Джон Гриббин
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Бонне родился в 1720 г. в Женеве, тогда еще независимой республике, и, судя по всему, никогда не выезжал за ее пределы вплоть до своей смерти в 1793 г. По настоянию отца он получил образование в области права и без особого рвения работал адвокатом, но его семья была достаточно обеспеченной, и он имел возможность заниматься любимым делом – изучать мир природы. Наблюдения Бонне были весьма разнообразны: он заметил, что при погружении в воду на листьях растений образуются пузырьки, и сделал вывод, что растения выделяют газ, а изучая гусениц и бабочек, обнаружил, что они дышат через поры, которые он назвал «стигматами». Но самым важным его открытием стало то, что самки тли могли давать потомство без участия самца – посредством процесса, известного сегодня как партеногенез. Бонне заинтересовался размножением насекомых отчасти благодаря переписке со своим дядей Абраамом Трамбле (1710–1784), который служил воспитателем в богатой семье в Нидерландах. Вскоре Трамбле предстояло прославиться благодаря экспериментам с крошечными водными существами – гидрами, которые выглядели как промежуточная форма между растениями и животными: они могли двигаться как животные, но при разрезании напополам каждая из частей превращалась в новое полноценное существо точно так же, как черенки растений. Но в 1740 г., когда Бонне еще был студентом юридического факультета, их переписка отчасти была посвящена особенностям строения тли. Трамбле и его современники не могли найти ни одного самца тли, хотя эти крошечные насекомые, несомненно, размножались и их самки давали потомство; такие неполовозрелые особи называются нимфами. Бонне решил разгадать эту тайну. Он поместил одну новорожденную нимфу на ветку кустарника, положил ее в запечатанную в стеклянную емкость и наблюдал за ней с 20 мая по 24 июня, тщательно следя за герметичностью сосуда. Самка тли родила первую дочь уже 1 июня и до 24 июня произвела на свет еще 94 личинки. В течение нескольких недель результаты наблюдений за «девственным рождением» были подтверждены другими исследователями, включая Трамбле, и в возрасте 20 лет Бонне стал членом-корреспондентом Французской академии наук. В ходе дальнейших экспериментов он вырастил тридцать поколений девственной тли, которые никогда не контактировали с самцами.
Но что все это значило? Хотя в декабре 1740 г. Бонне наконец нашел самца тли, факт оставался фактом: девственная тля могла размножаться без спаривания. У Бонне было достаточно времени, чтобы обдумать это открытие, потому что его зрение резко ухудшилось; лишившись возможности проводить эксперименты, он сосредоточился на философских проблемах и изложил свои воззрения на них в серии довольно популярных книг. Его объяснение партеногенеза заключалось в том, что все особи тли уже были созданы богом в самом начале и помещены друг в друга (как в матрешке) готовыми появиться на свет в надлежащее время.
Эта концепция, которая называется «преформизм», была популярна в то время. Поведение родителей или особенности окружающей среды могут влиять на развитие особи после рождения, но основные индивидуальные черты заложены исключительно богом. Это относилось не только к тле, но и ко всему живому, а самец рассматривался лишь как своего рода спусковой механизм, стимулирующий рост новой особи внутри матери. Именно в этом контексте Бонне в 1762 г. ввел в биологию термин «эволюция» в своей книге «Рассуждение об организованных телах» (Considerations sur les corps organisées). Это слово образовано от латинского evolutionem, что означает «развертывание»: так разворачивают свиток, чтобы прочесть то, что там написано (в данном случае – написано богом). Это значение полностью противоположно современному смыслу этого термина, и именно поэтому Чарльз Дарвин отказался от его употребления (слово «эволюция» ни разу не встречается в книге «Происхождение видов», где он предпочел использовать фразу «происхождение посредством постепенного изменения»), хотя его дед, как мы увидим далее, не вдавался в такие детали. Но еще при жизни Бонне стало ясно, что его версия преформизма была ошибочной. В 1745 г. в своей работе «Научная Венера, или Рассуждения о начале людей и животных» (Vénus physique, ou Une dissertation sur l’origine des hommes, et des animaux) Пьер-Луи Моро де Мопертюи (1698–1759) привел доказательства того, что эмбрион не рождается в виде миниатюрной версии взрослой особи, просто увеличиваясь в размерах, а развивается посредством эпигенеза, когда разные характерные свойства организма появляются одно за другим.
