Я горько плакал, слушая эту историю, – молодой Биффлз рассказывал ее с таким чувством. Все мы впали после этого в раздумье, и я заметил, что даже старый доктор потихоньку смахнул слезу. Однако дядя Джон сварил еще одну чашу пунша, и мы постепенно утешились.
А доктор через некоторое время даже повеселел и рассказал нам о духе одного из своих пациентов.
Не могу передать вам его историю. Очень жаль, но не могу. Все говорили потом, что это была самая лучшая история – самая страшная и жуткая, – но я сам ничего в ней не понял. Она показалась мне несколько отрывочной…
Он начал свой рассказ как полагается, а потом что-то как будто бы произошло, а потом он уже его кончал. Не могу понять, куда он дел середину своего рассказа.
Я знаю, однако, что кончилось все тем, что кто-то что-то нашел. И это привело на память мистеру Кумбзу одну очень интересную историю, приключившуюся на старой мельнице, которую арендовал некогда его зять.
Мистер Кумбз сказал, что расскажет нам эту историю и, прежде чем кто-нибудь смог его остановить, он уже начал.
Мистер Кумбз сказал, что его рассказ называется –
Ну, все вы, конечно, знаете моего зятя мистера Паркинса (так начал мистер Кумбз, вынув изо рта свою длинную глиняную трубку и засунув ее за ухо; мы не знали его зятя, но сказали, что знаем, – для экономии времени), известно вам и то, что однажды он снял в аренду старую мельницу в Сэррее и поселился там.
Надо вам также знать, что много лет назад на этой самой мельнице жил один злобный старый скряга, который там и умер и – по слухам – оставил все свои деньги запрятанными в каком-то тайнике. Вполне естественно, что всякий, кто арендовал после него эту мельницу, пытался их найти, но никто не добился успеха, а местные мудрецы говорили, что никто ничего не найдет до тех пор, пока дух скупого мельника не проникнется в один прекрасный день симпатией к какому-нибудь арендатору и не откроет ему место, где спрятаны сокровища.
Мой зять не придавал особого значения этой истории, считая все это бабушкиными сказками, и, в отличие от своих предшественников, не делал никаких попыток отыскать спрятанное золото.
– Разве только доходы были тогда совсем не те, что теперь, – говорил мой зять, – а то не думаю, чтобы мельник мог хоть что-нибудь скопить, каким бы скрягой он ни был, а если и мог, то во всяком случае не так много, чтобы стоило заниматься поисками.
И все-таки совсем отделаться от мысли о кладе он не мог.
Однажды вечером он лег спать. В этом еще, конечно, не было ничего необычного. Он часто ложился спать по вечерам. Но что действительно было примечательно, так это то, что в тот самый момент, когда часы на деревенской колокольне пробили двенадцатый раз, мой зять вдруг проснулся и почувствовал, что больше не может заснуть.
Джо (его звали Джо) сел в кровати и огляделся.
В ногах его кровати стояло нечто совершенно неподвижное, окутанное тенью.
Оно переместилось, свет луны упал на него, и мой зять увидел, что это была фигура высохшего маленького старичка в панталонах до колен и с косичкой на затылке.
В тот же миг в голове у него мелькнула мысль о спрятанном сокровище и старом скряге.
«Он пришел показать мне, где оно лежит», – подумал мой зять и тут же принял решение не тратить на себя всех денег, а выделить небольшую сумму для того, чтобы делать добро другим.
Видение направилось к дверям, мой зять надел брюки и последовал за ним. Дух спустился в кухню, приблизился к печке, постоял там, вздохнул и исчез.
На следующее утро Джо привел двух каменщиков и велел им разбирать печку и дымоход, а сам взял большой мешок из-под картошки, чтобы класть туда золото, и стоял рядом. Они разворотили полстены, но не нашли даже четырехпенсовика. Мой зять не знал, что и подумать.
