Джим Батчер
Архивы Дрездена: Ведьмин час
Глава 4
Тут из глубины квартиры донесся тишайший звук, и старик вскочил на ноги с прытью бездомного кота, но перед тем прошипел какое-то слово, и посох выскользнул из угла и прилетел к нему в руку.
– Э, полегче! – Я тоже встал и развел руками. – Может, расслабитесь? Пожалуйста?
– Кто там? – осведомился он, просверлив меня алмазным взглядом. – Кто?!
– Я же только что накормил вас оладьями… – пробурчал я. Если старик стал такой нервный, дела в его мире и впрямь обстоят не лучшим образом. – Звезды и камни!
– Не говори так. – В его тоне появились брюзгливые модуляции. Вот, так-то попривычнее. – Ты даже не знаешь значения этой фразы.
– Тот, у кого я ее подцепил, в подробности не вдавался, – парировал я. – Ну, расслабитесь? На пять секунд? Пожалуйста!
Он сердито взглянул на меня и приопустил посох – совсем чуть-чуть.
– Зачем мне расслабляться?
– Затем, что мне не хочется, чтобы моя дочь до смерти испугалась своего прадедушки. При первой встрече.
Услышав это, старик моргнул. Дважды. И тут же опустил посох – теперь окончательно.
– Что? Она здесь? И была здесь? Все время?
– Общение с незнакомцами дается ей непросто.
Я опустил глаза на Мыша и мотнул подбородком в сторону двери. Пес послушно встал и направился к спальне, чтобы поддержать девочку своим присутствием.
– И ты допустил, чтобы рядом с ней ошивался вампир? – прошептал дед с потрясенным выражением лица.
– Мэгги! – негромко позвал я. – Можешь выходить. У нас гость, и тебе надо бы с ним познакомиться.
Дверь спальни приоткрылась. Я увидел клинышек дочкиного лица и настороженный карий глаз.
– Иди поздоровайся с прадедушкой, – продолжил я, не повышая голоса, и глянул на старика. – Этот момент я представлял себе иначе, но как есть, так есть. Выходи, солнышко.
Дверь приоткрылась чуть шире. Мэгги высунула руку и водила ею в воздухе, пока не нащупала собачью шерсть. Зарылась пальцами в гриву Мыша, а затем медленно-медленно открыла дверь до конца и молча застыла перед Эбинизером.
– Мэгги, – сипло произнес он. – Здравствуй, юная леди.
Она едва заметно кивнула.
Эбинизер кивнул в ответ, после чего повернулся ко мне; в глазах у него тлел гнев, какого я в жизни не видел. Старик хотел что-то сказать, но я предостерегающе зыркнул на него и предложил:
– Как вам идея подняться в сад, чтобы Мыш размял лапы?
– Давайте, – согласилась Мэгги.
Старик пронзил меня кинжально-острым взглядом. Затем приструнил эмоции, повернулся к моей дочери и мягко улыбнулся.
– Звучит заманчиво.
Вскоре мы с Эбинизером стояли и смотрели, как Мэгги и Мыш играют с детворой свартальвов.
Сад во внутреннем дворе посольства был великолепный: в центре несколько деревьев, а вокруг лужайки и клумбы, разбитые с большим вкусом и оставляющие достаточно места для беготни и игр в прятки. Маленькие свартальвы – существа странной наружности со свойственной родителям серой кожей и прямо-таки громадными глазами. Очаровательные пострелята. Тех, что по возрасту годились Мэгги в друзья, в посольстве жило с полдюжины, и все они без исключения были в восторге от Мыша. Мой пес играл с ними в салки, с легкостью прыгая туда-сюда и, несмотря на внушительную мышечную массу, ловко уклоняясь от детских рук.
В саду находились несколько взрослых свартальвов. Они вежливо держали дистанцию – что физическую, что психологическую, – но определенно чувствовали напряжение между мной и стариком.
– Ты что, сдурел? – осведомился Эбинизер.
– Просто сделал выбор, – ответил я.
– С тем же успехом можешь подарить ей футболку с мишенями на спине и груди. – Старик говорил негромко, чтобы не слышали дети. – Рядом с тобой девочка станет первейшим объектом для атаки. Господи! Вампирам уже известно, кто она и где находится!