Мопертюи тоже был выходцем из состоятельной семьи, которому не приходилось заботиться о куске хлеба, но он прожил гораздо более увлекательную жизнь, чем Бонне. Он родился в Сен-Мало, получил частное образование и стал кавалерийским офицером, что было очень почетно и дало ему возможность много общаться с дворянами и удовлетворять свой интерес к математике. После увольнения из кавалерии и переезда в Париж в 1723 г. он стал членом Академии наук и одним из первых в континентальной Европе приверженцем идей Исаака Ньютона, к которым во Франции поначалу относились с подозрением, как ко всему английскому. В науке Мопертюи прославился своими работами в области физики и математики; он возглавлял французскую экспедицию 1736 г. в Лапландию, в ходе которой была измерена длина градуса земного меридиана, и выдвинул идею, известную как принцип наименьшего действия, согласно которой природа действует с минимально возможными затратами (примером может послужить факт распространения света по прямой линии), хотя и не подкрепил это предположение надежными математическими выкладками.
Мопертюи также пришлось побыть настоящим солдатом. В 1740 г. по приглашению прусского короля Фридриха II он переехал в Берлин. Когда началась война между Пруссией и Австрией, он предложил королю свои услуги в качестве офицера и в битве при Мольвице (1741) попал в плен к австрийцам. После освобождения из плена он ненадолго вернулся в Берлин, а затем уехал в Париж, где в 1742 г. стал директором Академии наук. Два года спустя Фридрих II вновь убедил его перебраться в Берлин, и в 1746 г. Мопертюи стал президентом Прусской королевской академии наук. Но когда в 1756 г. началась Семилетняя война, в которой Франция и Пруссия были противниками, Мопертюи оказался в трудном положении. Будучи французом, он стал в Берлине персоной нон грата, а во Франции к нему относились с подозрением из-за тесных связей с Фридрихом II. Сначала он уехал на юг Франции, а затем перебрался в Базель, где и умер. Однако в разгар всех этих приключений он нашел время, чтобы в 1745 г. опубликовать «Научную Венеру», где были изложены его идеи об эволюции.
Эти идеи не всегда четко сформулированы, и книге не идет на пользу поддержка сомнительной теории о случайном появлении гротескных форм жизни до начала процесса сортировки. Однако Мопертюи явно согласен с самой концепцией отбора:
Можно сказать, что случайность произвела на свет бесчисленное множество существ; небольшое число из них были созданы таким образом, что все части тела животного позволяли ему удовлетворять свои потребности; в строении же бесконечного множества других не было ни соответствия, ни порядка: все они погибли. Животные безо рта не могли выжить; другие, лишенные репродуктивных органов, не могли оставить потомство[13].
Это не особенно отличалось от того, что утверждали другие мыслители, начиная с древних греков, но Мопертюи внес существенный вклад в понимание наследственности, тем самым лишив опоры учение о преформизме. Он понял, что зародыш образуется в результате комбинации материала обоих родителей и развивается из такого объединенного семени. Особенно его заинтересовала полидактилия у людей (наличие лишнего пальца на руках или ногах). Согласно учению о преформизме, эта аномалия была заложена богом изначально и «развертывалась» в должное время. Мопертюи же утверждал, что это случайное отклонение от нормы, которое может передаваться будущим поколениям одним из родителей. Но если оба родителя могут передавать признаки своему потомству, то каким образом все поколения, начиная с Евы, могли находиться в заранее сформированном виде внутри своих матерей?
При жизни Мопертюи четче всего формулировал эти идеи в переписке с коллегами; эти письма были включены в посмертное собрание его сочинений, изданное в 1768 г. Однако в «Научной Венере» он ошибочно предположил, что изменения в телах родителей могут оказывать воздействие на материал, из которого образуется комбинированное родительское «семя». Он пришел к выводу, что эти изменения передаются потомству и что в ответ на воздействие внешних факторов у животных даже могут спонтанно развиться новые органы, которые затем наследуются их потомками. Менее радикальная версия этой идеи будет предложена Жан-Батистом Ламарком в начале следующего века.
