Джидду Кришнамурти
Самому себе. Последний дневник
Теперь мы можем углубиться в детали. Отдельны ли вы, ваше „я“, от всего остального человечества? У вас отдельное имя, отдельный организм, склонности, отличные от склонностей других людей; возможно, даже талант – делает ли это вас индивидуальностью? Представление о том, что каждый из нас отделен от других, – верно ли оно? А может быть, сама по себе эта идея иллюзорна? Ведь мы разделили мир на отдельные сообщества, нации, но в действительности это лишь замаскированное дикарство. Наша озабоченность тем, что мы сами и наше сообщество отличаемся от остальных сообществ, других людей, – реальна ли она? Конечно, вы можете сказать, что реальна, поскольку вы американец, а другие – нет: они французы, русские, индийцы, китайцы и так далее. Это лингвистическое, культурное, религиозное разделение разрушительно для мира, оно всегда вызывало ужасные войны, неисчислимые потери. Конечно, определенные его грани прекрасны – когда это касается таланта, творческого самовыражения художников, музыкантов, ученых и так далее. Считаете ли вы себя отдельной индивидуальностью с отдельным мозгом, который принадлежит вам и никому больше? Это ваше мышление, и допустим, что ваше мышление отличается от мышления других людей. Но индивидуально ли само мышление или оно является той единственной чертой, которая объединяет всех без исключения – и великих ученых, и самых примитивных и невежественных людей?
Подобные вопросы возникают, когда мы задумываемся о смерти отдельно взятого человека. Итак, назвали бы вы себя индивидуальностью, учитывая все это – имя и форму, собственнические инстинкты, реакции, ощущение отделенности от других, – все то, что поддерживает общество и религия, – и осмысляя это здраво, логически? Это важный вопрос в контексте разговора о том, что же такое смерть».
«Я знаю, к чему вы ведете. У меня есть интуитивное понимание, представление, что, пока я индивидуальность, мое мышление отдельно от мышления других людей; мое беспокойство, моя печаль – это не то же самое, что печали всех остальных людей на земле. У меня есть ощущение – поправьте меня, если я неправ, – что я свожу необъятное и сложное бытие остального человечества к чему-то мелкому, ничтожному. Вы хотели сказать, что я вовсе не индивидуальность? Мое мышление – не мое? И мой мозг не является моим, отдельным от других? Это то, к чему вы ведете? В этом ли состоит ваш вывод, ваше заключение?»
«Если можно, позволю себе замечание: слово „заключение“ здесь не подходит. „Заключить“ означает закрыть, закончить, поставить точку в споре, заключить мир после войны. Но мы ведь ничего не заключаем – мы лишь указываем на что-то; напротив, мы должны уйти от заключений, от окончательных выводов и прочих подобных вещей. Утверждения ограничивают, сужают наш поиск. Но факт – наблюдаемый объективный факт – заключается в том, что ваше мышление идентично мышлению другого человека. Выражение ваших мыслей может быть разным; если вы артист, вы можете выражать нечто определенным образом, а другой человек, не артист, может выражать это совершенно по-другому. Вы оцениваете, делаете выводы на основании этого выражения и, исходя из него, проводите различие: это артист, а это – футболист. Но и вы, артист, и он, футболист, – вы оба мыслите. И артист, и футболист переживают, страдают, испытывают боль, разочарование, страх; один верит в бога, а другой нет, один религиозен, а другой нет, но эти вещи присущи всем людям, несмотря на то что отдельный человек может думать, что он-то вовсе не таков. Вы можете думать, что ваша печаль совершенно не такая, как печаль другого человека, что ваше одиночество и отчаяние – полная противоположность одиночеству и отчаянию других людей. Наша традиция такая-то, наша обусловленность такая-то, нас учили так-то и так-то – я араб, ты еврей и так далее. И из этого разделения возникает не только индивидуальность, но также и коллективные расовые предубеждения. Когда отдельный человек отождествляет себя с сообществом, с нацией, расой, религией, это неизбежно вызывает конфликты между людьми. Это закон природы. Но мы задумываемся лишь о последствиях этих конфликтов и войн, а не об их причинах, мы не думаем о причинах разделения.
Итак, мы не утверждаем, не делаем заключений, а просто указываем на то, что вы, сэр, – часть всего человечества на глубинном психологическом уровне. Ваши реакции такие же, как и у всех остальных людей. Ваш мозг – не ваш, он эволюционировал веками. Вы воспитаны как христианин, вы верите в определенные догмы и ритуалы; у другого человека может быть другой бог и другие ритуалы, но все это определяется мышлением. И мы, глубоко исследуя этот вопрос, выясняем, существует ли вообще индивидуальность. Мы – это человечество как единое целое, мы – все люди на Земле. Это не какое-то фантастическое, романтическое утверждение – это необходимо учитывать в контексте разговора о том, что такое смерть.
