К тому времени, когда Кормак и Джейк доехали до дома Айли, Джоан, врач общей практики, уже была на месте. На тихой улочке маленького городка во всех домах горел свет. Миссис Мюррей, хозяйка местного бакалейного магазинчика, жила в соседнем коттедже, поэтому встала посмотреть, из-за чего переполох.
Уж кто-кто, а эта дама всегда начеку, мимо нее не проскользнет ни одна жизненно важная сплетня. Впрочем, сплетницей миссис Мюррей себя не считала. Наоборот, она искренне полагала, что ее информационная деятельность имеет огромное значение для всей округи. Ну как же, миссис Мюррей – борец за моральные устои, почти героиня. Только по этой причине она, одетая в стеганый халат, стояла на своем безупречно вымытом крыльце в час ночи.
Да и вообще – бедненькая малютка Айли, ее тут все с младенчества знают. За что горемычному ребенку такие страдания? Другие вон в детском саду у Тары или в школе буквально на головах ходят, а Айли держат дома и берегут, будто фарфоровую куклу на полке. Только зазеваешься – разобьется. «Не ходи», «не прыгай», «не бегай» – ну как девчушке такое вынести? Ее ведь даже за порог не выпускают. Жить в таком прекрасном месте, как Кирринфиф, – рядом озеро, горы, а уж столько простора для игр больше нигде не сыщешь – и день-деньской торчать дома! Врагу не пожелаешь. Из забав только телевизор да планшет.
Это надо же – все здешние медики съехались! И Джоан, и Кормак, и Джейк тут как тут. Прямо полный консилиум. Но уж больно все бодрые: улыбаются, оживленно болтают. А потом и саму Айли на каталке вывезли. Полусидит-полулежит, а в нос трубка вставлена: это чтобы в кровь кислород поступал.
– Прямо не верится, – сказала мать Айли.
Стоит, руки к груди прижимает. А отец-то, Грегор, моргает часто-часто. Не хочет жену понапрасну обнадеживать. Говорит, радоваться еще рано: мол, тут никогда нельзя быть уверенными. Бывает, все срывается.
– Убрать шасси! – кричит Джейк.
Стоит с рацией и весь сияет.
– Ха! Вы его только послушайте! – говорит Кормак и помогает ему вкатить каталку в машину. – С чего это, приятель, ты вдруг заговорил как летчик? Ты у нас кто, борт номер один?
– Между прочим, сердце отправят к нам на самолете!
– Кто?
– «Британские авиалинии»! Сами предложили!
– Неужели вызвались лететь сюда?
– Им, по-моему, самолет перегнать надо, – отвечает Джейк. – Короче, скоро будут.
Кормак качает головой:
– Слов нет. Прямо чудеса!
И хлопает Айли по плечу:
– Нет, ты представляешь? Ты у нас сегодня просто звезда на красной дорожке!
А потом они все прыгнули в «скорую»: Джейк впереди сел, а Кормак и родители Айли – сзади. Хотя девчушке уже тринадцать, прижимает к себе старую мягкую игрушку – потрепанного тюленя. Наверное, не расстается с ним с раннего детства.
Джейк установил на телефон все новейшие приложения и теперь открыл то, которое идентифицировало пролетающие самолеты. Поначалу остальные не обращали на фельдшера внимания, а потом собрались вокруг него и как завороженные уставились на дисплей. Вот он, единственный рейс, вылетевший в 00:30 – обозначен «Б.А.», а груз указан как «особый». Мигающая точка двигалась к ним через всю страну, от самого Лондона. Все притихли. Джейк дал Айли подержать телефон и велел Тиму заводить двигатель «скорой».
Казалось, поездка по непроглядно-темным проселочным дорогам заняла целую вечность. Ночные зверьки в испуге разбегались от машины. Тим включил фары на полную мощность. Пешеходы и другие автомобили сейчас вряд ли встретятся: фермеры спят, им вставать в половине пятого. В каждой изгороди светились чьи-то глаза. Ухали совы, с деревьев взлетали скворцы. Из зарослей кустарника доносились быстрые шорохи. Машина мчалась вперед. Кормак представил, что их фары – единственный источник света в ночном мире. Вдалеке виднелись темные фермерские дома и скотные дворы со спящими коровами. Какая-нибудь из них время от времени сонно мычала во сне, даже и не подозревая, что мимо везут драгоценный груз. Кормак и сам понимал, что это лишь фантазии, и все же ему казалось, что обитатели шотландских гор почтительно расступаются, давая дорогу «скорой». А внутри девочка сидела на каталке и следила за тем, как самолет пересекает ночное небо.