«Научная Венера» также оказала большое влияние на одного из современников Мопертюи, Дени Дидро, французского вольнодумца и крупнейшего деятеля эпохи Просвещения. Дидро родился в 1713 г. в городке Лангре в провинции Шампань; он жил в Париже и в 1734 г. бросил изучение права, решив стать писателем, чем навлек на себя гнев отца, который порвал с ним все связи. Дидро вел богемный образ жизни, едва сводя концы с концами, а из-за его антиправительственных сочинений у него часто возникали проблемы с властями, и он даже просидел полгода в тюрьме (с июля по декабрь 1749 г.). Трудом всей его жизни стала энциклопедия, вышедшая в итоге в нескольких томах, в которой он изложил знания, призванные вдохновить людей мыслить самостоятельно. Ее первый том вышел в 1751 г., и власти почти сразу же признали этот проект бунтарским, опасаясь, что он окажет негативное влияние на массы. В 1759 г. энциклопедия была формально запрещена, но Дидро продолжил работать над ней подпольно, преодолевая большие трудности. Он завершил проект только в 1772 г. В следующем году Дидро по приглашению Екатерины Великой посетил Россию, где пробыл пять месяцев и впечатлил императрицу настолько, что она подарила ему дорогой перстень и 3000 рублей на покрытие расходов (вдвое больше, чем он просил). Когда в 1784 г. Екатерина узнала, что Дидро тяжело болен, она организовала для него переезд в комфортабельное жилье, где он умер несколько недель спустя.
Энциклопедия была далеко не единственной работой Дидро, но нас интересуют только его размышления об эволюции. Одна фраза из энциклопедии наглядно демонстрирует его проницательность: «Природа развивается посредством осторожных и зачастую незаметных действий». Он понял, что вместо того, чтобы порождать чудовищное многообразие существ и подвергать их отбору, эволюция происходит маленькими шажками. Для второй половины XVIII в. это был значительный интеллектуальный прорыв. Развивая эту тему, Дидро писал:
Может ли быть, что подобно тому, как отдельный организм животного или растительного царства рождается, растет, достигает зрелости, гибнет и исчезает, так и целые виды проходят через схожие стадии развития? Если бы вера не учила нас, что животные вышли из рук Создателя такими же, какими мы их видим сегодня, и если было бы позволено высказывать хотя бы сомнения касательно начала и конца их жизни, то не смог ли бы тогда философ, следуя собственным догадкам, заподозрить, что отдельные элементы мира животных были всегда беспорядочно рассеяны среди массы материи; и что наконец случилось так, что эти элементы соединились – просто потому, что они могли соединиться… и что между каждым таким превращением проходили миллионы лет; и что, возможно, еще произойдут новые превращения, которые пока нам неизвестны… Но религия избавляет нас от многих умственных блужданий и многих трудов. Если бы она не просветила нас о происхождении мира и об универсальной системе существ, то сколько бы различных гипотез мы не соблазнились принять за раскрытие тайн природы?[14]
Дидро был атеистом и выражал такие мысли явно не без иронии. Нетрудно понять, почему его так боялись власти католической Франции за несколько десятилетий до революции.
Но к тому времени уже даже некоторые верующие начали осознавать правду об эволюции. Джеймс Бернетт, более известный как лорд Монбоддо, родился в 1714 г. в имении своего отца Монбоддо-хаус в графстве Кинкардиншир на северо-восточном побережье Шотландии. Он учился в Абердине, Эдинбурге и Гронингене, получил юридическое образование и в 1767 г. стал судьей в Эдинбурге. Но он был еще и философом, на которого оказало огромное влияние учение Аристотеля, и особенно его интересовала проблема происхождения языка. Именно в этой сфере то, что сегодня мы бы назвали его научной проницательностью, вступило в конфликт с его консервативными религиозными взглядами. Результат этой борьбы наглядно демонстрирует, насколько трудно было создать полноценную теорию эволюции, пока не были сброшены религиозные оковы.
