Джо Сипл
Пять желаний мистера Макбрайда
– Возьмешь в следующий раз, – отрезает отец, и двери начинают закрываться.
Джейсон брыкается, толкается, пытается вырваться. На нем ничего нет, кроме больничной рубашки. Нет, наверное, еще спортивные шорты. Обычно мне не нравится, когда дети не слушаются родителей, но на сей раз я искренне желаю Джейсону победы. Если бы я был лет на сорок моложе, то вмешался бы и вырвал мальчика у отца. Может, постороннему человеку не стоит так поступать – это можно даже назвать нарушением закона. Но жизнь научила меня: правильно и по закону – не всегда одно и то же. И когда наступает момент, человек должен поступать правильно. И черт с ним, с законом.
Мальчишка смотрит на меня. По крайней мере, мне так кажется. Когда-то у меня было такое хорошее зрение, что я видел швы на летящем со скоростью 135 километров в час крученом мяче. Но теперь я стар, бифокальные очки висят у меня на шее. Я понимаю, что он смотрит не на меня, а на что-то рядом со мной. На что-то возле телевизора или кресел-мешков.
– Папочка, пожалуйста! – кричит мальчишка.
Но двери лифта закрываются, и его голос стихает.
Надо что-то сделать, но мир вокруг слишком стремителен. Прежде чем я успеваю подняться, лифт уезжает.
Ну и ладно… После резкого подъема голова у меня кружится, как на американских горках. Я снова усаживаюсь в свой мешок. Вернее, падаю. К счастью, посадка мягкая. Я подбираю контроллер, брошенный Джейсоном. И тут замечаю скомканный листок бумаги прямо перед его креслом. И понимаю, что, когда отец его забирал, Джейсон смотрел не на телевизор. Он хотел вернуться, чтобы забрать этот листок.
Оставить его здесь? Может, отец передумает и позволит Джейсону вернуться? А может, его найдет санитар и поймет, чей это листок и почему он так важен? А вдруг этого не произойдет? Вдруг кто-то решит, что это мусор, и просто выбросит?..
Я целую минуту разворачиваю скомканный листок. Пальцы у меня давно не те, что прежде. Клей на бумажке мне мешает, но я все же справляюсь. От увиденного у меня перехватывает дыхание.
Пять вещей, которые я хочу сделать, прежде чем сердце мое замрет и я окажусь на небесах:
1. Поцеловать девочку (в губы).
2. Выбить хоумран на стадионе Высшей лиги.
3. Стать супергероем.
4. Найти маме хорошего бойфренда.
5. Творить настоящую магию.
Потрясающий Джейсон Кэшмен
Прочитав этот список, я усомнился, что мальчишка сможет совершить хоть что-то из этого. Я не знал прогноза, но, похоже, он и пары минут без кислорода не может. Кроме того, из пяти желаний реальным мне показалось только первое, про поцелуй. Может, еще бойфренд для мамы, но даже это весьма сомнительно.
Мальчишка может мечтать, это правильно. Я не удержался от мысли, что родись мы в одном веке, то могли бы стать друзьями. Когда я был мальчишкой, то умел мечтать не хуже. Я до сих пор это помню, несмотря на мой возраст. И эти воспоминания вселяют надежду. Раньше, в моей милой юности, я постоянно испытывал надежду. Чувство, что все возможно. Не просто возможно, но виртуально гарантировано. В глубине души я точно знал, что все получится.
Думая об этом ребенке, я впервые за много лет ощущаю ту прежнюю искру надежды. Искру возможности. Я не могу избавиться от мысли, что так или иначе, но у него сбудутся все желания из этого списка.
И я решаю, что обязательно сделаю так, чтобы желания эти сбылись. Я буду принимать таблетку и еще побуду в этом мире. Черт меня побери, если у этого мальчика не исполнятся все желания, прежде чем он умрет. Теперь это не только его, но и мои желания тоже.
Если бы я не залип в этом дурацком мешке, то нашел бы телефон и позвонил доку Китону немедленно, чтобы сообщить хорошие новости. Его любимый столетний пациент обрел смысл жизни.
