Джон Диксон Карр
Читатель предупрежден
– Как пожелаете, – сказал Пенник и задумался, после чего добавил: – Но вы, мистер Констебль, вряд ли сегодня будете обедать.
Услышав это, мистер Констебль подскочил на своем стуле:
– Не буду обедать? Почему же, черт побери, я не смогу этого сделать?
– Полагаю, потому, что к тому моменту вас уже не будет в живых, – ответил Пенник.
Прошло около десяти секунд, прежде чем значение этих слов дошло до окружающих. И намного больше времени, пока у кого-то не нашлось решимости нарушить тишину.
Весь предыдущий разговор Пенник сидел, внимая каждому слову, звуку, жесту. Он вел себя так тихо, что о нем почти забыли. Никто с ним не разговаривал. Все даже не осознавали, что рядом находится такая личность, возможно, очень важная личность. Пенник сидел на стуле, в своем добротном синем костюме из саржи. Он скрестил ноги, развел в стороны колени и сжал ладони так сильно, что на каждом его ногте выступило по синеватому полукругу. В ярко освещенной оранжерее каждый тихий звук усиливался: журчание фонтана – до громкого плеска, ясно слышалось всякое шуршание подошв обуви по покрытому плиткой полу.
В этот момент в жарком помещении оранжереи внезапно похолодало.
Сэм Констебль упрямым и недоверчивым, как у ребенка, голосом нарушил паузу, и помещение оранжереи снова ожило.
– О чем вы говорите?
– Я сказал, что к началу обеда вас, скорее всего, уже не будет в живых.
Лоуренс Чейз вскочил со своего места.
– Сердечный приступ? – с неожиданной тревогой спросил хозяин дома.
– Нет.
– В таком случае будьте любезны объяснить, что вы имели в виду, мой друг? Эта попытка запугать… – Сэм Констебль осекся, с подозрением огляделся по сторонам и взял свой стакан. – Вы же не хотите сказать, что кто-то подсыпал мне яд? – добавил он с преувеличенным сарказмом.
– Нет, я не это имел в виду.
– Я вам скажу, что он имел в виду, – тихо произнесла Хилари. – Мистер Пенник, вы можете прочитать или, по крайней мере, считаете ли, что способны прочитать мысли каждого из нас?
– Возможно.
– И кто-то замышляет убийство мистера Констебля в самое ближайшее время?
– Возможно.
Снова воцарилась тишина.
– Разумеется, я не утверждаю, что это непременно случится, – подчеркнул Пенник, сжав руки еще крепче и кивая при каждом слове, как будто стараясь подобрать как можно более точные слова. – Я… хочу сказать, что для этого есть основания. Я накрою вам на стол, мистер Констебль. Но возможно, вам уже не суждено за него сесть. – Он поднял глаза. – И поскольку вы высоко цените одно качество, которое называете спортивным поведением… Считайте, что это мое вам предостережение.
– Что за чушь! – вспылил Чейз. – Слушайте…
Сэм что-то неуверенно пробормотал, а затем поднял глаза. Он открыл рот, и на его лице появилось воинственное, но вместе с тем веселое выражение, что вызвало у Сандерса невольное восхищение.
– Что ж, – сказал хозяин дома, – спасибо за предупреждение, сэр. Буду смотреть в оба. Но кто собрался меня убить? Моя жена? Чтобы списать все на несчастный случай, как в той истории, о которой писали в газетах? Будь осторожна, Мина. Когда убьешь меня, не забывай, что ты разговариваешь во сне. По крайней мере, это заставит тебя хранить целомудрие после того, как ты станешь вдовой. – Он толкнул локтем стакан, и тот разбился о кафельный пол. – Господи, что за чушь я несу! Я собираюсь наверх переодеться. Кто-нибудь еще пойдет со мной?
– Сэм, он говорил совершенно серьезно, – сказала Мина.
– Дорогая, с тобой все хорошо?
– Сэм, он не шутил!
– У входа я нашел чей-то чемодан, – быстро проговорил хозяин дома. – Это ваш, доктор Сандерс? Хорошо. Он сейчас в прихожей. Пойдемте со мной, я покажу вам вашу комнату. Мина, проводи мисс Кин в ее апартаменты. Ларри, будь добр, покажи мистеру Пеннику, где находится кухня и… э-э… все остальное. Брр, как же холодно!