Солнце взошло в шесть часов утра. Сегодня Кормак видел этот момент своими глазами: хотел убедиться, что операция пройдет благополучно, а потом дожидался Тима. Водитель «скорой помощи» должен поспать хотя бы несколько часов, прежде чем его опять пустят за руль.
Но Кормак не возражал против того, чтобы подождать. Некоторое время посидел с родителями Айли. Джоан осталась в Кирринфифе, поэтому на звонки из лондонской больницы отвечал тоже Кормак, предварительно разъяснив, кто он такой. Беседуя с сотрудниками клинической больницы мирового класса, невольно робел. Чувствовал себя так, будто сдает экзамен. Однако постарался сообщить как можно больше подробностей из истории болезни Айли и описать ее нынешнее состояние и настроение. Похоже, в Лондоне их работу сочли более или менее удовлетворительной.
Самолет приземлился в начале второго ночи. Еще одна «скорая» понеслась по дорогам, мигая зелеными огнями и завывая сиреной. Ну а если эти звуки кого-то разбудят – что ж, тут не до того. Вот из машины выскочили люди и побежали к больнице. Медицинский термоконтейнер совсем маленький, неприметный. Посмотришь на него и не подумаешь, что внутри целая жизнь.
Удивительно! Им улыбнулась невероятная удача: совместимость просто идеальная! Глядя вслед трансплантологам, Кормак мысленно произнес короткую молитву. Вспомнил о погибшем мальчике, отдавшем Айли свое сердце. Подумать только, как им повезло! Оставалось надеяться, что операция пройдет без осложнений.
В шесть часов утра Лисса сдалась и решила вставать. Уже рассвело. Девушка потерла красные, воспаленные от слез и бессонной ночи глаза. Что ж, хотя бы сегодня она попадет в душ первой. Смоет с себя все дурное. У общежития для медсестер есть один плюс: топят здесь даже слишком хорошо, поэтому горячей воды всегда в избытке. Правда, напор маленький, поэтому она скорее капает, чем течет.
Собрав волосы в узел на затылке, Лисса простояла под душем сколько смогла. Наверное, правильнее было бы включить холодную воду, чтобы взбодриться, но сейчас она просто не в состоянии вынести еще и резкий перепад температур. Ее тело будто придавливало к земле. Даже под струями воды она чувствовала себя уставшей, грязной, мерзкой. А еще, что бы ни говорила Ким Анг, Лисса очень боялась дисциплинарного слушания.
Следующие несколько недель дались Лиссе тяжело. Ей вынесли письменное предупреждение, но, что еще хуже, по всей больнице сотрудники глазели на нее и перешептывались. Похоже, она здорово вывела молодого врача из себя.
Лисса пыталась с головой уйти в работу, а свободное время проводить в компании друзей. Но спать по-прежнему не могла. Совсем. Стоило только лечь, и перед глазами вставало стремительно белеющее лицо красивого мальчика. Лисса вспоминала, как кричала ему, чтобы очнулся, как огни «скорой» отражались в мокром тротуаре. Лисса набирала номер Эзры, но он не отвечал ни на чьи звонки. Лисса его понимала.
За годы работы она закалилась, привыкла практически ко всему. Но если беда произошла с кем-то из знакомых, это совсем другое дело. Лисса стала раздражительной, невнимательной. Она была настолько вымотана, что из-за каждого пустяка на глаза наворачивались слезы. Даже Ким Анг оказалась не в силах ее развеселить. Не помог и рассказ про свидание с мужчиной, который любил ходить на профессиональные выставки, нарядившись в костюм носорога, и спрашивал Ким Анг, не хотела бы она тоже попробовать.
Похороны Кая прошли именно так, как боялась Лисса: общий всплеск горя, печали и ярости. Собрались вся школа и все прихожане церкви. Такое чувство, что целый квартал явился, чтобы отдать покойному дань памяти. Люди заполнили всю просторную церковь и даже стояли на улице; они пели и плакали. Все бились в общей агонии горя. Мать Кая старалась не терять достоинства, а пастор делал все, чтобы усмирить гнев собравшихся. Все были единодушны – мальчишка погиб ни за что. Эзра даже не взглянул в сторону Лиссы.
Ее замутило. Впрочем, в последнее время ее постоянно тошнило. Она почти не спала, сердце билось в бешеном темпе из-за каждого пустяка. И работала Лисса теперь плохо. Она и сама это замечала. Все постоянные пациенты обратили внимание, что с их медсестрой творится что-то неладное, и говорили ей об этом. Больным не хватало ее привычной жизнерадостности.
