах, живущему на куче мусора, именуемой островом, снести ему голову с плеч?
– А если хорошенькая девчонка помолвлена с проходимцем в грязных парусиновых штанах?..
– Не может быть!.. – возбужденно прервал его Френсис.
– Да, и этому оборванцу, – продолжал Генри, – не очень-то приятно слышать, что его невеста целовалась с проходимцем, которого она никогда не видела, до того как он высадился со шхуны какого-то сомнительного ямайского негра.
– Значит, она приняла меня за тебя, – задумчиво произнес Френсис, начиная понимать, как все произошло. – Я не виню тебя за то, что ты вспылил; хотя, должен сказать, характер у тебя прескверный. Вчера ты, например, собирался отрезать мне уши, не так ли?
– Ну и у тебя характер ничуть не лучше, мой милый Френсис. Как ты настаивал, чтоб я отрезал тебе уши, когда я положил тебя на обе лопатки, ха-ха!
И оба весело расхохотались.
– Это характер старика Моргана, – сказал Генри. – Он, судя по преданию, был задирист, как черт.
– Но уж, наверно, не задиристее этих Солано, с которыми ты собираешься породниться. Ведь почти все семейство высыпало тогда на берег и хотело изрешетить меня, пока я греб к шхуне. А твоя Леонсия схватила свою пушку и пригрозила длиннобородому, должно быть ее отцу, что, мол, пристрелит его, если он не перестанет в меня палить.
– Держу пари, что это и был ее отец, сам старый Энрико! – воскликнул Генри. – А остальные – ее братья.
– Прелестные ящеры! – произнес Френсис. – Скажи, ты не боишься, что твоя жизнь станет слишком монотонной, после того как ты женишься и войдешь в эту мирную, кроткую семейку? – Но он тут же перебил сам себя: – Послушай, Генри, но если они приняли меня за тебя, какого же черта им так хотелось тебя укокошить? Опять, наверно, виноват сварливый моргановский нрав! Чем это ты привел в такое раздражение родичей своей будущей жены?
Генри с минуту смотрел на него, как бы решая, сказать или не сказать, и, наконец, ответил:
– Ну что ж, могу тебе, пожалуй, рассказать. Это преотвратительная история, и, должно быть, всему виною мой нрав. Я поссорился с ее дядей. Это был самый младший брат ее отца…
– Был?.. – прервал его Френсис многозначительно.
– Я же сказал, что был, – кивком подтверждая свои слова, продолжал Генри. – Его уже нет в живых. Звали его Альфаро Солано, и характерец у него был тоже преотменный. Все они считают себя потомками испанских конкистадоров[6] и важничают поэтому, как индюки. Альфаро нажил себе состояние на продаже ценных пород древесины и как раз в ту пору развел большую плантацию кампешевого дерева на побережье. Однажды я с ним поссорился. Произошло это в маленьком городке Сан-Антонио. Может, это было недоразумение, хотя я до сих пор считаю, что он был не прав. Он всегда искал со мной ссоры: понимаешь, не хотел, чтобы я женился на Леонсии.
Ну и заваруха получилась! Началось все в пулькерии[7]. Альфаро пил там мескаль[8] и хватил, должно быть, лишнего. Он оскорбил меня не на шутку. Нас разняли и отобрали ружья; но, прежде чем разойтись, мы поклялись убить друг друга. И вся беда в том, что при нашей ссоре присутствовало человек двадцать и все они слышали, как мы угрожали друг другу.
Часа через два комиссар с двумя жандармами проходил по глухому переулку в ту самую минуту, когда я наклонился над телом Альфаро: ему кто-то всадил нож в спину, и я споткнулся о его труп, идя к берегу. Что тут можно было сказать? Ничего! Все знали про ссору и угрозу мести. И вот не прошло и двух часов, как меня поймали с поличным у еще неостывшего трупа Альфаро. С тех пор я ни разу не был в Сан-Антонио: не теряя времени даром, я тогда моментально удрал. Альфаро был очень популярен – это был лихой парень, а толпа таких всегда любит. Меня даже и судить бы не стали, тут же выпустили бы кишки; так что я почел за благо исчезнуть побыстрее – pronto!
