Джон Голсуорси
Заключённый
Стоял погожий летний день. Лето только начиналось, и птицы еще не допели свою весеннюю песнь, и не облетели еще лепестки с цветущих деревьев. Мы сидели в садике у нашего лондонского дома.
– Чу! А вот щегол! – сказал внезапно наш друг. Дрозды здесь действительно водились – и черные и простые – и сколько угодно синиц. По ночам ухала сова. Залетал и птичий Христофор Колумб – кукушка, которая раз в год вполне серьезно принимала этот заросший деревьями зеленый островок за лесные массивы Кента и Суррея. Но щегол? Никогда!
– Я его слышу вон там! – сказал он опять, встал и пошел к дому.
Вернувшись, он снова сел и заметил:
– А я и не знал, что вы держите птицу в клетке.
Мы признались, что у нашей кухарки и вправду есть клетка с канарейкой.
– Вот дубина! – бросил он.
Его явно что-то взволновало, и притом очень сильно, но что именно, мы не могли понять. Вдруг его прорвало:
– Не выношу, когда кого-то держат в клетке – животное, птицу, человека. Видеть не могу!