– Да, – мрачно заметил Пенник. – Мне хотелось бы перекинуться парой слов с мистером Чейзом.
– Сэм… – Мина едва не сорвалась на крик.
Он крепко сжал ее руку и вывел из оранжереи. Сандерс оглянулся и увидел, что Пенник и Чейз стоят посреди домашних джунглей около плетеного столика; Пенник что-то сказал, а Чейз вздрогнул и огляделся. Шорох шагов отдавался эхом под стеклянным куполом. Часы пробили семь тридцать вечера.
Глава четвертая
Без четверти восемь Сандерс услышал тихий крик в соседней комнате. Выглянув из окна, он пришел к выводу, что Форвейз похож на борт огромного корабля. Миновав несколько комнат с мягкой мебелью и коврами, можно оказаться в главном холле с мелкой белой плиткой на полу. Из холла на второй этаж вела центральная лестница у стены, состоявшей преимущественно из высоких витражных окон. Почти у всех светильников были либо плафоны из резного хрусталя, либо витые бронзовые подставки, либо и то и другое. На втором этаже – всего их в доме было четыре – располагалось шесть спален, двери которых с трех сторон выходили на прямоугольную площадку.
Сама площадка была небольшой, на полу лежал толстый ковер, в углу стояли напольные часы. С каждой из трех сторон прямоугольника находилось по две спальни, четвертую занимала лестница. Сандерса поселили рядом с комнатой Хилари Кин. Сэм и Мина жили в комнатах, выходивших дверями на лестницу. Чейз и Пенник, вероятно, разместились в двух спальнях с третьей стороны.
В тот момент Сандерсу хотелось только одного – немного отдохнуть и подумать. Спальня полностью соответствовала его ожиданиям. На окнах – тяжелые занавески в несколько слоев, напоминавшие старомодные нижние юбки у дам; в центре стояла большая латунная кровать, а на столике у окна – фарфоровая лампа, которой, судя по всему, никто не пользовался. Центрального отопления в Форвейзе не было, зато в доме имелось много ванных комнат, и одна из них оказалась в спальне Сандерса.
Он выключил обогреватель и открыл оба окна, чтобы немного проветрить душное помещение. Занавески так и не удалось задвинуть обратно, поэтому он оставил все как есть. За одним из окон оказался крошечный, тесный и совершенно бесполезный балкончик, выступавший над высокой стеной. Сандерс немного подышал свежим воздухом, наспех принял холодную ванну и стал быстро одеваться. Перед тем как надеть жилет и пиджак, он закурил и задумался.
Несмотря на то что Герман Пенник продемонстрировал свое умение читать мысли, можно было сказать, что он действительно…
Но подождите!
Он готов был поклясться, что слышал тихий крик. И готов был поклясться, что прозвучал он в соседней комнате, хотя из-за толстых стен точно отследить источник шума не представлялось возможным. Сандерс замер, прислушиваясь к звукам, похожим на тихое бормотание или скрип оконных рам. Затем одновременно произошло нескольких событий.
Тяжелая репсовая штора на дальнем окне вдруг раздулась, как будто кто-то отчаянно сражался с ней. Столик между окнами закачался, фарфоровая лампа соскользнула с его гладкой поверхности, перевернулась в воздухе и упала на пол с таким грохотом, что его, вероятно, было слышно даже на первом этаже. Из-за шторы сначала появилась черная атласная туфелька, затем нога в телесного цвета чулке, потом – рука и темно-синее платье, и, наконец, тяжело дыша, в комнату ввалилась Хилари Кин. От сильного испуга у нее, казалось, побелело не только лицо, но даже и глаза, она была на грани обморока, но все равно старалась держаться и не показывать своего ужаса.
– П-простите, что вломилась к вам, – пробормотала она. – Но я не могла иначе. В моей комнате кто-то есть.
– В вашей комнате? Но кто?
– Я проникла сюда через окно, – начала объяснять она с тщательной скрупулезностью человека, находящегося на грани помешательства. – Там есть балкон. Пожалуйста, позвольте мне на минуту присесть, я и так опозорилась уже дальше некуда.