Затем, когда я уже был в Бокас-дель-Торо, меня разыскал посланный от Леонсии и передал мне обручальное кольцо с брильянтом: она возвращала мой подарок. Теперь ты знаешь все. После этой истории мне все опротивело. Вернуться в те края я не решался, зная, что семейка Солано, да и тамошние жители жаждут моей крови; вот я и прибыл сюда пожить немного затворнической жизнью и поискать сокровища Моргана… Однако мне бы очень хотелось узнать, кто всадил нож в Альфаро. Если мне удастся когда-нибудь найти этого человека, я оправдаюсь перед Леонсией и остальными Солано; и тогда можно не сомневаться, что мы поженимся. А сейчас могу тебе признаться, что Альфаро был вовсе не такой уж плохой малый, хоть и вспыльчив до чертиков.
– Ясно как день, – пробормотал Френсис. – Теперь я понимаю, почему ее отец и братья хотели продырявить меня… В самом деле, чем больше я смотрю на тебя, тем больше убеждаюсь, что мы похожи, как две горошины, если не считать моих усов…
– И вот этого, – Генри закатал рукав, и Френсис увидел длинный тонкий рубец, белевший у него на левой руке. – Это у меня с детства: упал с ветряной мельницы и пролетел прямо через стеклянную крышу в оранжерею.
– Теперь слушай, что я тебе скажу, – начал Френсис и весь просиял от осенившей его мысли. – Кто-то должен вытащить тебя из этой грязной истории. И сделает это не кто иной, как Френсис, компаньон фирмы «Морган и Морган»! Можешь оставаться здесь или отправиться на остров Быка и начать там разведку, а я поеду назад и объясню все Леонсии и ее родне…
– Если они не ухлопают тебя прежде, чем ты сумеешь объяснить, что ты – это не я, – с горечью заметил Генри. – В том-то и беда с этими Солано. Они сначала стреляют, а уж потом разговаривают. Они могут внять рассудку, только когда противника уже не будет в живых.
– И все-таки я попытаю счастья, старина, – заверил его Френсис, загоревшись своей идеей уладить печальное недоразумение между Генри и его возлюбленной.
Однако он сам удивлялся тому чувству, с каким вспоминал о ней. Ему было невыразимо жаль, что это очаровательное существо принадлежит по праву человеку, который так на него похож. Френсис снова увидел девушку, какой она была в ту минуту на берегу, когда, обуреваемая противоречивыми чувствами, то загоралась любовью и устремлялась к нему, то обрушивалась на него с гневом и презрением. Он невольно вздохнул.
– О чем это ты? – насмешливо спросил его Генри.
– Леонсия на редкость красивая девушка, – откровенно признался Френсис. – Но, как бы то ни было, она твоя, и уж я позабочусь о том, чтобы она тебе досталась. Где то кольцо, которое она тебе вернула? Если я не надену его на палец Леонсии от твоего имени и не вернусь сюда через неделю с добрыми вестями, можешь отрезать мне не только уши, но и усы.
Через час к берегу Тельца уж подходила шлюпка с «Анджелики», высланная капитаном Трефэзеном в ответ на поданный с берега сигнал. И молодые люди стали прощаться.
– Еще два обстоятельства, Френсис. Во-первых, забыл тебе сказать, что Леонсия вовсе не Солано, хоть она этого и не знает. Об этом мне сказал сам Альфаро. Она приемная дочь, но старик Энрико положительно молится на нее, хотя в жилах ее и не течет его кровь и она даже не одной с ним национальности. Альфаро никогда не рассказывал мне подробностей, сказал только, что она вовсе не испанка. Я даже не знаю, кто она – англичанка или американка. Она довольно прилично говорит по-английски, хотя изучила этот язык в монастыре. Видишь ли, Энрико удочерил ее, когда она была совсем крошкой, она и не догадывается, что это не ее отец.
