Джон Херст
Краткая история Европы
Притяжение между всеми космическими телами Ньютон назвал гравитацией. Он также сумел вычислить силу гравитации между любыми двумя телами – с помощью выведенного им Закона всемирного тяготения. Он выражается с помощью математической формулы. Согласно этому закону сила притяжения возрастает по мере того, как увеличиваются тела, на которые она действует: она прямо пропорциональна их массам. Также сила притяжения ослабевает по мере того, как увеличивается расстояние между двумя телами: она обратно пропорциональна дистанции между ними. Таким образом, гравитация усиливается, если тела становятся больше, и уменьшается, если возрастает расстояние между ними. Вообще, уменьшается она крайне стремительно: в числовом выражении она будет равна исходной силе, разделенной на число, соответствующее квадрату расстояния между двумя телами. Поэтому если расстояние увеличится вдвое, сила притяжения уменьшится в четыре раза (2x2). Я привожу здесь первое и последнее уравнение в своей книге, больше их не будет! Эту формулу Ньютон использовал, чтобы измерить силу притяжения между Землей и Солнцем.
Такое вот уравнение напоминает нам одновременно о двух вещах. Во-первых, о том, что математика – это основа науки, во-вторых же, о том, что догадка древних греков оказалась верна: мир прост, а законы, управляющие им, имеют математическую природу. Ученые семнадцатого столетия опрокинули древнегреческие представления об устройстве Вселенной, но сделали это с помощью древнегреческого математического инструментария.
Какое удивительное достижение – находясь на Земле, третьей планете по удаленности от Солнца, – узнать, как устроена Вселенная! Как естественно было стремление человека поместить себя в ее центр; он смотрел вокруг и видел, что Земля неподвижна, к тому же эта идея подкреплялась авторитетом древних греков! И тем не менее наука семнадцатого века одержала победу над этими – столь естественными – убеждениями.
Посыл Научной революции состоял в том, что древние греки ошибались. Благоговение перед древними было уничтожено. Мы не просто достигли их уровня. Мы их превзошли.
Ученые XVII столетия были очень умны, но к чему это их привело? Они открыли, что человечество – это не центр мироздания, а скорее его периферия. Это очень характерный для Запада парадокс: мы очень умны, но в то же время мы все больше убеждаемся в собственной незначительности. Худшее поджидало людей в XIX в., когда Дарвин выдвинул идею о том, что люди и обезьяны имеют общего предка. Это стало следующим шагом на пути развенчания идеи человека во всей ее, самонадеянности. Мы не находимся в центре мироздания, мы не особенные существа, мы вышли из животного мира благодаря цепочке случайных превращений.
Церковь – как католическая, так и протестантская – выступила против нового учения о том, что Солнце находится в центре Вселенной, а Земля вращается вокруг него. В Библии было сказано: Бог сотворил Землю, а затем поместил Солнце, Луну и звезды над ней. Но постепенно церкви пришлось уступить и признать, что ученые были правы – как и в случае с Дарвином, мнение которого она тоже сначала оспаривала. В обоих случаях ее авторитету был нанесен колоссальный урон.
Поколение, пришедшее после Научной революции, уже не считало, что ее открытия преуменьшали значение человека. Напротив, они думали, что если нам по силам такое, если мы собственным разумом поняли, как устроена Вселенная, и смогли точно ее описать с помощью нашей математики, то мы можем использовать этот разум, чтобы двигаться еще дальше. Мы можем прибегать к нему в земной жизни и изменить ее до неузнаваемости – в лучшую сторону. Желание поставить во главу угла Разум стало настоящей страстью Просвещения – интеллектуального движения XVIII в., которое стремилось при помощи Разума решить насущные вопросы управления, морали, богословия, переустройства общества.
Это движение зародилось и достигло наивысшего расцвета во Франции. Просветители считали, что над миром властвуют невежество и суеверия. По их мнению, двумя главными силами в обществе, противостоящими разуму, были Католическая церковь и королевская власть, то есть абсолютный монарх во Франции. Церковь и монарх сохраняли свои позиции в обществе только благодаря невежеству масс. Первая пускала в ход истории о чудесах и вечных муках в аду, чтобы народ не бунтовал. Монархи же поддерживали представление о том, что они избраны на правление Богом, а потому ставить под вопрос их власть означает идти против воли Всевышнего; у людей не было выбора, кроме как повиноваться. Один из мыслителей эпохи Просвещения так выразил чаяния этого движения: «Я бы хотел увидеть, как кишками последнего попа удавят последнего царя».
