Джейн Портер
Обещание Кристоса
Отец выписывает чек, Кристос берет его. Сделка, женитьба, бизнес. Не по любви, а из-за денег. Ради мести.
Кристос отодвинул стул, встал и попытался взять ее за руку. Она шарахнулась от него: его прикосновение обожгло ей кожу.
Если бы она была девушкой из бедной семьи эмигрантов, обрученной с Кристосом! Выбранная по желанию, по симпатии, по любви!
– Не надо, – довольно резко произнес Кристос, беря ее под руку.
Она открыла глаза и посмотрела на него, почти не видя ничего из-за слез.
– Что не надо? – прошептала она.
– Не говори этого. Не надо хотеть этого. То, что у нас есть, – это то, что я хотел.
– Неужели? – Да.
– Но у нас ничего нет.
– Это неправда. Это не хуже и не лучше, чем любое другое замужество по договоренности.
– Я не могу так жить.
– Извини. У тебя нет выбора.
– Разве?
– Нет. Никакого. Раз ты моя жена.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Уже перед тем, как он сделал шаг в ее сторону, она знала, что он будет трогать ее, обнимать и опять опустошит ее. Она хотела этого настолько же, насколько боялась. Она боялась потерять контроль над собой.
Алисия попыталась уйти, но реакция Кристоса была моментальной: он поймал ее за руку и прижал к своей груди. Его руки пробежались по ее бедрам, привлекая ее к себе.
– Ты всегда была заброшенной, Алисия. Никто не любил тебя. Никто не хотел тебя.
Он прижал ее еще крепче, и она еще сильнее почувствовала его напряжение и его желание.
– Но я хочу тебя, хочу больше, чем когда-либо кого-нибудь хотел.
– Ты хочешь отомстить моему отцу.
– Я не могу забыть о том, что он сделал. Но сейчас я хочу тебя. – Он дотронулся губами до ее шеи, его горячее дыхание и прикосновение его губ заставили ее трепетать.
Она беспомощно скользнула рукой по его груди, теряя голову от его тепла, от своих чувств, от желания быть частью его, желания почувствовать снова то, что она уже чувствовала в его объятиях.
– Осторожно, – остановил он ее, – я могу подумать, что ты хочешь меня.
Его горячее дыхание на ее щеке, насмешливый голос, жар, в который он вгонял ее, заставили ее только сильнее затрепетать в его руках.
Он наклонил голову, и она, встав на цыпочки, обхватила его затылок, сладкий стон сорвался с ее губ. Она перебирала пальцами его кудрявые, чуть влажные волосы и вдыхала его терпкий мужской запах.
Его губы раскрыли ее губы, язык скользил по ним до тех пор, пока ее рот не раскрылся шире. Она почувствовала, что тает. Она стыдилась своего желания и в то же время подчинялась каждому движению мужа.
Он прижал ее к обеденному столу, его поцелуй становился все глубже, он вовлекал в себя ее язык и покусывал его кончик, вызывая этим боль в ее животе и между бедер.
Он надавил сильнее на ее губы перед тем, как проникнуть языком внутрь. Он впивался своими губами в ее рот, и она с трудом дышала.
– Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. – Ее голос был совсем сиплым.
Кристос словно только и ждал этих слов. Он сжал ее в своих объятиях, поднял и понес вверх по лестнице. Открыл дверь в спальню и, пройдя сквозь темную комнату, положил ее на кровать.
Целуя ее, он расстегивал своими тонкими уверенными пальцами ее блузку. Его рука ласкала ее тело, обрисовывала линию ее бюстгальтера. Ее соски затвердели, наполняясь желанием. Он слегка задел их, когда хотел поцеловать ниже. Она изогнулась, прижимая его к себе и стаскивая с него рубашку.
Он помог ей, сбросив ткань движением плеча. Обнажилась загорелая мускулистая грудь. Ее рука скользнула ниже, к ремню. Трясущейся рукой она расстегнула его, а потом брюки.
Он осторожно отвел ее руку и прошептал:
– Не сейчас, – и, опустив голову, сам уткнулся губами в ложбинку между грудей. Он языком рисовал круги, заставляя ее гореть, он делал это снова и снова, пока она в неистовом желании не сжала со всей силой колени.