– Она долго жила вдали от меня, в надежном доме. И не сказал бы, что это пошло ей на пользу.
– А чем тебе не угодил дом Карпентеров? – спросил дед. – Если не считать штаб-квартиры в Эдинбурге, более безопасного места не сыскать. Почему бы не оставить Мэгги у них?
– Потому что ее отец там не живет, – ответил я.
– Дурень ты, вот ты кто! – Старик поднял глаза к небу, словно умоляя Всемогущего даровать ему терпение.
Я скрежетнул зубами:
– Есть предложения получше?
– Ей надо жить в проверенном убежище. Подальше от тебя. По крайней мере, пока у нее не проявятся скрытые таланты и она не научится защищать себя.
– Если такое вообще произойдет.
– В ином случае ей не выжить в нашем мире.
– Вы-то, конечно, предпочли бы поступить иначе. – Я понял, что начинаю сердиться.
– Я и поступил иначе, – отрезал дед. – Сделал так, что твоя мать выросла вдали от рисков, свойственных моему образу жизни.
– И что из этого вышло? Давайте спросим у мамы. Хотя погодите. Спрашивать-то не у кого. Ведь мамы нет в живых.
Вдруг стало очень тихо. Мне показалось – или не показалось, – что на пару секунд солнце потускнело. Но готов ручаться, что свартальвы отступили от нас еще дальше.
Старик заговорил, и его голос рокотал, как далекие раскаты грома:
– Что ты сказал мне, мальчик?
– Что мамы нет в живых, – с расстановкой повторил я. – Ваша дочь, которую вы прятали в безопасном месте, уже не с нами. Так что вам нечего мне предъявить.
Старик молчал. Он походил на статую, вырезанную из старинной слоновой кости.
– Да, чудовища уже пытались убить Мэгги. Но я их остановил. И если это повторится, остановлю снова. Ей не надо где-то отсиживаться. Пусть лучше будет рядом с отцом.
– Как ты смеешь… – прошипел старик.
– Может, я не лучший отец на свете, но вот он я, здесь. Я есть в ее жизни. И этого не заменить. Ничем. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
– Идиот, – процедил Эбинизер сквозь стиснутые зубы. – Ты хоть знаешь, на что способны твои хозяева?
– У них хотя бы слова не расходятся с делами, – со злостью сказал я.
– Не нарывайся, мальчик, – предупредил он.
– На что? Что вы сделаете? Сдадите меня в систему патронатных семей? Разумеется, для моего же блага.
Голова старика дернулась назад, словно я отвесил ему пощечину.
– Мамы не стало, когда я родился, – ровным голосом произнес я. – Папы – когда я пошел в детский сад. А вы просто взяли и оставили меня в одиночестве.
Эбинизер отвернулся, и плечи его поникли.
– Может, вы думали, что защищаете меня, – продолжал я без интонации, – но на самом деле вы меня бросили. И мне было больно. У меня остались шрамы. Я даже не знал о вашем существовании и до сих пор на вас сержусь.
Я смотрел, как дети гоняются за Мышем. Он мог бегать часами, и это никак не сказывалось на его дыхалке. Все веселились на полную катушку.
– Моей дочери пришлось несладко, – тихо проговорил я. – Хватит. Не хочу, чтобы Мэгги тоже через это прошла.
Загривок и макушка старика налились кровью. Я слышал, как щелкнули суставы пальцев: крепкие грубые руки сжались в кулаки.
– Ты не в себе, мальчик, – грубо проворчал он. – И не понимаешь сути дела.
– Не стану спорить, что это определение подходит одному из нас.
– Твоя мать мертва, – сказал Эбинизер. – Отец мертв. Мертва и женщина, выносившая твоего ребенка. Что связывает всех этих людей? Ты! Разве непонятно? Неужели ты не видишь, что сейчас не время идти на поводу у эмоций?
Гнев и боль вспыхнули с такой силой, что я уже боялся потерять над собой контроль – и вовсе не из-за того, что на мне была Зимняя мантия.
– Я вижу лишь маленькую девочку, и она нуждается в отцовской любви, – сказал я. – А для этого я должен быть рядом.
– Ты заблуждаешься.
– Может быть. Но она моя дочь, а потому мне и карты в руки.
Эбинизер покачал головой.
