Джон Диксон Карр
Не будите мертвеца
– Знаете, – серьезным тоном произнес доктор Фелл, – я, кажется, догадываюсь, кто вы и по какому делу. Но я обязан вас предостеречь: видите вон того господина? Это суперинтендант Хэдли, начальник Департамента уголовного розыска. Я вам о нем писал. Зная об этом, захотите ли вы войти и выкурить со мной сигару?
– С удовольствием.
– Ага! – снова воскликнул доктор Фелл, довольно хмыкнув.
Он неуклюже ввалился в просторную комнату, от пола до потолка заставленную книгами, и наблюдательный, всегда бдительный и взрывной Хэдли, чей психологический портрет Кент уже успел составить, внимательно посмотрел на гостя, услышав его имя. Затем Хэдли неспешно уселся, и его лицо вновь приняло непроницаемое выражение. Кент оказался в удобном кресле за накрытым столом, с чашкой кофе в руке, и он, ничего не утаивая, рассказал свою историю. Теперь, когда он решился на проигрыш – и пусть Дэн катится ко всем чертям со своими деньгами! – ему было особенно приятно вновь ощутить себя человеком.
– …вот и вся история, – подытожил он. – Наверное, я свалял дурака, когда сбежал оттуда, но если уж мне суждено попасть в тюрьму, пусть меня отправит туда начальник полиции, избавив от объяснений с портье отеля, в котором я украл завтрак. Женщину я не убивал. Я никогда ее раньше не видел. И к счастью, я совершенно уверен, что смогу объяснить, где провел прошлую ночь. Вот полный список моих преступлений.
Все это время Хэдли не спускал с него глаз. Он, казалось, был настроен вполне дружелюбно, хотя его явно что-то беспокоило.
– Да, так делать не следовало, – сказал Хэдли. – Впрочем, по моему мнению, все это не беда, если вы сможете подтвердить свое алиби. И я даже в каком-то смысле рад, что вы так поступили. Так, Фелл? Но суть в том… – Он побарабанил пальцами по портфелю и подался вперед. – Бог с ней, с прошлой ночью. Где вы были в четверг две недели назад, четырнадцатого января, если точно?
– На борту «Вольпара», где-то между Кейптауном и Тилбери.
– И это можно подтвердить?
– Конечно. Но в чем дело?
Хэдли бросил взгляд на доктора Фелла. Тот сидел, развалившись в необъятном кресле, все его подбородки покоились поверх воротничка, а сам он с тревогой смотрел куда-то вниз. Пока Кент рассказывал о своем пари, он что-то одобрительно ворчал, но теперь принялся издавать звуки совсем иного сорта.
– Я никого не поражу и не удивлю, – заметил он, прочищая горло, – если скажу, что мне все это не нравится. Хм… Ха! Нет. В самом этом деле нет ничего удивительного или оригинального. Оно не кажется экстравагантным. Или каким-то особенно необычным. Оно лишь безобразно жестоко и совершенно нелогично. Черт возьми, Хэдли!
– Послушайте, что происходит? – не выдержал Кент. Все это время он чувствовал, как напряжение сгущается в этой уютной комнате с горящим камином.
– Я знаю, что вы обнаружили в гостиничном номере тело женщины, – сказал Хэдли. – Мне сообщили об этом по телефону минут за пять до вашего появления. Она была задушена. Затем, предположительно после смерти, ее лицо было до неузнаваемости изуродовано каким-то тяжелым предметом. Вы видели ее при свете спички, на полу. Что ж, мистер Кент, полагаю, вы говорите правду. – Его веки на миг поднялись. – И потому я опасаюсь, что у меня для вас скверные вести. Если бы вы рассмотрели эту женщину получше, то, вероятно, узнали бы ее. Та леди – миссис Джозефин Кент, жена вашего кузена, мистера Родни Кента.
Кент перевел взгляд с Хэдли на доктора Фелла и понял, что ни один из них и не думает шутить.