С момента их знакомства Сандерс пытался разгадать, в чем же заключалась ее главная особенность. И понял только теперь, когда она была так расстроена. Речь шла о ее необыкновенном внимании к деталям. Все в ее облике: гладкие плечи и руки, глаза и лоб – словно говорило о том, насколько щепетильна и аккуратна их обладательница. Одна бретелька платья сползла на плечо, и она быстро поправила ее. Руки и ладони перепачкались сажей, пока Хилари перебиралась по балкону, и когда она это заметила, то лицо у нее стало таким, словно она сейчас разрыдается. Хилари присела на край кровати.
– Успокойтесь, – попытался поддержать ее Сандерс. – В чем дело? Расскажите, что произошло?
Она не успела ответить, как в дверь спальни Сандерса громко постучали. Хилари вскочила.
– Не открывайте! – воскликнула она. – Сделайте вид, будто не слышите. Заклинаю вас, не открывайте…
Однако через мгновение дверь распахнулась, и Хилари облегченно вздохнула – на пороге возник всего лишь Сэм Констебль, в тапочках и халате, который он завязывал на ходу.
– Что за шум? – с удивлением спросил Сэм. – Я подумал, что дом начал разваливаться на части. Мне уже и переодеться спокойно нельзя?
– Извините, – сказал Сандерс. – Ничего страшного. Просто упала лампа.
Но хозяина дома не особенно заботила судьба лампы. Он уставился на Сандерса и его гостью, выпучив глаза, и, похоже, уже сделал определенные выводы.
– А знаете что… – начал он, приподняв брови.
Хилари к тому моменту немного успокоилась:
– Нет, мистер Констебль. Не стоит делать преждевременных выводов. Это совсем не то, что вы думаете.
– Я могу поинтересоваться у вас, мисс Кин, – мистер Констебль вновь заговорил со своим прежним высокомерием и напыщенностью, – какие именно выводы я должен сделать? Не могли бы вы объяснить поподробнее? – Он произнес это дрожащим голосом, как будто его достоинству только что нанесли серьезное оскорбление. Подняв руку, мистер Констебль пригладил свои густые и шелковистые седые волосы и добавил: – Я пришел выяснить, что это был за шум. Оказалось, что ценная фамильная вещица разбита, а вдобавок я застал двух своих гостей в ситуации, которую во времена моей молодости сочли бы достаточно щекотливой. Но разве я задал хотя бы один вопрос?
– Мисс Кин рассказывала мне… – начал Сандерс.
Но Хилари перебила его:
– В моей комнате что-то случилось, и меня это напугало. Я перебралась сюда через балкон. Можете взглянуть на мои руки, если не верите. И мне ужасно жаль, что лампа разбилась. Я опрокинула ее, когда залезала в окно.
– Это такой пустяк, – сказал мистер Констебль, хитро прищурившись. – Но мне грустно слышать, что вы испугались чего-то у себя в комнате. Что же это было? Может быть, мыши?
– Я… я не знаю.
– Значит, не мыши. Если вспомните, пожалуйста, скажите мне, я во всем разберусь. А теперь прошу меня извинить, не смею больше нарушать ваш покой.
Сандерс понимал, что, если тоже попытается объясниться, ухмылка Констебля станет еще хитрее, поэтому воздержался от замечаний. Констебль и так уже, очевидно, осознал, что сможет одержать моральную победу в сложившейся ситуации.
– Кстати, мистер Констебль, – сказал Сандерс, – как я понимаю, пока вас никто не пытался убить?
– Еще нет, доктор. Еще нет, и я рад вам об этом сообщить. Альбом с газетными вырезками все еще стоит на своей полке. Увидимся на обеде.
Сандерс с удивлением уставился на закрывающуюся дверь:
– Что он хотел этим сказать?
– В смысле?
– «Альбом с газетными вырезками все еще стоит на своей полке».
– Не имею ни малейшего представления, – сказала Хилари. – Я даже не знаю, смеяться мне или плакать. Но, кажется, вся эта история поставила вас в ужасно неловкое положение.
