Портрет художника в юности – Джеймс Джойс

"Куда кануло его отрочество? Где душа его, отступившая пред своей судьбой, чтобы скорбеть в одиночестве над позором своих ран и царствовать в убогой обители самообмана, облачившись в истлевший саван и венок, который распадется в прах от одного прикосновения? И где он сам теперь?"Слово «художника» в заглавии явно лишнее, это скорее некий обобщенный образ любого молодого человека, только-только вступающего в пору взрослой жизни и, конечно же, охваченного сомнениями. У Стивена Дедала подобных сомнений полно: вопросы религии, призвания, долга перед родными, смысла жизни, сути искусства обуревают его с головой. Юность (Стивену – шестнадцать), с ее максимализмом, категоричностью, непременным строгим делением на черное и белое, отягощает это мрачно-меланхоличное состояние юноши, мир видится исключительно в темных красках, собственная душа кажется погрязшей в грехах, неминуемое наказание маячит где-то поблизости, трудно вырваться герою из этой пучины переживаний, но придется – все когда-нибудь проходит…Тема религии, точнее даже, веры красной нитью проходит сквозь сюжет романа: еще мальчиком Стивен часто слышал от отца, не отличавшегося, впрочем, особой набожностью, как отличить еретика по одежде, а мать Стивена приходит в ужас, когда он отказывается причащаться на Пасху. Заканчивая колледж, он получает предложение стать священником: какой же ураган страстей принесет с собой эта неожиданная идея, все будущее пронесется перед его глазами в одно мгновение. Перед его, Стивена, глазами, еще совсем недавно исповедовавшегося в грехах и убежденного, что его ждет геенна огненная – за один лишь проступок, постыдную похоть и утоление греховной страсти с женщиной свободных нравов. И какой контраст – теперь он сам может стать священником, только его ли это путь?"Я не буду служить тому, во что я больше не верю, пусть это и называется моим домом, моей Родиной, моей церковью. И я буду стараться выразить себя в какой-либо форме жизни, форме искусства так свободно и полно, как я только смогу, и защищаться буду лишь тем оружием, которое я позволяю себе использовать: молчанием, изгнанием и хитроумием…"Он более влюблен в искусство и философию, за идеалы он готов биться до конца, как когда-то дрался с мальчишками-одноклассниками из-за того, что те оскорбляли его любимого поэта, Байрона…Как он красиво, глубоко, со знанием дела размышляет об искусстве – эти главы в романе у меня стали, наверное, самыми любимыми. О восприятии искусства и его пользе и смысле, он, кажется, готов проникнуть в самую суть вещей – самых сложных вещей, над которыми веками размышляли знаменитые философы. И приходит при этом к простым и понятным выводам. А вот в себе отчего-то разобраться не может, не может постигнуть самую суть своей души (а может, просто считает ее навеки замаранной после того проступка юности?)Отчаяние в нем яростно сменяется восторгом, печаль – радостью, самоуничижение – надменностью. Трудно среди всего этого полноводья настроений выловить его настоящего – каждый раз ускользает, оставляя в неведении насчет его истинного "Я", а впрочем, что есть истина и насколько она в этом случае объективна?..В самом конце книги автор использует прием дневниковых записей, чтобы показать нам Стивена «от первого лица» – еще одна любимая моя часть произведения. Жаль, что этого очень мало. Вдумчивый Стивен на бумаге излагает свои мысли куда четче, нам яснее его философия и здесь он куда более последователен в своих рассуждениях. Из него вышел бы прекрасный собеседник, наставник, друг, жаль только, что – и это часто повторяют его товарищи – он – одиночка по жизни, ему легко и уютно с самим собой, вот с миром он теряется. Такие сокровища спрятаны порою в людях скромных и тихих, которые не кичатся своей значимостью и значительностью, которые тем не менее многому могут нас научить и о многом поведать.Интересный взгляд на жизнь и бытие из глубин души запутавшегося в мире человека…

Меня обычно не пугают бросающие читателю интеллектуальный вызов книги, но Джеймс Джойс – особый случай. Его «Улисс» у меня ассоциируется с высокой горой, на которую придётся карабкаться, изнемогая от усталости и обливаясь потом. Даже небольшие передышки на, казалось, располагающих к расслаблению полянах, заставляют рискнувшего отправиться в этот поход читателя напрягать серые клеточки.