Но искра в душе Лиссы погасла. Теперь ее пугало все: громкие звуки – даже сирены «скорых», отъезжающих и подъезжающих каждые пять минут, и резкие движения… Сердце девушки то и дело выскакивало из груди. Стоило прилечь отдохнуть, как она почти сразу пулей вылетала из кровати, не в силах дольше выносить эту пытку. Лисса пробовала принимать снотворное, но от лекарства стало еще хуже: в голове туман, все вокруг воспринимается будто со стороны. А еще она боялась в таком состоянии садиться за руль.
В церкви Лисса взяла под руку Ким Анг. Ощутимое присутствие подруги всегда придавало ей сил. Сегодня волосы Ким Анг были яркого бордового оттенка, но, по крайней мере, она пришла в черном, а не оранжевом или фиолетовом, как любила. Да, в мохнатом пальто Ким Анг смахивала на медведя, и все же рядом с ней Лиссе становилось легче. Когда они подходили к заполненной народом церкви, Лисса жалась к подруге. За милю было слышно, что здесь происходило. Движение на дороге остановилось. Люди стояли посреди улицы и плакали.
Лисса и Ким Анг еле-еле втиснулись на скамью. Никто не спешил подвинуться, чтобы дать место Ким Анг, но ее это нисколько не смущало. Расположив свои огромные ягодицы с максимально возможным в такой тесноте комфортом, она похлопала по краю:
– Садись, дорогая.
Лиссу всю трясло. Она опустилась на скамью. Дотронулась до кармана с бумажными салфетками, проверяя, достаточно ли их там. В эти дни упаковки салфеток ей хватало ненадолго.
В битком набитой церкви царили шум и лихорадочная суета. Но внезапно стало тихо: двери в задней части распахнулись. «Прямо как во время венчания», – пронеслось в голове у Лиссы. Ее сердце забилось быстро-быстро. Но, увы: сегодня они собрались здесь совсем по другому поводу.
Сбоку выстроились хористы. Их тоже собралось очень много. Тихими, нежными голосами они запели афроамериканскую духовную песню «Swing Low, Sweet Chariot». По длинному проходу между скамьями медленно понесли белоснежный гроб.
И тут Лиссу будто прорвало. Она буквально задыхалась от рыданий. На нее оборачивались люди: Кай ей никто, ее поведение просто неприлично, неуместно! Собравшиеся уже бросали на девушку сердитые взгляды. Но Лисса никак не могла остановиться, хотя сама слышала, что заглушает хор. Кто-то укоризненно покачал головой. Бурные выражения горя естественны и ожидаемы, когда речь идет о родных, друзьях или маленьких детях. Но чтобы на всю церковь выла тридцатилетняя медсестра, даже не знакомая с семьей усопшего, – это уже явный перебор!
Ким Анг поглядела на подругу, приняла решение и не столько повела, сколько потащила ее на улицу. Довольно грубо усадила на скамейку. Те скорбящие, которые до сих пор не сумели попасть внутрь, уставились на Лиссу с любопытством.
– Дыши, – велела Ким Анг.
И поскольку Лисса никак не отреагировала, Ким Анг силой заставила ее расставить колени и опустить между ними голову.
– Дыши!
Как ни странно, резкий тон помог. Лиссе как раз хотелось ни о чем не думать, просто делать то, что говорят. Паническая атака ее накрыла мощная, но постепенно пульс замедлился, кровь прилила обратно к голове и стало немного полегче.
– Нет, подруга, – произнесла Ким Анг, гладя по спине Лиссу, которая наконец-то пришла в себя. – Дальше так продолжаться не может. Стены в наших комнатах тонюсенькие, так что я прекрасно слышу, как ты встаешь и полночи слоняешься из угла в угол. Это, конечно, жутко бесит, но больше всего меня беспокоит твое душевное состояние. И еще, чисто для информации: когда принимаешь душ в пять утра, слышно на весь дом. Ладно, это все фигня – надо тебя срочно спасать.
Лиссе всегда нравилась Валери Мнотсе, начальница отдела кадров. Для Лиссы она стала и подругой, и наставницей. Именно Валери горячо поддержала ее выбор, в то время как многие считали работу патронажной сестры второсортной, абсолютно неперспективной с точки зрения карьеры. Валери понимала Лиссу. Осознавала, как важно наладить связь между больницей и пациентами. Чем больше медицинской помощи больные получают на дому, тем реже их снова госпитализируют почти сразу после выписки. А ведь иной раз дело заканчивается «скорой» только из-за того, что люди теряются в бюрократических лабиринтах и даже при самых серьезных симптомах не могут записаться на прием к врачу общей практики.
