Джим Батчер
Фурии Кальдерона
С противоположной стороны тропы послышался свист, и что-то шевельнулось в кустах. Одновременно за спиной Тави послышался топот, и тропу, пробитую в кустах махиной Брутуса, пересек огромный темный силуэт. Еще один овцерез, крупнее и темнее первого. Он бежал удивительно тихо для такой туши, только когти стучали по ковру из опавшей хвои и шелестели, задевая за ветви, перья. Тварь метнулась к месту, где только что упал камень, и скрылась в кустах.
Тави перевел дух. Он швырнул еще один камень, еще дальше, в направлении, противоположном тому, в котором Брутус уносил Бернарда прочь от опасности. Пригнувшись, Тави сам двинулся в направлении прогалины, через каждые несколько шагов задерживаясь, чтобы бросить камень. Ветер продолжал усиливаться, и обжигающе-ледяные капли падали уже почти непрерывно.
Стараясь дышать как можно тише, Тави по-кошачьи прокрался обратно к прогалине. Последние несколько ярдов он прополз на животе под низко нависавшими хвойными ветвями. Овец не было видно.
Зато второй овцерез был уже здесь.
И марат тоже.
Овцерез оказался по меньшей мере на голову выше первого, с более темным оперением. Глаза его, тоже золотистые, имели коричневатый оттенок. Он стоял над трупом птицы, которую убил Тави, поджав одну ногу и шевеля клювом перья убитой подруги.
До сих пор Тави ни разу не доводилось видеть маратов. Этот был очень высокий – выше всех известных Тави людей. Он был почти как человек, только плечи его казались неимоверно широкими, а покрывавшие все тело мускулы – плоскими, стремительными. Вся его одежда состояла из набедренной повязки, да и та не столько прикрывала наготу, сколько служила поясом для ношения нескольких сумок и оружия – похожего на сделанный из темного стекла кинжал. Волосы у него были длинные и густые, в неярком предгрозовом свете они казались неестественно светлыми. В волосы было воткнуто несколько птичьих перьев, и это придавало ему свирепый вид.
Марат подошел к телу овцереза, опустился рядом с ним на колени и положил обе ручищи на мертвую птицу. Он испустил негромкий жалобный вопль, и ему вторил эхом стоявший рядом самец. Потом оба на минуту замолчали, склонив головы.
Выпрямившись, марат оскалился, блеснув белыми зубами, и повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую. Тави увидел, что его глаза имели тот же золотистый оттенок, что и у овцереза, – они были почти прозрачными и пугающе нечеловеческими.
Тави застыл на месте, едва дыша. Выражение лица марата не оставляло ни малейшего сомнения: он был взбешен. Голова его медленно поворачивалась, вглядываясь в окружавшие прогалину кусты. Тави разглядел, что зубы его и руки перепачканы алой кровью.
Марат распрямился и поднес руку ко рту. Набрав в грудь побольше воздуха, он свистнул так громко и пронзительно, что Тави зажмурился. Свист повторился еще несколько раз – то выше, то ниже, то длиннее, то короче. Потом он смолк.
Тави нахмурился и приоткрыл рот от напряжения, вслушиваясь в тишину.
Спустя несколько секунд откуда-то издалека, наполовину приглушенный ветром, послышался ответный свист. Тави не знал, что говорилось в этом ответе, но это был, несомненно, ответ, и одно это уже наводило страх. Свист означал только одно: поблизости находился по меньшей мере еще один варвар.
Мараты вернулись в долину Кальдерона.
Возможно, они просто охотились в безлюдных пустошах вокруг Гарадоса. А может, в ужасе подумал Тави, это передовые разведчики орды. Но это… это ведь безумие! Орды в этих краях не видали больше пятнадцати лет – Тави еще не родился на свет, когда орда одержала свою единственную недолгую победу, вырезав легион Короны и убив принцепса Гая. Алеранские легионы разгромили орду всего несколько недель спустя, нанеся ей такой сокрушительный удар, что ни у кого не осталось сомнений: мараты никогда больше не вернутся.
