Джордж Гордон Байрон
Пророчество Данте
Итальянский читатель уже потому может простить мне неудачу моей поэмы, что вероятно не был бы доволен моим успехом; ведь итальянцы из вполне понятного национального чувства очень ревниво оберегают единственное, что у них осталось от прежнего величия – свою литературу; в теперешней ожесточенной борьбе между классиками и романтиками они очень неохотно разрешают иностранцу даже преклоняться или подражать им, и стараются опорочить его ультрамонтанскую дерзость. Я вполне это понимаю, зная, что сказали бы в Англии об итальянском подражателе Мильтону или если бы перевод Монти, Пиндемонте или Ариччи ставился бы в пример молодому поколению, как образец для их будущего поэтического творчества. Но я вижу, что отклонился в сторону и обращаюсь к итальянскому писателю, когда мне следует иметь в виду английских. Но будет ли их много или мало, a я должен им откланяться.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Опять я в мире этом, что на время
Я покидал; и снова удручен,
Я чувствую земного праха бремя,
Бессмертного видения лишен,
Что вознесло к Творцу меня в селенья
Из бездны той, где слышен грешных стон,
Откуда нет возврата и спасенья,
И из другого места меньших мук,
Где все проходят пламень очищенья
И в ангельский затем вступают круг,
Приблизясь к Беатриче совершенной,
Чей дивный свет мой озаряет дух
И к Троице Предвечной, всеблаженной:
В ней – истинный и триединый Бог.
Земному гостю ты, душа вселенной,
Была вождем, чтоб славой он не мог
Быть опален, хотя через светила
Он восходил к Всевышнему в чертог.
О, ты, чье тело нежное могила
Скрывала долго, чистый серафим
Святой любви, что сердце охватила
С дней юности: и стал неуязвим
В ее лучах я для всего земного.
То, без чего мой дух, тоской томим,
Кружил, как голубь из ковчега – снова
С тобой успел я в небе обрести:
Нет полноты блаженства неземного
Без света твоего. Лет десяти
Я был, когда ты сутью помышлений
И жизни стала[1]. Я не знал любви,
Но я любил; среди борьбы, гонений,
Изгнания – струил я слез ручьи
Лишь по тебе, бесчувствен для мучений,
И радуют мой взор лучи твои.
Сломить меня – бессилен гнет тирана,
Хотя напрасно я года свои
Влачил в борьбе, и лишь сквозь мглу тумана
Чрез Апеннины мой духовный взор
В отчизну проникает невозбранно,
Где прежде мной гордились. Из-за гор
И в смертный час мне нет туда возврата,
Но тверд мой дух в изгнанье до сих пор.
Туч не страшилось солнце, но заката
Пришла пора, пришел мой день к концу.
Делами, созерцанием богата
Была душа, встречал лицом к лицу
Во всех его я видах разрушенье;
Мир до сих пор немилостив к певцу,
Но до конца избег я оскверненья
И низостью я не купил похвал.
