Джо Аберкромби
Герои
– Перезрел уже, – однорукий неодобрительно покачал головой. – На несколько лет припозднился, парень. Где ж ты был?
– Матери помогал по хозяйству.
Сзади кто-то фыркнул. Бек рывком обернулся, ожечь взглядом. На лице Брейта рассасывалась глуповатая улыбка, а сам мальчуган пялился на раздрызганные башмаки.
– У нее еще двое малышей на руках, так что я оставался вместе с ней их поднимать. Тоже мужская работа.
– А теперь вот ты от нее отвлекся.
– Как видишь.
– Имя твоего отца?
– Шама Бессердечный.
Седая голова ошеломленно дернулась.
– А ну без шуточек, малый!
– Зачем они мне, старик. Повторяю, Шама Бессердечный – мой отец. Вот его меч.
Клинок вышел из ножен со звучным металлическим шелестом. Сердце взыграло от его сладостного веса в руке; Бек стоял, воткнув кончик меча в стол. Секунду-другую старик, как завороженный, смотрел на золотисто-зеркальный, закатный блеск клинка.
– Ай да неожиданность. Что ж, малый, будем надеяться, что ты выкован из того же металла, что и твой отец.
– Это так.
– Увидим. Вот тебе первое жалованье, парень, – и он вдавил Беку в ладонь мелкую серебряную монетку.
– Следующий! – возгласил он, снова взявшись за перо.
Вот и все. Не селянин, а солдат Кола Ричи, готовый сражаться против Союза за Черного Доу. Сунув меч в ножны, Бек угрюмо стоял в густеющей тьме под набирающим силу дождем. Девчонка с рыжими волосами, побуревшими от влаги, раздавала грог тем, кто уже отметился. Бек с полным правом получил свою долю и, залив жгучую жидкость в глотку, небрежно отдал кружку и смотрел, как заносят имена Рефта, Кольвинга и Стоддера. На их отношение ему наплевать. Свое имя он утвердил. Ничего, скоро мы покажем, кто здесь трус. А кто герой.
Ричи
– Уж не муженек ли это моей дочери! – воскликнул Ричи, скаля при свете факелов щербатые зубы. – Чего ступаешь на цырлах, малый?
– Так ведь грязь, – заметил Кальдер.
– А ты боишься сапожки испачкать?
– Как-никак, стирийская кожа, талинской работы.
Кальдер поставил ногу на камень у огня, чтобы приближенные Ричи как следует разглядели.
– Обутки, и те привозные, – проворчал Ричи, будто горюя по всему, что есть доброго на свете. – Мертвые! Да ты глянь на себя: и как мою умницу-дочь угораздило втюриться в эдакий портняжный манекен!
– И как мясницкая плаха, подобная тебе, сумела родить такую красавицу, как моя жена?
Ричи осклабился; заулыбались и его люди. Огонь, потрескивая, выхватывал из полутьмы морщины и рубцы на грубых, опаленных битвами лицах.
– Да вот сам до сих пор дивлюсь. Хотя и не так, как ты: я-то знавал ее мать.
Пара названных бывалого вида ухмыльнулись; глаза затуманились воспоминанием.
– Да я и сам был пригож, пока жизнь не угостила своими харчами.
Двое бывалых хмыкнули. Стариковские шуточки, всё о том, как славно жилось в былые времена.
– Харчами, – один из них, крякнув, повел головой.
– Можно словом перекинуться? – спросил Кальдер.
– Все для моего зятя. Ребята?
Приближенные Ричи поднялись, иные не без труда, и, по-прежнему похмыкивая, убрели в темень. Кальдер подыскал местечко у костра и опустился на корточки, руки протянув к огню.
– Трубку будешь? – предложил Ричи, пуская завитушки дыма из своей.
– Нет, благодарю.
Даже среди якобы друзей надо иметь ясную голову. Нынче и так приходилось ступать ощупью, да еще по чертовски узкой тропе. Не хватало оступиться: больно глубок по обе стороны обрыв, а на дне никакой подстилки.