Но сегодня утром Валери была настроена серьезно и даже мрачно.
– В Лондоне работа у медиков непростая, – издалека начала она.
Лисса уже собиралась выпалить, что не страдает от профессионального выгорания. С ней все в порядке, она хорошая медсестра, и это объективный факт… Но почему-то слова не шли с языка: ни эти, ни какие-либо другие. Лисса почувствовала, как на глаза опять наворачиваются слезы.
Нет, при Валери плакать нельзя. Другой такой собранной и педантичной женщины Лисса не встречала. Она должна быть сильной. Решив стать медсестрой и поступив учиться в колледж, Лисса пошла на конфликт с семьей. Она всего добилась сама. Работала в отделениях, куда каких только пациентов не привозили. Более тяжелой медицинской работы нет во всей стране – а может, и во всей Европе. Ничего, Лисса сможет. Она справится. Наверное…
– Плакать – это совершенно нормально, – произнесла Валери, пододвигая посетительнице коробку бумажных салфеток.
Лисса чувствовала, как по щекам катились слезы, и злилась на себя. Нельзя показывать слабость, иначе ее куда-нибудь переведут – точно переведут!
Она медленно кивнула.
Валери потянулась к телефону:
– Пригласите Хуана. Спасибо.
В кабинет вошел миниатюрный худощавый мужчина. Лисса встречала его в коридорах больницы. Сохраняя на лице нейтральное выражение, Хуан вежливо кивнул ей.
Внезапно Лисса запаниковала:
– В чем дело? Меня увольняют?
– Нет, – покачала головой Валери. – Будь у нас достаточно персонала, мы отправили бы вас в отпуск.
– Мне не нужен отпуск! Со мной все нормально!
– Мы решили, что вам пойдет на пользу смена масштаба, – мягко прибавил Хуан.
– Что мне пойдет на пользу?
– Мы хотим, чтобы вы кое с кем пообщались, – продолжил он. – А потому прикрепили вас к специалисту из отделения гигиены труда. Кроме того…
– Пожалуй, вам не мешало бы сбавить обороты, – подхватила эстафету Валери. – Всего на три месяца. Дадим вам время перевести дух, переосмыслить свой подход к работе.
– Эта программа очень эффективная, – заверил Хуан. – Для нас важно не потерять такой кадр. Вы же понимаете, что мы вас очень ценим.
И он вручил Лиссе брошюру с красивыми фотографиями холмов, полей и заката над пастбищем, где паслись коровы.
– Это еще что? – мрачно поинтересовалась девушка.
– Просто один из вариантов. Мы принимаем сельских медиков, желающих повысить квалификацию, а на их место отправляем наших сотрудников. Это как программа по обмену в университетах.
– Но я же не студентка!
– Программа чрезвычайно полезна и для той, и для другой стороны, – заявил Хуан.
– Лисса, очень советую обдумать этот вопрос со всей серьезностью, – произнесла Валери тоном, не терпящим возражений.
Айли уверенно шла на поправку. Кормак регулярно звонил в лондонскую больницу, сообщая новости. Операции по пересадке органов проводятся в условиях строжайшей секретности, поэтому о подробностях Кормак даже не спрашивал, хотя и понимал, что смерть здорового пятнадцатилетнего мальчишки могла произойти только в результате страшной трагедии. Вместо этого со всей отстраненностью, возможной в подобной ситуации, Кормак докладывал, что пациентка К. благополучно перенесла операцию и проходит лечение в отделении интенсивной терапии. Прогноз хороший, – может быть, даже очень хороший – и все идет в точности так, как следует.
В трубке повисла пауза.
– Вы ведь патронажный медбрат, верно? – уточнил мужчина на том конце провода. Судя по звукам, он что-то печатал на клавиатуре.
– Ну да… – настороженно отозвался Кормак.
– Кормак Макферсон?
– Он самый.
– Я сейчас читаю вашу анкету, которую мне прислали из отдела кадров.
– Вот как? – сразу насторожился Кормак.
– Вижу, вы не всегда работали в патронажной службе? Верно?
Повисла долгая пауза. Такого допроса Макферсон не ожидал.
– Да. Раньше я был военным фельдшером. А что?
– Слышали о программе обмена?
– О чем?
– Трехмесячная программа обмена. Шанс повысить квалификацию. У нас тут как раз открылась вакансия.
– В Лондон не поеду!
– Смысл программы в том, чтобы люди получили разносторонний опыт. Полагаю, будучи медработником в провинции, вы занимались всем понемногу, а у нас сможете получить специализацию. А ваша лондонская коллега – наоборот.