– Дженни! – воскликнул он. – Но как же…
Он умолк, потому что сам не знал, что имеет в виду. Просто два этих образа, Дженни Кент и смерть, никак не совмещались: трафарет не совпадал с рисунком. Он попытался мысленно нарисовать ее портрет. Невысокая, хорошо сложенная, пухленькая женщина – да. Каштановые волосы – да. Только подобное описание подходит тысяче женщин. Казалось невероятным, что он каких-то полчаса назад стоял с зажженной спичкой в руке над женой своего кузена. С другой стороны, почему нет? В том мертвом теле между створками дорожного сундука не осталось и следа от невероятной привлекательности Дженни.
Хэдли пристально поглядел на него.
– Нет никаких сомнений, что это миссис Кент, если вы об этом сейчас размышляете, – сказал суперинтендант. – Видите ли, компания мистера Рипера прибыла в «Королевский багрянец» вчера вечером, и они заняли целое крыло седьмого этажа.
– Что, вся компания? Значит, они уже были там, когда я вошел?
– Именно. Вы хорошо знали миссис Кент?
– Наверное, мне следовало это предвидеть, – пробормотал Кент, прикидывая, скольких неприятностей избежал бы, знай он об этом. Он попытался собраться с мыслями. – Дженни? Не могу сказать, – отозвался он вполне искренне. – Она не из тех, кого можно узнать по-настоящему, и все же она нравилась абсолютно всем. Это трудно объяснить. Наверное, ее можно назвать милой. Но не приторной милашкой. И ее нельзя было бы представить на разнузданной вечеринке или совершающей нечто такое, что идет вразрез с постановлениями парламента. Еще она была удивительно привлекательна, не будучи при этом красавицей: хороший цвет лица, уравновешенный характер. Род боготворил ее, они женаты-то были год или два, и… – Он осекся. – Господи боже! Вот что самое ужасное! Это же просто убьет Рода.
Перед мысленным взором Кента возник образ его кузена Родни. Он больше сочувствовал Роду, чем его погибшей жене, потому что вырос вместе с Родом и очень его любил. Кристоферу Кенту все всегда доставалось легко. Родни же всего добивался тяжким трудом. Ко всему на свете он относился с большой серьезностью. И он идеально подходил на должность политического консультанта Дэна Рипера: старательно и с интересом отвечал на письма, подыскивал материал для речей Дэна (факты, собранные Родни Кентом, никогда не ставились под сомнение) и даже писал тексты его выступлений, отличавшиеся большой искренностью, которые Дэн затем уснащал павлиньими перьями красноречия.
– Ну конечно, номер в отеле двухместный. – Кент вспомнил об этом внезапно. – Род должен был быть с нею. И где же он тогда? Где он был, когда на нее напали? Сегодня утром его там не было. Но уверяю вас, это его просто убьет…
– Нет, – сказал доктор Фелл. – Он от этого в любом случае уже избавлен.
Кент снова заметил, что оба, доктор Фелл и Хэдли, смотрят на него.
– Надо нам поскорее с этим покончить, – подхватил суперинтендант. – Наверное, вы удивились, откуда мне столько известно о вас и ваших делах. Я знал и об этом вашем пари, мне рассказал мистер Рипер. И мы пытались с вами связаться, только никто не мог сказать, на каком корабле вы отбыли и даже под каким именем… И я уже не первый раз встречаюсь со всей вашей компанией. Ваш кузен, мистер Родни Кент, был убит четырнадцатого января точно таким же способом, каким сегодня ночью была убита его жена.
Глава третья
Заявление Ричи Беллоуза
– Из этого следует, – продолжил свою мысль суперинтендант, – что вы сумеете нам помочь, как мне кажется. – Первый раз за все время его лицо приобрело человеческое выражение: на нем промелькнула тень горькой улыбки. – Я пришел за помощью к этому недотепе, – он кивнул на доктора Фелла, который в ответ насупился, – потому что все это смахивает на очередное абсурдное дело из тех, которые так его вдохновляют. У нас имеются два молодых человека, счастливо женатая пара. И все в один голос твердят (во всяком случае, все, с кем я успел поговорить), что ни у одного из них в целом мире не было врагов. И уж точно не было врагов в Англии, потому что оба до этого момента не покидали Южную Африку. Кажется, никто не сомневается, что вторую столь же безобидную пару нужно еще поискать. И все же кто-то методично выслеживает и их убивает одного за другим, сначала в поместье сэра Гайлса Гэя в Суссексе, а затем здесь, в отеле «Королевский багрянец». Причем, совершив преступление, убийца стоит над жертвами, разбивая в лепешку их лица с мстительной яростью, какую даже мне редко доводилось встречать. Все верно?