Разумеется, это была наиболее радикальная точка зрения. Просвещение не было революционным и даже политическим течением. Скорее речь идет о множестве ученых, писателей, художников и историков, которые верили в то, что с распространением здравого смысла и образования исчезнут суеверие и невежество, поскольку люди перестанут верить в небылицы вроде рассказов о чудесах и о богоизбранности королей. Все большая образованность людей должна повлечь за собой просветление их умов. В то же время лидеры Просвещения отнюдь не были демократами. Они были бы вполне счастливы, увидев, как просвещенный правитель начинает внедрять их идеи в обществе, где царит Разум. И некоторые правители восемнадцатого столетия действительно были, как тогда говорили, «просвещенными монархами»: они отменяли телесные наказания и пытки, кодифицировали законы, принимались за образовательные реформы.
Одним из крупнейших проектов французского Просвещения стала публикация «Энциклопедии», первого большого издания такого типа в Новом времени. О ней стоит упомянуть потому, что она не была энциклопедией в современном смысле этого слова – сухим авторитетным справочником со статьями общепризнанных ученых. Эта энциклопедия порывала с традицией, так как стремилась сообщать обо всем с точки зрения разума и отвергала идею, что знания должны быть организованы иерархически. Помещенные в начале статьи не были посвящены «Теологии» или «Богу», как того хотела бы церковь. Где можно было найти Бога в этой энциклопедии? Под литерой Б (статья «Бог») или Р (в статье «Религия»). Знание было упорядочено по алфавиту, и сам по себе этот факт уже был вызовом церкви, которая претендовала на обладание абсолютной истиной. Все сведения, попадавшие на страницы энциклопедии, обрабатывались и проверялись по одним и тем же принципам. Примечательна рекомендация, которую мы встречаем на страницах «Энциклопедии» в статье про Богопочитание: «Почитание истинного Бога ни в коем случае не должно идти вразрез с разумом, потому что Бог – это отец разума».
Издатели «Энциклопедии» были вынуждены избегать прямых нападок на церковь или королевскую власть, потому что во Франции XVIII в. по-прежнему действовала цензура. Впрочем, их цензор вполне сочувствовал просветителям и однажды предложил им спрятать материалы для следующего издания у себя дома! Введение к статье о Ноевом ковчеге позволяет увидеть, как издатели «Энциклопедии» лавировали на этой опасной территории. Статья начинается с вопроса о том, каких размеров был Ноев ковчег. Должно быть, чрезвычайно крупных. В него должны были поместиться по две особи каждого из животных, обитающих не только в Европе, но и во всем мире. Кстати, место занимали не только животные: нужно было запастись кормом, чтобы они все не умерли с голоду. На этот корм не хватило бы и двух стандартных кораблей, ведь чтобы прокормить львов, потребовались бы сотни ягнят. Должно быть, этот корабль был невероятно велик… и в то же время в Библии сказано, что над его строительством работали лишь четыре человека. Как сильны и могучи они были!.. Так, как бы проводя тщательный анализ объекта, энциклопедия на самом деле показывала, что эта история была полной бессмыслицей.
Просветители необязательно возражали против идеи Бога как творца или перводвигателя Вселенной. Они восставали против тех суеверий – как они их называли, – которыми пользовалась церковь, чтобы контролировать людские умы. Они ненавидели ту церковь, которая утверждала, что в случае неповиновения властям люди обречены на адские муки.
Таким образом, посыл Просвещения состоял в том, что религия – это суеверие. Религия, некогда бывшая сердцем европейской цивилизации, должна была оставить свои позиции. Ее место занял Разум. Если мы будем следовать Разуму и науке, мы будем способствовать прогрессу. Стрела прогресса уводит нас за пределы страницы – от тьмы к свету.