– Неудивительно, что она с таким презрением и ненавистью отнеслась ко мне! – расхохотался Френсис. – Ведь она приняла меня за тебя; а она считала – да и до сих пор считает, – что это ты всадил нож в спину ее родному дядюшке.
Генри кивнул и продолжал прерванный рассказ:
– Во-вторых, я хочу предупредить тебя об одном чрезвычайно важном обстоятельстве. Речь идет о здешних законах, или, вернее, об отсутствии таковых. В этой богом забытой дыре законом вертят, как хотят. До Панамы далеко, а губернатор этого штата – или округа, или как он там у них называется – старик, настоящий сонный отец Силен. Зато начальник полиции Сан-Антонио – человек, с которым надо держать ухо востро. Он в этой глуши царь и бог, и подлец первостатейный, – уж кто-кто, а я это знаю. Взяточник – это слабое слово в применении к нему; а жесток он и кровожаден, как хорек. Для него самое большое удовольствие казнить человека: он обожает вешать. Берегись его и держи ухо востро… Ну, ладно, до свидания. Половина того, что я найду на острове Быка, – твоя… Да смотри, постарайся надеть кольцо на палец Леонсии.
Прошло два дня. После того как метис-капитан сам произвел разведку и привез известия, что вся мужская половина семьи Солано отсутствует, Френсис высадился на берег, где он впервые встретился с Леонсией. На этот раз поблизости не видно было ни девиц с серебряными револьверами, ни мужчин с ружьями. Кругом царил покой, и лишь оборванный мальчишка-индеец сидел у воды; увидев монету, он охотно согласился отнести записку молодой сеньорите в большую асьенду. Френсис вырвал из блокнота листок и начал писать: «Я тот, кого Вы приняли за Генри Моргана; у меня к Вам поручение от него…», отнюдь не подозревая, какие необычайные события должны обрушиться на него с не меньшей стремительностью, чем во время его первого посещения здешних мест.
Если бы ему пришло на ум заглянуть за выступ скалы, к которой он прислонился спиной, сочиняя это послание к Леонсии, глазам его предстала бы поразительная картина: Леонсия собственной персоной, точно морская царица, выходила после купанья из воды. Но Френсис продолжал спокойно писать, а маленький индеец был не менее его поглощен этой процедурой, так что Леонсия, выйдя из-за скалы, первая увидела их. Подавив возглас изумления, она повернулась и, не разбирая пути, бросилась бегом в зеленые заросли джунглей.
Френсис почти тотчас узнал, что она где-то рядом, когда до него долетел ее испуганный крик. Бросив на песок карандаш и записку, он побежал на крик и столкнулся с мокрой, полуодетой девушкой – она в ужасе мчалась назад, спасаясь от чего-то. Не разобравшись, что Френсис прибежал ей на помощь, Леонсия снова вскрикнула.
Она метнулась в сторону, чуть не сбив с ног мальчишку-индейца, и остановилась, лишь когда выбежала на песчаную отмель. От страха лицо ее побелело как полотно. Только тут она обернулась и увидела, что перед нею не новый враг, а спаситель.
– Что с вами? – взволнованно спросил Френсис. – Вы ушиблись? Что произошло?
Девушка указала на свое голое колено, на котором алели две крошечные капельки крови, вытекшие из двух еле заметных ранок.
– Гадюка, – сказала она. – Ее укус смертелен. Через пять минут я умру, и я рада этому, очень рада: по крайней мере тогда вы уже не будете больше терзать мое сердце.
И Леонсия, укоризненно ткнув в него пальцем, хотела было высказать все, что она думает о нем, но силы изменили ей, и она без чувств упала на песок.
Френсис знал о змеях Центральной Америки лишь понаслышке; и то, что он слышал, было ужасно: говорили, что даже мулы и собаки умирают в страшных мучениях через пять-десять минут после укуса какой-нибудь двадцатидюймовой змейки. «Ничего нет удивительного, что она потеряла сознание, – подумал он, – ведь яд этот очень быстро действует, и, по-видимому, он уже начал свою работу». О том, какую помощь оказывают при змеиных укусах, Френсис знал тоже лишь понаслышке. Но он мгновенно вспомнил, что надо туго перевязать ногу выше укуса, чтобы приостановить циркуляцию крови и не дать яду добраться до сердца.