Глава 3
Со времен моей молодости мир сильно изменился. Были времена, когда вы, если хотели взять мальчика под свое крыло и помочь ему в чем-то, могли просто постучать в дверь и поговорить с его отцом. Сегодня же мир настолько сошел с ума, что за подобное нетрудно загреметь в полицию. Но у меня в кармане лежал список Джейсона, поэтому я был просто обязан найти его – хотя бы чтобы отдать листок.
Я сажусь в автобус и начинаю размышлять. К одиннадцати утра я на ногах уже часов семь, и мне страшно хочется есть, поэтому можно побаловать себя праздничным обедом от шефа Боярди – разогреть его я способен. Остается лишь решить, равиоли или спагетти. Пожалуй, лучше равиоли. Если я правильно разогрею блюдо в духовке, оно прогреется, красный соус начнет пузыриться, но не раскалится. Кому-то это покажется слишком прозаичным, но я никогда не был высокомерным гурманом. Двадцать пять лет я водил один и тот же американский пикап. Все пятнадцать лет профессиональной карьеры пользовался одной и той же бейсбольной перчаткой Rawlings. В последний раз я покупал новую одежду в 1989 году, если не считать свежего белья, которое все же периодически покупаю. Из-за таблетки я так часто писаюсь в постель, что вскоре все же придется ехать в магазин одежды. Или попросить Ченса отвезти меня туда.
Раздается звонок. Шаркающей походкой я подхожу к двери и смотрю в глазок. Похоже, мысли материальны. Голубой глаз Ченса смотрит на меня с расстояния в дюйм. Я смотрю на него, и на ум приходит еще одно доказательство моего постоянства: я был женат на одной и той же женщине восемьдесят лет и никогда не желал найти другую. Впрочем, к чему лишние доказательства? Все и без того ясно.
– Дед, – говорит Ченс, когда я открываю дверь. – Выглядишь отлично. Можно войти?
Я не особо люблю такие сюрпризы. Люди должны уважать приватность друг друга. Ченс утверждает, что это ради моего же блага: кто-то должен узнавать, как мои дела. Как я выгляжу, не упал ли, не умер ли. Впрочем, вряд ли это кого-то расстроит, так к чему беспокоиться? Конечно, если бы я думал, что Ченсу действительно не все равно, то был бы более благодарен.
– Еще и двенадцати нет, – говорю я. – Почему ты не на работе?
Он отмахивается и входит в гостиную, прежде чем я успеваю сказать, чтобы отправлялся домой к третьей жене и оставил меня в покое. Под мышкой он держит коробку – ничего необычного. Внешне выглядит мило, но я на это не куплюсь. Особенно после того случая, когда он притащил мне коробку с одеждой умершего отца своей второй жены. Я отправил все на благотворительность – оставил лишь две рубашки. Только Богу известно, почему Ченс решил, что мне понравятся футболки с надписями: «Волшебное королевство Диснейуорлд» и «Просто сделай это». У одной даже рукавов не было!
Ченс снимает пиджак, ослабляет галстук, словно собирается задержаться. Он проводит рукой по вьющимся темным волосам, подчеркивая, что у него-то волос копна, а у меня их в ушах больше, чем на голове. Я не предлагаю ему сесть, чтобы он понял: я рассчитываю, что он не задержится. Но колени меня подводят, и я сажусь на диван. Он садится напротив меня, ставит коробку на пол, и мы превращаемся в счастливую старую семью.
– Что горит? – спрашивает Ченс.
Я смотрю на камин, но присесть на корточки я давно не могу и растапливал его лет десять назад. Из кухни тянет дымом – и тут же срабатывает пожарная сигнализация.
– Вот черт! – злюсь я.
Ченс уже не маленький мальчик, и в моем присутствии позволяет себе и более крепкие выражения. Не знаю, стоит ли упоминать об этом, когда буду исповедоваться отцу Джеймсу.
– Сиди, дед, я все сделаю.