На следующую ночь старик появился опять и опять повел его на кухню. Однако на этот раз, вместо того, чтобы идти к очагу, он остановился и вздохнул прямо посреди кухни. «А, теперь мне понятно, что он хочет сказать, – подумал мой зять. – Оно под полом. Зачем же этот старый идиот останавливался около печки и заставил меня предположить, что оно в трубе?»
Весь следующий день ушел на то, чтобы поднять все половицы в кухне; но при этом удалось найти лишь трехзубую вилку, да и та была со сломанным черенком.
На третью ночь дух, нимало не смущаясь, явился снова и в третий раз устремился в кухню. Добравшись туда, он поглядел на потолок и исчез. «Гм, видно, не очень-то много ума набрался он там, откуда пришел, – бормотал Джо, возвращаясь рысцой в свою комнату. – Мог бы, кажется, в первый же раз это сделать».
Однако теперь не было как будто никаких сомнений относительно того, где лежит сокровище, и сейчас же после завтрака мой зять с помощью своих домочадцев начал разбирать потолок.
Они разобрали его весь, дюйм за дюймом, и обнаружили примерно столько же сокровищ, сколько можно рассчитывать найти в порожней пивной бутылке.
На четвертую ночь, когда, как обычно, явился дух, мой зять так разозлился, что запустил в него своими башмаками, и башмаки, пролетев сквозь привидение, разбили зеркало.
На пятую ночь, когда Джо проснулся в двенадцать, что уже стало у него привычкой, привидение стояло на своем обычном месте, и вид у него был подавленный и очень несчастный. В его больших, грустных глазах было какое-то молящее выражение, и мой зять был тронут.
«В конце-то концов, – подумал он, – наверно, дуралей старается как может. Он, должно быть, забыл, куда на самом деле запрятал сокровище, и теперь пытается вспомнить. Дам ему возможность попробовать еще раз».
Дух заметно обрадовался и преисполнился благодарности, увидев, что Джо готовится за ним последовать; он отправился на чердак, указал рукой на потолок и исчез.
«Ну, на этот раз, надеюсь, он попал в точку», – сказал мой зять; и на следующий же день работа закипела.
Три дня ушло у них на то, чтобы полностью разобрать крышу, и единственное, что они нашли, было птичье гнездо, завладев которым, они покрыли дом брезентом, дабы предохранить его от сырости.
Казалось бы, это должно было отучить беднягу искать клады, но где там!
Он сказал, что тут что-то есть, иначе привидение не стало бы все время приходить, и что раз уж он зашел так далеко, то дойдет до конца и разгадает тайну, чего бы ему это ни стоило.
Ночь за ночью вставал он с постели и следовал за призрачным старым обманщиком по всему дому. Каждую ночь старик указывал ему новое место, и каждый раз наутро мой зять принимался разрушать мельницу в указанном месте в поисках клада. По прошествии трех недель на мельнице не осталось ни одной комнаты, пригодной для жилья. Все стены были разворочены, половицы подняты, потолки проломаны. И тут визиты призрака прекратились так же внезапно, как начались; и мой зять получил возможность на досуге отстраивать мельницу заново.
Что побудило старого призрака сыграть такую глупую шутку с человеком семейным, да к тому же исправным налогоплательщиком? А этого я уже сказать не могу.
Некоторые говорили, что дух злобного старика хотел наказать моего зятя – зачем тот в него поначалу не верил; другие утверждали, что это, наверно, был призрак какого-нибудь скончавшегося местного водопроводчика или стекольщика, которому, естественно, было приятно видеть, как ломают и портят дом.
Но толком никто ничего не знал.
Мы выпили еще пунша, а потом помощник нашего священника рассказал нам одну историю.
Я ничего не мог понять из его рассказа, так что не смогу передать его вам. Никто из нас ничего не мог понять в его рассказе. Это был вполне хороший рассказ, если судить по материалу. В нем было огромное количество сюжетов, а событий столько, что хватило бы на дюжину романов. Никогда прежде я не слышал рассказа, в котором уместилась бы такая уйма событий и столько различных персонажей.