Идея прогресса была новаторской. Древние не верили в прогресс: они верили в цикличность времени, в чередование взлетов и падений, в то, что общественные институты и само общество в свои молодые годы свежи и исполнены жизненной силы, однако затем неизбежно наступает процесс их разложения. История циклична. Церковь тоже не верила в прогресс, или, по крайней мере, в прогресс как дело рук человеческих: раз человеческая природа поражена грехом, люди, руководствующиеся исключительно своим разумом, никогда не придут к идеальному общественному устройству.
* * *
Идеи просветителей были впервые «опробованы» в конце XVIII столетия, во время Великой французской революции. К сожалению для тех, кто возлагал столь крупные надежды на Разум, Французская революция, уничтожившая монархию и церковь, не стала началом новой эры просвещения. Она принесла с собой массовое кровопролитие, тиранию, диктатуру. Однако незадолго до этого наш странный «сплав» лишился своего последнего элемента. Это произошло благодаря романтизму – культурному течению рубежа XVIII–XIX вв.
Романтизм провозгласил культ чувств, эмоций, различного рода страстей. В этом плане он был полной противоположностью Просвещения, в центре которого была вера в Разум. Романтизм распространился по всей Европе, но особенно популярен был в Германии, где романтические идеи были разработаны наиболее глубоко. Романтики выступали против того, чтобы наши эмоции и страсти подчинялись разуму. С их точки зрения, великим писателем или художником должен называться не тот, кто создает мастерское переложение какого-нибудь классического сюжета, а тот, кто обнажает душу, вынося на первый план свои страсти, свои страдания, свое отчаяние. Искусство должно быть чувственным, экспрессивным, эмоционально заряженным.
Эти идеи немецких романтиков развивались в постоянной полемике с идеями французских просветителей. Немцы утверждали, что мы не можем говорить о «человеке» или «обществе» в общем, абстрактно, поскольку все люди разные, что определяется их принадлежностью к разным нациям. Романтики считали, что человека формируют родной язык и прошлое его народа. И то, и другое он впитывает с молоком матери. Так, немцы никогда не будут походить на французов: у них свой язык, свое прошлое. Нет никакого универсального разума, которому поклоняются французские интеллектуалы в своих салонах. Мы – немцы, и нам интересно говорить о «немецкости» немецкой жизни. Романтики из Германии стремились узнать, каковы были германские воины до их соприкосновения с цивилизацией, Римом и христианством. Они вычленяли германцев из нашего «сплава», поскольку им нравились эти лесные дикари, их жизненная сила и энергия, их грубость. Хрупкие интеллектуалы не могли служить для них ориентиром. Они восхищались германцами, которые всегда ощущали почву под своими ногами и которые хорошо понимали, что значит быть германцем.
Наш современный интерес и уважение к культуре родились как раз в это время, когда интеллектуалы вдруг обратились к творческой жизни народа. Ответом на невнятную болтовню надменных французов о разуме стал призыв надеть сапоги и отправиться в дорогу – к немецкому народу, к крестьянам, записывать их песни и сказания. Вот настоящее просвещение! Главной идеей романтизма стало представление о том, что цивилизация искусственна, что она ограничивает, сковывает человека. Только в недрах народной культуры можно прожить жизнь по-настоящему.
С тех пор эти идеи стали очень популярны на Западе. Их бурный всплеск пришелся на 1960-е гг., когда они приняли форму лозунгов борьбы за раскрепощение: к черту любые правила, давайте жить простой, непосредственной жизнью, выращивать еду и шить одежду своими руками, носить длинные волосы, селиться коммунами, быть искренними в своих чувствах и в отношениях с окружающими! И давайте будем ориентироваться на «простых» людей – крестьян и рабочих, на этих «благородных дикарей».
Романтизм также послужил идейной основой национализма. Эта идеология остается очень влиятельной силой в современном мире. Национализм утверждает, что люди, говорящие на одном языке и принадлежащие к одной культуре, должны жить вместе и иметь собственное государство. Недостаточно просто в теории придумать, как должно быть устроено хорошее государство; если это государство не национальное, хорошим оно не может быть в принципе. Сербы должны жить вместе в сербском государстве, хорваты – в хорватском. Сосуществование сербов и хорватов в рамках одной страны приведет к тому, что ни те, ни другие не смогут реализовать себя в полной мере. Сербская натура может расцвести только в сербском государстве. Так работает идеология национализма.
