МАНФРЕД.
Так я из ваших царств вас звал напрасно,
И вы не можете иль не хотите мне помочь.
ДУХ.
Что есть y нас мы предлагаем все,
Подумай и скажи, пока мы здесь —
Власть, сила, царство, дни без счета…
МАНФРЕД.
Проклятие! К чему мне эти дни?
Итак уж тянутся довольно. Прочь!
ДУХ.
Постой, тебе помочь хотели б мы;
Подумай, не найдешь ли дара ты иного,
Который мы могли бы предложить?
МАНФРЕД.
Ни одного. Но нет, нет, погодите —
Хотел бы я увидеть вас, я слышу
Звук голосов и сладкий, и печальный,
Как музыка воды, я вижу
Звезды прекрасной ровное сиянье
И больше ничего… Приблизьтесь, как вы есть,
Один ли, все ли, но в обычных формах.
ДУХ.
У нас нет форм – они в стихиях наших,
Мы им даем начало и значенье.
Сам форму выбери – мы в ней предстанем.
МАНФРЕД.
Нет для меня на всей земле
Ни безобразной формы, ни прекрасной.
Пусть тот из вас, кто всех сильнее,
Мне явится в каком угодно виде.
СЕДЬМОЙ ДУХ (являясь в образе прекрасной женщины).
Смотри!
МАНФРЕД.
О, Боже! если это так
И ты не призрак лживый, не безумье,
Я мог бы счастлив быть, тебя обнять
И будем мы опять…
(Образ исчезает).
Разбито сердце.
(Манфред падает без чувств).
Слышится голос, поющий следующее заклинание.
Месяц светится уныло,
Еле дышит ветерок,
Метеоры над могилой,
Над болотом огонек;
Звезды, падая, сверкают,
Совы смехом отвечают,
И не шепчут с высоты
Неподвижные листы.
Но парю я над тобою,
Вея силой неземною.
Спи же, спи глубоким сном, —
Дух не спит во сне твоем;
Не отгонишь ты видений,
Не забудешь всех сомнений;
Дни потянутся чредою,
Буду я везде с тобою:
Ты как саваном обвит,
И туман кругом стоит.
Так отныне до веков
Ты ответишь на мой зов.
Пред тобой пройду незримо,
Но и то, что невидимо
Ты почуешь над собой
Неизбежною судьбой.
И когда в тревоге тайной
Обернешься ты случайно —
Не поверишь ты глазам,
Что меня не видишь там.
Все, чем будешь ты страдать,
В сердце должен ты скрывать.
Ты окован волшебством,
Ты проклятием влеком,
И в невидимые сети
Ты попал под звуки эти.
Ветер песнею своей
Сон отгонит от очей,
И среди ночной прохлады
Ты не будешь знать отрады, —
В блеске солнечных лучей
Ночь ты будешь звать скорей.
Из твоих же лживых слез
Яд смертельный я принес,
Сердце я твое видал,
Черной крови в нем достал;
Я улыбку взял твою,
Из нее извлек змею,
Из твоих же волхований
Добыл силу заклинаний;
Яды все я испытал,
Всех сильнее твой признал,
Злобой сердца и улыбки,
Безграничною виной,
Лицемерием ошибки
И коварною душой,
Торжеством того искусства;
Где притворство гонит чувство, —
Заклинаю всем, что зло,
Всем что будет, что прошло, —
Ты спасения не жди,
Ад носи в своей груди!
Казнь свою ты сам избрал,
Над тобой пролит фиал,
Жизнь твоя осуждена:
Ни забвения, ни сна!
Смерть ты будешь призывать
И пред нею же дрожать.
Чу! Теперь ты очарован,
Цепью слов моих прикован:
Заклинанья прозвучали
И навек тебя связали.
Гора Юнгфрау. Время – утро. Манфред один на утесах.
МАНФРЕД.
Исчезли мною вызванные духи,
И тайные науки обманули.
Мое лекарство обратилось в муку,
Волшебной помощи не жду; y ней
Над прошлым власти нет, a то, что будет,
Мне все равно, пока все то, что было,
Во мраке не исчезнет. Мать земля!
И ты, рассвет румяный, и вы, горы,
Зачем прекрасны вы? Мне вас любить
Нельзя. Ты, око ясное вселенной,
Отверстие для всех и надо всеми,
Всем милое, ты в сердце мне не светишь;
И вы, вы, скалы, с высоты которых
Там, над потоком, сосны вековые
Мне кажутся ничтожными кустами
В ужасной глубине; один прыжок,
Одно движенье, ветра дуновенье
Могло б меня на каменной постели
На веки успокоить. Что ж я жду?
Влеченье есть, a я стою недвижно;
Опасность вижу – и не отступаю.
Кружится голова, a ноги тверды.
Так связанный невидимою силой,
Как раб и не хочу, a должен жить;
И это жизнь! – Носить внутри себя
Глухую пустоту, быть для себя
Своей могилой. Я уж перестал
В своих глазах оправдывать себя —
Последней слабости не знаю зла.
(Пролетает орел).
Крылатый вестник, ты сквозь облака
Полет счастливый направляешь в небо,
Я рад бы сделаться твоей добычей
И накормить твоих орлят. Исчез,
Уж я тебя не догоню и взглядом;
Но все для твоего доступно взора,
Внизу, вверху, кругом. – Как все прекрасно!
Какою красотою полон мир!
В его явлениях, в себе самом!
A мы зовем себя его царями?
Соединенье Божества и праха,
Борьба враждебных вечно элементов —
Мы смесь ничтожества с гордыней,
Желаний низких и высокой воли,
Пока в нас смертное не пересилит
И мы тогда не превратимся в то,
Что и самим себе назвать нам страшно,
(В отдалении слышится пастушья свирель).
Чу, горной музыки простые звуки —
Здесь дни патриархальные не сказка:
Звучат здесь в вольном воздухе напевы;
Под звон бубенчиков бродящих стад[4] —
О, если б звуками дышать и быть
Незримым духом тихого напева,
Лишь голосом гармонии звучащей,
Блаженствуя, родясь и умирая
В ее звенящих тихо переливах.
(Снизу поднимается охотник за сернами).
ОХОТНИК.
Так, так и есть, я здесь обманут серной:
Следов уж нет; едва ли мне сегодня
Оплатится опасный труд. – Но кто там?
Он, кажется, не наш, a здесь достиг он
Таких высот, которых достигают
Из горцев и охотники не все.
Он мужествен и гордый вид имеет,
Как вольный гражданин; но далеко —
Я подойду к нему поближе.
МАНФРЕД (не замечая его).
Так от тоски седеть, как эти сосны,
Зимы нагие, жалкие остатки,[5]
Как дерево погибшее, сухое,
Чей корень проклят был, и сознавать
Паденье – быть лишь этим, вечно этим,
Когда я был иным! Состариться
Не от годов, a от одних мгновений,
Переживать часы ползущие веками!..
Нависшие громады ледяные,
Сорваться с гор готовые лавины,
Неситесь, чтоб меня теперь засыпать.[6]
Я слышу вас вверху и под собой,