– А поскольку я заметил, что порой моя жизнь напоминает мексиканскую мыльную оперу, причем с бездарным сценарием, – не унимался я, – пора вам кое-что узнать.
– Что именно?
– По-моему, сейчас вы думаете, как бы схватить ее и спрятать в укромном месте. Но имейте в виду: если так, я за ней приду. Даже через ваш труп… сэр.
Старик повернулся ко мне, словно грозовая туча.
Я, не моргая, выдержал его взгляд.
– Послушай, парень, – начал Эбинизер. В его голосе появилась легкая шотландская картавость. – Ты ступаешь на очень тонкий лед.
– Не в первый раз. И не в последний.
Старик агрессивно выпятил подбородок и с шумом втянул воздух.
– Джентльмены! – раздался еще один голос, густой и низкий. – Прошу меня извинить.
Мы с дедом гневно уставились на того, кто осмелился нам помешать.
Перед нами стоял совершенно невозмутимый свартальв в темно-синем шелковом костюме. Повыше, чем Аустри, да и покрепче.
– Джентльмены, вы гости в моем доме. Но ведете себя по меньшей мере невежливо.
Я оторопело огляделся по сторонам. В саду уже не играли. Дети свартальвов попрятались за родителей, а Мэгги, оказавшись на полпути между ними и нами, балансировала на одной ноге, словно готовилась дать деру. Обеими руками она отчаянно вцепилась в гриву Мыша. Закрыв ее своим телом, пес смотрел на меня, и в его взгляде я не увидел ни капли одобрения.
Пожалуй, мы говорили громче, чем казалось.
– Этри. – Дед приветствовал его кивком. – Мы тут обсуждаем… вопросы личного свойства.
– Обсуждайте их в другом месте. – Глава посольства свартальвов обратил к Эбинизеру взгляд, в котором не было ни сочувствия, ни понимания. – Вы пугаете детей. Пока вы в моем доме, Маккой, извольте вести себя учтиво и благопристойно.
Это заявление, сделанное самым решительным и бескомпромиссным тоном, исключало любые поблажки. Я изумленно смотрел на свартальва. Да, он пользуется уважением в сверхъестественном сообществе – чему, как правило, сопутствует немалая личная власть, – но Эбинизер Маккой?.. Бодаться с ним рискнет только глупец.
Да, я в курсе подтекста. Лично я бодался с дедом уже минут десять.
Старик демонстративно вздохнул и обвел глазами территорию. Его взгляд задержался на Мэгги, и вдруг мне показалось, что он слегка сдулся – словно за последние несколько секунд постарел на десяток-другой лет.
Тут я крепко призадумался обо всем, что наговорил в приступе гнева, и мне стало стыдно.
– Само собой разумеется, – сказал старик. – Приношу официальные извинения и прошу простить, что беседа вышла из-под контроля и я расстроил ваших детей. Этому нет оправданий, и я прошу закрыть глаза на мою грубость.
– Угу, – добавил я. – Подписываюсь под каждым словом.
Пару секунд Этри изучал Эбинизера, затем взглянул на меня, едва заметно закатил глаза и кивнул.
– Полагаю, ваш визит завершен, чародей Маккой. Я велю проводить вас к парадным воротам.
– Нет, погодите, – вмешался я. – Сэр, я не хотел…
– Вне всяких сомнений, вы совершенно правы, Этри, – резко произнес Эбинизер и развернулся, чтобы уйти.
– Сэр… – попытался остановить его я.
– Мне пора, – устало сказал Эбинизер. – Дел невпроворот.
И он ушел.
Я не видел, как в саду появился Аустри. Охранник без лишнего шума последовал за стариком, и я махнул ему рукой – дескать, полегче, – а он состроил непробиваемую физиономию, но секундой позже смягчился и сочувственно кивнул мне в ответ.
Какое-то время Этри смотрел им вслед, а затем бросил на меня непроницаемый взгляд, покачал головой и тоже удалился. Остальные свартальвы последовали его примеру.
Когда все ушли, Мэгги подбежала ко мне и обняла за пояс. Я поднял ее на руки и прижал к груди.
– Это я виновата? – спросила она дрожащим голосом. – Я собиралась… собиралась поговорить с прадедушкой, но слова как будто во рту застряли. Я не хотела, чтобы он рассердился и ушел!