Не буду врать, я завидую легкости, с какой Ченс убегает на кухню. Сам я даже пошевелиться на диване не могу, сколько бы ни пытался. Я слышу ругательства, потом срабатывает кран и раздается шипение воды. Мой праздничный обед отправляется в мусорное ведро. Спасти его Ченс и не подумал.
Ченс возвращается, вытирая руки кухонным полотенцем.
– Вот видишь, дед! Именно поэтому мы хотим, чтобы ты переехал. Жить в одиночку небезопасно. Сам знаешь! Я вообще не понимаю, почему ты хочешь жить здесь.
На языке крутится ругательство, но я сдерживаюсь, спасибо святому Иосифу.
– Ты и не поймешь.
– Попробуй объяснить.
Тон его говорит об обратном. В нем только снисходительность, больше ничего. Поэтому я ничего не говорю. Я не говорю, что Дженни умерла, но память о ней живет здесь, в этом доме. Если я перееду, исчезнет ее прошлое, ее история, исчезнут все наши общие воспоминания. Словно ее никогда не существовало – словно она жила только в моем воображении, а воображение у меня уже не такое острое, как раньше. Ченс склоняет голову набок, словно зная, о чем я думаю.
– Оставаясь здесь, ты не вернешь ее, дед…
– И тебя с днем рождения… Или ты об этом забыл?
Ченс поправляет галстук:
– Конечно нет, дед. Я потому и пришел.
Но при этих словах он не смотрит на меня, и это о многом мне говорит.
– Ну и кому это понравится? – восклицаю я. – Мне стукнуло сто лет, а мой единственный родственник об этом даже не помнит. Все, зачем ты пришел, – это заставить меня выехать из собственного дома.
– Неправда. А если бы и так, не считай меня эгоистом. Я предлагал оплатить сопровождаемое проживание, ты забыл? Такие дома не бесплатны, помнишь? Я готов был потратить собственные деньги, заработанные тяжелым трудом.
– Оставь свои деньги себе. А я оставлю себе свой дом.
Ченс и его деньги. Вечно твердит, как много он работает. Сколько у него денег. Но я вижу, как он смотрит на мои бейсбольные трофеи – дождаться не может, когда их можно будет продать в ближайшем магазинчике для болельщиков.
Он каждый раз так смотрит на мой дом. Взгляд его останавливается на поблекшей фотографии Дженни на каминной полке. Я всегда думаю, вспоминает ли он о своей первой жене, которую бросил ради симпатичной девчонки намного моложе, или о второй жене, которую оставил ради третьей, еще более красивой и молодой. Но он переводит взгляд на мою любимую перчатку – ту самую, которой я пользовался всю карьеру. Он надевает ее и ударяет кулаком по ладони, словно она ему принадлежит.
– Плохо, что ты играл до появления свободных агентов, – повторяет он в двадцатый раз. – Сегодня эти парни зарабатывают кучу денег.
– Мне никогда не нужна была куча денег. Я играл, потому что мне нравилось. И Дженни нравилось. И детям – твоему отцу – нравилось. Этого вполне достаточно.
– Ну да, ну да, – отмахивается Ченс, даже не пытаясь скрыть отвращение. – Всех их больше нет, и, похоже, любить игру стало недостаточно.
Мне знакомо это выражение на его лице, когда он смотрит на мою перчатку, сжимая и разжимая руку, словно желая ее истребить. Ченс – мой единственный живой родственник – осматривает мои сокровища, гадая, сколько можно будет за это выручить, когда я отброшу коньки. Я прикусываю язык так сильно, что ощущаю вкус крови. А у меня ее уже не так много. Когда тело так стареет, кожа дубеет, но при этом рвется, словно мокрая бумага. Ченс, похоже, позабыл обо мне. Но тут его взгляд падает на коробку, стоящую на полу.
– А, да, – говорит он. – Я не забыл про твой день рождения, видишь? Я принес тебе подарок.
Он вскакивает с дивана. Я стараюсь не держать на него зла. Он не знает, что заставляет меня тосковать по собственной молодости. Ченс протягивает мне коробку, а когда я не пытаюсь ее взять, ставит ее на диван рядом со мной.
– Открой, дед.