Тави судорожно сглотнул. Однако они все-таки вернулись. И если их много, значит мараты в долине – разведчики. А если они разведчики, они ни за что не позволят тощему подростку, который их увидел, уйти живым и рассказать остальным об их появлении.
Марат снова принялся осматривать кусты. Он нагнулся, выдернул из мертвого овцереза несколько перьев и привязал их к волосам. Потом негромко свистнул второму овцерезу и сделал ему знак рукой. Птица послушно двинулась большими шагами в указанном направлении, ее взгляд тоже шарил по кустам.
Тем временем марат опустился на четвереньки. Он понюхал кровь, засыхавшую на когтях убитого овцереза; потом, к отвращению Тави, пригнулся и лизнул ее языком. Тави видел, как он прищурился, оценивая вкус, словно это было вино. Открыв глаза, марат, не вставая на ноги, принялся рыскать вокруг трупа, словно ищущий след пес. У лежавшего на земле меча он задержался, поднял его и внимательно осмотрел покрытый кровью овцереза клинок. Потом вытер его о траву и сунул за матерчатый пояс.
Ветер продолжал усиливаться, то и дело меняя направление. Тави ощущал, как он холодит ему спину. Он застыл, уверенный в том, что любое, даже самое незначительное движение выдаст его. Марат свистнул еще раз, махнул рукой, и овцерез, повернув, двинулся к убежищу Тави.
«Как цыпленок на червяка, – подумал Тави. – Только червяк – это я».
Однако, не пройдя и нескольких шагов, овцерез испустил вопль и повернул голову на юг. Марат тоже посмотрел в ту сторону, и в его золотистых глазах вспыхнул жадный огонь. Раздувая ноздри, он припал к земле, потом вскочил и зашагал вслед за раненым дядей Бернардом.
– Нет! – крикнул Тави, вскакивая с земли и швыряя один из оставшихся камней в марата. Он не промахнулся: камень угодил тому в щеку, рассадив ее до крови.
Марат уставился на Тави своими золотистыми, как у хищной птицы, глазами и рявкнул что-то на незнакомом Тави языке. Впрочем, сомнений в его намерениях у Тави не возникло, он все понял даже прежде, чем тот вытащил из-за пояса свой стеклянный кинжал. Глаза его полыхали яростью.
Марат свистнул, и овцерез послушно повернулся к нему. Потом он указал рукой на Тави и испустил такой же булькающий свист, как тот, что издавала мертвая птица.
Тави повернулся и побежал.
Всю жизнь ему приходилось бегать от тех, кто крупнее и сильнее его. Бóльшая часть игр в усадьбе также в той или иной степени основывалась на погоне, и Тави научился использовать преимущества, которые давали ему маленький рост и быстрота. Он бежал, выбирая самые густые кусты, проскальзывая сквозь лабиринт колючек, лиан и буераков.
Ветер все крепчал, поднимая в воздух опавшую хвою и пыль. Тави бежал на запад, уводя погоню от Брутуса с Бернардом. Зловещий свист овцереза и его хозяина не отставал, но страх только подгонял мальчика.
Сердце его стучало в груди, как кузнечный молот, – тяжело и часто. Он понимал, что остался один и никто не придет ему на помощь. Ему придется полагаться только на собственные опыт и смекалку; оступись он или хотя бы сбавь скорость, и марат с овцерезом настигнут его моментально. Надвигался вечер, клубившаяся над Гарадосом гроза начала расползаться по долине. Если марат или овцерез поймают его, безоружного, да еще вдали от дома, он может считать себя покойником.
Тави бежал так, словно от этого зависела его жизнь.
Она действительно зависела от этого.
Глава 6
Когда наступили сумерки, Амара все еще оставалась на свободе. Ее тело болело всё, до последней косточки. Первый стремительный полет от преследователей потребовал всех ее сил, но потом стало еще труднее, и она не смогла бы лететь, если бы ветер не дул в нужном ей северо-восточном направлении. Она препоручила скольжение по воздушным потокам Циррусу, сохранив тем самым хоть часть так необходимой ей энергии.