Он закончил с ее блузкой, отбросил ее в сторону, расстегнул лифчик и тоже отшвырнул его. Холодный ветерок пробежал по ее распаленной коже, и она потянулась к мужу, крепче прижимая его к себе.
Его губы закрыли ее возбужденный сосок, а она слепо повиновалась его губам, его рукам, беспомощно впиваясь ногтями в его тело, скользила пальцами по его широкой груди, по его маленьким соскам.
И когда он встал на колени между ее ног, она уже изнемогала от желания.
– Хватит, – прошептала она. – Я просто хочу тебя.
Кристос вошел в нее медленно, давая ей время привыкнуть к его телу, но ей не нужно было времени на привыкание, ей нужен был он, он целиком.
Ее тело стало податливым и отзывчивым, ее мышцы наполнились теплом, а ее кожа превратилась в сплошной нерв. Каждый кусочек, которого он касался, пылал и отвечал ему. Каждый поцелуй заставлял ее еще больше трепетать.
– Тебе не больно? – хрипло спросил он.
– Нет, – ответила она, прижимая палец к его губам и заставляя замолчать. – Просто люби меня.
И он любил, осторожно продвигаясь внутрь ее. Сначала медленно, а потом все быстрее, заставляя ее отвечать и трепетать, заставляя двигаться вместе с ним.
Его губы вернулись к ее губам, и она с отчаянием отвечала ему, сжимая и разводя колени, чтобы быть ближе к нему.
Она знала, что полюбила его всей душой или той частью души, которая осталась жива после смерти Алекси.
– Кристос, – прошептала она, прижимая его к себе, открывая рот, отдавая ему всю себя, готовая отдать ему и свое сердце.
Они слепо кружились в этом водовороте, он двигался все тяжелее, быстрее, и несколько долгих безумных секунд она находилась у самого пика удовольствия – напряженная, жаждущая этого мига. Ее тело было горячее, влажное, но еще не свободное.
Кристос опять погрузился в нее, и она стала его, его вся, в этом умопомрачительном и захватывающем удовольствии. Ее удовольствие передалось ему, и их тела, дрожа от случившегося взрыва, были уже совсем сыты и пусты.
Кристос не отрывался от ее губ, ее сердце бешено скакало, а его поцелуи становились все глубже и дольше.
– Моя, – прошептал он. – Помни это.
И их губы снова слились в последнем умопомрачительном поцелуе.
Он тяжело лег рядом с ней, не отпуская ее от себя ни на мгновенье, ладонью лаская ее грудь. Какое-то довольно продолжительное время они не двигались, не говорили, их тела, горячие и утомленные, отдыхали.
Алисии казалось, что она уплывает куда-то далеко-далеко, не падает, а именно плывет от всего того, что только что испытала, от пальцев Кристоса, массирующих ее спину.
– Ты стоишь всех кораблей в мире, – пробормотал Кристос. Алисия повернула голову и посмотрела на мужа, удивленная его словами, но прежде, чем она успела спросить его, что значат его слова, он глубоко и ровно задышал, черные его ресницы опустились. Он заснул.
Позже они опять занимались любовью, и так до конца ночи. Они не произносили ни слова, их тела сплетались в безмолвном танце. А потом, когда они, насытившись, оторвались друг от друга, Кристос поцеловал ее в макушку и выскользнул из кровати.
– Куда ты? – удивилась Алисия, в сонном оцепенении села в постели и натянула на самые плечи одеяло.
– Работать.
– Сейчас? Но ведь еще так рано!
– Пять часов. У меня много дел. Лучше начать пораньше.
Она выпрямилась и убрала прядки волос с глаз:
– Можно с тобой?
– Нет. Спи. Тебе надо отдохнуть.
Она укуталась в одеяло и обняла руками колени:
– Я могла бы тебе помочь. Поручи мне какую-нибудь работу.
– Ты же ничего не знаешь о промышленности.
– Ну так научи меня. – Она все больше вдохновлялась своей новой идеей, соображая, как убедить его доверить ей дело. Кристос был так похож на ее отца. Он считал, что бизнес – это удача, и уважал удачливых людей. Если она докажет, что способна быть полезной ему в его бизнесе, он поймет, что она не просто испорченная дочь Дэриуса Демоса, а вполне самостоятельный человек.