Он вынул носовой платок, перевязал им ногу Леонсии выше колена, просунул в узелок коротенькую палочку, валявшуюся на берегу и, по-видимому, выброшенную морем, и туго-натуго закрутил платок. Затем, действуя опять-таки понаслышке, быстро открыл перочинный нож, прокалил лезвие на нескольких спичках, чтобы продезинфицировать его, и осторожно, но решительно сделал несколько надрезов в том месте, где виднелись следы змеиных зубов.
Френсис был донельзя перепуган; он действовал с лихорадочной поспешностью, каждую минуту ожидая появления на лежавшем перед ним прелестном существе страшных признаков смерти. Он слышал, что от змеиного укуса тело быстро распухает до невероятных размеров. Еще не покончив с надрезами, он уже решил, что будет делать дальше. Прежде всего он высосет, по возможности, весь яд, а затем раскурит сигарету и горящим концом прижжет ранки.
Не успел Френсис сделать и двух крестообразных надрезов ножом, как девушка беспокойно зашевелилась.
– Лежите смирно! – приказал он.
Но Леонсия села как раз в ту минуту, когда он нагнулся, чтоб высосать из ранки яд. Ответом на его слова была звонкая пощечина, которую нанесла ему маленькая ручка Леонсии.
В этот момент из джунглей выскочил мальчишка-индеец, приплясывая и размахивая мертвой змейкой, которую он держал за хвост.
– Лабарри! Лабарри! – захлебываясь от восторга, кричал он.
Френсис, услышав это, решил, что дело совсем худо.
– Лежите смирно! – резко повторил он. – Нельзя терять ни секунды.
Но Леонсия так и впилась глазами в мертвую змею. На душе у нее явно стало легче, однако Френсис этого не заметил, – он снова нагнулся, собираясь по всем правилам приступить к лечению.
– Да как вы смеете! – прикрикнула она на него. – Ведь это всего лишь лабарри, и притом не взрослая змея, а детеныш – его укус безвреден. А я думала, что это гадюка. Маленькие лабарри очень похожи на гадюк.
Почувствовав, что нога у нее онемела, – жгут, которым она была перетянута, почти приостановил кровообращение, – Леонсия посмотрела вниз и увидела носовой платок Френсиса, обмотанный выше ее колена.
– Что это вы придумали? – Яркий румянец залил ее лицо. – Ведь это всего лишь детеныш лабарри, – с упреком повторила она.
– Вы же мне сами сказали, что это гадюка! – возразил он.
Девушка спрятала лицо в ладонях, но скрыть своего смущения не могла: уши у нее так и пылали. Френсис мог бы поклясться, что она смеется, – если это, конечно, не истерика. Тут только он понял, как трудно ему будет выполнить взятую на себя задачу: надеть кольцо другого мужчины на палец Леонсии. Но он твердо решил не поддаваться ее чарам.
– Ну, теперь ваши родичи, надо полагать, изрешетят меня на том основании, что я не могу отличить лабарри от гадюки, – с горечью заметил он. – Можете позвать кого-нибудь из рабочих с плантации, чтоб они выполнили эту миссию! Или, может, вы пожелаете пристрелить меня собственноручно?
Но она, по-видимому, не слышала его: вскочив легко и грациозно, как и следовало ожидать от столь безукоризненно сложенного существа, она принялась изо всей силы топать ногой по песку.
– У меня нога затекла, – пояснила она со смехом, уже не прячась от него.
– Вы ведете себя просто позорно, – поддразнивая ее, заметил он. – Ведь вы считаете, что это я убил вашего дядюшку.
Леонсия сразу перестала смеяться, и кровь отхлынула от ее лица. Она ничего не ответила, только нагнулась и дрожащими от гнева пальцами попыталась развязать платок, точно он жег ей ногу.
– Давайте я помогу вам, – любезно предложил Френсис.
– Вы зверь! – в запальчивости выкрикнула она. – Отойдите в сторону. Ваша тень падает на меня.