Амара летела на небольшой высоте, над самыми верхушками деревьев, и, хотя те гнулись и раскачивались в вихре, который удерживал ее в полете, она не поднималась выше в надежде, что складки местности укроют ее от рыцарей Воздуха.
Последние лучи ржавого заката высветили полоску воды, извивавшуюся между лесистыми холмами: реку Гоул. Изрядная часть оставшихся у Амары сил ушла на то, чтобы помочь Циррусу мягко опустить ее на землю, и еще больше – на то, чтобы не упасть после того, как напряжение полета оставило ее. Больше всего ей хотелось забиться в какое-нибудь дупло и уснуть.
Вместо этого она порылась в складках своего перепачканного платья, оторвала застежку, развернула клочок ткани и достала маленький медный кружок.
– Река Гоул, – прошептала она, вкладывая все оставшиеся у нее силы в попытку вызвать речных фурий. – Узнай эту монету и позволь мне поговорить с моим господином.
Она бросила монетку в воду, и та блеснула в кроваво-красных лучах заката сначала профилем Первого консула, а потом изображением солнца.
Амара опустилась на колени и протянула руки, чтобы зачерпнуть воды в ладони. Самые долгие ее перелеты длились не больше часа – даже в подходящий для этого день. Ей повезло. Если бы ветер дул в другую сторону – ей не удалось бы благополучно добраться до Гоула.
Она опустила взгляд на свое отражение в воде, и на мгновение ее пробрала дрожь. Ей живо представилось, как вода струится вверх по ее рукам, заливает ноздри и рот, и сердце ее сжалось от тошнотворного страха. Амара попыталась отогнать его и не смогла, как не смогла заставить себя коснуться воды.
Водяная ведьма все еще могла убить ее. Смерть грозила ей прямо здесь и сейчас. Амара выжила и вырвалась на свободу – но даже теперь она пятилась прочь от воды.
На мгновение она закрыла глаза и попыталась изгнать из памяти смех той женщины. Гнавшиеся за ней мужчины пугали ее не так сильно. Попадись она им в руки, они убьют ее стальным клинком. Ну, возможно, помучают немного – но ничего такого, к чему она не была бы готова.
Она подумала об улыбке на лице Одианы в тот момент, когда ее водяная фурия душила Амару, топила ее прямо на суше. Ей показалось, что глаза женщины горели неподдельным детским восторгом.
Амара поежилась. К этому ее не готовили…
И тем не менее ей не оставалось ничего другого, как одолеть этот страх. Этого требовал от нее долг.
Она рывком опустила руки в холодную речную воду.
Амара ополоснула лицо, потом сделала не очень удачную попытку расчесать волосы пальцами. Хотя она стригла свои красивые золотисто-каштановые волосы короче обычного, едва до плеч, несколько часов полета в воздушных вихрях спутали их, превратив ее в подобие кудлатой дворняжки.
Она еще раз посмотрела на свое отражение. Узкое лицо с резкими чертами… хотя при умелом использовании косметики она могла бы смягчить их. Легкие, пышные волосы спутались сейчас и мало чем отличались от небольшого стога сена. Лицо и руки под слоем грима загорели почти под цвет волос, из-за чего ее отражение в воде казалось изваянной из чуть потемневшего дерева статуей. Одежда рабыни была измята, изорвана по краям и сплошь забрызгана грязью и темными коричневыми пятнами, сливавшимися на плече, в том месте, где зацепил ее меч, в одно большое бурое пятно.
Вода всколыхнулась, однако приняла очертания не Первого консула, а женщины. Гай Кария, жена Гая Секстуса, Первого консула Алеры, казалась совсем юной, не старше Амары. На ней было потрясающе красивое платье с высокой талией; волосы она заплела во множество косичек, и только несколько продуманно-небрежных локонов выбивались из них, обрамляя лицо. Да, она была прекрасна; более того, вся фигура ее была исполнена спокойствия, уверенности, достоинства – и власти.
Амара мгновенно ощутила себя неуклюжей и как можно изящнее присела в реверансе, приподняв подол изорванного платья.