Поймет, что у нее есть голова на плечах. Он сможет уважать ее.
Может быть даже, влюбится в нее.
– Пожалуйста, Кристос. Дай мне шанс.
– Сегодня не самый подходящий день для этого: у меня запланирована очень важная конференция. Мои соперники только и ждут случая, чтобы съесть меня. Сегодня день большой битвы. И ты будешь только путаться под ногами и отвлекать внимание.
Его хорошее настроение быстро улетучилось, когда он увидел, что его жена встала с кровати и потянулась за одеждой.
– Я не буду отвлекать внимание. И не буду путаться под ногами. Кристос, пожалуйста!
– Алисия, будь серьезной.
Ее руки слегка дрожали, когда она одевалась.
– Я и так достаточно серьезна.
– Алисия, ты женщина.
Алисия бросила на него гневный взгляд, что так не шло к ее голубым глазам. Она резко накинула на плечи шелковую блузку, забыв надеть кружевной лифчик.
– Не могу поверить, что ты такое сказал!
– Я видел, как моя мать на коленях ползает по чужим ванным комнатам и убирает там. И я поклялся, что моя жена никогда не будет работать и так унижаться.
– Я хочу пойти в офис, а не драить туалеты. – Ее полные налитые соски было видно сквозь тонкий шелк блузки, и он почувствовал, что его тело напрягается, отзываясь и на ее красоту, и на ее вспышку гнева.
– Нет. Работать буду только я, обеспечивать нас, потому что я умею это делать. Так должно быть, и так будет. Поняла?
Тихо ругнувшись, она со всей силы швырнула в него свою темно-синюю юбку. Он легко поймал ее.
– Ну и иди! – крикнула она, тряхнув головой. Ее длинные шелковистые волосы рассыпались по плечам. – Делай все, что тебе кажется правильным. Но только не думай, что я буду сидеть и ждать, когда ты придешь домой!
Кристос застыл там, где стоял, в двух шагах от кровати. Он, наверное, ослышался. Она опять ему угрожает. Невероятно.
Он одной рукой обхватил ее за талию и прижал к себе. Алисия руками уперлась ему в грудь.
– Что ты сказала?
– Ты меня слышал.
Было видно, что он в ярости, в ярости и недоумении. Он рукой откинул назад ее голову, приблизил к ней свое лицо. Его поцелуй был и нападением, и оскорблением. Он целовал ее грубо, прижимаясь со всей силы к ее губам. Он хотел, чтобы она почувствовала его силу, хотел напомнить ей, что он мужчина, а она женщина.
Но даже сейчас, как только его губы прильнули к ее, его объятия стали нежными. Его пальцы отпустили ее подбородок и скользнули по се щекам. Она чувствовала себя в его объятиях просто невероятно, она видела, что возбуждает его, что она для него как мед или миндаль. Она была вкусной, и, черт возьми, она была его.
А он… он мечтал о ней с тех самых пор, когда много лет назад она прервала встречу отца. Кристос уже с той встречи знал, что он хочет ее, что он сделает все, чтобы она была его. Он защитит ее, пожалеет, убережет от того, чтобы ее же отец снова не причинил ей боль.
Алисия все сильнее прижималась к его губам, к его телу. Его поцелуй становился все мягче и нежнее, он бережно гладил ее шею, пальцами ласкал ее шелковистую кожу, а Алисия вздрагивала и трепетала от каждого его прикосновения. Он так нежно касался ее, словно играл на скрипке. Она замерла, тая в его объятиях, и Кристос осторожно отпустил ее.
Он глубоко вздохнул – его дыхание было неровным, сердце судорожно билось в груди. Боже, он хотел ее, хотел ее сейчас. Хотел заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не признает себя побежденной, пока не поймет, что не хочет ничего, кроме его любви, никакой другой жизни, кроме жизни с ним.
Ему так хотелось еще раз поцеловать ее, поцеловать нежно и незабываемо, но у него совсем не было времени.
Его брови сошлись на переносице, и он прижал кончик пальца к своим трепещущим губам:
– И никогда больше не угрожай мне, моя непокорная жена.