Обнаружить лёгкого и ироничного Джойса, за мыслью которого хочется бежать, а не ползти, оказалось приятным сюрпризом. Именно такое впечатление на меня произвёл относительно небольшой по объёму «Портрет художника в юности», который, помимо всего прочего, не раз вызывал у меня улыбку. Словно я побеседовала с героем о важном и вечном – о религии и Боге, искусстве и любовном чувстве, неизбежных сомнениях и поисках своего призвания. Перед нами история о детстве и юности Стивена Дедала – своего рода альтер эго самого писателя. Более того, многие молодые люди, грезящие о творчестве и самореализации, могли бы отчасти идентифицировать себя со Стивеном.

Мы знакомимся с мальчиком, который только готовится открывать мир. Дедал узнаёт, что у его отца финансовые проблемы, а у многих в его родной Ирландии чувство уязвлённой национальной гордости.

Мальчик загнан в тесные рамки традиционных семейных ценностей, католицизма и националистических настроений, которые стремятся диктовать свои представления о «хорошем» и «плохом». Юный Стивен проходит обучение у иезуитов, которые наполняют его душу страхом перед грехом и неизбежным наказанием.

Его мысли постоянно заняты стремлениями справиться со своими греховными желаниями и заслужить прощение у Бога. Страхи и угрызения совести не оставляют Стивена даже ночью, проникая в его сны.

Мы наблюдаем, как впечатлительный мальчик взрослеет, как формируется его мировоззрение, которое, должно быть, претерпит ещё немало изменений в будущем.

Дедал колеблется, но не хочет отказываться от своих мечтаний, главное из которых – посвятить свою жизнь творческой деятельности. Ему хочется строить гипотезы относительно восприятия прекрасного, «постигать пределы и возможности воображения, понять самый акт эстетического восприятия».

Мечтания юного Дедала плохо сочетаются с тем, что провозглашают священники, и Дедал должен как-то разрешить дилемму. Ему надо прежде, чем он начнёт самостоятельную жизнь художника, договориться с самим собой и избавиться от страхов, которые подталкивают его к конформизму.

Стивену в итоге удастся подняться над схваткой, сделав различные составляющие своей жизненной среды частью опыта.

Он отвергает возможную карьеру на духовном поприще, решив, что «холод и упорядоченность» такой жизни не для него.

Вопреки попыткам семьи, церкви и общества навязать ему свои нормы и пропитать ими его сознание, молодой человек развивает собственные представления о мире и о своём месте в нем. Мы говорим Дедалу до свиданья в момент, когда он готов следовать за своими мечтами. Навязываемые ему с детства ценности не стали базисом его морали. Ещё не так давно воспитанный иезуитами Стивен не мог уснуть, страшась Божьего наказания («соблазны мира – пути греха»), а теперь он старается формировать собственные суждения.Джойс с изящной иронией описывает внутренние трансформации героя. Показательно, что по мере взросления Стивена Дедала меняется не только его взгляд на окружающий мир и его философия, но и сама манера повествования.

В книге несколько забавных комментариев по поводу католической веры и её представлений об аде, вечное пламя которого ожидает всех нераскаявшихся грешников.

Остроумно показано отношение части ирландцев к английскому языку и культуре. Хочется отдельно выделить искромётную третью главу. Она посвящена длинной проповеди священника-иезуита, в которой он во всех подробностях расписывает физические и духовные страдания грешников в аду.

Ад – это средоточие зла, а как вам известно, чем ближе к центру, тем сильнее напряжение. Никакая посторонняя или противодействующая сила не ослабляет, не утоляет ни на йоту страданий в преисподней. И даже то, что само по себе есть добро, в аду становится злом. Общение, источник утешений для несчастных на земле, там будет нескончаемой пыткой; знание, к коему обычно жадно стремятся как к высшему благу разума, там будет ненавистней, чем невежество; свет, к коему тянутся все твари – от царя природы до ничтожной травинки в лесу, – там вызывает жгучую ненависть.Некоторая вульгарность аргументов компенсируется увлечённостью оратора.

Самое ужасное – это бесконечность этих страданий, «неизбывность мук» и «беспредельная напряжённость пыток».

Рассуждения о грехе- Помните, что грех – двойное преступление. С одной стороны, это гнусное поощрение низменных инстинктов нашей греховной природы, склонной ко всему скотскому и подлому, а с другой – это ослушание голоса нашей высшей природы, всего чистого и святого в нас, ослушание Самого Святого Создателя. Поэтому смертный грех карается в преисподней двумя различными видами кары: физической и духовной.свернутьПо словам проповедника, никто из ныне живущих не может себе представить, что такое вечные, ни на секунду не прекращающиеся мучения.