Я хмуро смотрю на коробку – картон порвался, упаковочная лента ослабла. На боку написаны три имени и три адреса, каждый жирно зачеркнут маркером, каждый следующий написан более неаккуратно, чем предыдущие. Но Ченс вручает коробку так, словно она упакована в красивую бумагу и украшена симпатичным маленьким бантиком. Оказывается, что коробку даже не нужно открывать. Когда я ее поднимаю, в руках моих остается только картон. А странное электронное устройство падает и валится набок, чуть не упав с дивана на пол. Он даже в пакет его не положил!
– Что это?
– Машина электронной почты. Пожилые люди пользуются такими вместо компьютеров – это проще. Ну, то есть технически это тоже компьютер, но рассчитан только на электронную почту, так что здесь все просто. Я решил, что ты сможешь писать… кому угодно. Идти в ногу со временем, понимаешь?
Я не хочу идти в ногу со временем, и Ченс отлично это знает, как знает, что я не представляю, для чего нужна эта машина. Но я точно знаю, что его тон мне не нравится. Я не всегда понимаю, что означают его слова, но я достаточно умен, чтобы почувствовать, что он смеется надо мной.
– Мне это не нужно, – отвечаю я.
Ченс, похоже, искренне удивлен, и я на мгновение верю, что он действительно принес мне подарок на день рождения. Его голубые глаза на фоне темных волос и решительного подбородка делаются еще ярче и больше.
– Отлично, дед. Можешь делать с ней все, что захочешь. Я просто решил избавиться от нее. Мы с Джанин разбираем кладовку, и я подумал, что тебе это понравится.
Вот оно. Истина.
– Можешь идти, – говорю я. – Если только не хочешь еще что-нибудь сказать.
– Ты действительно старик! Раньше ты таким не был.
Мы несколько секунд смотрим друг на друга, и я чувствую, как его отвращение перерастает в раздражение. Впрочем, я знаю, что он просто совсем меня не понимает. И надо признать, что это взаимно. С моими мальчиками так никогда не было.
Нет, может, и было. Но мы с Дженни считали, что важно научить сыновей самостоятельности. Депрессия показала, как тяжело может сложиться жизнь. И мы учили мальчиков упорно трудиться, учиться, строить собственную жизнь, не полагаясь ни на кого, в том числе и на нас. Сразу приходит мысль, не стоило ли чаще говорить им, как я их люблю? Если бы я это делал, может, они не отдалились бы так от собственных детей?
Я должен сказать Ченсу, что люблю его. Искупить свою вину перед моими мальчиками. Но я не успеваю. Ченс приподнимает руки в воздух, словно я не заслуживаю полной капитуляции.
– Хорошо-хорошо, дед. Если хочешь, я уйду. Но машина для электронной почты… и предложение переехать с этой свалки… Ты же знаешь, я просто хочу, чтобы тебе было хорошо…
Он хватает галстук и пиджак и останавливается у двери:
– Знаешь что, дед? Мне по-настоящему грустно.
Похоже, ему хочется сказать что-то еще. Я тоже об этом думаю. Что-нибудь теплое и успокаивающее. Что-то такое, что наконец соединит нас. Но слова не успевают дойти до языка, и, прежде чем я успеваю понять, момент упущен. Ченс трясет головой, набрасывает пиджак на плечи и уходит, оставляя меня в одиночестве.
Я несу его чертову машину на кухню, открываю крышку мусорного ведра и со стуком бросаю.
Глава 4
Когда блестящая иномарка Ченса скрывается за углом, я снова чувствую свой отцовский промах. Я был таким отстраненным, таким старомодным и чаще всего таким далеким, что мальчики выросли, прежде чем я понял, что упустил. И это перешло прямо на следующее поколение. Как с теми гигантскими бутылками с водой, которые игроки выливают на своих тренеров после большой победы. Все превращается в грязь.
Мне хочется опустить жалюзи, закрыть глаза и задремать, надеясь, что они никогда не откроются. Но потом я вспоминаю о мальчишке. И списке. Я вытаскиваю его из кармана рубашки и снова читаю. И я не понимаю, зачем трачу время на своего алчного внука. Единственное, что мне хочется сделать, – это вернуть список мальчишке. А если получится, то и помочь исполнить хоть что-то.