Монбоддо, как его обычно называют, занимался изучением языков частей света, расположенных далеко друг от друга, в том числе языков коренных американцев и таитян, а также народов Северной Европы и Ближнего Востока. Он пришел к выводу, что языки развивались постепенно, и это натолкнуло его на мысль, что люди появились в каком-то одном месте и затем расселились по всей Земле. Это была первая научная гипотеза о месте, откуда произошло человечество, хотя она, разумеется, полностью соответствовала библейскому сюжету об Адаме и Еве. Но Монбоддо пошел гораздо дальше: он заметил наличие родства между людьми и приматами и иногда называл обезьян «нашими братьями». В его гипотезе о происхождении языка говорилось, что человеческие органы речи претерпевали физические изменения на протяжении многих поколений по мере того, как люди лучше приспосабливались к окружающей среде, начиная с некой древней формы голосового аппарата, который был больше похож на аппарат наших братьев обезьян. Монбоддо разводил лошадей и прекрасно знал о возможности изменения их внешнего вида при помощи подбора особей для спаривания – например, он всегда скрещивал самых крупных лошадей, чтобы получить более крупных и сильных животных. Процесс искусственного отбора в качестве отправной точки для своих идей использовал и сам Чарльз Дарвин. Монбоддо даже предложил всеобъемлющую модель развития современного человечества, согласно которой все началось с использования орудий, затем появились социальные структуры и, наконец, язык[15].
Но как можно было согласовать все это с библейским сюжетом о сотворении мира? Монбоддо вполне удовлетворяла идея, что этот сюжет является аллегорией и его не следует понимать буквально, но с не меньшим удовлетворением он признавал и то, что Вселенная была действительно сотворена богом. В попытке примирить непримиримое в своем многотомнике «Происхождение и прогресс языка» (Of the Origin and Progress of Language), изданном в 1770-е гг., Монбоддо утверждал, что люди произошли от обезьян, однако сами обезьяны должны быть объединены в одну группу с людьми и относиться к особой категории творения, отдельной от остального животного царства.
Несмотря на то что идеи Монбоддо не оказали большого влияния на последующие поколения, про него знали такие мыслители-эволюционисты, как Эразм Дарвин, и он был известен даже более широкой аудитории – в романе «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита» (The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit) Чарльз Диккенс упоминает об учении «Монбоддо насчет того, будто предки человека были когда-то обезьянами»[16]. Этот роман вышел в 1843 г., за 16 лет до публикации «Происхождения видов» и спустя 44 года после смерти Монбоддо.
О том, какая сумятица царила в сфере развития эволюционных идей во второй половине XVIII в., свидетельствует и тот факт, что современник Монбоддо, Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон, который первым оценил возраст Земли с научной точки зрения и, не упоминая бога, заметил процесс эволюции в живой природе, так и не смог принять идею о том, что люди и обезьяны имеют общее происхождение, и спорил об этом в переписке с Монбоддо. Если бы их концепции были объединены, то еще до наступления XIX в. мог произойти хотя бы небольшой научный прорыв.
Поскольку идеям Гука не придали должного значения, работы Бюффона ознаменовали собой начало подлинно научных исследований происхождения Земли и эволюции жизни на ней – исследований, которые стартовали в его время и непрерывно продолжались до и после Чарльза Дарвина, хотя и со множеством ошибочных отклонений от верного курса. Несмотря на то что при рождении, в 1707 г., ему дали имя Жорж-Луи Леклерк, во избежание путаницы мы везде в книге будем называть его Бюффоном. Он родился недалеко от Дижона, в городке Монбаре, где его отец был чиновником и занимался сбором соляного налога. Имя Жорж было выбрано не случайно: дядя его матери, Жорж Блезо, был гораздо более состоятельным сборщиком налогов, у которого не было собственных детей, и он стал крестным отцом Бюффона. Дядя умер в 1714 г. и завещал мальчику свое большое состояние, которым до его совершеннолетия управляли родители. Отец Бюффона, Бенджамин Франсуа Леклерк, весьма вольно распоряжался наследством: он купил большие участки земли, в том числе деревушку Бюффон, перевез семью в Дижон и стал советником в местном парламенте. Жорж-Луи учился в иезуитском колледже в Дижоне, а затем получил юридическое образование и переехал в Анже, чтобы изучать математику, ботанику и медицину; по всей видимости, параллельно он изучал и астрономию. Но в Анже он познакомился с молодым английским герцогом Кингстоном, который совершал гранд-тур по Европе, и в 1730 г. бросил учебу, чтобы отправиться вместе с ним. В ходе этого путешествия он добавил к своему имени «де Бюффон», не желая выглядеть простолюдином на фоне своего знатного друга. Молодой герцог передвигался в роскошных экипажах со свитой слуг и останавливался в великолепных апартаментах. Жорж-Луи быстро почувствовал вкус к такой жизни, и вскоре у него появились собственные средства, чтобы ее себе позволить.