Вечность! Какое пугающее, какое чудовищное слово! Вечность! Может ли человеческий разум постичь ее? Вдумайтесь: вечность мучений!В голове непроизвольно возникают образы из религиозно заряженного XVI века. Проповедник, который поддерживает высокий эмоциональный накал и посылает громы и молнии против отступников от католической веры, кажется выпавшим из привычного линейного течения времени.

В подтверждение Джойс упоминает иезуитского богослова Хуана де Мариана и его учение о допустимости тираноубийства, бывшее в ходу на рубеже XVI-XVII веков.Подводя итог, скажу, что книга, на мой взгляд, хорошо подойдёт для знакомства с Джойсом.

Джеймс ДжойсНапоследок небольшой пассаж о том, как повлияла на Стивена пламенная речь священника. По-моему, написано по-модернистски здорово.

Вместо послесловияСколько плит на тротуаре этой улицы, сколько улиц в этом городе, сколько городов в мире! А вечности нет конца. И он пребывает в смертном грехе. Согрешить только раз – все равно смертный грех. Это может случиться в одно мгновение. Но как же так, сразу? Одним взглядом, одним помыслом. Глаза видят прежде, чем ты пожелаешь увидеть. И потом миг – и случилось. Но разве эта часть тела что-то разумеет? Змей, самый хитрый из зверей полевых. В одно мгновение она понимает, чего ей хочется, и потом греховно продлевает свою похоть мгновение за мгновением, Чувствует, понимает и вожделеет. Как это ужасно! Кто создал ее такой, эту скотскую часть тела, способную понимать скотски и скотски вожделеть? Что это: он сам или нечто нечеловеческое, движимое каким-то низменным духом? Его душа содрогнулась, когда он представил себе эту вялую змеевидную жизнь, которая питается нежнейшими соками его существа и раздувается, наливаясь похотью. О, зачем это так?..свернуть