В горле у меня образовался комок, и я закрыл глаза, скрывая подступившие слезы.
– Ты не виновата, солнышко. Вовсе не виновата. Ты прекрасно себя вела.
Она обхватила меня за шею – пожалуй, даже крепче, чем требовалось.
– Но почему он рассердился?
– Бывает, взрослые расходятся во мнениях, – объяснил я. – Иногда злятся, и у них непроизвольно вырываются обидные слова. Но это пройдет. Сама увидишь.
– Понятно, – сказала она.
Мыш подошел ко мне и прильнул к ноге, выражая безмолвную поддержку.
– А прадедушка приедет на Рождество? – спросила Мэгги.
– Возможно.
– Это хорошо, – сказала она. – Сердишься на меня?
– Нет. – Я чмокнул ее в макушку. – Ты же мое солнышко.
– Это тоже хорошо, – проговорила она, – но я бы поела оладий.
– Так пойдем и нажарим, – предложил я.
Мыш с надеждой застучал хвостом по моей ноге.
Но прежде чем уйти, мы какое-то время постояли втроем, находя утешение в близости друг друга.
Глава 5
– Не удивляйся, что встреча прошла скверно, – сказала Кэррин. – Ссора между родственниками… Поверь, семейные конфликты – самые паршивые.
– Семья еще не воссоединилась, а мы уже ругаемся, – пожаловался я.
– Судя по тому, что я видела, вполне себе воссоединилась, – сухим тоном заметила она.
– Как скажешь. Но прежде мне нечасто выдавался случай поссориться с родней.
– А я, бывало, ссорилась. Видишь ли, родственники небезразличны друг другу. Разозлись, скажи какую-нибудь грубость, и твои слова причинят сильную боль. К тому же очень многие вещи остаются недосказанными. По-моему, это хуже всего. Все думают, что прекрасно знают друг друга, хотя на деле это не всегда так, и поэтому паузы заполняются воображаемыми фразами, которых тебе не говорили. И даже не думали говорить.
– Таково ваше профессиональное мнение, доктор Мёрфи? – хмуро спросил я.
Она фыркнула и, не ответив, сжала мою руку. Ее ладонь была маленькой, сильной и теплой. Последнее время мы частенько держались за руки.
Я приехал приготовить ей что-нибудь на обед. Кулинарные навыки у меня скромные, но терпимые, а поэтому мы до отвала наелись запеченной в духовке курицы с картошкой и свежим салатом. Кэррин было непросто передвигаться по кухне – из-за бедра, плеча и тех перевязок, что удерживали руку и ногу в более-менее неподвижном состоянии, – а от покупной еды ее уже тошнило. Еще бы, которую неделю на больничном. Вот я и приезжал раз в пару-тройку дней, чтобы приготовить ей что-нибудь вкусное, когда у детей Карпентеров появлялась возможность посидеть с Мэгги.
– Раз уж речь зашла о докторах, – продолжил я как ни в чем не бывало, – что сегодня сказал врач?
– Первый раунд операций прошел нормально, – ответила Кэррин и со вздохом прижалась щекой к моей руке.
Мы сидели на диване у нее в гостиной, а раненую ногу она положила на подаренную мной оттоманку. Кэррин совсем миниатюрная, пять футов с кепкой, хотя это вполне себе мускулистые пять футов. Волосы светлые, чисто вымытые, но растрепанные: непросто выдерживать стиль в прическе, когда приходится делать все одной рукой. И никакого макияжа.
Вид у нее был усталый. Оздоровительное безделье оказалось для Кэррин Мёрфи довольно-таки утомительным.
Эти раны она получила вместо меня. Не по моей вине – по крайней мере, в этом я себя убеждаю, – но, как ни крути, Кэррин оказалась в опасном месте по моей просьбе. Можете сколько угодно говорить о свободе воли, причинно-следственной связи и личном выборе, но факт остается фактом: не втяни я ее в свои дела, сегодня вечером Кэррин, скорее всего, была бы на тренировке по рукопашному бою.
– Второй раунд начнется на следующей неделе, – продолжила она профессиональным тоном, отстраненным и начисто лишенным любых эмоций. Этим тоном Кэррин говорила, когда была по-настоящему расстроена. – Затем каких-то три месяца в гипсе и с этими дурацкими косынками, после чего полгода физиотерапии, во время которой меня снимут с обезболивающих, а когда все это закончится, причем если пройдет наилучшим образом, врач подозревает, что я смогу ходить без палочки. Но не очень быстро.