Что же вы думаете обо всем этом, сэр?»
«Должен признаться, все эти вопросы ставят меня в тупик. Я не знаю точно, почему я всегда считал себя отдельным от вас или от любого другого человека. То, что вы говорите, кажется мне правильным, но я должен обдумать все это. Мне нужно время, чтобы свыкнуться с тем, что вы мне сказали».
«Время – враг восприятия. Если вы собираетесь обдумывать то, о чем мы говорили, спорить с самим собой, обсуждать и анализировать то, о чем мы вместе беседовали, это займет время. А время – это совершенно новый фактор в восприятии истины. Впрочем, предлагаю пока отложить этот разговор на какое-то время».
Мой собеседник вновь пришел через пару дней. Он казался более спокойным и вместе с тем заинтересованным. Утро выдалось облачное; собирался дождь. В этих краях дожди особенно желанны, поскольку за горами раскинулась гигантская пустыня, и из-за этого ночи здесь очень холодные.
«Я поразмышлял пару дней и снова пришел к вам. Мой дом стоит у моря, я живу в нем один. Это типичный домик, каких много у самого моря: прямо перед домом пляж, за ним синеет Тихий океан; по пляжу можно идти и идти много миль. Я подолгу гуляю – иногда утром, иногда вечером. После нашей беседы, которая состоялась два дня назад, я пошел гулять по берегу моря и ушел далеко, на пять миль или больше. Потом я решил вернуться и снова встретиться с вами. Вначале мне было очень неуютно. Я не мог понять, что вы говорите, на что хотите мне указать. Хоть я и скептически отношусь к подобным вещам, я позволил вашим словам проникнуть в мой ум. Не то чтобы я внутренне принял или отверг это, нет, просто ваши слова заинтриговали меня. Я не случайно использовал слово „позволил“ – я действительно позволил вашим словам войти в мой ум. Немного поразмыслив, я сел в машину, проехал вдоль берега, а затем повернул прочь от моря – к вам. Здесь, в долине, так красиво, я так рад, что застал вас дома! Вы не против, если мы продолжим нашу беседу, которую начали два дня назад?
Если я правильно понял, вы указывали на то, что традиция, вековая обусловленность нашего мышления, может стать причиной укоренившейся фиксации – идеи, которую человек принимает как должное, не задумываясь. Эта идея – представление о том, что мы являемся индивидуальностями, отделенными друг от друга. Я думал об этом; я употребляю слово „думал“ в его обычном смысле: я размышлял, рационализировал, задавал себе вопросы, вел спор сам с собой; это была дискуссия с самим собой, долгий диалог. В конце концов я, как мне кажется, понял, о чем была речь. Я вижу, что мы сделали с этим прекрасным миром, в котором живем. Я вижу всю последовательность исторических событий. После некоторых метаний я осознал всю глубину и истинность ваших слов. Если у вас есть свободное время, мне хотелось бы глубже рассмотреть этот вопрос. Как я уже говорил, изначально я пришел к вам, чтобы узнать, что такое смерть. Но теперь я понимаю, как важно познать самого себя и, если можно так выразиться, через врата знания себя прийти к знанию смерти».
«Как мы уже говорили два дня назад, солнце светит для всех и его свет принадлежит всем людям, всему человечеству [он этого не говорил]; этот свет не является моим или вашим. Эта энергия, дарующая жизнь, общая, одна на всех. Красота заката принадлежит всем, кто внимает ей. Закат – это не то, что могут наблюдать лишь немногие в одной части света; закат солнца един для всех. И наше сознание, включающее в себя наши реакции и действия, наши идеи, представления и образ мышления, страхи, удовольствия, идеологию, веру и суеверия, почитание того, что мы создали по своему образу и подобию, нашу боль, наши печали и сожаления, – свойственно всем людям на Земле. Когда мы страдаем, нам кажется, что это страдание уникально, присуще только нам. Мы закрываем глаза на страдания всего остального человечества. Точно так же мы воспринимаем удовольствия – как нечто личное, только наше и больше ничье. Мы забываем о том, что люди – и мужчины, и женщины – во все времена испытывали невыразимые страдания. Эти страдания – та твердь, на которой стоим все мы; это доля всего человечества.