Именно это я и решил сделать.
Я проверяю, что очки висят на шее, натягиваю ботинки и шляпу и возвращаюсь в мир. На углу Пятой улицы сворачиваю налево и поднимаюсь по каменным ступеням к церкви Святого Иосифа. Двигаюсь я, как старая черепаха с артритом. Да и кожа у меня стала как у рептилии. Шелушится и висит там, где когда-то бугрились мышцы. Перемены происходили так медленно, что я их даже не замечал, пока однажды не увидел, что с руки моей кожа свисает, как полотенце с веревки. Это меня так удивило, что я счел себя больным. И лишь потом понял, что стал старым.
Слабый запах ладана в церкви бьет мне прямо под дых. Я закрываю глаза – и появляется она. Девятнадцатилетняя, самая красивая невеста в мире, готовая отдать какому-то балбесу свои лучшие восемьдесят лет жизни. Я стараюсь сдерживаться, но никогда не знаю, когда чувства вырвутся наружу. Конечно, чаще всего так бывает, когда я дома и готов к этому. Иногда я даже готовлюсь заранее – остаюсь в одиночестве и запасаюсь коробкой салфеток. Но порой все происходит совершенно неожиданно, как сейчас. Я стою в очереди к кассе или сижу на привычном месте в третьем ряду, наблюдая за игрой, – и вдруг это случается. Я даже понять не успеваю, а уже рыдаю, как ребенок, тоскуя по своей невесте больше, чем по самой жизни.
– Мюррей, это вы?
Я вытираю глаза и откашливаюсь. Да, о приватности нигде нет и речи. Тыльной стороной ладони вытираю нос, шмыгаю и усаживаюсь на последнюю скамью, как всегда. Отец Джеймс тоже садится, но чуть впереди. Он знает, что мне это нравится.
– Я не ждал вас так рано – разве что часа через два.
– Да, на исповедь, – отвечаю я. – Но сейчас я здесь не за этим. Понимаете, у меня возникла небольшая проблема.
Я рассказываю о словах дока об одиночестве, о поездке в больницу и о Джейсоне. Протягиваю священнику список. Отец Джеймс, как всегда, медленно кивает и не торопит меня, хотя бормочу я как-то не особо связно. Он один из немногих современных молодых людей, которые никуда не спешат. Наверное, поэтому ему удалось сохранить копну волос и длинную бороду такими черными, что они почти сливаются с его одеянием.
– И вы хотите помочь ему исполнить последние желания? – уточняет отец Джеймс, когда я заканчиваю.
– Именно. Этот ребенок чем-то меня тронул, отец.
– И чем же?
Я задумываюсь, глядя на распятого Христа за алтарем.
– Это нечестно, вот чем. Он не заслужил, чтобы с ним так обращался отец. У мальчика его возраста не должно быть сердечных болезней. Почему Бог позволил мне прожить сто лет в полном здравии, а ему отвел так немного?
– Вы же знаете, что у меня нет ответа, Мюррей.
У отца Джеймса есть одна несимпатичная мне черта. Ему вечно все неведомо. Он говорит, что нужна вера, потому что мы, люди, не способны понять, чего хочет Бог, каковы Его намерения относительно нас. Я считаю, что священник должен это знать. Я говорил ему об этом, но он лишь улыбнулся и завел свою шарманку насчет смирения.
– И как же вы хотите помочь этому мальчику? – спрашивает отец Джеймс. – Думаю, мне не стоит напоминать, что вы уже не молоды, а некоторые из этих желаний… сложны… Особенно для такого больного мальчика. – Он похлопывает листком по ноге, словно пытаясь стряхнуть с него желания. – Вы считаете, что можете справиться?