Алисия почувствовала суровость в его голосе и поняла, что зашла слишком далеко. Где же ее женская гордость? Таять от счастья, получив толику секса, и не ждать большего! Она безнадежна!
Чувствуя дикую досаду, Алисия набросилась на него:
– Я дала тебе то, что ты хотел. Ты хотел, чтобы я прилежно исполняла свои обязанности жены, – я исполнила. Я послушалась. Теперь дай мне то, чего прошу я.
Христос уставился на нее, словно оглушенный. Его лицо выражало боль, как от предательства. Потом его темные глаза сузились, превратившись в щелки. Но она успела увидеть достаточно, чтобы понять его состояние: она ранила его.
Но вместо радости она почувствовала сожале – ние и стыд. Она не успела извиниться – он уже уходил, все больше увеличивая расстояние между ними.
Он вошел в ванную комнату, включил свет и открыл кран. Она последовала за ним, не желая оставлять все как есть.
Холод пробежал по ее ногам, когда голые ступни коснулись кафельного пола.
– Кристос…
Из двери ванной шел пар, застилая все вокруг. Кристос обернулся на ее зов. Он был обнажен, но абсолютно не стеснялся этого.
– У нас в Америке есть одно выражение. «Низкий удар». Это значит, что ты бьешь ниже пояса. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Она с трудом сглотнула, поражаясь, как быстро все, что произошло у них в постели, обернулось в то, что происходит между ними сейчас.
– Да, но…
– Удары ниже пояса недопустимы. Во всяком случае, не в нашем браке. Никогда.
– Мне очень жаль. Но ты…
– Ты как ребенок. Такая непокорная. И абсолютно несгибаемая.
– Так вот как ты расцениваешь мои извинения?
– Так вот как ты извиняешься?
Она не могла больше выносить незаслуженные упреки, не могла выносить то, что он постоянно заставлял ее чувствовать себя так неадекватно.
– Я тебя ненавижу, – прошептала она со слеза-ми на глазах. – Я ненавижу тебя и все, что с тобой связано.
– Уж поверь мне, сейчас это чувство взаимно, – он прикрыл глаза, – так не должно было быть, Алисия.
Она вскинула голову, и слезы брызнули у нее из глаз.
– Это извинение?
– Нет. Я просто констатирую факт.
– Почему ты не женился на своей хорошей американской гречанке, почему не оставил меня жить в монастыре?
Его губы превратились в ниточку, его темные глаза сузились, пока он изучал ее полуобнаженную фигурку.
– Я не мог.
– Ты и мой отец… вы абсолютно одинаковые. Больше всего на свете вы любите деньги.
– Я пытался любить тебя. Но ты близко никого не подпускаешь к себе. Ты не позволяешь никому быть добрым…
– Так вот что ты пытался продемонстрировать мне в кровати? Доброту? – Она засмеялась напряженным и высоким голосом, близким к истерике. – Ну что же, с этого момента я постараюсь обходиться без твоих приступов доброты. – Она закрыла лицо руками. – Наш брак – не более чем деловая сделка. Доллары. Числа. Банковские счета. То, что случилось там, – всего лишь один из пунктов договора.
Его скулы резко выделялись на побледневшем лице. Ноздри раздувались с каждым вздохом.
– Хорошо. Бизнес есть бизнес. Но в этом случае ты будешь моей тогда, когда я хочу, и так, как я хочу. И к черту доброту, к которой ты относишься с таким презрением.
Он поставил ее рядом с собой под душ, под струи воды, вода текла у нее по плечам, по блузке.
Кристос повернулся к жене и прижал ее к своему телу. Взяв ее лицо в свои ладони, он прижался к ее рту, раскрыл ее губы. Его язык проник в ее рот, он делал все это без малейшего намека на нежность и ласку.
Вода текла по их телам, по ногам.
– С этого момента я прошу тебя в любое время быть готовой к исполнению своих обязанностей, как, например, мой банкир всегда готов к моему звонку.
– Ты осел, – прошептала она, уязвленная, но все еще полная желания и влечения к нему.
– А ты моя жена. – Он расстегнул ее блузку и бросил на дно ванны.