В августе 1731 г. умерла его мать, а в декабре следующего года его отец женился во второй раз и попытался присвоить себе все семейное имущество. В судебных тяжбах Жорж-Луи отвоевал свое наследство, включая деревню Бюффон, и стал обладателем внушительного состояния, пусть и не такого огромного, как у герцога Кингстона. Он демонстративно отказался от отцовской фамилии Леклерк и с тех пор стал называть себя Жорж-Луи де Бюффон и подписываться просто «Бюффон», как если бы он тоже являлся аристократом. В августе 1732 г. он переехал в Париж, где мог бы провести остаток жизни как богатый бездельник. Но вместо этого он погрузился в изучение наук, общался с ведущими интеллектуалами того времени, в том числе с Вольтером, а также активно и предусмотрительно управлял своим бургундскими владениями. Его невероятная продуктивность в научной сфере на протяжении всей жизни отчасти объясняется его приверженностью к соблюдению режима дня, который он разработал, чтобы побороть свойственную ему, как он считал, от природы лень. Специально нанятый слуга будил Бюффона в пять часов утра и, если требовалось, силой поднимал его с постели. После этого Бюффон немедленно приступал к работе, в девять часов прерывался на завтрак (два бокала вина и булочка), продолжал работать до двух дня, затем обедал, принимал посетителей, затем ненадолго ложился поспать, потом совершал длительную прогулку и снова работал с пяти до семи и в девять, не ужиная, ложился спать.
Сначала Бюффон прославился благодаря достижениям в математике, а конкретно в теории вероятностей, сформулировав проблему, которую в его честь назвали «задача Бюффона о бросании иглы»[17]. В 1734 г. он стал адъюнктом Французской академии наук, для которой провел исследование технических свойств древесины, что было очень важно во времена, когда морское могущество государств опиралось на деревянные корабли. В июне 1739 г. в возрасте 31 года Бюффон стал членом-корреспондентом Французской академии наук. Месяц спустя внезапно скончался суперинтендант Королевского ботанического сада, знаменитого Jardin du Roi, и Бюффон, благодаря своим заслугам (и связям), оказался самым подходящим кандидатом на эту должность. Он получил ее еще и потому, что ему не нужно было платить зарплату; Королевский сад был фактически банкротом, и Бюффон являлся одним из его покровителей, время от времени выделяя деньги на продолжение работы. Приятным дополнением ко всему перечисленному оказалось то, что Бюффон блестяще проявил себя на этом посту, который он в итоге занимал на протяжении 41 года: превратил сад в крупный исследовательский центр, расширил его территорию и приобрел образцы растений и животных со всего земного шара.
Главным научным творением Бюффона, в котором он попытался свести воедино всю историю мира природы, стал его эпический труд «Естественная история» (Histoire naturelle), который вышел в 44 томах между 1749 и 1804 гг. – последние восемь из них были изданы уже после его смерти (кстати говоря, брат Бюффона писал статьи для энциклопедии Дидро). «История» пользовалась авторитетом не только потому, что она была всеобъемлющей, но и потому, что Бюффон написал ее ясным, доступным языком, который был понятен обычному читателю, благодаря чему она стала настоящим бестселлером – ее чтение считалось обязательным для любого образованного человека в Европе. В знак признания его писательского таланта в 1753 г. Бюффон был принят во Французскую академию[18]. За год до этого он женился; в 1769 г. его жена умерла, оставив пятилетнего сына, который, повзрослев, превратился в богатого прожигателя жизни, каким мог бы стать сам Бюффон, и которому (мягко говоря) недоставало ума отца; в 1789 г. он пал жертвой революционного террора. Сам Бюффон скончался в 1788 г., не дожив до Французской революции, но в 1772 г. он успел получить титул графа и наконец обрел законное право именовать себя «де Бюффон».