– А как же твои тренировки? – насупился я.
– Травмы серьезные, – ответила Кэррин даже не тихо, а как-то безжизненно. – Колено, плечо, локоть. Врачи надеются вернуть пятьдесят процентов функциональности. Базовой. Не спортивной.
Я вспомнил, как она вскрикнула, когда Никодимус лягнул ее в колено. Вспомнил тот неприятный влажный хруст, с которым он, и глазом не моргнув, выдернул ее руку из сустава. Разорвал вращающую мышцу, а одновременно с ней – локтевые связки. Он сделал это преднамеренно, чтобы причинить как можно больше вреда. И боли.
– Я больше не вернусь к нормальной жизни, – прошептала она.
В прошлом Кэррин получала ранения – и всегда восстанавливалась.
Но у всего есть пределы. В конце концов, она всего лишь человек.
Мы посидели в полной тишине, если не считать размеренного тиканья старых часов.
– Скажи, нельзя ли… – начала она, и я покачал головой:
– В целительских делах магия ненамного опережает обычную медицину. Наши люди обучаются у ваших. Разве что захочешь пойти на Фаустову сделку…
– Нет, – твердо ответила она.
Я кивнул. Добавить было нечего.
– Прости, – наконец пробормотал я.
– Не извиняйся. – Она легонько мотнула головой. – Я уже поплакала на эту тему. И еще поплачу. Но сейчас не хочу об этом думать. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Я задумался, о чем бы поговорить, но ничего не придумал и поэтому поцеловал ее.
– Ты, Дрезден, само красноречие, – пробормотала она мне в губы, но потом закрыла глаза и отдалась поцелую, и все остальное начало терять значение.
Целоваться проходилось с умом. Примерно двадцать секунд дыхание Кэррин смешивалось с моим дыханием, а затем Зимняя мантия как с цепи сорвалась, и во мне проснулась звериная похоть. Эта чертова аура, которую пожаловала мне Мэб, позволяет совершать невероятные поступки, но в голове у меня теперь беспрестанно вьются мысли о сексе и насилии, и от них просто так не отделаться. Поэтому на двадцатой секунде я задышал чаще, на тридцатой не думал ни о чем, кроме «чем можно заняться с Кэррин», а спустя минуту пришлось вспомнить, что я сильнее, чем кажется, и ослабить хватку на ее теле.
Хотя, если честно, Кэррин вела себя примерно так же. И она не имела порочной ауры фэйри, на которую можно списать все грехи.
Так что нельзя исключать, что дело не в мантии. Быть может, дело во мне самом. А это уже страшновато.
А может, дело… в нас с Кэррин.
Кстати говоря, это была очень приятная мысль.
– Хорошо, – прошептала она, глубоко зарывшись пальцами мне в волосы, – ты и впрямь гений коммуникации. Именно это мне и нужно.
– Ты увере… – начал было я.
– Господи! Умолкни уже, Гарри, – почти прорычала Кэррин, а рука ее бесстыдно скользнула мне под рубашку. – Надоело ждать. И тебе, и мне. Нам обоим.
Я согласно промычал, но мычание превратилось в рык, а затем ее губы нашли мой рот, и рык сделался приглушенным, а сердце мое забилось в бешеном ритме, свойственном потерявшим голову подросткам. И ее сердце тоже. Мы синхронно задышали быстрее, а затем я положил ладонь ей на бедро, а Кэррин издала такой призывный стон, что я напрочь лишился способности о чем-либо думать.
– Давай, – прошептала она, а за шепотом последовали разнообразные сочетания гласных и согласных звуков, а также шелест снимаемых – или, по крайней мере, меняющих положение – предметов одежды.
Кэррин могла действовать только одной рукой, поэтому я слегка ей помогал; она поторапливала меня – впрочем, обходясь без слов, – а чуть позже оказалось, что я стою на коленях на полу, а она распростерлась передо мной на диване, и наши бедра соприкоснулись, и я подался вперед в поисках ее губ, и…
…и почувствовал, как она вдруг оцепенела от боли, такой сильной, что у нее перехватило дыхание. То ли плечо, то ли нога – но, черт возьми, предполагалось, что Кэррин будет выздоравливать, а не заниматься… гм… акробатикой.