– О, ничего страшного… Намного важнее, в каком неловком положении совсем еще недавно оказались вы.
Хилари снова замолчала. Похоже, пережитое потрясение оставило след, и Сандерсу не понравилось, как она время от времени вздрагивает, казалось, без какой бы то ни было причины.
– Это не важно. Я могу воспользоваться вашей ванной? Не хочу сразу возвращаться к себе в комнату.
Он жестом указал ей на дверь в ванную и взял сигарету, которую отложил, когда она вошла. Неожиданное появление Хилари и ее внешний вид сильно встревожили его. И для этого было достаточно причин. Хилари вернулась очень быстро, и от Сандерса не ускользнуло, как крепко сжаты ее губы, словно она приняла какое-то важное решение.
– Мне нужно время, чтобы все обдумать, – заявила она. – Простите меня, доктор Сандерс, но я не могу вам ничего сказать. Поверьте, здесь и так назревает серьезная катастрофа, и я не хочу добавлять своих ничего не значащих проблем. Не случилось ничего…
– Как раз кое-что случилось. Выражаясь простым языком, вас кто-то преследует?
– Я не понимаю.
– Неужели?
– Нет, все не так, как вы думаете. Это нечто иное. – Хилари вздрогнула. – Наверное, я просто слишком разволновалась. Взглядом ведь невозможно сломать кости, правда? Дадите мне сигарету? – Она села в кресло, а Сандерс протянул ей сигарету и зажег ее. Какое-то время мисс Кин молчала, выпуская кольца дыма. – Так мне рассказать вам, что с нами со всеми происходит и почему это должно кончиться для нас не самым приятным образом?
– Я вас слушаю.
– В детстве у меня была книга со сказками, которые я очень любила, хотя какие-то из них казались мне странными. В этих сказках показывался мир, где ты можешь получить все, что захочешь, если только понравишься ведьме или колдуну. В одной из тех сказок рассказывалось о ковре-самолете – самом обычном волшебном ковре-самолете. Волшебник сказал мальчику, что ковер отнесет его куда угодно, но при одном условии. Во время путешествия на ковре мальчик не должен был думать о корове. Как только он подумает о корове, ковер снова опустится на землю. У мальчика не было никаких причин думать о корове. Но как только ему сказали, что нельзя этого делать, он уже не мог думать ни о чем, кроме нее. Эта мысль прочно засела у него в голове и не отпускала всякий раз, как только он смотрел на ковер. Нет, я не сошла с ума. Я тогда не понимала, какой психологический смысл заключался в той истории, она мне просто не понравилась. Но смысл действительно был. Если кто-то говорит: «Вот человек, который умеет читать мысли», ты невольно начинаешь думать о том, что тебе хочется скрыть от всех. Мы сосредоточиваемся на мыслях, которые не хотели бы сделать достоянием общественности. И как бы мы ни старались, эти мысли никуда не уходят.
– И что же?
– Ой, только не нужно изображать из себя праведника!
Сандерс невольно опешил от ее слов.
– Видит бог, праведника я из себя не строю, – сказал он. – Но все равно не понимаю. Возможно, вы придаете происходящему слишком большое значение? Я склонен согласиться с Ларри Чейзом: будет очень неприятно, если о наших мыслях станет известно, но ничего криминального в этом нет.
– Неужели? Прямо совсем ничего? Например, у меня есть мачеха. Я ее ненавижу. И желаю ей смерти. Что вы на это скажете?
– Только то, что не вижу в этом никакой ужасной тайны.
– Я хочу получить ее деньги, – с ожесточением сказала она. – Точнее, деньги моего отца, которые он оставил ей в пожизненное владение. Из-за них она и вышла за него – они поженились, когда отцу было столько же, сколько сейчас мистеру Констеблю. Она не намного старше меня, и сердце у нее из камня. И я учусь быть такой же жесткой, как она… Скажите, что вы думаете о нашем телепате, мистере Пеннике?
– Я считаю, что он мошенник, – ответил Сандерс.
Хилари, все это время смотревшая на сигарету, вдруг подняла глаза с удивлением и тревогой во взгляде, но было в них и чувство облегчения, а также другие эмоции, которые Сандерс не смог разгадать. Однако он видел, что затаившиеся в глубине ее души суеверия заставляли Хилари верить в способности Пенника.