Она попыталась выбраться из-под душа. Он втолкнул ее обратно, загораживая выход своей широкой спиной. Потом взял кусок мыла и стал намыливать руки. Когда пены стало достаточно, он поднес мыло к ней. Пена падала с его рук ей на плечи, сползала на грудь.
Его взгляд спускался все ниже, следя за сползавшей пеной, и остановился на ее груди, на возбужденных сосках, которые были видны сквозь мыльную пелену.
Рука Кристоса коснулась ее груди, задела со-ски. Его ладонь скользила по ее телу, сдвигая пену все ниже, по животу, между ног. Когда он смыл мыло, он произнес:
– Ты сделала свой выбор. Твоя жизнь, Алисия, со мной.
Дрожа, она вышла из-под душа, обернула полотенце вокруг тела и отжала волосы. Христос снял с вешалки свое полотенце.
– У тебя есть полчаса, – сказал он голосом, не выражавшим никаких эмоций.
– Полчаса?
Он посмотрел на нее со злостью и раздражением.
– До нашего отъезда. Я не оставлю тебя одну и не предоставлю тебе второй возможности убежать. Так что ты выиграла, Алисия. Ты идешь со мной на работу, несмотря на то что мне это не нравится.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Во время полета в город на вертолете Кристос избегал смотреть на нее, и она тоже смотрела в другую сторону, чтобы не дать ему понять, что эта с трудом добытая победа ей совсем не по вкусу.
Она хотела стать частью его мира, но не такой ценой. Никогда она не хотела ничего получать такой ценой.
Когда они вошли в современный офис, обставленный темно-синей, красной и кремовой мебе – лью, через застекленные двери, совещание уже началось.
Они провели в конференц-зале весь день. Кристос ни разу даже не посмотрел на нее в течение всей трехчасовой дискуссии с начальником кораблестроителей. И это обсуждение иногда накалялось до такой степени, что Алисии казалось, что оппонент Кристоса сейчас взорвется. Эта встреча окончательно выбила ее из колеи. Но Кристос сохранял абсолютное самообладание. Он говорил спокойно, ни на кого не нападал, ни перед кем не оправдывался.
Встречу прервали на десять минут, чтобы все смогли отдохнуть, зайти в туалет, размять ноги. Кристос встал, подошел к телефону, который находился на углу стола возле ее стула, и сделал серию звонков, ни разу не посмотрев на нее.
Положив трубку, он вернулся на свое место, опять же не взглянув на нее.
Он как будто хотел продемонстрировать свое отношение к ней. Он презирал ее. Она просто ничего для него не значила. Она может делать все что угодно, но это не изменит его взгляд на их брак.
Большая цена за маленькую победу.
Они молчали и на пути домой в вертолете, и когда приземлились на цементную площадку недалеко от дома Кристоса через двадцать минут после взлета с аэродрома в Манхэттене.
У площадки их ждала машина, на которой они добрались до дома. Миссис Эвери открыла дверь, поприветствовала их, предложила аппетитные закуски и холодные напитки.
Христос взял свой стакан и стакан Алисии и поблагодарил ее.
– Мистер Патере, недавно звонила ваша мать и сказала, что ваш отец задержится сегодня на работе. Они вряд ли успеют приехать сюда раньше восьми.
– Спасибо, миссис Звери. У вас был тяжелый день. Так что идите домой, не надо задерживаться.
– Я вполне могу задержаться, а вы с миссис Патере отдохните до приезда ваших родителей.
Кристос бросил взгляд на Алисию:
– Не беспокойтесь, мы и так отдохнем до их приезда.
Когда миссис Звери ушла, Кристос предложил Алисии подняться наверх.
Она вскинула брови, в животе екнуло.
– Что-что, извини?
– Ты сможешь дойти сама или мне опять тебя нести?
– Ты хочешь, чтобы я пошла наверх сейчас, как раз перед приходом твоих родителей?
Он холодно рассмеялся, в его черных глазах не было ни искорки тепла.
– У нас есть целый час.
– Ты, наверное, шутишь?
– Милая, я никогда не шучу о вещах, касающихся секса.
«Я никогда не шучу о вещах, касающихся сек – са». Что еще более жестокое он мог сказать? В глазах защипало. Дыхание остановилось.