Ричи пустил пару буроватых дымных колечек.
– Как там моя дочь? – спросил он, проводив взглядом их плавный отлет.
– Она – лучшая женщина на этом свете, – ответил Кальдер, не лукавя.
– Какой ты. Всегда находишь, что сказать. Возразить нечем. А как мой внучок?
– Все еще немножко маловат для помощи против Союза, но растет день ото дня. Слышно, как стучится ножкой.
– Просто не верится. – Ричи, покачивая головой, смотрел в огонь, задумчиво почесывая седую щетину. – Я, и вдруг дед. Гм! Как будто вчера я и сам был еще ребенком. А с утра смотрел, как стучится в живот матери Сефф. Все так быстро проскальзывает мимо. Скользит, как листики по воде, а ты и не замечаешь. Цени эти моменты, сынок, смакуй их, вот мой тебе совет. Они и есть жизнь. Все, что происходит сейчас, пока ты в мыслях ждешь чего-то там еще. Я слышал, Черный Доу желает твоей смерти?
Кальдер тщетно попытался не подать вида, что ошеломлен столь резкой сменой темы.
– Кто так говорит?
– Черный Доу.
Что ж, ничего странного. Хотя подобная прямота не проливала бальзама на и без того истерзанную душу Кальдера.
– Ему видней.
– Похоже, он направил тебя сюда, чтобы было легче тебя прикончить – если не ему самому, то кому-то, кто надеется перед ним таким образом выслужиться. Доу наверняка думает, что ты начнешь плести козни, настраивать людей против него, пытаться вытянуть из-под него трон. А он тебя в этом уличит и по справедливости повесит, чтоб никто и не возроптал.
– Думает, что дал мне нож, которым я не премину зарезаться?
– Что-то вроде того.
– А может, я осторожней, чем он предполагает?
– Надеюсь, что так. Я лишь хочу сказать: если у тебя на уме пара-тройка интрижек, то знай, что он держит нос по ветру и ждет не дождется, когда ты оступишься. И будет без устали идти за тобой тенью, пока не появится основание приказать Трясучке заточить о твою башку топор.
– Только не все этим будут довольны.
– Верно, недовольных и без того уже пол-Севера. Слишком уж обременительной становится война. Да еще и поборы давят. Война в здешних краях, оно понятно, добрая традиция, а вот подати испокон веку не в чести. Доу нынче не следует перегибать палку с местными, и он это знает. Хотя уповать на терпимость Черного Доу – дураком быть. Он не из тех, кто следит за каждым своим словом и шагом.
– Но а я-то наоборот?
– В разумной осмотрительности, парень, нет ничего постыдного. На Севере всегда в фаворе здоровенные тупые жлобы из тех, что бродят по колено в крови. О таких тут слагают песни. Хотя всем известно, что в одиночку они ничего не добиваются. Нам нужны другие. Мыслители. Вроде тебя, твоего отца. Впрочем, на таких у нас всегда недород. Хочешь, дам совет?
Кальдеру было бы куда более по нраву, сунь старик этот самый совет себе в задницу. Он прибыл сюда за людьми, за мечами и холодными жесткими сердцами, готовыми на измену. А впрочем, он давно уяснил, что людям в большинстве ничто так не любо, как то, чтобы их слушали. Особенно тем, за кем сила. А Ричи у Доу – один из пяти боевых вождей, и силы за ним на сегодня больше всего. Так что Кальдер сделал то, в чем его невозможно превзойти – то есть соврал:
– Именно за твоим советом я и пришел.
– Тогда оставь все, как есть. Вместо того чтобы переть против неодолимого течения, рискуя сгинуть в холодной пучине, присядь на бережку, повремени. Кто знает, может, настанет час, и волны сами выбросят на берег то, что ты хотел.
– Ты думаешь?