– Почему вы так говорите? Он ведь прочитал ваши мысли.
– Очевидно, что да. Я думал об этом и пока не пришел к определенному выводу, но вполне возможно, что ответ на этот вопрос связан с Ларри Чейзом.
– С Ларри Чейзом?! – воскликнула Хилари. – Каким образом?
– Вы же знаете, какой он болтун. Обожает расспрашивать людей об их жизни. А потом разбалтывает все подробности, после чего совершенно искренне заявляет, что никому не сказал ни слова. Между прочим, я тут вспомнил, что он знает или, по крайней мере, подозревает о Марсии Блайстон и еще кое о чем, но мне не хотелось бы это обсуждать. Он упоминал это в своем письме. И если этот Пенник умеет выуживать из людей полезные ему сведения, а потом делает так, чтобы они об этом даже и не вспомнили…
– Но это все равно не объясняет, как Пенник узнает, о чем вы думаете в определенный момент.
– Даже не знаю. Но он определенно опытный психолог. Все успешные предсказатели обладают этим качеством.
– А что насчет статуи Листера, или как его там? И… – Хилари замялась и отвела взгляд. – Простите, что заговорила об этом, но как насчет еще кое-чего? Я о его последнем высказывании в ваш адрес.
– С Листером, честно говоря, получилось непонятно. Что касается, как вы сказали, последнего высказывания, то, вероятно, я не умею сохранять невозмутимый вид и скрывать свои чувства.
Хилари молчала на протяжении нескольких минут. Она выбросила сигарету в пустой камин, встала и начала ходить по ковру.
– А как же его пророчество о мистере Констебле?
– Насколько вам известно, – вежливо заметил Сандерс, – мистер Констебль пока что жив. И даже если Пенник умеет читать мысли, то провалиться мне на этом месте, но я все равно не верю, что он может предсказывать будущее.
– Но если все это одна большая афера…
– Я этого не утверждаю. И в определенной степени вполне допускаю существование телепатии. Возможно, Пенник просто подкрепляет свои навыки легким сознательным подлогом и выдающимися дедуктивными способностями. В общем-то, немало вполне честных людей поступают подобным образом.
– Значит, вы не верите, что мысль может стать физическим оружием?
– Я и на смертном одре готов буду в этом поклясться.
Едва стрелка на часах Сандерса отмерила восемь вечера, как из комнаты неподалеку донеслись крики Мины Констебль.
И было в этих криках нечто животное, как будто их причиной послужила боль, а не страх. Судя по всему, Мина Констебль пыталась одновременно кричать и говорить, поэтому до них доносилось только имя ее мужа, которое она постоянно повторяла. Хилари оперлась о каминную полку и повернулась с выражением чистого суеверного ужаса на лице. Сандерс испугался, что она сейчас не выдержит и тоже начнет кричать.
Он подбежал к двери и распахнул ее, а крики все не утихали. Перед его глазами возникла сцена, которую ему приходилось много раз описывать впоследствии.
Сэм Констебль, полностью одетый к обеду, стоял на верхней ступени лестницы, прислонившись к перилам. Он сильно наклонился вперед и держался одной рукой за опорную стойку перил. Вторую руку он поднял, словно в конвульсии, пальцы были скрючены; он распрямил спину, и Сандерсу показалось, что еще мгновение, и Констебль, перелетев через перила, рухнет вниз, но тело уже не слушалось его. Констебль сполз на пол, весь изогнулся и замер около балюстрады, рука с глухим стуком упала на ковер. Он лежал к ним спиной, и Сандерс смог бы увидеть его лицо, только перевернув Констебля на спину. Крики смолкли.
Мина Констебль стояла около приоткрытой двери одной из двух спален, выходивших на лестницу, и кусала платок. Она даже не двинулась с места. Пронзительный шум стих, и можно было осмыслить произошедшее. Сандерс подбежал к Констеблю и присел на корточки. Когда он нащупал пульс, сердце как будто еще билось, но совсем слабо и через мгновение остановилось. Констебль умер.