– Владетельная госпожа…
– Ученица, – пробормотала та в ответ. – Не прошло и трех недель с того дня, как мой муж дал тебе свою монету, – и ты уже мешаешь ему обедать. Полагаю, это может считаться новым рекордом. Фиделиас, как мне говорили, не осмеливался отрывать его от трапезы или от сна, пока не прошел по крайней мере месяц.
Амара почувствовала, что щеки ее пылают.
– Да, Владетельная госпожа. Я приношу свои извинения, но дело не терпит отлагательств.
Супруга Первого консула пристально посмотрела на нее, скользнув взглядом с головы до пят. Амара покраснела еще сильнее и приложила все усилия, чтобы не насупиться.
– Обойдемся без извинений, – произнесла Кария Гай. – Хотя в будущем постарайся лучше рассчитывать время.
– Да, Владетельная госпожа. Прошу вас… Мне необходимо поговорить с Первым консулом.
Кария покачала головой.
– Это невозможно, – произнесла она тоном, не терпящим возражений. – Боюсь, тебе придется поговорить с ним позже. Возможно, завтра.
– Но…
– Он занят, – отрезала супруга Первого консула. – Если ты считаешь, что твое дело важно, ученица, можешь оставить свое сообщение мне, и я передам его при первой же возможности.
– Покорнейше прошу прощения, Владетельная госпожа, но мне было сказано, что монету можно использовать для общения только с принцепсом и ни с кем другим.
– Выбирай слова, ученица. – Кария недовольно выгнула бровь дугой. – Не забывай, с кем говоришь!
– Я получила личные указания Первого консула, сиятельная госпожа. И пытаюсь исполнять их в точности.
– Похвально. Однако Первый консул – это не любимый профессор, которого можно навещать по своей прихоти, ученица. – Она сделала ударение на последнем слове. – У него и без тебя хватает дел государственной важности.
Амара сделала глубокий вдох:
– Прошу вас, Владетельная госпожа. Я не задержу его надолго. Пусть он сам решит, злоупотребляю ли я своими привилегиями. Пожалуйста.
– Нет, – сказала Кария. Водяное изваяние оглянулось через плечо. – Ты и так отняла у меня много времени, ученица Амара. – В ее голосе послышалось некоторое напряжение. – Если это всё…
Амара облизнула пересохшие губы. Как знать, если она сумеет задержать ее хотя бы на минуту, может, Первый консул услышит их разговор.
– Владетельная госпожа, прежде чем вы уйдете, могу я попросить вас передать ему несколько слов?
– Только быстрее.
– Хорошо, передайте ему только, что…
Едва Амара успела произнести эти слова, как водяное изваяние госпожи Карии сморщилось и черты его лица сделались жестче.
Вода рядом ней всколыхнулась, и из нее поднялось еще одно сотканное фурией изваяние – высокий мужчина с некогда широкими плечами, но теперь сутулый из-за возраста. Он держался с небрежной, горделивой уверенностью. В отличие от прозрачного изваяния госпожи Карии это изображение выросло из воды многоцветным, так что на мгновение Амаре показалось, будто Первый консул сам каким-то образом оказался здесь. В темных волосах его уже проглядывала седина, а зеленые глаза, казалось, выцвели от усталости.
– Эй, – произнесла фигура негромким сочным басом. – Что здесь происходит, жена моя?
Фигура Гая повернулась к Амаре, и он нахмурился.
– А… – пробормотал он наконец. – Ясно. Приветствую, курсор.
Кария покосилась на мужа, услышав титул, потом ее далекий взгляд вновь обратился на Амару.
– Она хотела поговорить с тобой, но я сообщила ей, что тебе необходимо присутствовать на официальном обеде.
– Правитель, – пробормотала Амара и снова присела в реверансе.
Гай вздохнул и вяло махнул рукой:
– Возвращайся к столу, жена моя. Я сейчас.
Госпожа Кария вздернула подбородок:
– Муж мой, если мы вернемся порознь, это может быть превратно истолковано.
– В таком случае, жена моя, если хочешь, можешь подождать меня где-нибудь еще.