Романтизм верил в эмоции, народную культуру, национализм и раскрепощение. Еще одна стрелка уводит нас за пределы страницы, но в направлении, противоположном разуму, науке и прогрессу.
Наш график приобрел окончательный вид. На нем наглядно показаны изменения, происходившие в Европе с 1400 г. В центре – в том месте, которое некогда занимала церковь, являвшаяся сердцем средневековой цивилизации, – теперь пустота. Возрождение, Реформация, Научная революция, Просвещение, Романтизм – все эти движения, каждое по-своему, привели к падению ее авторитета.
Католическая церковь, впрочем, и сегодня обладает определенным влиянием. Если вы – просвещенный человек, то, возможно, по-прежнему считаете, что нужно бороться с папой. Разумеется, любой просвещенный человек считает, что контрацепция – это хорошая вещь, однако папа осуждает ее использование, поскольку она противоречит божественному учению, и никакие практические соображения не могут ее оправдать. И хотя большинство католиков на Западе не считаются с мнением папы по этому вопросу, он остается непреклонным. Однако в целом процесс секуляризации продолжает идти полным ходом.
Две противоположные силы – с одной стороны, прогресс и наука, с другой, эмоции и раскрепощение – по-прежнему очень влиятельны. Иногда они выступают как союзники, иногда противостоят друг другу. Посмотрим, как они по-прежнему раздваивают нас. Для начала возьмем отрывок из Библии, повествующий о сотворении человека.
Тогда Господь Бог создал человека из земного праха и вдунул ему в ноздри дыхание жизни, и человек стал живым существом. Затем Господь Бог посадил сад на востоке, в Эдеме, и поселил там человека, которого Он создал. Господь Бог сказал: «Нехорошо человеку быть одному. Я создам ему помощника под стать». Тогда Господь Бог погрузил человека в глубокий сон и, пока он спал, взял одно из его ребер и закрыл это место плотью. Из ребра, которое Он вынул из человека, Господь Бог создал женщину и привел ее к нему. Человек сказал: «Вот теперь это кость от костей моих и плоть от плоти моей: она будет называться “женщина”, потому что была взята от мужчины». Поэтому оставит человек отца и мать и соединится со своей женой, и они станут одной плотью.
Как бы вы отреагировали, если бы я предложил преподавать в школах библейский рассказ вместо биологии и теории эволюции? «Ни в коем случае! – сказали бы вы, если вы современный, прогрессивный человек. – Мы говорим об образовании! Если каким-то родителям хочется учить детей по Библии, они могут это делать сами, на дому». А что, если мы сохраним биологию и эволюцию, но вместе с ними будем рассказывать и библейскую версию? «Ни в коем случае! Наука доказала, что мы произошли от животных, этому и нужно учить детей. Вокруг полно сумасшедших креационистов. Мы не можем позволить им проникнуть в школу!»
Теперь прочитайте другую историю – на этот раз из среды австралийских аборигенов.
Некогда у одного старика был племянник, которого он очень сильно любил. Однажды этот юноша отправился в далекую страну, где повстречал молодую девушку и влюбился в нее. Вместе они сбежали, однако старшие члены племени снарядили за ними погоню, поскольку девушка была обещана одному из старейшин. Нагнав их, они насмерть пронзили юношу копьем. Старик, его дядя, был страшно опечален, услышав об этом, так как он очень любил своего племянника. Несмотря на свои годы, он отправился в далекую страну, чтобы привезти назад тело юноши. Оно было очень крупным, а старик, напротив, сгибался под грузом прожитых лет. Тело юноши было для него тяжким бременем. Однако же он справился: принес его домой и предал земле в соответствии с обычаем. И сейчас можно пройти по тропе, которой шел старик. В тех местах, где он останавливался и клал тело юноши на песчаную землю, вы обнаружите родник. А там, где он клал тело на скалы, до сих пор находятся небольшие водоемы между камней, наполненные его слезами.
Традиционные общества живут в заколдованном мире. Каждая частичка земли аборигенов имеет свою историю и связывает их современную жизнь с жизнью предков. Как вам кажется, стоит ли сохранять такие истории? «Конечно!» – скажете вы. Стоит ли учить по ним детей аборигенов? «Да, конечно». Стоит ли преподавать их в школах? «Да». И их действительно преподают.