– Вот теперь вы совершенно очаровательны, просто прелестны, – продолжал насмехаться Френсис, в то же время с трудом подавляя властное желание заключить ее в объятия. – Вы сейчас точь-в-точь такая, какой я вас запомнил, когда в первый раз увидел на берегу: то вы упрекали меня, почему я не поцеловал вас, то принимались сами целовать меня – да, да, вы меня целовали! – а в следующую секунду уже угрожали навеки испортить мне пищеварение этой вашей серебряной игрушкой. Нет, вы ни на йоту не изменились с тех пор. Вы все тот же вулкан, именуемый Леонсией. Давайте-ка я лучше развяжу вам платок. Неужели вы не видите, что узел затянут? Вашим пальчикам никогда с ним не справиться.
Леонсия в безмолвной злобе топнула ногой.
– Мне еще повезло, что вы не берете с собой вашу игрушку, когда идете купаться, – продолжал поддразнивать ее Френсис, – а не то здесь, на берегу, пришлось бы устраивать похороны очаровательному молодому человеку, чьи намерения по отношению к вам всегда отличались благородством.
В эту минуту к ним подбежал мальчишка-индеец с купальным халатом Леонсии; она схватила его и поспешно надела, а уже потом, с помощью мальчишки, снова принялась развязывать узел. Когда платок был развязан, она отшвырнула его от себя с таким видом, точно это была ядовитая змея.
– Фу, гадость! – воскликнула она, чтобы уязвить Френсиса.
Но Френсис, продолжая в душе вести борьбу с самим собой, чтобы не поддаться ее обаянию, медленно покачал головой.
– Это вам не поможет, Леонсия, – заметил он. – Я оставил на вас метину, которая никогда не сойдет. – Он дотронулся до надрезов, сделанных на ее коленке, и рассмеялся.
– Метина зверя, – бросила она через плечо и повернулась, чтобы уйти. – Предупреждаю вас, мистер Генри Морган, не попадайтесь больше на моем пути.
Но он сделал шаг и преградил ей путь.
– Ну, а теперь поговорим по-деловому, мисс Солано, – сказал он, меняя тон. – И вы выслушаете меня. Можете сверкать глазами, сколько вам угодно, но прошу меня не перебивать. – Он нагнулся и поднял записку, которую начал было писать. – Я как раз собирался послать это вам с мальчиком, когда вы вскрикнули. Возьмите ее и прочтите. Она вас не укусит. Это ведь не ядовитая змея.
Хотя Леонсия решительно отказалась взять записку, однако глазами она непроизвольно пробежала первую строку:
«Я тот, кого Вы приняли за Генри Моргана…»
Девушка посмотрела на своего собеседника. По ее испуганным глазам видно было, что она многого не понимает, но о многом уже смутно догадывается.
– Честное слово, – серьезно сказал он.
– Вы… не… не Генри? – с запинкой спросила она.
– Нет, я не Генри. Быть может, вы все-таки возьмете записку и прочтете?
Она повиновалась и стала читать, а он не отрываясь смотрел на матовое лицо блондинки, позлащенное тропическим солнцем, которое не только опаляло тело, но и горячило кровь, а может быть, наоборот: именно горячая кровь придавала коже Леонсии этот чудесный золотисто-матовый оттенок.
Френсис был точно во сне; внезапно он понял, что смотрит прямо в ее испуганные, вопрошающие бархатисто-карие глаза.
– А чья подпись должна была стоять под этой запиской? – уже во второй раз спрашивала его Леонсия.
Заставив себя очнуться, он поклонился.
– Но имя? Как вас зовут?
– Морган, Френсис Морган. Как я уже объяснил в записке, мы с Генри – дальние родственники, троюродные братья или что-то в этом роде.
К удивлению Френсиса, в глазах ее вдруг появилось сомнение и взгляд снова загорелся гневом.
– Генри, – с укоризной сказала она ему, – ведь это же обман, дьявольская хитрость! Вы просто пытаетесь разыграть меня. Конечно, вы Генри.
Френсис указал на свои усы.
