Дмитрий Агалаков
Ордынский волк. Самаркандский лев
Но эти времена оставались не за горами…
3
Через три года, когда ему исполнилось семнадцать лет, Тимура женили на совсем юной девушке – Турмуш-аге, дочери эмира Чагуй Барласа. Жених и невеста приходились друг другу дальними родственниками. Брак по договоренности, в кругу одной большой семьи. Турмуш было четырнадцать – еще совсем ребенок. Она боготворила своего мужа, Тимур принял ее, но только половиной своего сердца – другая половина рвалась в Балх, к двум другим девушкам, увиденным им однажды. В том же году, когда он женился сам, Тимур побывал и на свадьбе молодого эмира Хусейна. Сарай Мульк, как и было предопределено, стала женой внука эмира Казагана. Ульджай Туркан, повзрослевшая, а ей, как и подруге, исполнилось пятнадцать, просияла, когда увидела его. И горько опечалилась, узнав, что у него уже есть жена.
– А как же ты? – горячо поинтересовался Тимур. – У тебя уже есть жених?
– Мой отец пока не решил мою судьбу, – тяжело вздохнув, ответила Ульджай Туркан. – Но день приближается, я чувствую это.
И впрямь, девицы не должны засиживаться на женской половине. Едва округлились формы и милое детское личико стало лицом девушки, ее надо немедленно отдавать замуж. Ничего нет лучше и желаннее для жениха, чем юный и здоровый плод, который так и хочется съесть. А там, глядишь, через пару лет и детки пойдут.
В тот год Тимур пошел служить дому эмира Казагана. Хусейн в очередной раз напомнил деду про своего товарища из далекого Шахризаба. Тот день, когда он собирался в дорогу, а его жена часами плакала о грядущей разлуке, Тимур не забыл бы никогда – он разбивал своей хрупкой Турмуш сердце.
Они выехали в путь на рассвете. Отец провожал его. В компании нескольких слуг они ехали верхом по бескрайней прохладной степи, освещенной розовым сиянием, и вдруг Тарагай сказал ему:
– Послушай, Тимур, сын мой, я никогда тебе прежде не рассказывал об этом. Но вдруг со мной что-нибудь случится и ты не узнаешь. А это, видит Аллах, очень важно – и для меня, и особенно для тебя. Когда-то я увидел сон. Тебя еще не было на этом свете. Ко мне подошел красивый молодой человек, лицом похожий на араба, и вручил мне меч. Я крепко взял его в руку и стал неистово размахивать им по воздуху. И вдруг увидел, как от блеска моего клинка озарился весь мир. Всюду играли отсветы меча! Лучи пронзали горизонт! Это было за год до твоего рождения, Тимур…
Юноша с замирающим сердцем слушал удивительный рассказ отца, но не подавал вида. Конечно, он касался его – именно его, Тимура! Его будущего, его судьбы!..
– Я пришел в Шахризаб, в мечеть, к нашему наставнику – святому Шемсу Ад-Дин Кулалю, – и спросил его: что бы это значило? И знаешь, что он ответил мне?
– Что, отец? – спросил Тимур.
– Он сказал, что Бог мне пошлет сына, которому суждено овладеть всем миром, обратить всех в ислам, освободить землю от мрака невежества и заблуждения. Как только ты появился на свет, я тотчас же отнес тебя к шейху Шемсу Ад-Дин Кулалю, моему духовному наставнику. Он читал Коран. Я не смел прервать его. Как сейчас помню, он прочитал строку из шестьдесят седьмой суры, из «Власти», шестнадцатый аят. «Неужели вы уверены, что Тот, Кто на небе, не заставит землю поглотить вас? Она уже под вами колеблется». Стих заканчивался на слове «Тимур». «Назови сына этим именем, – сказал мне Шемс Ад-Дин Кулаль, – и на шаг приблизишься к своему пророчеству». Мы нарекли тебя именем Тимур, мой сын. Запомни эту историю – навсегда запомни.
– Хорошо, отец, – кивнул молодой человек.
Но и впрямь, как не запомнить такое пророчество? Подобные прозрения сеют в душе зерна будущих великих поступков.
4
Эмиру Казагану подчинились все беки Мавераннахра, но все ли добровольно? Увы, нет. Многие из владетельных аристократов Мавераннахра считали его выскочкой, равной им, и то и дело показывали свой воинственный норов. С ними приходилось то и дело воевать, показывать характер владыки, бить, подобно льву, наотмашь когтистой лапой. И Тимур в этих битвах стал одним из острых когтей кривого на один глаз эмира Казагана. Но первым когтем был его внук – Хусейн. Они сдружились, стали неразлучны. И ни в чем не уступали друг другу. Казаган выполнил обещание, данное Тарагаю, он приблизил Тимура и относился к нему как к родному внуку. Эмир знал, что этот молодой воин из рода Барласов всегда прикроет ему спину в любой из битв.
Но вот что настораживало больше всего самого эмира и его самых дальновидных приспешников. Кто стоит за этими бунтами, вспышками недовольства, за дерзостью, с какой бунтовщики-эмиры выступали против Казагана? Все чаще слышалось одно и то же слово: «могулы». Восточные соседи Мавераннахра. Все чаще произносилось имя одного и того же человека – законного и властного государя соседнего Могулистана.