Играя роль просветителя, я бы мог сказать вам: «Если детям интересно происхождение родников и водоемов в скалах, они должны учить геологию». Смутившись, вы ответите: «Не в этом дело…»
Продолжая упорствовать в этой роли, я мог бы сказать: «Аборигены жили в страхе перед тьмой и колдовством». Но вы не будете слушать. Вы очарованы. Вам кажется, что аборигены живут более полной, здоровой, естественной жизнью. Вы уступили своему романтическому чувству.
Кажется, вы раздваиваетесь. Своим детям вы хотите давать только научное знание. И в то же время вы немного завидуете этим людям, не знающим, что такое наука, сохраняющим свои традиционные верования.
И это наша судьба: раздваиваться, разрываться, путаться. Другие цивилизации покоятся на одной традиции, а не на такой вот странной «троице». Они не так склонны к неразберихе, постоянным переворотам, путанице, которая преследует нас в нравственной и интеллектуальной сферах.
У нас очень запутанная родословная, и потому для нас нет места, которое мы могли бы назвать домом.
Интермедия
Чувство классики
Писатели и мыслители эпохи Возрождения считали, что искусство, литературу и ученость Греции и Рима невозможно превзойти, с ними можно только сравняться. По этой причине они называли творения Античности «классическими», связывая с ними представление о наилучшем, образцовом. На протяжении двух столетий европейцы спорили о наследии древних, сравнивая его с достижениями современности. Этот спор был разрешен в XVII в., когда оказалось, что представления греков о Солнце, звездах, Земле и других планетах ложны. С этого момента чувство пиетета к древним постепенно угасает, на смену ему приходит надежда на то, что главные достижения – за нами, людьми новой эпохи. Однако в некоторых областях мы по-прежнему ориентируемся на античных авторов. Глядя на этих гигантов, и сейчас вполне можно испытать «чувство классики».
Три древнегреческих философа – Сократ, Платон и Аристотель – по-прежнему очень влиятельны. Не случайно всю западную философию однажды назвали одним большим комментарием к Платону. Они были тесно связаны между собой: Платон записывал за Сократом, который вел философские беседы со своими друзьями; Аристотель был учеником Платона.
Сократ не претендовал на то, что в его словах заключена истина. Он лишь разработал метод, благодаря которому можно было к ней приблизиться. В основе этого метода лежало постоянное сомнение. Он учил не принимать ничего за чистую монету и помнить о том, что мнения обычных людей, как правило, не имеют под собой рационального основания. Например, Сократ задает, казалось бы, очень простой вопрос: кто такой добродетельный человек? Один из его собеседников дает ответ, который, как тут же показывает Сократ, имеет какое-нибудь очевидное слабое место. Тогда этот же или другой его собеседник предпринимает новую попытку, но уже с большей осторожностью. Затем следуют новые вопросы и новые уточнения. Сократ верил в то, что, если человек обладает ясным и пытливым умом, он может достичь истины. Не нужно гоняться за ней или проводить какие-то специальные разыскания. Истина существует, и, чтобы овладеть ею, нужно просто оттачивать свои умственные способности.
Этот метод до сих пор так и называется – «сократовским». Его используют, например, на университетских консультациях, когда преподаватель нужен не для того, чтобы транслировать устоявшиеся истины, а чтобы помогать студентам мыслить в верном направлении и вести эффективное обсуждение. Можем представить такой разговор:
Наставник: Аманда, что такое революция?
Аманда: Свержение власти насильственным путем.
Наставник: Представим некое государство, которым правит король. Этого короля убивает его собственный брат и захватывает власть. Это революция?
Аманда: Ой, конечно, нет.
Наставник: Выходит, не во всех случаях насильственной смены власти речь идет о революции?
Аманда: Что ж, действительно, не во всех.
Наставник: Тогда какой еще необходим элемент, помимо применения силы, чтобы говорить о революции?
Тут хитрость: для того чтобы успешно применять этот метод, не нужно много знать, достаточно быть сообразительным.