– Вы успели отрастить их с тех пор, – не отступала она.
Тогда он закатал рукав и показал ей свою левую руку от запястья до локтя. Но она только недоуменно глядела на него, явно не понимая, что он хочет этим доказать.
– Вы помните рубец? – спросил он ее.
Она кивнула.
– Тогда попытайтесь его найти.
Она наклонила голову, скользнула по его руке взглядом и медленно покачала головой.
– Я… – запинаясь, произнесла она, – я прошу извинить меня. Это ужасная ошибка. Подумать только, как… как я обошлась с вами…
– Вы подарили мне божественный поцелуй, – с озорством школьника заметил он.
Но она вспомнила то, что произошло совсем недавно, взглянула на свое колено и, как ему показалось, подавила очаровательнейший смешок.
– Вы сказали, что у вас есть поручение от Генри? – спросила она, внезапно меняя тему разговора. – И что он не виновен?.. Это правда? Ох, как бы мне хотелось вам поверить!
– Я глубоко убежден, что Генри столь же невиновен в убийстве вашего дядюшки, как и я.
– Тогда не говорите больше ничего, по крайней мере сейчас, – радостно прервала она его. – Прежде всего я должна принести вам свои извинения, хотя вы и не можете отрицать, что некоторые ваши слова и поступки были просто возмутительны. И вы не имели права меня целовать.
– Если вы припомните, – возразил он, – я сделал это под угрозой револьвера. А вдруг вы бы меня пристрелили, если б я вас не поцеловал?
– Ох, замолчите, замолчите! – взмолилась она. – А теперь пойдемте со мной к нам в дом. И по пути вы расскажете мне о Генри.
Взгляд ее случайно упал на платок, который она так презрительно отшвырнула в сторону. Она подбежала и подняла его.
– Бедный, обиженный платочек, как с тобой плохо обошлись, – нежно промолвила она. – Перед тобой мне тоже придется извиниться. Я сама тебя выстираю и… – Она подняла глаза на Френсиса. – И верну его вам, сэр, свежим и чистым, пропитанным благодарностью моего сердца…
– Это к зверю-то? – спросил он.
– Извините, пожалуйста, – покаянно сказала она.
– И мне теперь будет дозволено отбрасывать свою тень на вас?
– Да, да! – весело воскликнула она. – Вот! Видите: я стала в вашу тень. А теперь пойдемте.
Френсис бросил песо обрадованному мальчишке-индейцу и в самом веселом настроении повернулся и последовал за Леонсией по дорожке, которая сквозь густую тропическую растительность вела к белой асьенде.
Альварес Торрес, сидевший на широкой террасе перед асьендой Солано, увидел сквозь густой кустарник юную пару, приближавшуюся к дому по извилистой подъездной аллее. И то, что он увидел, заставило его заскрежетать зубами и сделать весьма ошибочные выводы. Он пробормотал про себя проклятье и от злости даже не заметил, что у него потухла сигарета.
Он видел Леонсию и Френсиса, погруженных в оживленный разговор и, казалось, забывших обо всем на свете. Он видел, как Френсис размахивал руками, горячо что-то доказывая, – Леонсия даже остановилась, явно тронутая мольбами своего спутника. Он видел, – Торрес с трудом мог поверить собственным глазам, – как Френсис достал кольцо, а Леонсия, отвернувшись, протянула левую руку и позволила ему надеть это кольцо на ее безымянный палец – палец, на который надевают обручальные кольца. В этом Торрес мог бы поклясться.
А на самом деле Френсис просто надел на палец Леонсии подарок Генри. Леонсия, сама не зная почему, без особой охоты приняла его обратно.
Торрес отбросил потухшую сигарету, яростно, словно находя в этом какое-то облегчение, закрутил усы и направился навстречу молодым людям, уже поднимавшимся на террасу. Даже не ответив на приветствие девушки, он с перекошенным от гнева лицом набросился на Френсиса.
– Трудно, конечно, ожидать, чтобы убийца устыдился своего поступка, но он мог бы по крайней мере соблюдать приличия!
Френсис иронически усмехнулся.