Последовала пауза.
– Разумеется, я помогу всем, чем смогу, – с грустью пообещал Кент. – Но я все еще не в силах поверить в случившееся. Это же… черт побери, это же какое-то непотребство! Как вы и говорили, ни у кого из них не было врагов в… Кстати, как же Дженни? В смысле, не нужны ли ей деньги или что-то… нет, я забыл, она ведь мертва. Но есть ли у вас хотя бы предположения, кто мог это сделать?
Хэдли замялся. Затем, отодвинув в сторону тарелку, он раскрыл на столе свой портфель.
– Есть один человек, которого мы посадили, не по обвинению в убийстве, разумеется, хотя и в связи с ним. Фамилия человека Беллоуз. Множество улик указывает на то, что он убил Родни Кента…
– Беллоуз, – без всякого выражения повторил доктор Фелл, – теперь сделался самой важной фигурой в этом деле, если я правильно вас понимаю.
– Мне кажется, вы ничего не понимаете. Беллоуз или не Беллоуз убил мистера Родни Кента, но я уверен, что он не убивал миссис Кент, поскольку он сидит в тюрьме.
Из носа доктора Фелла вырвалось протяжное сопение. Огонь соперничества, никогда не угасавший до конца между этими двоими, мгновенно заставил их забыть о госте. Лицо доктора Фелла налилось кровью от желания возразить.
– Я всего лишь терпеливо пытаюсь донести до вас, – снова заговорил он, – что заявление Беллоуза, которое показалось вам на тот момент смехотворным…
– Заявление Беллоуза не может быть правдой. Во-первых, в комнате обнаружились отпечатки его пальцев. Во-вторых, когда человек, будь он пьян или трезв, всерьез уверяет, будто видел кого-то в роскошной униформе гостиничного служащего и этот некто расхаживал по деревенскому дому в Суссексе в два часа ночи…
– Погодите! – запротестовал Кент.
– Мне кажется, – произнес доктор Фелл мягко, – что нам следует посвятить нашего друга в некоторые подробности. Хм… Хэдли, может быть, вы снова пройдетесь по свидетельским показаниям, задавая любые вопросы, какие придут вам в голову? Что касается меня, я готов слушать еще и еще. Прямо как какой-нибудь абсурдный стишок Лира[9]: сложен так гладко, что на миг вам даже кажется, будто вы улавливаете смысл. Гостиничный служащий в деревенском доме – это загвоздка, признаю, однако я не считаю, что эта загвоздка свидетельствует против Беллоуза.
Хэдли развернулся к Кенту.
– Для начала, – произнес он, – вы знакомы с сэром Гайлсом Гэем?
– Нет. Я много слышал о нем от Дэна, однако лично не знаком. Он вроде бы близок к правительственным кругам?
– Был близок. Он занимал пост заместителя генерального секретаря Южно-Африканского союза; насколько я понимаю, это кто-то вроде посредника или координатора действий между Уайтхоллом и Преторией. Однако около года назад он вышел в отставку, а менее года назад купил дом в Нортфилде, в Суссексе, почти на границе с Кентом. – Хэдли призадумался. – По-видимому, Рипер приехал в Англию главным образом для того, чтобы повидаться с ним. Уладить какие-то дела – Рипер то ли покупает, то ли продает по поручению сэра Гайлса какую-то недвижимость в Мидделбурге, – а заодно нанести дружеский визит. Гэй холостяк и, похоже, был очень рад, что в его новый деревенский дом заявится целая компания.