– Извини, но я не в настроении.
Он поставил стакан на место и повернулся к ней:
– Тогда прошу тебя поскорее приходить в это настроение, потому что мы заключили договор. Бизнес, не так ли, милая? Ты хотела быть частью моего мира? Ну что же, я хочу быть частью твоего. Я хочу тебя. Сейчас.
– Не делай этого.
– Почему же? Ты так презираешь меня? – Он говорил низким голосом, а его пальцы скользили по ее щекам. – Ага, вот оно. Злость. Ненависть. Все здесь. Специально для меня. – Кристос развернулся и стал подниматься по лестнице. – А теперь идем. Дело есть дело.
Она хотела ненавидеть его, хотела закричать что-то, но голос пропал, а сердце громко стучало, готовое вырваться из груди.
Пока он поднимался по лестнице, она смотрела на его широкую спину, на сильные ноги и вместо злобы и ненависти чувствовала совсем другое, совсем другое…
Она хотела его. Хотела почувствовать его тяжелое тело на себе, около себя, хотела почувствовать его тепло, свое собственное тепло. И она медленно стала подниматься по лестнице следом за ним.
В этот раз они занимались любовью в какой-то суровой сосредоточенности, сжав зубы, поцелуи были грубыми и болезненными. Но после первого восторга, после того, как злоба ушла, Кристос снова прильнул к ней, его прикосновения стали мягкими и нежными, а лицо разгладилось. Потом опять занялся с ней любовью, и на этот раз все было иначе: он целовал все ее тело, держал ее в своих объятиях, пока она сама, задрожав, не прильнула к нему, бормотал ей в ухо разные заверения и обещания.
Она так и заснула в его объятиях, но Кристос вскоре разбудил ее и напомнил, что его родители придут меньше чем через полчаса.
Он вышел из комнаты, и Алисия приняла душ, но вместо того, чтобы одеться, снова вернулась к кровати, замотавшись в полотенце.
Она хотела от Кристоса больше, чем тела. Больше, чем его пальцев и губ, чем его шелковистой гладкой кожи. Она хотела его сердца.
Но это замужество, их замужество, – всего лишь бумажка и деньги, корабли и наследство. Любви не было и никогда не будет. Просто бизнес. Бизнес и месть.
Ее глаза стали мокрыми, в горле встал ком, и, вонзая ногти себе в ладони, она опять почувствовала себя несчастной маленькой богатой девочкой, молодой греческой наследницей, чье богатство не смогло спасти ее маленького сына. Боже, как же она ненавидела свое приданое, весь этот безумный мир, для которого нет ничего святого.
Дверь в комнату открылась. Кристос встал в проеме, застегивая ремень на своих белых брюках.
– Алисия, нельзя так долго приводить себя в порядок. Мои родители придут с минуты на минуту. И уж поверь мне, моя мать не очень будет тобой довольна, если ты встретишь их неодетая.
Она не могла двигаться, не могла оторвать от него взгляд. Он был таким холодным и спокойным, он так великолепно контролировал свои эмоции, а она чувствовала себя куском растопленного воска, мягкого и податливого, беспомощного в чужих руках. Алисия все еще ощущала его в себе, на себе, около себя. Она чувствовала его губы и его руки, чувствовала его напряженное тело и тупую боль в своем сердце.
Положив руку на грудь, она смерила его взглядом:
– Почему бы и нет? Ты же раздел меня.
– Хорошо. Я и одену тебя. Не много ли для независимости, миссис Патере? – Кристос подошел к ее шкафу, достал с вешалки шелковую юбку и жакет. – Надень это, – сказал он, бросая ей одежду и открывая шкаф с нижним бельем. – Мой отец любит бледно-лиловое, а мама не выносит брюки. Оставь волосы распущенными, и не надо много косметики. Я надеюсь, что увижу тебя внизу через пятнадцать минут. Понятно?
– Кристос…
– Понятно?
– Да. – Она вздохнула, набираясь смелости. – Твой отец… он, должно быть, очень сильно меня ненавидит.
Он остановился в дверях, но не повернулся.
– Мой отец не собирается мстить. Он очень жалостливый человек. Намного более спокойный и уравновешенный, чем я.