Сократ, Платон и Аристотель жили в Афинах в демократический период – V–IV вв. до н. э. Все они критиковали демократию, а Сократ и вовсе вступил с Афинами в открытый конфликт. Его привлекли к суду за пренебрежительное отношение к богам и нравственное развращение молодежи. Он защищался, говоря, что никогда никого не принуждал исповедовать свои взгляды. Он просто задавал людям вопросы, чтобы они могли разобраться, во что действительно верят. Присяжные в составе 501 гражданина признали Сократа виновным, однако перевес в голосах был невелик. Далее им нужно было определить наказание. Обвинение требовало смертной казни. Предполагалось, что в случае такого решения обвиняемый будет просить прощения, представлять суду смягчающие обстоятельства в виде жены и детей, умолять о пощаде. Однако Сократ не стал унижаться. Он спрашивал: «Какое наказание может подойти тому, кто всячески содействовал улучшению вашего морального и умственного состояния? Быть может, пожизненная пенсия! Вы бы могли избрать ссылку в качестве наказания, но, даже изгнанный за пределы города, я бы не оставил своего дела. Где бы я ни был, – продолжал Сократ, – я не смогу жить, не задавая вопросов: неосознанная жизнь не стоит того, чтобы жить. Вы можете наложить на меня штраф, но я вряд ли смогу вам многое предложить; я отнюдь не богат…» При этих словах его последователи, с замиранием сердца внимавшие своему наставнику, вскочили и предложили внести за него огромный штраф. Однако присяжные, как и следовало ожидать, проголосовали за смертную казнь.
Как правило, смертные приговоры в Афинах сразу же приводились в исполнение, однако казнь Сократа пришлось отложить из-за религиозного праздника. У философа была возможность бежать, и власти, возможно, отчасти на это и рассчитывали. Однако он не стал делать этого. «Зачем цепляться за эту жизнь, – спрашивал он, – если все равно невозможно жить вечно? Цель состоит не в том, чтобы жить, а в том, чтобы жить добродетельно. Я жил добродетельно – по афинским законам, и я готов принять предписанное мне наказание». До последнего своего часа Сократ оставался философом: когда с него сняли цепи, он отметил, что боль и удовольствие очень близки.
Осужденный на казнь должен был выпить яд цикуты. Спутники Сократа умоляли его повременить: осуществить это нужно было до конца дня, меж тем как солнце еще даже не зашло за холмы. Сократ отвечал, что выглядел бы нелепо в собственных глазах, если бы так цеплялся за жизнь. Он тихо принял яд, не выказав и малейшего отвращения. Его действие было незамедлительным.
Я только что описал смерть Сократа с явным сочувствием философу. Можно ли рассказать эту историю так, чтобы наши симпатии оказались на стороне обвинения? Например. Сын обвинителя принимал участие в философских беседах Сократа, в результате чего стал бездельником и пьяницей. Не прав ли был обвинитель, говоря, что Сократ опасен для общества? Если подвергать сомнению все подряд, люди теряют жизненные опоры. Невозможно полностью подчинить жизнь разуму. Должно быть место обряду, привычкам, религии. Они дают людям ориентиры и делают возможным само существование общества.
Подобная позиция значительно менее привлекательна. Симпатии нашей культуры в целом на стороне Сократа. Так было не всегда, но дошедший до нас рассказ Платона о смерти Сократа сделал из него святого покровителя сомнения.
Главный же философский вопрос нашей культуры – вопрос познания – неизбежно возвращает нас к Платону. Можно ли считать опыт, получаемый нами с помощью органов чувств, проводником к истинной реальности? Платон считал, что все то, что мы чувствуем и видим в этом мире, – это всего лишь тени, несовершенные копии идей, которые обладают идеальной формой и обитают в иной, возвышенной, божественной реальности. Здесь, на земле, мы видим обычные столы, однако в том мире существует идеальная форма стола. Даже такие абстрактные понятия, как справедливость и благо, существуют в идеальных формах за пределами нашего мира. Люди также происходят оттуда. На земле же они должны стремиться вновь открыть для себя идеальный мир, постоянно совершенствуясь умственно и духовно. Платон – величайший философ-идеалист: он отвергал материалистические представления о жизни.