После кончины отца Кальдер привык, что волны выбрасывают на берег исключительно дерьмо. Ричи придвинулся ближе и заговорил тише:
– Трон Скарлинга под Черным Доу не сказать чтобы прочен, потому что он всех и вся вокруг себя знай обирает да обижает. Из остальных он пока самый лучший, но помимо этого трухлявого мухомора Тенвейза по-настоящему преданных людей у него считай что и нет. Не то что в свое время у твоего отца. Да и те, кто есть нынче, кто они вообще? Взять тех же Золотого с Железноголовым: тьфу!
Ричи с презрением плюнул в огонь.
– Оба переменчивей погоды. Народ Черного Доу боится, но это лишь до поры, пока он способен внушать страх. А если все так и будет тянуться, и никакой тебе драки… Людям есть чем заняться и помимо того, чтобы сидеть здесь почем зря голодом да срать остатками провизии. У меня за один прошлый месяц столько народу разбежалось по домам собирать урожай, что дай бог покрыть за счет этого вот набора. Доу решительно необходимо вступить в бой, и чем скорее, тем лучше. Если же этого не произойдет или он проиграет сражение, то все может в секунду перевернуться.
Ричи с самодовольным видом пососал трубку.
– А если он вступит в сражение с Союзом и выиграет?
– А если так, – старик, выпустив дым, покосился на уголья костра, – то догадаться немудрено. Если он выиграет, то будет всеобщим героем.
– Осмелюсь заметить, не для меня, – теперь черед подвинуться с доверительным шепотком наступил для Кальдера. – Пока мы отнюдь не на берегу. Что, если Доу попытается меня убить или даст какое-нибудь заведомо провальное задание, а то и просто поставит биться туда, где я обречен на гибель? Будут ли у меня хоть какие-то друзья с тыла?
– Для меня ты, так или иначе, муж моей дочери. Мы с твоим отцом сошлись на этом еще тогда, когда вы с Сефф ходили под стол пешком. Я с гордостью принял тебя тогда, когда мир был у твоих ног. Хорош же я буду, ежели отвернусь от тебя сейчас, когда мир навалился тебе на плечи! Нет уж. Ты родня.
Ричи, крепко хлопнув Кальдера увесистой ладонью по плечу, снова показал щербатый зуб.
– Не знаю, кто как, а я поступаю как встарь.
– С прежней прямотой?
– Точно так.
– И меч за меня обнажишь?
– Разрази меня гром, нет, – чуть сжав плечо Кальдера, старик убрал руку. – Я лишь сказал, что не обнажу его против тебя. Если мне суждено сгореть, я сгорю, но чего ради я должен сам себя поджигать.
Кальдер в душе того и ожидал, хотя все равно разочаровался. Сколько бы разочарований ни подкидывала жизнь, каждое новое жалит.
– Ну а ты куда думаешь податься, парень?
– Да вот, думаю встретиться со Скейлом, помочь ему с тем, что осталось от отцова воинства.
– Мысль хорошая. Брат твой силен, как бык, и такой же храбрый, только мозги у него, я погляжу, тоже бычьи.
– Что есть, то есть.
– Весточка пришла от Доу. Он собирает войско в кучу. Завтра с утра все выходим на Осрунг. К Героям.
– Тогда, скорее всего, там со Скейлом и увидимся.
– Вот это будет, вне всякого сомнения, встреча, – Ричи махнул узловатой лапищей. – Береги спину, Кальдер.
– Постараюсь, – без особой радости отозвался тот.
– Да, и еще.
Ох уж это пресловутое «еще»: каждый приберегает напоследок что-то, в любом случае не самое приятное.
– Ну?
– Одно дело, если жизни лишишься ты. Но заложницей за тебя осталась моя дочь, причем добровольно. Не вздумай выкинуть что-нибудь, что может обернуться во вред ей или ребенку. Я этого не стерплю. Это я сказал Черному Доу, повторяю и тебе: я не стерплю.
– Да как ты мог такое подумать! – возмутился Кальдер с жаром, которого от себя не ожидал. – Не такой же я негодяй, каким меня выставляют!