Кария недовольно поджала губы, но все же почтительно поклонилась, и тут же ее изваяние обрушилось обратно в воду, окатив Амару брызгами. Та вскрикнула от неожиданности и инстинктивно подобрала подол.
– О, принцепс, прошу прощения.
Гай издал цокающий звук, и его образ сделал движение рукой. Вода слетела с платья Амары: капли дождем падали на землю и тут же сбегались в маленькую мутную лужицу, которая почти сразу сползла в реку. Зато платье ее, по крайней мере, стало немного чище.
– Не обижайтесь на госпожу Карию, – буркнул Гай. – Последние три года были для нее не самыми легкими.
«Три года с тех пор, как она вышла за вас», – подумала Амара, однако вслух произнесла лишь:
– Да, правитель.
Первый консул вздохнул и сразу посерьезнел. С тех пор как Амара видела его в последний раз, он сбрил бороду, поэтому в уголках рта стали заметны морщины – единственные следы возраста на его моложавом лице. На вид ему можно было дать немногим больше сорока, но Амара знала, что на деле он вдвое старше. А всего пять лет назад, когда она поступила в Академию, седины в его волосах не было и в помине.
– Твое донесение, – сказал Гай. – Давай-ка послушаем.
– Да, правитель. Следуя вашим инструкциям, мы с Фиделиасом предприняли попытку проникнуть в лагерь предполагаемых мятежников. Это нам удалось. – Во рту у нее как-то сразу пересохло, и ей пришлось сглотнуть. – Но… Но он…
Гай кивнул все с тем же непроницаемым выражением лица:
– Но он тебя предал. Он выказал больший интерес к служению заговорщикам, нежели к верности своему господину.
Амара удивленно моргнула, глядя на него снизу вверх:
– Да, принцепс. Но как вы…
Гай пожал плечами:
– Наверняка не знал. Но подозревал. Поживи с мое, Амара, и ты будешь видеть людей насквозь. Их намерения, их вера высвечиваются в их поступках и в их лжи. – Он покачал головой. – В Фиделиасе ростки этого я заметил давно, еще когда он был ненамного старше тебя. Правда, из всех моментов, чтобы расцвести, они выбрали наихудший.
– Вы подозревали? – переспросила Амара. – И ничего мне не сказали?
– А ты смогла бы сохранить это в тайне от него? Смогла бы играть с тем, кто тебя взрастил и обучил, до самого конца операции?
Амара стиснула зубы, чтобы не брякнуть чего-нибудь со злости. Конечно, Гай говорил правду. Она не смогла бы утаить этого знания от Фиделиаса.
– Но почему тогда вы послали меня? – осторожно спросила она.
Гай одарил ее усталой улыбкой:
– Потому что я не знаю курсора бойчее тебя. Потому что из всех курсантов Академии ты была самой сообразительной, изобретательной, упрямой и независимой в суждениях. Потому что Фиделиас ценил тебя. И потому, что в твоей преданности я не сомневался.
– Приманка, – сказала Амара, и против желания в словах ее прозвучала горечь. – Вы использовали меня в качестве приманки. Вы знали, что он не устоит перед соблазном позвать меня за собой. Завербовать меня.
– Совершенно верно.
– Вы бы с легкостью пожертвовали мной.
– Если бы ты не вернулась, я знал бы, что ты потерпела неудачу – возможно, из-за Фиделиаса. Или ты попалась на его удочку. В любом случае я удостоверился бы в истинных намерениях Фиделиаса.
– Что и было целью операции.
– Ну, не совсем. Данные разведки мне тоже нужны.
– И ради них вы рисковали моей жизнью?
Гай кивнул:
– Да, курсор. Ты ведь клялась не щадить жизни, служа Короне? Так?
Амара с пылающими щеками опустила взгляд; злость, досада и замешательство свились у нее внутри ледяным клубком.
– Да, принцепс.
– Тогда докладывай. Мне уже пора возвращаться.