Сандерс, не вставая, огляделся по сторонам. Три двери в холл оказались открытыми: в комнату Мины Констебль, в его спальню, а также в комнату Хилари. Слегка наклонив голову, он мог заглянуть в спальню Хилари и рассмотреть, что находилось за креслами, под кроватью, а также под туалетным столиком у дальней стены. Его взгляд тут же привлекли очертания одного предмета, который, вероятно, закатился под туалетный столик и остался там незамеченным и никому не нужным. Предмета, о котором он еще вспомнит впоследствии.
Это был высокий белый поварской колпак с оборкой наверху.
Раздался мелодичный звон, затем он благопристойно смолк, сменившись размеренным официальным уведомлением – напольные часы на лестничной площадке пробили восемь раз.
Глава пятая
Теперь краем глаза Сандерс заметил, что, помимо него, за происходящим в коридоре следят еще три человека. Мина Констебль была около приоткрытой двери, ее подбородок дрожал. Хилари сделала пару шагов к Сандерсу и Констеблю и замерла на месте. В этот момент дверь напротив нее открылась и на пороге своей комнаты появился Лоуренс Чейз. Все стояли неподвижно.
В углу лестничной площадки около напольных часов, которые скорее шелестели, чем тикали, горело несколько тусклых электрических лампочек. Их свет отбрасывал тень от перил на лицо и тело Сэма Констебля. Сандерс тщательно осмотрел его, стараясь ни о чем другом не думать. То, что он обнаружил, внушило ему не тревогу, а, напротив, большое чувство облегчения. Тем временем – он скорее почувствовал это, чем увидел, – Чейз на цыпочках подкрался поближе и предпринял несколько безнадежных попыток заглянуть ему через плечо. Но Сандерс не стал оборачиваться до тех пор, пока Чейз внезапно не схватил его за руку. Он был без жилета и воротничка, плотная ткань сорочки вздувалась между подтяжками, а длинная шея казалась еще длиннее. В руке он сжимал свой воротничок.
– Послушай, – проговорил Чейз осипшим голосом. – Он ведь не умер? Скажи, он не умер?
– Он мертв.
– Сэм умер?
– Сам посмотри.
– Но этого не может быть! – сказал Чейз. Одной рукой он держался за Сандерса, а второй размахивал воротничком у Сандерса перед лицом. Чейз наклонился еще ближе. – Это неправда. Он не это имел в виду. Он так не мог.
– Кто не мог?
– Не обращай внимания. Как он умер? Просто ответь. От чего?
– Успокойся. Ты меня сейчас с лестницы столкнешь. Отойди, черт тебя побери! Скорее всего, от разрыва сердца.
– Разрыв сердца?
– Да. Или от сердечной недостаточности. Когда сердце слабое, оно может просто остановиться. Так ты отойдешь или нет? – сказал Сандерс, отталкивая воротничок от своего лица с таким чувством, словно Чейз тряс перед ним не меньше чем сотней таких воротничков. – Ты же слышал, что он говорил о приступе. Не знаешь, как у него было с сердцем?
– С сердцем? – повторил Чейз, и его глаза заблестели надеждой или облегчением. – Я не знаю. Возможно, плохо. Скорее всего. Бедный старина Сэм. Спроси у Мины. Точно, Мина должна знать!
Хилари тихо подошла к ним. Сандерс взял их обоих за руки.
– Послушайте меня, – сказал он, – и прошу вас, делайте так, как я говорю. Останьтесь с ним, но не трогайте его сами и не позволяйте кому-либо к нему прикасаться. Я вернусь через минуту.
Сандерс подошел к приоткрытой двери, за которой ожидала Мина. Он осторожно отодвинул ее в сторону, вошел и закрыл за собой дверь.
Она не пыталась его остановить, но колени у нее начали подгибаться, и не потому, что она собралась упасть в обморок, просто они вдруг перестали держать ее и стали хлипкими, как бумажный фонарик. Сандерс подхватил ее под руки и осторожно усадил в кресло. Мина еще не закончила одеваться к обеду – на ней был большой розовый стеганый халат, обволакивающий все тело, кроме тонких рук и растерянного лица. Ее черные волосы были зачесаны назад. На рукаве халата Сандерс заметил пятна, похожие на застывший воск. От прежней живости Мины Констебль не осталось и следа. Губы побелели, сердце билось очень часто. Похоже, она лишь теперь поняла, что Сандерс не хотел подпускать ее к мужу, удерживая в кресле, и начала сопротивляться.