– Так прямо и скажите: ищете, куда бы сплавить своих ребят с нервным срывом, – дерзко ответил Кормак.
Если он живет в провинции, это еще не значит, что он деревенский дурачок. В трубке послышался смешок.
– Думаю, мы с вами сработаемся, – произнес голос. – Позвольте отправить вам брошюру.
– Ладно, как хотите, – вздохнул Кормак.
Дал отбой и постарался выкинуть этот разговор из головы.
Вернувшись домой, долго стоял под душем. Жаль, что не с кем поговорить. Кормак с тоской вспомнил грубые солдатские шуточки в армии. Интересно, на лондонской линии медицинского фронта дело обстоит так же? Наверное.
Он отправился в ближайшую деревню за вкуснейшим сливочным маслом. Такое делают только на ферме у Леннокса. Сам Леннокс, конечно, нелюдим, но зато продукты у него выше всяких похвал. Заодно Кормак купил и местного бекона. Сэндвич получится – просто объедение!
Кирринфиф – маленький городок, расположенный вокруг мощеной площади. В центре военный мемориал, а вокруг – паб Аласдера, бакалейная лавка миссис Мюррей, магазин для охотников и рыболовов, три магазина, торгующих антиквариатом и всякими безделушками для туристов, и пекарня. А еще почти каждый день сюда приезжает фургончик с книгами. Городишка прячется среди холмов – рядом с озером Лох-Несс, но в стороне от основных туристических маршрутов. Те приезжие, которым посчастливилось наткнуться на Кирринфиф, как правило, бывают очарованы атмосферой этого местечка. Кажется, будто время над ним не властно, совсем как над деревней Бригадун из легенды. Однако это впечатление быстро развеивается, стоит только старикам Эдвину и Хьюго громко окликнуть тебя от входа в паб. Но не надо обижаться на них за то, что они разрушают идиллическую атмосферу, оба, вообще-то, мужики неплохие. Неподалеку от Кирринфифа проходит ночной поезд из Лондона до Форт-Уильяма. А в остальном – ну просто оазис мира и спокойствия, и жителей такое положение дел вполне устраивает. По большей части.
Макферсон шагал через площадь. День выдался холодный, но солнечный. Несколько отважных крокусов пробивались между плитками мостовой. Кормак успел сделать ровно три шага, и тут его перехватила пожилая дама.
– Послушай, а что там за история с малюткой Айли?
Он ответил вежливой улыбкой:
– Сами понимаете, миссис Норри, – не имею права разглашать.
– Все и так знают, – надулась старушка.
– Ну тогда и рассказывать незачем.
В магазине миссис Мюррей сунула нос в его дела еще глубже.
– С чего это вдруг твоя подружка Эмер явилась ко мне вся зареванная, да еще и купила целых три плитки молочного шоколада? – спросила она. – Такая худенькая девушка… На нее это совсем не похоже. Три штуки! Может, она их для тебя взяла?
– Нет, – коротко бросил Кормак.
– Понятно, – протянула собеседница, будто именно такого ответа и ожидала. – А как мама?
– Хорошо, – настороженно произнес молодой человек.
Мать он не навещал уже две недели. По здешним представлениям это очень долго. Его брату Роудону за что-то вынесли благодарность, и мама горела желанием обсудить эту новость.
– Что, по-прежнему не одобряет твою работу?
– Я возьму только сыр, – доброжелательно улыбнулся Кормак.
Магазин был настолько забит товарами, что ему пришлось перегнуться через прилавок – иначе из-за стенда с газетами к сыру не подобраться.
– Ну-ну. – Миссис Мюррей обиженно поджала губы: она почти все воспринимала на свой счет.
– Благодарю вас. – И Кормак спасся бегством.
Вернувшись домой, он обнаружил в электронной почте письмо из столицы. К нему была прикреплена брошюра с фотографией сияющих огнями небоскребов. «Стажировка в динамичной среде! – прочел Макферсон. – Прокачайте свою квалификацию! Окунитесь в кипучую жизнь Лондона и научитесь работать в условиях цейтнота!»
В Лондоне Кормак был всего раз – давно, с девушкой. Сходили в Имперский военный музей, пообедали в ресторане быстрого питания. Пришлось сесть у окна: больше нигде мест не нашлось. С улицы на них пялились другие туристы, а еда оказалась просто отвратительной. Потом пошли в театр в Вест-Энде. Смотрели спектакль про женщину-убийцу. Кормак уснул на пятнадцатой минуте. На этом его роман тогда и закончился.