– Я знаю, что не такой, – Ричи метнул на него колкий взгляд из-под кустистых бровей. – Во всяком случае, не совсем.
От бивуака Кальдер отъехал с бременем тревоги, подобным мешку камней. Когда самое большее, что обещает родной тесть, это не участвовать в твоем убийстве, для понимания дерьмовости положения много ума не надо.
Доносилось нестройное пение – кто-то фальшиво тянул старые песни о давно умерших и тех, кого эти умершие когда-то убили. От костров становища слышался пьяный смех; там шли возлияния по неизвестному поводу. В темноте звонко стучал молот; у наковальни в снопах искр виднелась фигура кузнеца. Всенощная ковка, цель которой – вооружить новых рекрутов Ричи. Спешно готовятся клинки, топоры, наконечники стрел – все, что способно убивать. От визга точила ноют зубы. Непонятно, что такого люди находят в оружии. Если вдуматься, лагерь новобранцев – не самое подходящее место для пребывания принца, пусть даже в изгнании. Кальдер остановился, напряженно вглядываясь в темноту. Где-то здесь он привязал лошадь…
Неподалеку чавкнула грязь; Кальдер, нахмурившись, оглянулся через плечо. Два расплывчатых силуэта во тьме, щетинистая харя… Каким-то образом он сразу же все понял. И бросился наутек.
– О ч-черт!
– Держи его!
Он метнулся в никуда, бездумно.
– На помощь! – провопил он невесть кому. – Помогите!
От ближнего костра оглянулись трое, отчасти с любопытством, отчасти с раздражением из-за того, что их отвлекают. За оружием никто не потянулся. Им было глубоко наплевать. Людям вообще это свойственно. Они не знали, кто к ним взывает, а если б и знали, то не почувствовали бы ничего, кроме тихой ненависти – да если бы даже и тихой любви, то все равно не пошевелили бы пальцем. До него никому не было дела.
Преследователи остались позади. Легкие жгло, в боках кололо; Кальдер скатился с одного склона, взлетел на другой, продрался сквозь хлещущие по лицу кусты, не заботясь о сохранности стирийских сапожек – какие тут сапожки, когда горло клещами сжимает страх. Неожиданно из сумрака мутным бледным пятном проступило чье-то лицо.
– Помогите, – задыхаясь, выдавил Кальдер, – помогите мне.
Кто-то сидел под кустом, кажется, справлял большую нужду.
– Чего? – подал он голос.
И Кальдер протопал по грязи мимо, окончательно оставляя огни становища Ричи за спиной. Оглянувшись на бегу, он увидел лишь колышущуюся черноту. Но преследователи, судя по всему, не отстали, они где-то поблизости. Вот внизу блеснула вода, изысканный стирийский сапожок Кальдера во что-то угодил, запутался, и Кальдер, потеряв равновесие, кувыркнулся и полетел подбородком вперед. Он со всхлипом грянулся оземь и еще какое-то время скользил. При этом Кальдер барахтался, пытаясь высвободиться из хватки, опутавшей его на манер смирительной рубашки.
– А ну прочь с меня, мерзавцы!
На поверку это оказалась его же накидка, потяжелевшая от мокрой грязи. Кальдер, как стреноженный конь, заковылял дальше и понял, что поднимается по береговому откосу, а убийцы спускаются сверху. Кальдер попробовал повернуться, но свалился в речку и, ловя ртом воздух, стал бороться с пленившей его холодной водой.
– Надо ж было такого стрекача задать, гы! – гудело в ушах вперемешку с громовым пульсом.
Почему-то у всех негодяев в конце фраз обязательно звучит это пакостно-насмешливое «гы». Отчего им все время так смешно?
– Ага. Поди-ка сюда.
Судя по звуку, кто-то из них вытащил клинок из ножен. Кальдер вспомнил, что меч есть и у него, и потянулся за ним немеющей от холода рукой, одновременно пытаясь выбраться из ледяной воды. Получилось лишь частично, до колен. Убийца стал надвигаться, но внезапно распластался поперек ручья.