Амара набрала в грудь воздуха и, так и не поднимая глаз, рассказала о всех событиях этого дня: что успели увидеть они с Фиделиасом, что узнала она о мятежном легионе и – в особенности – сколько рыцарей входит в его состав.
Завершая свой доклад, она все-таки взглянула на него. Лицо Гая, казалось, постарело, морщины на нем стали глубже, словно слова ее отняли у него еще толику жизни, молодости, силы.
– Письмо – то, которое тебе позволили прочесть… – начал Гай.
– Отвлекающий маневр, принцепс. Это наверняка. Попытка бросить ложное подозрение на кого-то еще. Я не верю, чтобы патриций Аттикус был замешан в этом деле.
– Возможно. Но не забывай, письмо было адресовано командиру второго легиона. – Гай покачал головой. – Похоже, из этого следует, что в заговор против меня вовлечен не один консул. Вполне вероятно, это попытка одного из них переложить ответственность на плечи другого.
– Если исходить из того, что их всего двое, правитель.
Морщинки снова сбежались к уголкам глаз Гая.
– Конечно. Если исходить из того, что они не все заодно. – Улыбка осветила его лицо и тут же померкла. – И то, что они пытались выведать у тебя подробности о моей личной охране, означает: они верят в успех прямого покушения с целью захвата власти.
– Уверена, что нет, правитель. Они не могут убить вас.
Гай пожал плечами:
– Не смогут, если я буду знать об их планах. Но способность сотрясать горы мало чем поможет, если тебе в горло уже воткнули нож. – Он поморщился. – Кто-то из молодых консулов, должно быть. Тот, кто постарше, просто использовал бы в качестве убийцы время. Я стар.
– Нет, принцепс. Вы…
– Стар. Старик, женатый на властной и полной политических амбиций женщине. – Он внимательно посмотрел на Амару. – Близится ночь. Ты в состоянии двигаться дальше?
– Полагаю, что да, правитель.
Гай кивнул:
– События начинают разворачиваться по всей Алере. Я чувствую это нутром, девочка. Топот множества ног, беспокойные перемещения диких стад. В ночи у западного побережья поют бегемоты, а дикие фурии севера готовят нам в этом году суровую зиму. Суровую зиму… – Первый консул вздохнул. – И голоса звучат все громче. Напряжение нарастает, собираясь в одном месте. Повсюду фурии земли, и воздуха, и дерева шепчутся о приближении угрозы извне и о том, что мир, которым наслаждалась наша страна последние пятнадцать лет, подходит к концу. Фурии металла точат мечи и раздувают огонь в кузнечных горнах. Реки и дожди вот-вот окрасятся в цвет крови. И огонь в ночи горит синим цветом – не золотым и не алым. Грядут перемены.
– Возможно, это всего лишь совпадения… – выдавила из себя Амара. – Это же не…
Гай снова улыбнулся, но улыбка вышла неживой, призрачной.
– Я стар, но не настолько, Амара. Пока еще. И у меня для тебя есть работа. Слушай внимательно.
Амара кивнула и пристальнее вгляделась в изображение.
– Ты представляешь себе значение долины Кальдерона?
Амара кивнула:
– Она расположена на перемычке, связывающей Алеру и расположенные по ту сторону гор равнины. Проход через горы только один, и он ведет через долину. Если кто-то захочет проникнуть в нашу страну пешим, он должен пройти через долину Кальдерона.
– «Кто-то», то есть мараты, – кивнул Гай. – Что тебе еще известно об этом месте?
– Только то, что говорили нам в Академии. Очень плодородная земля. Прибыльная. И именно там мараты убили вашего сына.
– Да. Вождь маратов. Он убил принцепса и привел в действие цепочку событий, которые еще долго будут сотрясать стены классных комнат и поражать воображение курсантов. Род Гаев возглавлял Алеру почти тысячу лет, но с моей смертью всему этому придет конец. И все, что мне остается, – это проследить за тем, чтобы власть попала в ответственные руки. Хотя, похоже, кто-то пытается сделать этот выбор без моего участия.
– Вам известно, кто это, правитель?