Платон понимал, что люди «здравого смысла» отвергнут его учение. Для них он заготовил ответ, который до сих пор не теряет своей актуальности. Представьте группу людей, закованных в кандалы и сидящих перед пещерой. Они не могут обернуться и посмотреть назад, они вынуждены смотреть только внутрь пещеры. Позади них на возвышенности располагается дорога, а за ней разведен большой костер, который бросает свет на стену пещеры. По мере того, как люди, животные, повозки проезжают по дороге, они загораживают огонь и потому отбрасывают на нее тени. Люди в кандалах видят только эти тени. Они дают им имена, обсуждают их, размышляют о них. Они думают, что тени и есть реальность. Теперь возьмите одного из них и направьте из пещеры наружу. Сначала он будет ослеплен светом, затем – изумится обилию цветов, будет напуган объемными предметами. «Но ведь там, внизу, мы думали…» – говорит он. Да, там, внизу, истина была сокрыта от вас.
Аристотель, ученик Платона, был великим систематизатором знания о мире и о Вселенной, причем его интересовали как земной мир, так и небеса. Именно его учение о том, что Земля находится в центре Вселенной, было опровергнуто в ходе научной революции XVII столетия. Однако разработанные Аристотелем правила логического мышления используются нами до сих пор. Он подарил миру силлогизм – трехчастное утверждение, которое состоит из двух предпосылок (общего и конкретного суждения) и выводимого из них заключения. Вот пример:
У всех кошек четыре лапы
Миллиган – кошка
Следовательно: У Миллиган четыре лапы
Является ли это заключение истинным? Силлогизм дает истинное заключение только в том случае, если обе его предпосылки истинны, а умозаключение правомерно. Посмотрим на наш пример: кошки в действительности имеют четыре лапы, а Миллиган, допустим, это и вправду имя кошки.
Предпосылки, таким образом, истинны. Однако правомерно ли умозаключение? Да: если Миллиган – это кошка и если все кошки имеют четыре лапы, то и у Миллиган должно быть четыре лапы. А вот пример неправомерного умозаключения:
У всех кошек четыре лапы
У Миллиган четыре лапы
Следовательно: Миллиган – кошка
Хотя обе предпосылки истинны, заключение ложно, поскольку между Миллиган и кошками нет никакой логической связи (она с той же вероятностью может оказаться собакой). Может быть и так, что верно выстроенный силлогизм содержит ложное заключение. Такое происходит, если хотя бы одна из предпосылок не является истинной. Например:
Все кошки черные
Миллиган – кошка
Следовательно: Миллиган – черная.
В этом случае правомерное умозаключение приводит нас к ложному выводу, поскольку первая предпосылка не соответствует истине. Существуют формальные правила для определения и описания всех видов ошибок, которые можно допустить при построении силлогизма. Как вы видите, не случайно говорят, что греки научили нас мыслить рационально.
Древние греки также положили начало медицине в Западной Европе. Особая заслуга принадлежит Гиппократу, который жил в Афинах в период их расцвета – в V в. до н. э. До нас дошли его сочинения, правда, все они почти точно являются компиляциями из разных авторов, которые ориентировались в своей работе на его методы и принципы. Для понимания причин болезней Гиппократ опирался прежде всего на разум, так как считал, что причины эти имеют естественное происхождение и не связаны с колдовством, магией или божественным вмешательством. Он тщательно исследовал течение болезни, а также обстоятельства, при которых она появлялась. Его можно назвать первым эпидемиологом, так как он пытался выделить определенные модели распространения болезней. Он возлагал на докторов серьезную обязанность – быть нравственно ответственными, рассудительными людьми, лично заинтересованными в здоровье своих пациентов. По сути, именно Гиппократ в своей работе заложил принципы врачебного дела. До недавнего времени студенты-медики произносили составленную им клятву, которая носит его имя: клятву Гиппократа. Эти слова позволяют нам составить представление о том, в каком состоянии была медицина в те далекие дни[4]:
Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство.
Однако западная медицина также унаследовала от Гиппократа величайшее заблуждение, коренящееся в неустанном стремлении греков к простоте. Он учил, что телесное здоровье зависит от правильного баланса четырех элементов (жидкостей): крови, флегмы, желчи и черной желчи. Вплоть до XIX в. врачи, руководствуясь авторитетом Гиппократа, ставили людям пиявок, если у них обнаруживался «избыток» крови, который считался причиной болезни. В этом отношении Гиппократ оставался классиком чересчур долго.