– Миссис Констебль, успокойтесь. Мы уже ничего не можем сделать.
– Но он ведь не умер! Он не умер, я видела…
– Боюсь, что он действительно скончался.
– Вы так считаете? Ну да, вы ведь врач. Вы должны в этом разбираться, верно?
Сандерс кивнул.
Она замолчала, ее тело била дрожь. Наконец она позволила себе расслабиться и откинуться на спинку кресла, как будто все это время вела какую-то внутреннюю борьбу, однако теперь на смену этой борьбе пришло нечто новое. Она, кажется, попыталась взять себя в руки, и ее большие лучистые глаза наполнились слезами.
– Миссис Констебль, все дело в его сердце, не так ли?
– Что вы сказали?
– У него было слабое сердце?
– Нет, он всегда… нет, нет, нет! – воскликнула Мина, приходя в себя и глядя на Сандерса влажными от слез глазами. – Сердце у него было сильным, как у быка! Доктор Эдж так ему и сказал неделю назад. Такого хорошего сердца еще поискать! Но какое это теперь имеет значение? Я не знаю. Я не дала ему двух чистых носовых платков. Это последнее, о чем он меня попросил.
– Но, миссис Констебль, скажите, что произошло?
– Я не знаю, не знаю, не знаю!
– Хорошо, почему вы кричали?
– Пожалуйста, оставьте меня в покое.
Сандерс постарался взять себя в руки и не показывать своего сочувствия, которое в ту минуту переполняло его сердце.
– Миссис Констебль, я не хочу причинять вам беспокойство. Но поймите, мы с вами должны кое-что сделать. Нужно послать за врачом, за его врачом, и, возможно, обратиться в полицию. – Он почувствовал, как напряглись мускулы ее руки. – Я избавлю вас от всех этих затруднений, если вы просто расскажете мне, что случилось, и после этого я смогу все уладить.
– Да, вы правы, – сказала она, стараясь не расплакаться, но слезы уже текли по щекам. – Так я и поступлю. И спасибо за вашу доброту.
– Что же случилось?
– Сэм был там…
Они находились в спальне Мины Констебль, которая, несмотря на изящное убранство, отличалась простотой обстановки. Эта комната примыкала к спальне мужа, с которой у них была общая маленькая ванная. Теперь обе двери в ванную оказались открытыми. Мина Констебль провела ладонью по лбу, выпрямилась и махнула в сторону ванной комнаты:
– Он был там, заканчивал одеваться. Я сидела здесь, за туалетным столиком. Я еще не приготовилась, поскольку помогала ему одеться, а сама не успела. Все двери были открыты. Он кинул мне: «Я спускаюсь вниз». И это было последнее, что я от него услышала. Я ответила: «Хорошо, дорогой».
Эти воспоминания спровоцировали новый приступ рыданий, хотя ее глаза оставались неподвижными, а веки – словно приклеенными.
– А потом, миссис Констебль?
– Я услышала, как закрылась дверь его комнаты, та, что выходит в коридор. – Она снова замолчала.
– Так.
– Потом я поняла, что не помню, положила ли ему два чистых носовых платка. Он просил меня об этом. Один – для нагрудного кармана, а другой, ну, чтобы использовать по назначению.
– Да, и что же?
– Я решила спросить его. Встала, накинула халат, – она коснулась халата дрожащими пальцами, иллюстрируя свой рассказ, – пошла туда, открыла дверь и выглянула в коридор. Я думала, что он уже спустился вниз. Но нет. Он стоял ко мне спиной. Качался и как будто даже пританцовывал на месте.
И снова прошло несколько секунд, прежде чем Мина продолжила. Все это время она упрямо пыталась контролировать выражение лица, стискивая челюсти и прижимая язык к зубам, чтобы не расплакаться от горя.
– Качался и пританцовывал?