Мне кажется, что в этот рассказ были включены все люди, с которыми рассказчик когда-либо был знаком, которых когда-либо встречал, о которых когда-либо слышал. Их там были целые сотни. Через каждые пять секунд он вводил в повествование свежую партию действующих лиц, а с ними – новехонький, с иголочки, набор событий.
Это был примерно такой рассказ:
– Ну, и тогда мой дядя вышел в сад и взял свое ружье, но, разумеется, его там не оказалось, а Скроггинз сказал, что он в это не верит.
– Во что не верит? Какой Скроггинз?
– Скроггинз! Да ведь он же был тот второй человек, это была его жена.
– Какая жена? При чем еще она тут?
– Господи, я же вам рассказываю. Это она нашла шляпу. Она приехала в Лондон со своей кузиной – ее кузина приходится мне золовкой, а вторая племянница вышла замуж за человека по фамилии Эванс, а Эванс, когда все было кончено, занес ящик к мистеру Джейкобсу, потому что отец Джейкобса видел этого человека, когда он был жив, а когда он умер, Джозеф…
– Послушайте, оставьте в покое Эванса и ящик. Что произошло с вашим дядюшкой и ружьем?
– С ружьем? С каким ружьем?
– Да с тем ружьем, которое ваш дядя всегда хранил в саду и которого там не оказалось. Что он с ним сделал? Застрелил, что ли, из него кого-нибудь из этих людей – Джейкобсов, или Эвансов, или Скроггинзов, или Джозефсов? Потому что, если так, то это было хорошее и полезное дело и мы будем рады о нем услышать.
– Нет, что вы! Как он мог? Его ведь живьем замуровали в стену, и когда Эдуард Четвертый заговорил с аббатом на эту тему, моя сестра сказала, что при ее состоянии здоровья она не может и не хочет, потому что это угрожает жизни ребенка. Они окрестили его Хорейшио в память о ее собственном сыне, который был убит при Ватерлоо до того, как родился, и сам лорд Нэпир сказал…
– Послушайте, вы знаете, о чем вы говорите? – спросили мы его в этом месте.
Он сказал, что нет, но зато он знает, что в этом рассказе каждое слово – правда, потому что его тетушка сама это видела. Здесь мы накрыли его скатертью, и он уснул.
И тогда рассказал свою историю дядюшка.
Дядюшка сказал, что это – доподлинная история.
Она называлась –
– Я не хочу вас пугать, – начал дядя необыкновенно внушительным, чтобы не сказать замогильным, голосом, – и, если вы предпочитаете, чтобы я не упоминал об этом, я не буду, но факт остается фактом: в этом самом доме, где мы сейчас сидим, есть привидения.
– Что вы говорите! – воскликнул мистер Кумбз.
– Какой смысл спрашивать, что я говорю, когда вы слышали, что я сказал? – заметил дядя слегка обиженным тоном. – Я говорю вам: в доме есть привидения. Регулярно в канун Рождества в Голубой комнате (так в дядином доме называют комнату рядом с детской) появляется дух одного грешника, который когда-то в сочельник убил куском угля человека – из тех, что славят Христа на улице.
– Как он это сделал? – спросил мистер Кумбз с нескрываемым интересом. – Это трудно?
– Я не знаю, как он это сделал, – ответил мой дядя, – он не открыл своего приема. Тот человек расположился как раз напротив парадной двери и запел рождественскую балладу. Предполагают, что в момент, когда он разинул рот, чтобы взять си-бемоль, кусок угля, брошенный грешником из окна, влетел ему в глотку, застрял там и задушил его.
– М-да, тут нужна меткость, но попробовать, безусловно, стоит, – задумчиво пробормотал мистер Кумбз.
– Но, увы, это было не единственное его преступление, – прибавил мой дядя. – До этого он убил корнетиста.