Ее глаза широко распахнулись. Она пару раз моргнула:
– Что?
– Я… – промямлил я, – не знаю, можно ли…
Сверкнув глазами, здоровой рукой она схватила меня за рубашку и притянула к себе:
– Гарри, я не стеклянная. И знаю, чего хочу. Умоляю, хотя бы раз в жизни закрой рот, перестань думать и порадуй девушку.
– Эм-м… – сказал я, опуская взгляд.
Кэррин сделала то же самое, заглянула мне в лицо, на мгновение закатила глаза к потолку, и, Богом клянусь, на лице у нее отразилось крушение надежд похлеще моего, а затем она сникла – я, как вы уже поняли, сник чуть раньше – и глубоко-глубоко вздохнула:
– Дрезден, это твое рыцарство временами выглядит очень мило, но прямо сейчас мне хочется двинуть тебе по шарам.
– Не могу делать тебе больно, – признался я. – Прости.
Она снова закатила глаза и притянула меня еще ближе – так, чтобы обнять рукой за шею, – в то время как я старался не налечь на нее всем телом. Кэррин поцеловала меня в висок и нежно сказала:
– Знаю, дорогой мой дурачок.
В ответ на это я аккуратно обнял ее. И в этот момент кто-то бесцеремонно постучал в дверь.
Я подскочил – в совершеннейшем дезабилье – и постарался привести в порядок свой наряд. Мёрфи заелозила по дивану, пытаясь сделать то же самое одной рукой, поскольку вторая ее не слушалась, да и от ног не было особого толку. Мы оба остановились, заметив всю нелепость этих поползновений, а затем обменялись взглядами и, нервно посмеиваясь, возобновили попытки вернуть себе благопристойный вид.
– Дверь, – хихикнула Мёрфи, натягивая на голые ноги стеганое покрывало.
Я кое-как доковылял до порога, глянул в глазок и узнал человека за дверью, а затем приоткрыл ее, но слегка, чтобы скрыть тот факт, что штаны мои опять съехали на колени.
На крыльце стояли легавые.
Их было двое, и они ждали, нацепив вежливо-нейтральные полицейские маски. Одного я узнал, несмотря на то что прошло уже много времени с тех пор, как я видел его в последний раз: приятный на вид, чуть выше среднего роста, черноволосый, с уставной военной «площадкой» и выбритыми висками, хотя к его внешности добавились густые усы, на удивление подходившие к его голубым глазам. Костюм был дороговат для его зарплаты, а под мышкой у гостя я увидел толстый желто-коричневый конверт.
– Детектив Рудольф, – поздоровался я, совладав с брюками, и продолжил тоном, обычно приберегаемым для фраз «Чтоб ты сдох!» или «Я тебе глотку вырву!»: – Не представляете, как я рад новой встрече.
– Дрезден. – На его губах мелькнула самодовольная улыбка. – Великолепно. Двух зайцев одним выстрелом. Миз[12] Мёрфи дома?
Он сделал легкое ударение на слове «миз», напоминая, что Мёрфи больше не служит в полиции, и мне захотелось врезать ему. Однако я мужественно сдержался и сообщил:
– Сейчас не самое удобное время. Она восстанавливается после ранений.
– Полученных этой зимой, – добавил Рудольф.
Я изогнул бровь. Раны Мёрфи, оставшиеся от нашей стычки с бандой кровожадных психопатов, недовольных общественными порядками, не были огнестрельными. Врачи не обязаны были сообщать о них в полицию, да и места преступления, по сути, не существовало, а значит, копы самостоятельно разнюхали, что да как. И хорошего в этом мало.
Напомню, что Мёрфи помогала мне с грабительским налетом на ад – или по меньшей мере одно из мест с таким названием. Наша цель не относилась к юрисдикции департамента полиции Чикаго, но в точку назначения мы попали через хранилище банка, и в итоге оно ощутимо пострадало. К тому же там была охрана. И полиция, окружившая банк. И копы, которых мы уронили на выходе. Мы очень старались никого не убить, но один из наших все же прикончил охранника.
В глазах закона это делало нас как минимум соучастниками убийства. Причем небезосновательно.