Кристос взглянул на нее через плечо. Его темный взгляд казался жестким. Он внимательно изучал ее лицо и остановился на уголке ее рта.
– Мой отец будет к тебе добр. Не беспокойся об этом.
– А твоя мать?
– Она будет делать то, что скажет отец.
Как и должна поступать порядочная женщина. Он не произнес этих слов, но вывод напрашивался сам собой. Она дружелюбно улыбнулась:
– Я постараюсь не расстроить тебя сегодня вечером.
– Просто не надо убегать, – произнес он, выходя из комнаты.
Она нашла Кристоса внизу, он открывал бутылку красного вина. На улице показались огни фар.
– Они здесь, – произнес он.
Алисия застыла на месте. Сейчас она окажется лицом к лицу с людьми, которых ее отец так жестоко обидел.
– Скажи, что мне сказать твоей матери. Как себя вести.
– Просто будь собой, – тихо сказал Кристос. Она подняла голову. Их глаза встретились. – Моя мама будет счастлива, если буду счастлив я, – добавил он более мягко.
«Но я никогда не сделаю тебя счастливым», – беззвучно ответила она с болью в сердце, стараясь скрыть от него свои чувства.
– Кристос, ведь не все же бизнес?
– Ты имеешь в виду, между нами? Повисла тишина. На улице хлопнула дверца автомобиля.
Ее лицо залила краска.
– Да, между нами.
Опять тишина. Громкий звонок у входа. И осознание того, что его родители здесь, ждут по другую сторону порога.
Он даже не взглянул на дверь.
– Нет. Это не только бизнес.
Она почувствовала волнение, неожиданно возникшую надежду и боль.
Он подошел к двери, но не открыл се, его взгляд все еще был направлен на нее, как бы в надежде разгадать ее чувства.
– Мой брак с Марией расстроился потому, что твой отец предложил мне денег, но я женился на тебе не для того, чтобы наказать твоего отца. Я женился на тебе, потому что хотел этого, хотел тебя. Сказав это, он открыл входную дверь, приглашая родителей войти.
Обед с его родителями доставил ей больше удовольствия, чем она ожидала. Старшая миссис Патере тихо вела разговор с Алисией, а мужчины обсуждали дела и положение церкви. Разговаривали с ней тепло и уважительно. И все-таки Алисии было не по себе: она понимала, что расположить к себе эту суровую женщину ей не удалось.
Потом они выпили сладкого ликера, который, как сказал Кристос, был сделан в Греции. Потом родители Кристоса уехали, оставив Алисию с мужем одних.
Они стояли рядом у открытой двери и не двигались. Через какое-то время Кристос аккуратно убрал у нее со лба прядь волос и заправил ее за ухо.
– Ну, неплохо, – произнес он.
– Да. Твой отец такой милый.
– Не знаю, насколько к нему подходит слово «милый», но ты ему точно понравилась. Я рад. Я надеялся на это.
– Но твоя мать…
– Моей матери довольно трудно понравиться. Но я тебе обещаю, что ее отношение изменится, как только у нас появятся дети, а у нее внуки.
Ее сердце екнуло, она почувствовала себя предательницей. Она должна поговорить с Кристосом, поговорить начистоту, но как? Что сказать ему? И как сказать ему всю правду? Иногда он был современным, открытым, сильным. Но иногда, когда дело касалось женщин и семьи, становился невероятно упрямым. Просто невозможным. Если она откроется ему, то потеряет его, это она знала.
Кристос взял ее лицо в свои ладони, грустно посмотрел на нее. Потом наклонился к ней и поцеловал ее так нежно, что ее сердце готово было разорваться. Он касался ее губ, обещая тепло и ласку.
Алисия прильнула к нему, словно ища утешения. Как же он нужен ей! И когда она поцеловала его, с ее опущенных ресниц сорвалась слезинка и упала ему на щеку.
Кристос выпрямился и нахмурился:
– Что-то случилось?
Она не могла ничего объяснить. Слова разрушат все, что возникло между ними. И вместо этого она опять притянула его голову к своей, прижалась губами к его губам.