Хэдли снова призадумался. Затем, словно с плеч его в буквальном смысле свалилась тяжесть, он вскочил и забегал по комнате, меря шагами ковер во время своего рассказа. Его голос слегка подрагивал от сомнения, как и стриженые усы. Однако у Кента сложилось впечатление, что его настороженность и наблюдательность никуда не делись.
– Во вторник, двенадцатого января, Рипер со своей компанией выехал из Лондона в Нортфилд – в Англию они прибыли за день до того. Они собирались погостить в деревне чуть больше двух недель, а в Лондон вернуться вечером тридцать первого января, то есть сегодня, чтобы Рипер вовремя встретился с вами в «Королевском багрянце», если вы выиграете пари и заявитесь на следующий день. По-видимому, все его спутники строили по этому поводу различные предположения.
В компании, прибывшей в Нортфилд, было шесть человек. Сам сэр Гайлс Гэй, супружеская пара мистер и миссис Рипер. Мисс Франсин Форбс, их племянница. Мистер Харви Рейберн. И ваш кузен мистер Родни Кент, – продолжал Хэдли. Он перечислял всех таким официальным тоном, словно давал показания в суде. – Миссис Кент с ними не было. У нее в Дорсете живут две тетушки – мы с ними связывались, – и она решила навестить их: она никогда в жизни их не видела, хотя была наслышана о них с самого детства. Итак, она отправилась в Дорсет, прежде чем ехать в Нортфилд. Полагаю, вы знакомы со всеми спутниками Рипера?
– Несомненно, – ответил Кент, думая о Франсин.
– И вы не откажетесь поделиться со мной нужной информацией?
Кент посмотрел ему прямо в глаза:
– Послушайте, наверное, нет смысла притворяться, что я не понимаю ваших намеков. Но среди этих людей вы убийцу не найдете. Даже забавно: почти всех из них я знаю лучше, чем знал своего кузена.
– Убийцу, говорите! – воскликнул Хэдли, медленно растянув губы в безрадостной улыбке, словно отметая в сторону этот вопрос как незначительный. – В данный момент мы не пытаемся отыскать убийцу, мы всего лишь устанавливаем факты.
Ну а факты в этом деле довольно просты. Никто не слонялся по дому в неурочный час. Никто из компании не враждует друг с другом, ничьи показания не расходятся с остальными. Однако совершенно необычен общий фон, на котором произошло преступление, и именно это, похоже, вдохновляет Фелла.
Эта деревня, Нортфилд, весьма живописное местечко, каких немало в Кенте и Суссексе. Сплошные зеленые луга с церковью и пабом, между которыми разбросана примерно дюжина домов. Место довольно уединенное, обсаженное бесконечными живыми изгородями, которые задуманы в точности как лабиринт для автомобилей; дома фахверковые, и кругом царит атмосфера старины.
Доктор Фелл засопел.
– Вся эта неуместная лирика, – произнес он, – навеяна тем, что Хэдли, хотя он и шотландец, еще и истинный лондонец, который ненавидит деревню и глубоко возмущен тем обстоятельством, что дороги появились раньше автомобилей.
– Вполне вероятно, – с серьезным видом согласился Хэдли. – И тем не менее я и в самой местности искал ключ к разгадке. Что бы вы ни говорили, а в разгар зимы там просто не может быть и никогда не было весело. И мне совершенно непонятно, отчего вся компания Рипера дружно пожелала отправиться в деревню и похоронить себя там на пару недель. Логичнее было бы остаться в городе, походить по театрам.
Ну да ладно, последние лет сорок самым примечательным персонажем в тех краях был старый Ричи Беллоуз, отец нашего главного подозреваемого. Он уже умер, но вспоминают его постоянно. Старик Беллоуз был и архитектором, и строителем, любил сам как следует поработать руками. И он построил в той местности добрую половину современных домов. Кажется, он обожал резьбу по дереву и всевозможные технические новинки, однако его главным хобби были дома в стиле Тюдоров или Стюартов, и его новоделы настолько точно имитировали оригинал, с балками и половицами, принесенными из старинных домов, что даже самые маститые архитекторы ошибались, определяя возраст его построек. Своего рода деревенские шуточки, да и у самого старика, похоже, было довольное странное чувство юмора. Он обожал разные двери-обманки и тайные ходы – но стоп! Спешу уверить вас, и это совершенно точно, что в доме, о котором идет речь, нет никаких тайных коридоров или чего-то подобного.