Наверное, священник прав. Я слишком стар и слаб для такого. Всего пару часов назад я собирался покончить с жизнью. Но стоило увидеть лицо мальчишки, когда отец тащил его в лифт, – и я не могу его забыть. И возвращение домой к праздничному обеду ему никак не поможет. Но если я все сделаю правильно, то, может быть, смогу дать Джейсону то, чего не смог дать моим мальчикам – отца, который прямо и откровенно покажет, как он ему дорог.
– Я могу, – отвечаю я. – У меня еще достаточно сил.
Отец Джеймс смотрит на меня так же, как порой док Китон. Словно я рассказал анекдот на похоронах, и смеяться нельзя, но сдержаться он не может.
– Что ж, – произносит он, – тогда вам, наверное, стоит поговорить.
Скамья скрипит, и звук эхом отдается в пустой церкви.
– Наверное, стоит. Вот только я не знаю его адреса. И телефона.
– Пойдемте со мной. Думаю, я смогу вам помочь.
Священник помнит о моем возрасте и старается двигаться в том же темпе, что и я. Словно капля патоки, стекающая по стенке банки, – вот в каком. Я поднимаюсь и иду за ним к боковому выходу из церкви. Мы оказываемся в служебных помещениях. Давненько я здесь не был. В детстве я был алтарником, но это было очень-очень давно. Тогда большинство из нас вообще не понимали смысла службы, потому что мессу служили на латыни. Я считал это глупым, но никому не говорил. Я точно знал: стоит сказать, и отцовский ремень прогуляется по моей спине.
Отец Джеймс ведет меня по коридорам – я и не знал, что в церкви столько помещений. Мы приходим в кабинет. Отец Джеймс делает знак женщине, работающей за столом. Надо же, в церкви есть женщины, которые занимаются офисной работой!
– Мы пришли, – говорит священник и усаживается в удобное кресло.
Он перебирает картотеку и находит нужное. Берет трубку телефона, набирает номер. Через несколько мгновений заговаривает, словно отлично знает собеседника.
– Марта! Это отец Джеймс Гонсалес из церкви Святого Иосифа… Отлично, спасибо, что спросили… А у вас? Мои поздравления!
Какое-то время они болтают, как и должны. Сегодня все заняты бизнесом. Ни у кого нет времени спросить, как дела, что нового и тому подобное. Но наш священник не таков. Он и неизвестная Марта несколько минут болтают о ребенке, о дереве, которое упало во время грозы на прошлой неделе, о ремонте в церкви. Я отвлекаюсь, перевожу взгляд на распятие на стене и на фотографии на столе отца Джеймса. Молодой отец Джеймс – наверное, с родителями. Изображение Девы Марии. И фотография с похорон – на ней написано слово «Покой» и какая-то цитата из Писания. Услышав имя Джейсона, я снова переключаюсь на разговор.
– Да, верно, – говорит отец Джеймс. – Кэшмен. К-Э-Ш-М-Е-Н. Да, как деньги… да, да… Телефон, адрес электронной почты, если у него есть. Знаете, современные дети – они такие… Правда? Отлично! Спасибо большое, Марта, я скоро с вами свяжусь.
Отец Джеймс вешает трубку и улыбается мне:
– У меня есть кое-какие связи в больнице. Полагаю, вас обрадует, что у Джейсона Кэшмена есть имейл. Продвинутый ребенок!
Он включает компьютер и что-то трясет – как-то я слышал, что эту штуковину называют мышью. Экран загорается. Он нажимает несколько клавиш на клавиатуре. Вот и все мои познания о компьютерах. Мышь. Клавиши. Клавиатура. А ничего больше мне и не нужно было. Все говорят, что сегодня без компьютера не проживешь, но я этого не понимаю. Я прекрасно прожил без него сто лет. Не голодал, не разводился, даже ни разу не просрочил платежа по ипотеке.
– Отлично. – Священник нажимает какие-то клавиши, а потом поднимается и указывает мне на свое кресло: – Вы можете присесть и написать мальчику письмо.
– Письмо? На компьютере? И как это сделать?
– Я же сказал, у него есть имейл.
– Имейл?
– Электронная почта – имейл. Он пользуется интернетом. Вы же об этом знаете, верно?
– Слово слышал.