– Да, вот именно, – сказал ему я. – Так что проваливайте.
– Или что? – ласково спросил Рудольф.
– Или, если у вас нет ордера или резонного основания войти в этот дом, Мёрфи засудит ваш департамент так, что света белого не увидите.
– А если я буду настаивать? – улыбнулся Рудольф.
– С удовольствием бы на это посмотрел, – ответил я.
Я отнюдь не шутил. Мантия вновь заговорила со мной. «Коли не можешь снять напряжение с благоприятно настроенной дамой, – советовала она, – хотя бы выбей дурь из Рудольфа. Это будет терпимой заменой сексу».
– Не-а, – сказал второй коп сухим и даже скучающим тоном. – Вам это не понравится, сэр.
Я смерил его взглядом. Примерно пять футов шесть дюймов – во всех трех измерениях. Даже не помню, когда я последний раз видел такого крепыша. На нем был костюм, сшитый на заказ, – сомневаюсь, что людям подобных габаритов есть что выбрать в магазинах готового платья, – но из нейтрального неброского материала, чтобы сливаться с фоном делового мира. Волосы цвета «соль с перцем» коротко подстрижены, на лице – намек на бороду, и я заподозрил, что эта щетина появляется секунд через десять после бритья. Что-то в его манере держаться и взгляде, устремленном куда-то в пустоту, подсказывало, что парень знает себе цену и эта цена довольно высока.
С копами из отдела внутренних разбирательств я был знаком хуже, чем с ребятами из отдела специальных расследований или патрульными, отвечавшими за мои излюбленные районы города.
– Значит, вас назначили напарником Руди? – спросил я. – Кстати, я Гарри Дрезден.
– Детектив Брэдли, – представился он. – Сэр, миз Мёрфи следует побеседовать с нами. Это в ее непосредственных интересах.
– Или можем забрать ее в участок, – добавил Рудольф. – Меня устраивают оба варианта.
– Рудольф, – сказал я самым приятным тоном, – известно ли вам, как непросто отмыть усы от засохшей крови из разбитого носа?
– Гарри, – с укоризной позвала с дивана Кэррин, – сбавь-ка обороты. – И примирительно помахала рукой, но этот жест остался скрыт от стоявших за дверью. – Давай просто покончим с этим, ладно?
Я сердито посмотрел на полицейских:
– Сохраняю за собой право вышвырнуть…
– Гарри, – вздохнула Мёрфи.
– …попросить вас уйти, если мне покажется, что она устала, – плавно сменил я формулировку и глянул на второго, который был постарше Рудольфа. – Договорились?
– Ах, ты… – начал Рудольф, но человек-танк положил руку ему на плечо и легонько сжал пальцы.
Рудольф мигом захлопнул варежку и бросил тяжелый взгляд на своего напарника.
– Сэр, – сказал Брэдли, – никто не станет причинять раненой даме излишних неудобств. Мы будем кратки.
– Отлично, – проворчал я. – Входите.
Они вошли и попросили разрешения сесть. Ну и черт с ними. Я же садиться не стал. Обогнул диван и встал за спиной у Кэррин, прислонившись к стене и сложив руки на груди.
– Мёрфи, – сказал Рудольф.
Кэррин настороженно кивнула ему. Я неплохо ее знаю, а поэтому увидел в этом кивке уважение, а то и симпатию.
– Брэдли. Выкладывай, Рудольф. Зачем пришли?
Рудольф открыл желто-коричневый конверт и бросил на журнальный столик несколько цветных фотографий. Я поднял их и передал Кэррин, не сводя глаз с полицейских.
Пока она просматривала снимки, я чувствовал, как в ней растет напряжение. Наконец Кэррин протянула фотографии мне.
Первая – распечатка кадра с видеокамеры на чикагской улице. Точного места я не узнал, зато рассмотрел нечеткое лицо Мёрфи в ее маленьком внедорожнике, мчавшемся по усыпанной снегом улице.
На других листках – кадры с банковских камер наружного и внутреннего наблюдения. Из-за скверной погоды и переизбытка магии в воздухе все снимки получились искаженными и размытыми, но на одном я увидел две фигуры, выходящие из банка. Одна среднего роста, другая очень высокая.