Этот дом, который Беллоуз строил для себя, сэр Гайлс Гэй купил несколько месяцев назад. Дом довольно просторный – восемь спален – и стоит в начале обсаженной живыми изгородями дорожки, которая ведет к церкви. Это имитация дома эпохи королевы Анны, и имитация по-настоящему великолепная, если только вам нравится этот тяжеловесный и мрачноватый стиль. К тому же окна некоторых комнат выходят прямо на церковное кладбище, а лично я не так представляю себе сельский шик.
Но необходимо принять во внимание положение молодого Ричи Беллоуза, сына старика. Скажу вам откровенно: будь я проклят, если понимаю, каким боком он причастен к этому делу, и мне было бы гораздо легче, если бы я понимал. Молодой Ричи Беллоуз тот еще персонаж. Родился и вырос в этом самом доме. Мне удалось выяснить, что он получил блистательное образование, да и вообще умнейший малый. Но больше всего окружающих изумляет его феноменальная наблюдательность, будь он пьяный или трезвый: он из тех людей, перед которыми можно разложить колоду карт, а он потом безошибочно назовет, в какой последовательности они лежали. На самом деле вскоре после приезда сэра Гайлса и его гостей он устраивал для всей компании небольшое представление подобного рода, разные там тесты.
После смерти отца ему досталось приличное наследство. Но потом все пошло прахом. И не сказать чтобы у него имелись какие-то серьезные пороки, он просто бесконечно ленив, чему способствует и легкий паралич левой руки, а еще он любит приложиться к бутылке. Его скатывание по наклонной поначалу было постепенным, а затем все рухнуло в одночасье. Сперва развалился его бизнес: по нему сильно ударило падение цен и Беллоуз не справился с ситуацией, только растранжирил деньги. Потом его жена заразилась на побережье тифом и умерла, он и сам тогда заразился. И все это время он втихаря попивал. Постепенно он превратился в настоящего деревенского забулдыгу. Он не причиняет никому неприятностей, не устраивает скандалов. Каждый божий вечер он, вежливо раскланявшись, покидает заведение «Олень и перчатка», уже будучи хорошо под парами. В конце концов ему пришлось продать любимый дом, подделку под эпоху королевы Анны – «Четыре двери» он называется, – за ту сумму, какую ему дали. Сам он поселился в пансионе одной благочестивой вдовы, но здорово зачастил в свой старый дом, с тех пор как его купил сэр Гайлс Гэй. Вероятно, в этом и кроется корень всей проблемы.
Вот теперь мы подбираемся к голым фактам, касающимся ночи убийства. По свидетельству прислуги, в доме было шесть человек. Сэр Гайлс и пять его гостей спали на одном этаже. У всех были отдельные комнаты (мистер и миссис Рипер занимали две смежные), а двери всех комнат открываются в общий коридор, который тянется через весь дом. Как в гостинице, сказали бы вы. Слуги легли спать около полуночи. Насколько мне удалось установить, не было ровным счетом ничего необычного, странного или подозрительного ни в людях, ни в событиях той ночи; напротив, похоже, вечер был самый заурядный. И после полуночи только один человек – по его собственному признанию – покидал свою комнату. Примерно в пять минут третьего мистер Рипер проснулся, набросил халат, включил свет и вышел в коридор, направляясь в уборную. Вплоть до этого момента, по общему мнению, не было слышно ни шума, ни какого-либо движения.