Отец Джеймс громко хохочет. Чувством юмора он не обделен. Он указывает на кресло и говорит:
– Просто печатайте текст, а я отправлю его мальчику.
– Текст? О чем?
– Все зависит от вас. Напишите что-нибудь в разделе «Тема», а потом пишите все, что хотите ему сказать.
Не знаю, что написать. Что я хочу помочь ему со списком желаний? Это прозвучит странно, особенно от постороннего человека. Но кресло так и манит. Я медленно сажусь и смотрю на клавиатуру. Все буквы перемешаны, требуется время, чтобы найти нужные. Но когда-то у Дженни была пишущая машинка, так что нельзя сказать, что это для меня в новинку. Я нажимаю клавиши и начинаю формировать предложения.
Тема: Сегодня мы встретились в больнице и играли на телевизоре. Ты победил. У меня есть кое-что твое, что я должен тебе вернуть
Дорогой Джейсон Кэшмен,
Меня зовут Мюррей Макбрайд. Можешь называть меня мистером Макбрайдом. Сегодня я видел тебя в больнице. У меня остался твой список, и я хотел бы побыстрее его тебе вернуть.
Искренне твой,
мистер Мюррей Макбрайд
– Отлично, – произносит за моим плечом отец Джеймс. – Всего двадцать минут. – Он хмыкает, словно сказал что-то смешное, и, щурясь, смотрит на экран: – Тему обычно делают короче, но это нормально. А теперь мы это отправим.
Он снова берется за мышь. Компьютер издает странный звук.
Как странно – сидеть за компьютером и писать письмо без бумаги и ручки. Как-то неестественно. Я отодвигаю кресло, но боль пронзает колено, и мне не удается сдержать стон.
– Не спешите, Мюррей, – говорит священник. – Сидите, сколько вам нужно.
Колено болит все сильнее, но я не собираюсь сидеть, пользуясь жалостью отца Джеймса.
– И что теперь? – спрашиваю я.
– Может быть, он ответит.
– Как он может ответить, если я еще ничего не отправил?
– Отправили. Вы отправили ему имейл.
– И как же я это сделал? Я даже не знаю его адреса.
– Вы знаете его имейл, Мюррей. Помните? У вас дома есть компьютер?
– Не совсем.
– Не совсем? Что вы имеете в виду? Компьютер или есть, или его нет.
– Ченс принес что-то вроде компьютера, но не совсем… Какая-то почтовая машина…
– Имейл-машина? Отлично! Это компьютер, но используется он только для электронной почты. Вы можете на нем писать письма Джейсону.
– Я же уже сказал, у меня нет его адреса!
– Но у вас есть его имейл, Мюррей. Не понимаете? Это элект… О, вот оно! Он уже ответил!
Священник указывает на экран, наклоняется и снова берется за мышь. Маленькое окошко становится больше, и я читаю:
Кому: FatherJamesGonzolez@hotmail.com
От: jasoncashmanrules@aol.com
Тема: О боже!
О боже! чувак я не собирался его оставлять, но чертов папаша не позволил вернуться. Верни пожалуйста! Очень нужно свяжись с моим адвокатом. TTYL
– И что все это значит? – спрашиваю я.
– Это его ответ. Вы не сказали, что он еще совсем ребенок.
– Сказал. Я говорил, что он мальчишка.
– Да, да… Похоже, он хотел бы вернуть свой список.
Я берусь за свои очки и водружаю их на нос.
– И где это написано?
– Не беспокойтесь об этом. Я создам для вас электронный адрес, и дома вы сможете писать Джейсону на своей машине. Какую систему предпочитаете? Hotmail? Yahoo?
– Простите?
– Забудьте. Я просто создам для вас адрес, а пока мне нужно позвонить. Идите домой и поспите после обеда. Я позвоню вам, как только что-то узнаю.
Я ковыляю домой. Я ничего не понимаю. Но это не все. Есть и хорошие новости. Думая о встрече с Джейсоном и о его списке желаний, я чувствую себя настолько счастливым, что чуть мимо дома своего не прохожу – впервые за девять десятков лет.