– Это так выглядело. Потом он упал. Завалился на перила. Я боялась, что он рухнет вниз. Начала звать его. Но я понимала, что он умирает.
– Почему?
– Я чувствовала это.
– Хорошо, а дальше?
– Вот, собственно, и все. Потом вышли вы. Я слышала, что вы сказали Ларри Чейзу.
– В таком случае этого вполне достаточно, миссис Констебль. Остальное я возьму на себя. А вы пока прилягте. Кстати, вы никого больше не видели в коридоре?
– Нет.
– Значит, вы в последний раз поговорили с мужем, а затем вышли в коридор. Сколько времени прошло между двумя этими событиями?
– Около минуты. Для чего вы хотите это знать?
– Мне просто интересно, как долго продолжался приступ.
Однако Сандерс заметил, что ее голос теперь стал звучать как-то иначе. А еще почувствовал в ней какое-то отвращение к самой себе, сильное сомнение, не позволяющее принять важное решение. И этот внутренний конфликт продолжал нарастать, пока она снова не выдержала и не воскликнула:
– Не могу лежать! И не буду. Я хочу пойти, посидеть с ним. Я хочу подумать. «Меж тем сиянье, маяк-звезда, мне Адонаис шлет из сокровенных сфер, где Вечное живет»[44]. О Господи, помоги мне!
– Идите сюда, миссис Констебль. Здесь вам будет удобнее.
– Не будет.
– Вот так уже лучше, – сказал Сандерс и бережно накрыл ее одеялом, когда она улеглась в постель. – Подождите минуту.
Ее долгий глубокий вздох немного успокоил его. Сандерс подумал, что стоило бы поискать в доме снотворное или бром. Что-нибудь подобное здесь наверняка имелось, ведь чрезмерно яркое воображение Мины Констебль буквально превращало ее в комок нервов и пробуждало в ней потаенные страхи. А ему хотелось затуманить ей сознание, прежде чем она начнет думать о Германе Пеннике.
Сандерс вошел в ванную. Ее освещало только слабое сияние из спальни Сэма Констебля, поэтому он включил свет. Ванная комната оказалась крошечным закутком, в котором пахло сыростью. Здесь находилась только ванна, вешалка для полотенец, умывальник с горячей и холодной водой и медицинский шкафчик. Сандерс заглянул в него – там было множество пузырьков и разных приспособлений, поэтому пришлось все аккуратно отодвинуть в сторону, чтобы ничего не разбить; в конце концов он обнаружил картонную упаковку с таблетками морфия в четверть грана каждая. Выдана она была по назначению доктора Дж. Л. Эджа.
Он взял две таблетки. После чего закрыл дверь шкафчика и взглянул на свое отражение в зеркале.
– Нет! – сказал он вслух, затем убрал таблетки обратно в упаковку, вернул ее в шкафчик и снова вышел в спальню.
Мина тихо лежала на кровати, вокруг прищуренных глаз собрались мелкие морщинки.
– Я буду рядом, если что, зовите, – пообещал он ей. – Не подскажете, как зовут врача вашего мужа?
– Нет… Да. Который живет неподалеку? – Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие и рассудительность. – Доктор Эдж. Можете позвонить ему. Гроувтоп, шестьдесят два.
– Гроувтоп, шестьдесят два. Мне погасить свет около вашей кровати?
– Нет!
Сандерс отдернул руку, но не из-за того, что Мина резко приподнялась. Он увидел нечто, усилившее его неосознанные опасения и укрепившее в уверенности, что в этом доме никому не стоит давать никаких лекарств. Возле кровати находился ночной столик с лампой. На выдвижной панели для письма в ряд лежали заточенные карандаши и несколько скомканных и порванных листов бумаги. Кончики всех карандашей были истерты или изгрызены острыми зубами. Прямо за столом на расстоянии вытянутой руки от кровати находилась пара маленьких книжных полок. Там стоял Оксфордский словарь, словарь синонимов, пухлые записные книжки и альбомы с газетными вырезками. И среди них Сандерс увидел высокий тонкий томик в обложке из искусственной кожи с ярлыком на корешке, на котором неровными печатными буквами виднелась надпись: «Новые методы совершения убийств».