Теперь сопоставим все это с тем, что нам известно о передвижениях Беллоуза той ночью. Беллоуз покинул паб «Олень и перчатка», расположенный на общинных землях в двухстах ярдах от дорожки между живыми изгородями, ведущей к «Четырем дверям», ровно в десять: время закрытия. В тот вечер он был не пьянее обычного: шесть пинт эля, по словам хозяина. Однако к последней пинте он потребовал виски, а уходя, купил еще полбутылки и захватил с собой. Затем он, по-видимому, коротал время как обычно. Его видели, когда он шел по дороге в сторону Портинга, это соседняя деревня; от дороги отходит ответвление, обсаженная живыми изгородями дорожка, ведущая к роще, которая называется Веселая Поросль, – еще одно его любимое место, где он частенько сидит и пьет в одиночестве. Ночью четырнадцатого января было холодно и ярко светила луна. На этом месте следы Беллоуза теряются.
Итак, в пять минут третьего ночи Рипер в доме открыл дверь своей спальни и вышел в общий коридор. У одной стены коридора – недалеко от двери комнаты, которую занимал Родни Кент, – стоит кожаный диван. В лунном свете, падавшем в окно в торце коридора, Рипер увидел на диване мужчину, тот крепко спал, развалившись и храпя. В полутьме Рипер не узнал его, однако это был Беллоуз, несомненно мертвецки пьяный.
Рипер включил свет и постучал в дверь сэра Гайлса. Сэр Гайлс, разумеется, узнал Беллоуза и, по-видимому, посочувствовал ему. Оба джентльмена заключили, что Беллоуз, напившись, просто пришел в дом по привычке, как делал это всю свою жизнь: ключ от дома был обнаружен у него в кармане. А затем они заметили, что дверь в комнату Родни Кента широко открыта…
За окнами библиотеки с молчаливым упорством валил снег, в заваленной книгами комнате царил полумрак. Кристофер Кент, в каком-то гипнотическом трансе, вызванном то ли рассказом, то ли отблесками огня в камине, пытался представить себе человека, которого он привык видеть под ярким небом, – рыжеволосого, вечно серьезного Родни – в той сумрачной атмосфере фальшивого дома эпохи королевы Анны с видом на церковное кладбище. За время рассказа доктор Фелл ни разу не шевельнулся, разве только взъерошил копну густых волос, тронутых сединой.
– Что ж, – внезапно продолжил Хэдли, – тут они и нашли мертвым вашего кузена, мистер Кент. Он лежал у изножья кровати. На нем была пижама и халат, однако он еще не успел лечь в постель, когда на него напал убийца. Он был задушен чьими-то руками, обернутыми полотенцем для лица, само полотенце, взятое рядом с умывальником, было переброшено у него через плечо. (Комната, где совершилось преступление, меблирована в громоздком стиле шестидесятых годов девятнадцатого века: бюро с мраморной столешницей и все прочее, такое же тяжелое.) Задушив его, убийца ударил свою жертву по лицу не меньше дюжины раз – разумеется, нашим старым знакомым, тупым и тяжелым предметом, – при этом сам тупой и тяжелый предмет найден не был.
И это самое гнусное, ведь удары были нанесены спустя какие-то минуты после его смерти, из неприкрытой ненависти или же в припадке безумия. Однако это никак не помешало установлению личности, поскольку не было никаких сомнений, кто стал жертвой. Убийца, должно быть, напал на Родни Кента, как только тот вошел к себе в комнату, потому что медицинская экспертиза показала, что к моменту обнаружения он был мертв около двух часов. Все ли пока ясно?
– Нет, – произнес доктор Фелл. – Но продолжайте.
– Погодите минутку, – встрял Кент. – Здесь есть кое-что более чем странное. Род был худой, но крепкий, как железный прут. Убийца должен быть очень проворным и очень могучим, чтобы вот так бесшумно покончить с ним, или же кто-то слышал звуки борьбы?
– Это не обязательно. Никаких признаков борьбы обнаружено не было. Однако у него на затылке оказался большой синяк от удара, который едва не проломил ему череп. Возможно, след остался от резного орнамента в изножье кровати – вы ведь знакомы с подобной мебелью, – о которое он ударился, когда упал. Или же это убийца оглушил его тем же предметом, которым позже разбил ему лицо.
– Так, значит, вы арестовали этого Беллоуза?
Хэдли был раздражен. Теперь он вышагивал, с маниакальной точностью следуя узору на ковре.