Другими словами, я смотрел на себя и наемника по фамилии Грей. На снимке, сделанном со значительного расстояния, был запечатлен момент нашей эвакуации. Наверное, маскировка на секунду исчезла, а может быть, камера поймала момент, когда защитная вуаль еще не настолько загустела, чтобы скрыть нас от любопытных глаз. В любом случае на размытом фото не было видно лиц: только общие очертания. Однако грабителей банков баскетбольного роста не так уж много – ни в Чикаго, ни где-либо еще. Остальные распечатки были такими же мутными, если не хуже, но на каждой я видел узнаваемый силуэт высокого парня. Лица не было нигде, кроме последнего снимка: там я бежал по тротуару, и любой, у кого есть глаза, – а у присяжных они, как правило, имеются, – сказал бы, что человек на фотографии – это я.
– Этот твой снимок, – заявил Рудольф, глядя на Кэррин, – сделан в тот же день, когда тебя угораздило пораниться. Чертовски странное совпадение.
– Почему это? – спокойно спросила она. – Любой, кто живет в Чикаго, каждый божий день попадает на камеру. Причем пару-тройку раз.
– Но не каждый превышает скорость в такую опасную погоду, – возразил Рудольф.
– С каких это пор чикагский ОВР занимается дорожными нарушениями? – осведомилась Кэррин. – С тех самых, как вы побороли коррупцию?
– Превышение скорости на центральном проспекте во время бурана и гололеда, – объяснил Брэдли. – Неподалеку от места, где в это же время происходило ограбление.
– Я торопилась домой к началу сериала, – холодно произнесла Кэррин.
– Так, что разбила машину?
– Юным свойственна неосмотрительность. – Кэррин указала на гипс. – Врач в курсе дела.
– Мы беседовали с ним, – кивнул Брэдли. – Говорит, никогда не видел, чтобы такие травмы появлялись в результате аварии. Слишком чистые. Врач склоняется к выводу, что они причинены насильственным путем.
– Он ошибается, – сказала Кэррин. – И нарушает АМПМС[13].
– Ваш известный сообщник… – продолжил Брэдли, будто не услышав ее реплики. – Он тоже попал на камеры.
– У нас имеется прекрасное ваше фото, Дрезден, – подхватил Рудольф. – На тротуаре у здания, где на следующий день мы обнаружили труп. – Он выудил из кармана блокнотик и зачитал: – Некоего Харви Моррисона, дипломированного бухгалтера.
В ответ на это Кэррин скроила полицейскую гримасу; я же удовольствовался чародейской, но дело было плохо. Желудок перевернулся вверх тормашками. Несмотря на мои попытки спасти Харви Моррисона, он погиб, причем самым скверным образом, а когда речь заходит о трупах мужчин или женщин, принявших насильственную смерть, – особенно если убитый был честным человеком, никак не связанным с преступным миром, – копы непременно делают стойку.
Не суметь спасти человека и убить его своими руками – несколько разные вещи, но, если смотреть со стороны, одно практически неотличимо от другого.
– Моррисон регулярно пользовался услугами трастового банка «Верити», – продолжил Брэдли. – Того, который ограбили днем позже. Во время ограбления было вскрыто персональное хранилище Моррисона. Этому сопутствовали несколько взрывов и множество выстрелов из огнестрельного оружия. – Он кивнул на распечатки. – На снимках мы видим подозреваемого. Предположительно, одного из грабителей. Его рост – от шести футов восьми дюймов до шести футов одиннадцати дюймов. – Он бросил на меня любезный взгляд. – Шесть… и девять? Верно, Дрезден?
– По утрам я прилежно съедал целую тарелку овсянки, чтобы быстрее расти, – скромно сказал я.
– Остряк, – прошипел Рудольф. – Давай хохми себе дальше. Мы тебя крепко держим за задницу.
– «Хохми себе дальше»? – Глядя на Брэдли, я покачал головой и ткнул большим пальцем в сторону Рудольфа. – Да как он смеет!
– Нельзя исключать, что он прав, – спокойно произнес Брэдли и перевел взгляд на Кэррин. – Мы умеем докапываться до истины.
– Да, умеете, – признала Кэррин.
Брэдли кивнул:
– Ваша семья, Мёрфи, неплохо послужила нашему городу. Вам обоим будет полезно поговорить с нами. Пока мы не раскопали что-нибудь еще.