В 1749 г. вышли первые три тома «Естественной истории», в которых Бюффон изложил свою модель происхождения Земли, даже вскользь не упомянув о библейском сюжете, а также высказал предположения относительно возраста нашей планеты. Бюффон разделял идею Исаака Ньютона, что Земля образовалась из вещества, вырванного из Солнца в результате столкновения с кометой. В то время было принято считать, что Солнце является сияющим шаром расплавленного железа, и в своей книге «Математические начала натуральной философии» (Philosophiæ Naturalis Principia Mathematica) Ньютон предположил, что раскаленному докрасна железному шару размером с Землю потребовалось бы не менее 50 000 лет, чтобы остыть до нынешнего состояния. Это была смелая попытка увеличить возраст Земли, рассчитанный в 1650 г. по библейской хронологии архиепископом Джеймсом Ашером, который полагал, что мир был сотворен в 4004 г. до н. э., однако, судя по всему, во времена Ньютона особой реакции она не вызвала. Сам Ньютон не пробовал точно измерить время остывания горячих железных шаров, но заметил: «Я был бы рад, если бы истинные соотношения были установлены при помощи экспериментов». Бюффон принял этот вызов.
Бюффон взял железные шары разного размера, нагрел их до температуры плавления, а затем измерил, сколько времени требовалось, чтобы они остыли. Так как в те времена не было точных термометров, он использовал в эксперименте нежные руки дам из высшего общества. На них надевали тончайшие шелковые перчатки и просили определить момент, когда шары становились достаточно холодными, чтобы их можно было держать в руках, не обжигаясь. Как и ожидалось, большие шары остывали дольше. Применив параметры своих расчетов к шару размером с Землю, Буффон выяснил, что планете потребовалось бы 75 000 лет, чтобы охладиться до нынешнего состояния, и указал эти примерные данные в «Естественной истории», хотя и понимал, что действительный возраст Земли должен быть еще больше. На суд общественности он вынес следующие доводы:
Моей целью было определить два момента при остывании: первый, когда шары перестанут обжигать, то есть когда к ним можно будет прикоснуться и удержать в руке в течение секунды без ожога. Второй, когда шары охладятся до комнатной температуры, то есть до температуры на десять градусов выше температуры замерзания. Для определения времени, за которое шары достигли комнатной температуры, мы сравнивали их с другими пушечными ядрами того же диаметра, которые не были нагреты и к которым прикасались одновременно с нагретыми. Посредством такого одновременного и мгновенного прикосновения к двум шарам одной или двумя руками мы могли определить момент, когда оба шара становились одинаково холодными…
Итак, если мы хотим вслед за Ньютоном рассчитать, сколько времени ушло на остывание сферы размером с Землю, то, руководствуясь результатами описанных выше экспериментов, мы обнаружим, что вместо пятидесяти тысяч лет, необходимых, по его оценке, для остывания Земли до нынешней температуры, потребовалось бы сорок две тысячи девятьсот шестьдесят четыре года и двести двадцать один день для остывания до температуры, при которой она перестала бы обжигать, и девяносто шесть тысяч шестьсот семьдесят лет и сто тридцать два дня для остывания до комнатной температуры…
Полагая, как по всей видимости свидетельствуют все наблюдаемые явления, что Земля когда-то была жидкой из-за огня, наши эксперименты показали, что если бы эта сфера полностью состояла из железа или железосодержащей материи, то она бы затвердела до ядра всего за 4026 лет, охладилась бы так, чтобы к ней можно было прикасаться, не обжигая пальцы, за 46 991 год и достигла бы комнатной температуры только через 100 696 лет; но, поскольку Земля, согласно нашим познаниям, видимо, состоит из кремнезема и известняка, которые остывают быстрее железистых веществ, мы, дабы как можно ближе приблизиться к истине, должны учитывать соответствующее время остывания различных материалов, которое мы измерили в опытах, описанных во втором Мемуаре, и соотнести его со временем остывания железа. Предполагая наличие только стекла, песчаника, твердого известняка, мрамора и железа, окажется, что земная сфера затвердела до своего центра примерно за 2905 лет, остыла до температуры прикосновения примерно за 33 911 лет и до комнатной температуры – примерно за 74 047 лет.