– Но не по обвинению в убийстве. Формально – за незаконное проникновение в дом, – отозвался он резко. – Разумеется, он подозреваемый. Прежде всего, в комнате найдены его отпечатки пальцев, рядом с выключателем, хотя он не помнит, чтобы входил в эту комнату, и готов поклясться, что не входил. Во-вторых, он единственный, кто мог бы совершить убийство. Он был пьян, возможно, его одолевала тоска из-за утраты дома, – может быть, он нечаянно забрел туда, и тут его охватило бешенство…
Стойте! – прервал самого себя Хэдли, предвидя возражения. – Я и сам вижу все пробелы, и я сам на них укажу. Если он убил свою жертву в полночь, а затем вышел и заснул на диване в коридоре, куда подевался тупой и тяжелый предмет? И еще: ни на нем самом, ни на его одежде не оказалось следов крови. Наконец, так уж случилось, что у него частично парализована левая рука (одна из причин, по которой он никогда в жизни не работал), и доктор твердо заявляет, что он не смог бы никого задушить. Опьянение – тоже неубедительное объяснение. Если у него и имелся на кого-нибудь зуб, так на сэра Гайлса Гэя. Вряд ли он вот так вошел бы (с заранее обдуманным преступным намерением, прихватив с собой оружие) и напал на совершенно незнакомого человека, не производя при этом ни малейшего шума. Я также признаю, что никто в деревне, где он пьянствует уже столько лет, никогда не замечал в нем злобы или мстительности, как бы сильно он ни надирался. Вот и все наши факты.
Впрочем, есть еще и его собственное заявление, которое состоит в основном из чепухи. Он пришел в себя только на следующий день и даже в камере, похоже, не до конца понимал, что происходит. Когда он изложил свою версию в первый раз, инспектор Таннер решил, что подозреваемый еще не протрезвел, и даже не удосужился ничего записать, однако Беллоуз повторил то же самое, когда окончательно пришел в себя, и с тех пор так и твердит одно и то же. По его словам, хотя судите сами…
Открыв свой портфель, Хэдли вынул из стопки отпечатанных на машинке листов один и пробежал пальцем по строчкам.
– «Помню, как сидел в Веселой Поросли, пришел туда, когда паб закрылся, еще помню, что выпил почти все, что с собой было. Понятия не имею, сколько времени я там провел. В какой-то момент мне показалось, что кто-то со мной заговорил, но, возможно, это мне почудилось. Последнее, что помню отчетливо: сижу среди растительности на одной из железных скамеек. А следующее, что запомнил: я снова в „Четырех дверях“, на диване в коридоре верхнего этажа.
Не могу объяснить, как туда попал, но мне вовсе не показалось странным, что я там. Я подумал: „Приветики, я дома“, и больше ничего. Поскольку я уже сидел на диване и двигаться мне вовсе не хотелось, я решил: лягу-ка спать.
Нет, заснул я вроде не сразу. Пока лежал, кое-что видел; то есть мне кажется, я огляделся по сторонам и увидел. Коридор заливал яркий лунный свет, там в торце окно на южную сторону, и луна висела высоко. Даже не знаю, как я заметил его краем глаза, но я увидел его на повороте коридора, рядом с дверью „синей комнаты“.
Я бы описал его как мужчину среднего роста и телосложения, в униформе, какую носят служащие больших отелей, вроде „Королевского багрянца“ или „Королевского пурпура“. Такая темно-синяя униформа, длинный сюртук и пуговицы, то ли серебряные, то ли медные, насчет цвета в лунном свете я не уверен. Кажется, на обшлагах была полоска, темно-красная. И у него в руках было что-то вроде подноса, и поначалу он стоял на углу коридора и не двигался».
«Вопрос: Можете описать его лицо?
Ответ: Лица я не разглядел, потому что там, где должны быть глаза, лежала густая тень или вообще зияла какая-то черная дыра.
Затем он двинулся по коридору, прошел мимо меня, и я уже не видел его. И по его походке я тоже угадал бы в нем служащего гостиницы.