– Ты чего? – недоуменно спросил второй.
Кальдер удивленно прикинул, когда же это он успел выхватить меч и пронзить негодяя, но оказалось, что оружие по-прежнему путается в складках накидки. Кальдеру никак не удавалось его высвободить.
– Че-чего?
Казалось, язык во рту разбух.
Призрачно мелькнул как из ниоткуда взявшийся силуэт. Кальдер взвизгнул, прикрыв руками лицо. Мимо что-то прошелестело, пронесся будто порыв ветра, и второй убийца опрокинулся на спину. Первый негодяй в это время с влажным стоном пытался подползти к берегу. Кто-то подошел к нему, вешая лук на плечо, вынул меч и, не сбавляя шага, проткнул лежачего. Приблизившись, спаситель застыл сгустком мрака на темном фоне. Кальдер смотрел на него сквозь растопыренные пальцы. Молчание нарушал лишь плеск воды вокруг занемевших от холода колен. Кальдеру подумалось о Сефф, о собственной неминуемой смерти.
– Принц Кальдер, если не ошибаюсь? Вот уж на кого не ожидал нарваться при эдаких обстоятельствах!
Кальдер медленно отвел от лица ладони. Голос определенно знакомый.
– Фосс Глубокий?
– А кто ж еще.
Облегчение взмыло фонтаном. Хотелось не то хохотать, не то изойти рвотой.
– Это мой брат тебя послал?
– Нет.
– Скейл все эти дни занят-презанят, – пробубнил Мелкий, деловито докалывая лежачего ножом.
– Занят сверх меры, – кивнул Глубокий, наблюдая за братом с туповатым равнодушием, как какой-нибудь землекоп за докапывающим яму напарником. – Вылазки, то да сё. Война, стало быть. Вся эта старая песня, мечи да марши. Для Скейла она что мать родна. Все не может всласть наиграться. А коли чувства утоленности нет, то оно уже и не появится.
– Это точно.
Мелкий доколол наконец убийцу и распрямился. Под вышедшей луной кинжал и рука по локоть липко блестели черной кровью.
Кальдер старался на них не глядеть, подавляя позыв к рвоте.
– Так откуда вы, черт вас дери?
Глубокий протянул руку, за которую Кальдер не преминул ухватиться.
– Мы слыхали, ты вернулся из изгнания, а учитывая внимание к твоей особе, решили, что не мешало бы за тобой присматривать. На случай, если кому взбредет дурное в голову. А то, знаешь…
Кальдер, борясь с зыбкостью темного мира, все еще не отпускал предплечье Глубокого.
– Как хорошо, что вы надумали появиться именно сейчас. Еще минута, и мне… пришлось бы разделаться с этими мерзавцами самому.
Кровь прихлынула к голове, а содержимое желудка к горлу, и принц, согнувшись, обблевал свои и без того не вполне чистые стирийские сапожки.
– Н-да, совсем скверно могло обернуться, – угрюмо рассудил Глубокий.
– Если б ты только мог высвободить меч из-под этого вот щегольского наряда, тем выродкам, может, действительно бы не поздоровилось, – Мелкий спускался по склону, волоча что-то. – А вот этого мы схватили. Он у них стерег лошадей.
Он пихнул к Кальдеру паренька, лицо которого в рассеянном полусвете было, как веснушками, забрызгано грязью.
– Славная работа, – Кальдер рукавом отер неприятно кислый рот. – Отец всегда отзывался о вас как о своих наилучших людях.
– Забавно, – ухмыльнулся Мелкий. – А мне так помнится, он звал нас наихудшими.
– Как бы там ни было, но даже не знаю, как вас благодарить.
– Золотом, – подсказал Мелкий.
– Ага, – поддержал братца Глубокий, – золотом и впрямь годится.
– Будет вам золото.
– Не сомневаюсь. За это мы тебя, Кальдер, и любим.