Итак, наше сознание на самом деле не принадлежит вам или мне: оно развивалось, росло и накапливалось много, много веков. Это сознание включает в себя веру, богов, все ритуалы, придуманные человеком. В действительности это лишь работа мысли: все содержимое сознания создано мыслью – поведение, поступки, культура, вдохновение; вся наша деятельность – это деятельность человеческой мысли. Это сознание и есть «я», эго, личность и так далее. Я считаю, что необходимо понять это не на концептуальном, логическом уровне, а на самом глубинном; это естественный процесс, сама наша суть, как кровь, которая течет в каждом из нас и является частью нас. Когда человек это осознаёт, он начинает ощущать огромную ответственность. Отныне мы в ответе за все, что происходит в мире, пока не изменится наше сознание. Пока существует страх, стремление к успеху, различные нации и все прочее, мы остаемся частью человечества, частью человеческого механизма.
Очень важно понимать следующее: „я“ собирается воедино мыслью. Мысль, как мы уже говорили, не принадлежит вам или мне; мышление не является индивидуальным. Мышление – общее для всех людей. И теперь, когда мы действительно глубоко осознали важность этого, можно разобраться, что значит „умереть“.
Наверняка вам в детстве случалось наблюдать за течением ручейка в узком ущелье. Вы бросаете что-то в ручей, например веточку, и бежите вслед за ней: вниз по склону горы, снова вверх, перепрыгиваете через расщелину, чтобы не упустить свою веточку из виду. А ручей бежит все быстрее и быстрее, и вот ваша веточка достигает водопада и исчезает. Это и есть наша жизнь.
Что такое „смерть“? Что означает это слово, что за тревожное ощущение беды оно несет в себе? Похоже, мы не способны с этим смириться».
Среда, 16 марта 1983 г.
(Продолжение диалога, начавшегося 15 марта)
«Человек убивает человека по разным причинам. Он убивает из религиозных соображений, из чувства патриотизма; убивает ради мира, убивает в ходе специально организованной войны. Таково человечество – мы без конца убиваем друг друга.
Вы задумывались обо всех этих убийствах, о горе, которое переживает человечество – о безмерной скорби, о слезах и боли, о зверствах и ужасе, сопровождающих человечество много веков? Все это продолжается в наши дни. Мир болен. Политики, будь они левые, правые, центристы или поборники тоталитарного режима, не стремятся к миру. Каждый из нас в ответе за это, и наша задача – увидеть тот день, когда убийства прекратятся и мы будем жить на земле, на нашей общей земле, наслаждаясь миром и ее красотой. Это огромная трагедия, которую мы не хотим видеть или не хотим исправлять. Мы оставляем это решать специалистам, но каждый такой «специалист» несет смерть, подобно ядовитой змее или бездонной пропасти.
Итак, давайте пока забудем обо всем этом и попробуем разобраться, что же такое смерть. Что по-вашему значит „умереть“?»
«Для меня смерть – это внезапное прекращение существования всего, чем я являюсь и чем я был, из-за болезни, несчастного случая или старости. Конечно, я много читал и разговаривал с людьми из Азии, с индийцами, которые верят в реинкарнацию. Я не знаю, правда это или нет, но, насколько я сам могу понять, смерть означает прекращение существования живого существа; смерть дерева, смерть рыбы, смерть паука, смерть моей жены и детей – это внезапное прекращение, исчезновение того, кто только что был живым, со всеми его воспоминаниями, идеями, страданиями, тревогами, радостями и удовольствиями; того, кто вместе со мной любовался закатом… Все это в одночасье исчезает. И когда вспоминаешь обо всем этом, ты не просто чувствуешь боль, но также осознаёшь свою неполноту, свое одиночество. Мысль о разлуке с женой и детьми, с теми, ради кого ты трудился, кого лелеял, о ком всегда помнил, к кому был привязан, и боль от этой привязанности… Все это – и не только это – внезапно прекращает существовать. Я думаю, что именно это и подразумевается под „смертью“. Для меня смерть – прекращение существования.
В моем домике у моря на пианино стоит фотография моей жены и детей. Мы вместе играли на пианино. Фотография хранит воспоминания о них, но больше нет их живого присутствия, реальности их бытия. Воспоминания могут причинять боль или приносить радость, но радость меркнет, ее затмевает скорбь. Вот это для меня и означает смерть.
У нас была прелестная персидская кошка – очень красивая. Однажды утром она умерла, мы нашли ее мертвой на веранде. Вероятно, она съела что-то ядовитое. Она лежала там – безжизненная, пустая оболочка, которая никогда больше не замурлыкает. Это и есть смерть – окончание долгой жизни или окончание короткой жизни едва появившегося на свет младенца. У меня был росток, который по всем прогнозам должен был вырасти и стать большим деревом. Но какой-то невнимательный прохожий наступил на него – и он уже никогда не вырастет в огромное дерево. Это тоже смерть. Окончание дня – дня, который был скучным или наоборот, насыщенным и прекрасным, – тоже можно назвать смертью. Начало и конец».