В.: Куда он направлялся?
О.: Я не знаю.
В.: Разве вас не удивило, что гостиничный служащий с каким-то подносом разгуливает по коридору посреди ночи?
О.: Нет. Насколько помню, я вообще об этом не задумался. Я лег на бок и заснул, по крайней мере, больше ничего не помню. И кстати, у него был с собой не кухонный поднос, скорее такой маленький подносик для визитных карточек».
Отчего, – прокомментировал Хэдли, шлепая отпечатанным листком по столу, – все становится еще более абсурдным. Поднос для визитных карточек, видите ли! Пропади все пропадом, Фелл! Это либо белая горячка, либо пророчество, либо правда. Поднос для чего? Чтобы принести на нем орудие убийства? Я не утверждаю, что этот Беллоуз виновен, я даже уверен, но это только между нами, что как раз наоборот. Однако, если он говорит искренне и если этот гостиничный служащий не померещился ему, хотя там с тем же успехом могла проползти змея с медными пуговицами, что это нам дает?
– Что ж, я вам скажу, – скромно отозвался доктор Фелл. Он указал своей тростью с набалдашником из слоновой кости на Хэдли и поглядел вдоль нее, словно это было дуло винтовки. – Этот ваш пьянчуга, как вы помните, способен перечислить все выставленные в витрине предметы, взглянув на них лишь единожды. Стоит побеседовать с Ричи Беллоузом, который сейчас без дела прозябает в камере. Покопайтесь в этом его заявлении, выясните, что` он действительно видел или полагает, что видел, и тогда, возможно, перед нами забрезжит проблеск правды.
Хэдли обдумал его слова.
– Конечно, – произнес он, – существует теоретическая вероятность, что Беллоуз совершил первое убийство в состоянии опьянения, а кто-то другой просто сымитировал его – воспользовавшись и способом преступления, и историей Беллоуза о призрачном служителе отеля, – чтобы позже убить миссис Кент в «Королевском багрянце»…
– Вы сами-то верите в это?
– Откровенно говоря, нет.
– Слава богу, – произнес доктор Фелл. Он тяжело засопел, развернув к Хэдли красное лицо и глядя с царственным достоинством. – Два этих убийства – дело рук одного человека, все остальное, друг мой, недостоверно с художественной точки зрения. И у меня возникло неприятное ощущение, что тот, кто стоит за сценой, высокохудожественно подтасовывает факты. – Он поморгал, рассеянно глядя на собственные руки, сложенные на набалдашнике трости, отчего его глаза едва не сошлись к носу. – Гм… Что касается происшествия в «Королевском багрянце» прошлой ночью… Насколько я понимаю, вся компания Рипера по-прежнему там?
– Мне известно только то, – ответил Хэдли, – что доложил мне по телефону Беттс несколько минут назад. Да, они там. И Гэй тоже с ними, так что всего получается шесть человек, в точности как в «Четырех дверях».
– Гэй приехал с ними в отель? Чего ради?
– Наверное, интуитивно они хотят держаться вместе. Гэй с Рипером друзья не разлей вода.
Доктор Фелл поглядел на него с любопытством, словно удивляясь такому выражению. Однако повернулся он к Кенту.
– Происходящее, – пророкотал он извиняющимся тоном, – едва ли можно именовать старым добрым английским гостеприимством. Хотя я с нетерпением ждал встречи с вами, поскольку очень хотел как следует поспорить по поводу пары нашумевших изданий. Но честно сказать, сейчас я с бо`льшим интересом задал бы пару вопросов. Эти ваши друзья – я-то с ними никогда не встречался, не могли бы вы охарактеризовать их для меня? Только – боже упаси! – никаких запутанных подробностей. Всего одно слово или фраза, первое слово или фраза, какие придут вам в голову. Идет?
– Хорошо, – сказал Кент, – только я все равно считаю…
– Отлично. Дэниел Рипер?
– Слово и дело, – тут же ответил Кент.
– Мелитта Рипер?
– Только слово.
– Франсин Форбс?
– Воплощенная женственность, – отозвался Кент, помедлив.