Его губы были влажными и солеными от ее слез, и она поцеловала его крепко-крепко, ощущая на языке вкус своих же слез. Он вызывал у нее чувство любви и желания. Она хотела его, хотела принадлежать ему, и не только сейчас, а всегда.
Неистовость, с которой они любили друг друга этой ночью, поразила обоих. И для Алисии это стало началом новой жизни. Она никогда еще не желала мужчину, не желала мужской любви, не любила мужчину так, как сейчас любит Кристоса. Он стал для нее олицетворением мужской силы и страсти, гордости и нежности.
Они снова и снова кидались в объятия друг друга, и его руки, его губы доводили ее до экстаза. Это было верхом блаженства. Он поцеловал ее в бровь и снова вернулся к ее губам.
– Может быть, ты этого не знаешь, Алисия, но ты нуждаешься во мне настолько же сильно, насколько я нуждаюсь в тебе.
Она лежала на его руке и смотрела на него в темноте. Она могла видеть его глаза и его белые зубы. Алисия потянулась, чтобы поцеловать его в губы.
– Я знаю.
Она почувствовала его взгляд, поняла, что он задержал дыхание. Наконец он выдохнул, его руки поднялись к ее лицу, погладили ее щеки, скользнув по ее все еще разгоряченной коже.
– Я хочу от тебя ребенка. Хочу настоящую семью.
Страх заполнил сердце, и она прижала кончик пальца к его губам, не давая ему произнести больше ни слова.
– Но ты же знаешь, – продолжил он, – ты же знаешь, что этого я хочу больше всего на свете.
– Я еще не готова стать матерью, – хрипло ответила она ему.
– Это неправда. Ты просто боишься, что не сможешь родить, но я уверен, что доктора и новые лекарства…
– Христос, ты ничего не знаешь!
– Чего я не знаю? Правды… Ты ничего не знаешь.
– Алисия, ты моя жена. Я хочу, чтобы у нас с тобой была семья.
Ее глаза защипало. Она прижалась к мужу, пряча лицо от его взгляда, пряча свое прошлое. Если бы он узнал правду, он бы возненавидел ее, стал бы ее презирать.
– Поговори со мной, – прошептал он, поднимая ее голову и заставляя ее лечь на спину. Убрав волосы у нее с шеи, он провел ими себе по губам. – Доверься мне. И доверяй.
– Я доверяю. – И она действительно доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. А как на – счет противозачаточных таблеток? – это шептал тоненький голосок у нее в голове, вызывая панику. – Он должен знать о контрацептивах?
Но другой голос в ней запротестовал: Ничего он не должен знать. Когда-нибудь ты ему скажешь, когда-нибудь, когда он сможет понять…
– Я все для тебя сделаю, – выдохнул Христос.
– Тш, ты не можешь говорить такие вещи.
– Могу, потому что я люблю тебя.
Она лежала совсем тихо, боясь даже дышать. Он не мог сказать того, что ей послышалось. Это было только лишь ее воображение, ее желание. Он не мог любить ее, не мог любить настоящую Алисию. Настоящая Алисия разрушила то, что любила.
– Посмотри на меня, – пробормотал Христос совсем хрипло, проведя пальцем ей по подбородку и повернув ее лицо к себе. Он не понимал ее слез, ее смятения. – У нас родится ребенок, и мы будем счастливы. Я обещаю.
Быстро летели недели. Христос был таким внимательным, его желание было таким искренним, его любовь – такой явной и настоящей. Они спали вместе, вставали вместе, вместе ели – и не могли насытиться друг другом. Они искали общества друг друга, желая прикосновений, ласки, удовольствия.
После этой ужасной первой недели они стали по-настоящему близки.
Христос несколько раз приглашал Алисию с собой в офис, на все крупные встречи и приносил домой бумаги и договоры, чтобы обсудить с ней. Совсем недавно она настаивала на своем участии в делах.
Кристос действительно был силен в бизнесе, но в детали она не вдавалась. Она могла интересоваться, почему он принял то или иное решение, но на большее ее не хватало. Печальное открытие состояло в том, что это утомляло ее и она скучала. И самое худшее – что все эти колонки нескончаемых цифр ничего для нее не значили. Просто цифры, одна за другой, как будто маленькие жучки прыгали по страницам.