Столкновение с подобным стилем изложения не стало для меня новинкой. Я натыкался на другие обрывки потерявшихся мыслей, которые, превращаясь в твердые бусинки, занимали свое место на нитке, чтобы стать по итогу блестящим браслетом. Той самой вещью, которую бы я носил с удовольствием… Приблизительно на правой руке, в которой я часто прятал остатки вчерашнего шёпота или сонный зевок по утрам… С таким же трепетом, как обнимал бы ей любимое тело, которое не нашло во мне больше разочарований, чем бы смогла вынести её уставшая сущность.Удовольствие… То, ради чего мы живём, поставив его на золотой пьедестал и объявив своей целью. Всё остальное только лишь побочные признаки и менее приятные вещи, которые усиливают его получение и огорчают в процессе недостижения этого состояния. Не станете же вы утверждать, в здравом уме, что целью всей жизни является посадка деревьев посреди тротуаров? Аисты и без меня справляются с процессом продолжения рода, а на постройки домов и принципа выбора лекала для жизни в достаточно устаревших афоризмах… Я слишком придирчив и скептик. Хотя, с другой стороны, если верить утверждению, которое я только что сделал… Почему я выставил этой книге такую оценку, вопреки мнению масс? Для этого нашлось несколько весомых моментов.Первый. Мне было легко уследить за логикой мысли, потому что она практически всегда совпадала с моей. Когда от упоминания слова в беседе с человеком напротив в тебе рождается импульс воспоминаний, связанных с тем, что ты перестал держать в голове, и теперь, осознав, думаешь, что из этого было реальностью и было ли это с тобой? Всё будто бы сочный плод богатой фантазии. Ты вспоминаешь детали, но не можешь представить, что ты испытывал именно этот спектр прожитых чувств и поступков. Что именно ты испытал те эмоции… Что раньше ты жил, а не пытался выжить вопреки всему, что есть в твоей жизни. Строки книги открыли для меня тот самый поток, в котором я растворялся. Через детство художника я окунулся в свой внутренний мир, поросший пылью за ненадобностью своего существа. Я вспомнил тысячи переживаний и мыслей, которые пережёвывали меня самого, превращая из несдержанной глины в какую-то личность. Моменты, где я блистал высокомерием, чувством справедливости, трусостью, где промолчал и сколько раз об этом жалел, впоследствии придумывая тысячи вариантов развитий событий и фраз, которые смог бы выдавить их хрупкого горла. Я часто останавливался в моменты прочтения, чтобы лицезреть потолок. Душиться от мук совести или скользящей улыбки. Наслаждался одиночеством и градом написанных букв. Что же в них было? В них было моё забытое детство…Второй. Язык повествования, философия образа мысли, характеристика представления персонажей. В книге среди осколков взросления скрыты прожитые годы и десятки глубоких авторских эмоций, которые доставляют эстетическое наслаждение прекрасного лабиринта, по которому хочется бесконечно бродить, не поставив первоочередной целью стремление к желаемому выходу. Держась за нить мысли, пересекать коридоры, полные людей и множества прожитых событий. Восхищаться грацией и красотой, осознавая безграничность фантазии автора. Редкая книга может приносить такой спектр чужих прожитых эмоций, рождая собственный рой у раскрытого от изумления горла.Третий. Из книги можно привести обрывки множества слов и цитат, но вот, например, данный момент открывает во мне как минимум восемь историй:– Скажи-ка, Дедал, ты целуешь свою маму перед тем, как лечь спать?– Да, – ответил Стивен.Уэллс повернулся к другим мальчикам и сказал:– Слышите, этот мальчик говорит, что он каждый день целует свою маму перед тем, как лечь спать.Мальчики перестали играть и все повернулись и засмеялись. Стивен вспыхнул под их взглядами и сказал:– Нет, я не целую.Уэллс подхватил:– Слышите, этот мальчик говорит, что он не целует свою маму перед тем, как лечь спать.Все опять засмеялись. Стивен пытался засмеяться вместе с ними. Он почувствовал, что ему стало сразу жарко и неловко. Как же надо было ответить? Он ответил по-разному, а Уэллс все равно смеялся. Но Уэллс, верно, знает, как надо ответить, потому что он в третьем классе.Детская пытливость, познание мира, социализация, взаимодействие… Где ты, являясь продолжением своих родителей, озираясь вокруг, формируешь себя. Свой собственный вкус, свои мнения, увлечения. Пробуешь на вкус и на запах всё, что касается рук или является пределом твоей досягаемости. Именно в эти моменты формируется то, что я буду заученно говорить до конца прожитых дней на каждом свидании или знакомстве, когда я услышу протяжное: «Расскажи, что ты любишь?» И, скорее всего, буду говорить ей всё то, что приведёт в необходимый восторг для первого поцелуя. Мир так устроен… Я так устроен..Он все еще думал, как нужно было ответить. Правильно это или неправильно – целовать маму?[16] Что значит целовать? Поднимешь вот так лицо, чтобы сказать маме «спокойной ночи», а мама наклонит свое. Это и есть целовать. Мама прижимала губы к его щеке, губы у нее мягкие, и они чуть-чуть холодили его щеку и издавали такой коротенький тонкий звук: пц. Зачем это люди прикладываются так друг к другу лицами?Четвертый. Сложность повествования. Я не любитель прозрачности мысли и одновременно не приверженец самых запутанных схем, где автор раздирает на куски уставшую способность восприятия текста. Здесь я видел идеальный баланс изложения, который приводил в неописуемый восторг, заставляя переживать и думать над сущностью строк. Они были подобием леденца, оказавшегося за внутренней стороной изжёванных губ, и ты дожидаешься сладкой возможности раскусить остаток конфеты, изрядно подточенной количеством выделяемой слюны. Изысканное удовольствие, но не для каждого. Из этого вытекает последний момент.Пятый. Книгу хочется перечитывать и возвращаться. В ней скрыты вопросы религии, взросления, первое появление за семейным столом, разочарование, дружба, любовь, принятие отсутствия чуда, философские вопросы, ответы на которые можно искать на протяжении жизни. Она хранит в себе слишком много света, которым хочется делиться с другими и озарять им своё лицо, прикасаясь к страницам. Её сложно рекомендовать, потому что она не для всех… Нет, дело не в том, что кто-то ограничен пониманием текста или не переживал подобных моментов. Она противоречива и порой непокорна. Мне не хочется кричать всем в лицо, раздавая ярлыки глупцов из-за ее содержания и непонимания сути. Её хочется кротко советовать тем, кто хочет пережить своё детство. Частично понять себя и тех, кто вас окружал. Вдуматься в сущность написанных букв, а не просто скользить взглядом по тексту. Получить свои мысли, отыскать обрывки воспоминаний, насладиться взрослением вместе с главным героем из книги. Она стоит каждой минуты. Пускай не для всех… Как всегда…"Читайте хорошие книги!" (с)