«А что же такое жизнь, сэр? С момента рождения до момента смерти – что есть жизнь? Очень важно понять, как мы живем, почему все эти века человеческой истории привели нас к тому, что мы живем именно так. Если жизнь – сплошная борьба, это ведь вы сами выбрали так жить, сэр, разве нет? Конфликты, страдания, радость, удовольствие, беспокойство, одиночество, депрессия, а еще труд – мы работаем, работаем, работаем, для других и для себя; мы озабочены самими собой, иногда щедры, иногда завидуем, сердимся, стараемся побороть гнев, наконец даем ему волю и так далее. Это мы и называем жизнью: слезы, смех, печаль, почитание чего-то, что мы сами придумали; существование во лжи, иллюзиях и ненависти, усталость от всего этого, скука, пустота – вот наша жизнь. Не только ваша – такова жизнь всех людей на этой земле; вся она проходит в надеждах на то, что можно убежать от всего этого. Поклонение, боль, страх – этот процесс продолжается с древних времен до наших дней. Труд, невзгоды, страдания, смятение, нерешительность, а также радость и смех – все это часть нашего бытия.
А окончание всего этого называется смертью. Смерть кладет конец всем нашим привязанностям, и поверхностным, и глубоким. Привязанность монаха, санньясина, привязанность домохозяйки, привязанность к семье – все формы привязанности прекращают свое существование в момент смерти.
С этим связано несколько вопросов. Один из них – вопрос бессмертия. Существует ли бессмертие? Подразумевается, что „смертный“ – это тот, кто знает смерть; а есть ли то, что не умирает? То, что существует за пределами времени и не знает конца, – бессмертно. Мое „я“ – бессмертно ли оно или же оно знает смерть?
„Я“ никогда не сможет стать бессмертным. Это „я“ со всеми его атрибутами формируется с течением времени, которое есть мысль; по этой причине „я“ не может быть бессмертным. Можно придумать идею бессмертия – образ, бога, картинку – и держаться за нее, и черпать в ней утешение, однако это не будет бессмертием.
И второй вопрос, чуть более сложный: возможно ли жить со смертью? Жить не скорбя, не практикуя какую-либо форму саморазрушения. Почему мы отделили смерть от жизни? Смерть – это часть нашей жизни. Это часть нашего бытия – умирание и жизнь, жизнь и умирание. Они неотделимы друг от друга. Зависть, гнев, печаль, одиночество, а также удовольствия, выпадающие на нашу долю, – все, что мы называем жизнью, и то, что мы называем смертью… Зачем отделять их друг от друга? Почему мы считаем их такими далекими друг от друга, далекими во времени? Мы принимаем смерть старика. Это естественно. Но когда в результате несчастного случая или от болезни умирает молодой человек, это вызывает у нас протест. Мы говорим, что это неправильно, что так не должно быть. Мы всегда разделяем жизнь и смерть. Это проблема, которую мы должны изучить и понять, более того, мы не должны считать ее проблемой. Мы должны просто увидеть ее, осознать, что за ней стоит, не обманывая себя.
Еще один вопрос – это вопрос времени: время задействовано в жизни, обучении, накоплении, действии и в окончании времени, каким мы его знаем, то есть во времени, которое отделяет жизнь от ее завершения. Когда есть разделение на „здесь“ и „там“, отделение того, что есть, от того, что должно быть, в этом всегда участвует время. Поддержание этого разделения между тем, что называется смертью, и тем, что называется жизнью, – для меня самый главный фактор.
Если существует это разделение, это разграничение, то существует и страх. И тогда существует усилие по преодолению этого страха, поиск удобства, удовлетворения, ощущения, что жизнь не прервется. (Мы сейчас говорим не о материальной или технической сфере, а о сфере психологии.) Время составляет наше «я», мысль поддерживает эго – «я». Если бы только человек мог по-настоящему осознать значение времени и разделения, психологического противопоставления одного человека другому, одной расы другой расе, одного типа культуры другому типу культуры! Это разделение, разграничение обусловлено мыслью и временем, так же как жизнь и умирание. И чтобы жить со смертью, требуется глубинное изменение всего нашего мировоззрения. Положить конец привязанности, отбросив время и побудительные стимулы, – вот что значит умереть при жизни.