– За это, а еще за остроту языка, – сказал Мелкий.
– И за пригожее лицо, и за красивую одежду, и за ухмылку, которую иному хочется вбить в харю кулаком.
– А еще за наше глубочайшее почтение к твоему отцу, – Мелкий мелко же поклонился. – За это, но прежде всего, понятно, за золотишко-мелочишко.
– А с мертвяками что делать? – спросил Глубокий, ткнув убитого носком башмака.
В голове у Кальдера постепенно прояснялось. Уже не так стучало в ушах, кровь отливала от висков, давая возможность мыслить. Прикидывать, чего и как можно достичь. Эти трупы можно предъявить Ричи, тем самым попробовав его взъярить. Если на то пошло, попытка убить мужа родной дочери, да еще в собственном стане, выглядит оскорбительно. Особенно для человека чести. А можно оттащить их к Черному Доу, бросить к его ногам и воззвать к справедливости. Хотя оба расклада по-своему рискованны, тем более что нельзя сказать наверняка, кто за этим стоит. Взвешивая следующий шаг, возьми за правило поначалу ничего не предпринимать и следи, во что это выльется. Так что лучше, пожалуй, попросту отправить этих мерзавцев вниз по течению, сделать вид, что ничего не было, – пусть враги гадают, в чем же дело.
– Пусть себе плывут, – кивнул он на реку.
– А этот? – Мелкий ножом указал на третьего.
Кальдер, поджав губы, встал над пареньком.
– Кто вас послал?
– Да я так, с лошадьми, – промямлил тот.
– Говори лучше как есть, – посоветовал Глубокий. – Не заставляй нас тебя резать.
– Меня и заставлять не надо, – вставил Мелкий.
– Не надо, говоришь?
– Да нисколечко, – Мелкий схватил паренька за шею и сунул нож ему под нос.
– Погоди, погоди! – заметался юный коневод. – Мне сказали, Тенвейз! Бродд Тенвейз!
Мелкий выпустил его, а Кальдер со вздохом цокнул языком.
– Ах он гнилье долбаное.
Тут впору не удивляться, а совсем наоборот. Может, его попросил Доу, или же старик сам решил все обстряпать. В любом случае, юнец этого не знает, и толку от него никакого.
Мелкий крутанул нож, и тот сверкнул в лунном свете молочным блеском.
– Ну что, пришьем и лошадничка за компанию?
Кальдер чуть было не кивнул – дескать, давай, да и дело с концом. Быстрее, проще, надежней. Хотя с некоторых пор он все чаще задумывался о милосердии. Когда-то давно, будучи еще молодым остолопом, или, по крайней мере, остолопом более молодым, чем теперь, он приказывал убивать забавы ради, по своей прихоти. Полагая, что будет выглядеть за счет этого сильней. Думал, что вызовет этим гордость у отца. Но гордости, как выяснилось, не вызвал. «Прежде чем отправлять человека в грязь, – усталым разочарованным голосом сказал ему после одного такого случая отец, – убедись, что он не принесет тебе пользы живым. Иные рубят головы лишь потому, что им это по плечу. У них недостает ума понять, что ничто не выказывает столько силы, сколько милосердие».
Паренек смотрел полными смертной тоски глазами. Вот из них, блеснув, скатилась слезинка, за ней другая. Кальдер, как ничего другого, жаждал силы, а потому думал о милосердии. Он прижал язык к треснувшей губе: ух ты, жжет.
– Убей его, – велел он, отворачиваясь.
Паренек напоследок коротко, с удивлением вякнул. Почему-то смерть, даже неминуемая, всегда удивляет людей. То ли они считают себя особенными, то ли рассчитывают на помилование – дескать, обойдется. Но в том-то и дело, что особенных не бывает.
Мелкий спихнул труп с берега. Дело сделано. Кальдер пошел взбираться по откосу, костеря намокшую накидку, насквозь грязные сапожки, разбитые губы. Интересно, а сам он в роковой момент тоже будет удивляться? Не исключено.