– Не может быть! Неужели это установлено? – воскликнул мистер Кумбз.
– Разумеется, установлено, – ответил дядя раздраженно, – во всяком случае, это настолько достоверно, насколько можно ожидать в подобных случаях. Вы сегодня что-то очень придирчивы. Косвенные улики были неоспоримы. Бедняга корнетист поселился по соседству едва ли за месяц до этого. Старый мистер Бишоп, который содержал тогда «Веселых парней» и от которого знаю эту историю, говорил, что он никогда не встречал более трудолюбивого и энергичного корнетиста. Он, корнетист, знал только две песенки, но мистер Бишоп говорил, что громче и дольше он не мог бы играть, даже если бы знал сорок. Песенки, которые он умел играть, назывались «Энни Лори» и «Родина, милая родина!», и мистер Бишоп говорил, что первую из них даже ребенок мог узнать в его исполнении.
Этот музыкант – этот бедный, одинокий артист – имел обыкновение регулярно каждый вечер приходить на нашу улицу и играть по два часа сряду, стоя как раз напротив этого дома. В один из таких вечеров люди видели, как он, вероятно по приглашению, вошел в этот самый дом, но никто никогда не видел, чтоб он отсюда вышел!
– А горожане не пробовали предложить вознаграждение тому, кто его обнаружит? – спросил мистер Кумбз.
– Ни полпенни, – ответил мой дядя.
– Однажды летом, – продолжал он, – сюда прибыл немецкий оркестр с намерением – как было указано в афишах – остаться здесь до осени. На следующий же день по приезде они всей компанией – люди здоровые и крепкие, что называется молодцы как на подбор, – были приглашены на обед все тем же грешником и, проведя последовавшие за этим сутки в постелях, оставили город в самом плачевном состоянии, страдая от резей и несварения желудка. А приходский врач, который их лечил, выразил сомнение по поводу того, сможет ли когда-нибудь кто-либо из них опять что-нибудь сыграть.
– Вы… Вы не знаете рецепта? – спросил мистер Кумбз.
– К сожалению, нет, – ответил дядя, – но говорят, что главной составной частью был свиной паштет, купленный в станционном буфете.
– Остальные преступления этого человека я забыл, – продолжал мой дядя. – Когда-то я знал их все, но теперь память у меня никуда не годится. Тем не менее я, вероятно, не погрешу против истины, если выскажу предположение, что он не совсем непричастен к кончине и воспоследовавшему за ней погребению джентльмена, который играл ногами на арфе; точно так же, я полагаю, нельзя утверждать, что нет никакой связи между ним и одинокой могилой безвестного итальянца-шарманщика, как-то раз посетившего эти места.
– Каждый сочельник, – проговорил мой дядя, и тихий внушительный звук его голоса, казалось, проник сквозь жуткую завесу молчания, которое, подобно тени, незаметно подобралось к нам и воцарилось в гостиной, – каждый сочельник дух этого грешника посещает Голубую комнату в этом самом доме. Там, с полуночи до первых петухов, под приглушенные вопли и стоны, под раскаты злобного хохота и потусторонние звуки ужасных ударов ведет он свирепую призрачную битву с духами корнетиста и злодейски убитого рождественского певца, которым время от времени приходят на помощь тени немецких оркестрантов; и все это время тень задушенного арфиста играет своими призрачными ногами на разбитой призрачной арфе безумные адские мелодии.
Дядя сказал, что в сочельник Голубая комната как спальня выбывает из строя.
– Тише! – произнес мой дядя, предостерегающе подняв руку и указывая на потолок, и мы прислушались, затаив дыхание. – Слышите? Они сейчас там – в Голубой комнате!
Я встал с места и сказал, что я буду спать сегодня в Голубой комнате.
Но прежде чем рассказать вам свою собственную историю – историю о том, что со мной произошло в Голубой комнате, – я хотел бы предпослать ей здесь –