Но в рукописях Бюффона мы обнаруживаем, что в действительности он считал, что возраст Земли может составлять более 3 млн лет, так как ему было понятно, что процесс накопления осадочных пород, из которых сформировались горы на поверхности Земли, должен был происходить на протяжении невероятно долгого времени. Бюффон не решился опубликовать эти цифры, вероятно зная, что в них никто не поверит. В силу множества разных причин (включая тот факт, что земная кора выполняет функцию изолирующего поверхностного слоя, удерживающего тепло) даже такие цифры оказались очень неточными, но все же это была первая попытка научным методом вычислить возраст Земли. В начале XIX в. другой француз, Жозеф Фурье, смог скорректировать расчеты Бюффона. Он вывел уравнения, описывающие передачу тепла от более горячего объекта к более холодному, учел эффект изолирующего поверхностного слоя и внес ряд других уточнений. В 1820 г. он опубликовал подробное описание своего метода, но не указал точную цифру, которую давали эти вычисления; ее, воспользовавшись его уравнениями, мог рассчитать любой компетентный математик. Она равнялась 100 миллионам лет. Судя по всему, Фурье, как и Бюффон, боялся последствий публикации настолько огромной цифры, хотя сам наверняка ее знал.
Однако даже этот примерный возраст, вычисленный Фурье, был гораздо меньше минимального возраста Земли, предложенного более ранним и порой недооцененным французским мыслителем.
Бенуа де Майе (1656–1738) был французским аристократом и дипломатом, который с 1692 по 1708 г. служил генеральным консулом в Каире, занимал другие должности за границей и использовал представившиеся ему возможности, чтобы изучать природу разных стран и делать собственные выводы относительно происхождения и эволюции жизни. Свои идеи он изложил в книге, над которой работал на протяжении многих лет, внося множество правок, и которая была опубликована только через десять лет после его смерти в сильно измененном виде, к чему приложил руку ее нерадивый редактор. К счастью, до нас дошло достаточно оригинальных рукописей де Майе, по которым современные историки смогли восстановить подлинный ход его мыслей. В этой книге, сначала изданной как сочинение анонимного автора, якобы описывалась философия таинственного индийского мудреца Теллиамеда (фамилия де Майе, de Maillet, наоборот). Несмотря на множество странных и даже абсурдных идей, в том числе описания русалок и водяных, представленных в виде подлинных наблюдений, в книге «Теллиамед» (Telliamed) содержались крупицы важных научных прозрений.
Наряду с Гуком и Стено, де Майе признавал, что присутствие окаменелостей высоко в горах означало, что породы, в которых сохранились эти окаменелости, должны были какое-то время находиться под водой. Но, в отличие от Гука, он считал постепенный подъем земной тверди невозможным и пришел к выводу, что суша когда-то была полностью погружена в океан, который затем постепенно отступил. Однако де Майе признавал, что этот процесс должен был протекать очень долго, и включил эту идею в рассуждения об эволюции жизни. Его мифический индийский мудрец Теллиамед подсчитал, что Земле несколько миллиардов лет – что в десятки раз больше возраста, который вычислил Фурье в начале следующего века.
Согласно де Майе, жизнь спонтанно зародилась в море, куда была занесена спорами из космоса, и сначала возникла на мелководье в районе горных вершин, которые затем стали первыми островами, поднявшимися из воды. По мере того как вода отступала, жизнь распространялась по суше; водоросли превращались в кусты и деревья, летающие рыбы – в птиц, а рыбы (со временем) – в людей.
Ключевым здесь является словосочетание «со временем». Де Майе заметил, что в разных слоях горных пород содержатся ископаемые остатки разных растений и животных, в том числе тех, которые исчезли с лица Земли. Его по понятным причинам путанные идеи относительно того, как одна форма жизни могла замещаться другой, не стоят детального рассмотрения, но он осознал, что процесс, который мы сегодня называем эволюцией, имел место, что постулируемое им превращение рыбы в человека должно был занять очень много времени и что жизнь менялась под влиянием изменений окружающей среды.