– Только подозрения, – вздохнул Гай. – Но и их я не могу произнести вслух из боязни оговорить невинного и тем самым лишиться поддержки всех консулов, как заговорщиков, так и сохранивших верность Короне. Ты отправишься в долину Кальдерона, Амара. Мараты выступили в поход. Я это знаю. Я это чувствую.
– Что я должна там делать, принцепс?
– Ты будешь наблюдать за любыми перемещениями маратов в округе, – ответил Гай. – И поговоришь с тамошними доминусами, чтобы понять, что там происходит.
Амара склонила голову набок:
– Вы думаете, активность маратов и последние действия заговорщиков как-то связаны друг с другом?
– Мараты легко могут стать оружием в их руках, Амара. И я подозреваю, кое-кто пытается выковать из них кинжал, нацеленный мне в горло. – Взгляд Гая вспыхнул, и река у ног его изображения забурлила, откликаясь на его эмоции. – Я могу сам передать власть кому-нибудь достойному, но, пока я жив и дышу, у меня ее не отнять.
– Да, принцепс.
Гай хмуро улыбнулся:
– В общем, если тебе удастся обнаружить какую-либо связь между этими двумя вещами, Амара, принеси мне доказательства. Если у меня будет хотя бы крошечная улика, чтобы выложить ее перед консулами, я смогу уладить это без ненужного кровопролития.
– Как прикажете, правитель. Я отправлюсь туда так быстро, как смогу.
– Сегодня же вечером, – сказал Гай.
Амара покачала головой:
– Я не уверена, что мне это удастся, правитель. Я совсем выбилась из сил.
Гай понимающе кивнул:
– Я поговорю с южным ветром. Он поможет тебе попасть туда быстрее.
Амара сглотнула:
– Что мне надлежит искать, правитель? У вас имеются какие-либо подозрения? Если бы я знала, на что мне обращать особое внимание, я…
– Нет, – перебил ее Гай. – Мне нужно, чтобы ты смотрела на все без предубеждения. Отправляйся в долину. Основные события развернутся там. Я хочу, чтобы ты представляла в долине мои интересы.
– Скажите, принцепс, мне там снова будет грозить почти верная смерть? – Амара не стала сдерживать горечи в голосе.
– Почти наверняка, курсор, – кивнул Гай. – Или ты хочешь, чтобы я послал вместо тебя кого-то другого?
Амара покачала головой:
– Я хочу, чтобы вы ответили на один вопрос.
Гай удивленно приподнял брови:
– Какой вопрос?
Амара посмотрела на образ Гая в упор:
– Как вы узнали? Как вы узнали, что я останусь верна Короне?
Гай нахмурился, и морщин на его лице стало больше. Несколько секунд он молчал.
– Есть люди, – произнес он наконец, – которые не способны понять, что такое верность. Ну, конечно, они могут объяснить, что это такое, но душой они этого не понимают. Им не дано вообразить мир, где это понятие реально.
– Как Фиделиас.
– Как Фиделиас, – согласился Гай. – Но ты редкий человек, Амара. Ты полная его противоположность.
– Вы хотите сказать, я знаю, что такое верность?
– Более того. Ты живешь с этим. Ты не можешь представить себе мир, где это было бы иначе. Ты не можешь предать то, что тебе дорого, как не можешь заставить свое сердце перестать биться. Я стар, Амара. И люди для меня открыты. – Он помолчал еще пару секунд. – Я никогда не сомневался в твоей преданности. Только в твоей способности выйти из этой операции живой. Похоже, за это я должен перед тобой извиниться, курсор Амара. Считай, что выпускной экзамен ты сдала успешно.
Амару вдруг захлестнуло чувство гордости, абсурдной радости за доверие Гая. Она невольно выпрямилась и задрала подбородок чуть выше:
– Мои глаза и уши в вашем распоряжении, принцепс.
Гай коротко кивнул, и за спиной Амары зашелестел листвой усиливающийся ветер. Деревья шумели, как негромкий прибой о песок.
– Раз так, ступай с фуриями, курсор. На благо Алеры.
– Я найду то, что вам нужно, правитель. На благо Алеры.