– За всей этой смутой стоит проклятый Туглук-Тимур! – однажды услышали они с Хусейном грозный рык эмира Казагана, который говорил со своими полководцами. – Клянусь Всевышним, он не успокоится, пока я стою у власти. Что ему нужно? Весь улус Чагатая? Не бывать этому! – рычал эмир Казаган. – Если бы Могулистан был подобен Мавераннахру, в нем были бы города, куда можно пойти с мечом и которые можно взять силой, но это – страна степей. И они бескрайни! Мы были бы бессильны на этих равнинах, решись нанести удар по нашим проклятым соседям, не знающим ни домов, ни истинного Бога.
Тут он был прав – многие могулы оставались язычниками. Приходилось воевать только с непокорными эмирами своей страны. И два молодых воина, лучшие из лучших, эмир Хусейн и Тимур-бек, воевали с ними. Хусейн – за свой будущий трон государя, Тимур – за первое место быть при нем. Как же многому научился Тимур у эмира Казагана, слушая и выполняя его приказы! О лучшем наставнике нельзя было и мечтать.
Когда им исполнилось по девятнадцать лет, однажды во дворце Балха молодой эмир Хусейн сказал Тимуру:
– Я приготовил тебе дорогой подарок, мой друг.
– Золотой халат из Персии?
– Нет.
– Меч из Дамаска?
– Еще лучше.
– Прекрасную гурию? – пошутил Тимур.
– Да нет же! Еще лучше! Какой ты недогадливый!
– Что может быть лучше золотого халата из Персии, меча из Дамаска и прекрасной гурии?
– Войди в эту залу – и увидишь. Во время одной из битв я тебе сказал, что это может случиться. Просто ты забыл. Но этот подарок сам попросился к своему хозяину! – лукаво улыбнулся Хусейн.
– А что, бывает такое?
– Еще как бывает, Тимур! – рассмеялся Хусейн и открыл перед товарищем двери. – Да входи же ты!
Тимур вошел. На подушках сидела прекрасная девушка – это можно было понять по одним только черным глазам серны. Лицо ее было закрыто покрывалом.
Что-то словно укололо Тимура. Ранило по-особенному. Он знал эти глаза!
– Кто она? – спросил Тимур.
– Твоя невеста, – очень просто ответил Хусейн.
– Клянусь Аллахом, это смелое заявление, – сказал Тимур.
– Открой лицо, милая, – приказал девушке Хусейн.
Та молча откинула покрывало. Сердце Тимура затрепетало – перед ним сидела и улыбалась ему Ульджай Туркан.
– Я… не могу ошибиться? – пробормотал Тимур.
– И мой дед, и мой отец, и я посчитали, что никто другой не достоин руки моей прекрасной сестры так, как ты, Тимур.
– А сама невеста, – проговорил Тимур, – она считает так же?
– Я же сказал, этот подарок сам попросился к хозяину. Но спроси ее…
Тимур не смел задать этот вопрос. Ульджай Туркан опередила его:
– Да, Тимур-бек, это был и мой выбор.
Она говорила и сердцем, и душой. То, о чем он мечтал когда-то, сбывалось. Эмир Казаган принял его в свою семью – это была великая честь.
А дома, в Шахризабе, горевала без полноты любви его первая юная жена – Турмуш-ага. Но ее приготовили к тому, что муж будет набирать жен в свой гарем, и чем выше окажется его статус в государстве, чем богаче он станет, тем больше будет у него жен. Такова истина Востока и Азии для женщин – они обязаны делить своих любимых с другими женами. Таков человеческий и религиозный закон их родной культуры, и спорить с ним невозможно. Зато мужчине одна благодать, особенно когда один за другим рождаются дети, и тем более сыновья.
Жены Тимура, отданные за него юными девушками, повзрослели и забеременели. Когда Тимур-беку исполнилось двадцать лет, Ульджай Туркан родила ему сына Мухаммада Джахангира, и в том же 1356 году, но несколькими месяцами позже, Турмуш-ага родила ему второго сына – Умаршаха.
До великой войны, которой суждено будет охватить половину Средней Азии и унести жизни сотен тысяч ее жителей, оставалось два года…
5
Эмир Казаган славился не только своей доблестью на поле боя и государственным умом, но и благородством по отношению к побежденным эмирам. Он не казнил их направо и налево, как поступал до него Казан-хан. Он умел прощать. Увы, не всегда великодушие приносит благие плоды, иногда его семена смертельны, как споры ядовитых грибов. Ведь побежденные противники, униженные своей слабостью, носят в душе планы отмщения.
В тот момент, пока эмир Казаган довольствовался приобретенной властью и видимым миром в государстве, его враги нашли друг друга. В центре заговора оказались послы из Могулистана, прибывшие в Бухару к марионеточному правителю Мавераннахра Баяну Кули-хану, а также и мятежные эмиры, таившиеся до срока. Послы Туглук-Тимура сказали: «О правитель! Ты потомок Чингисхана, но проклятый эмир Казаган заставляет тебя выполнять свою волю, подчиняться тебе. Наш хан, с которым ты одной крови, желает прийти к тебе на помощь и освободить тебя от злого ярма! Ты сплотишь вокруг себя верных эмиров и овладеешь государством, а мы поможем тебе». Как часто люди слышат только то, что хотят услышать! Баян Кули-хан, ученый муж, которому было уже за пятьдесят, не желал верить горькой правде, а она была таковой: он, ученик мудреца, был слабым и ничтожным правителем, да только кто в таком сознается самому себе? Он и впрямь считал эмира Казагана ненавистным выскочкой, но забывал, что тот – сильный и талантливый государь. Честолюбие и тщеславие всегда бегут впереди, спешат, как голодные волки, мудрость плетется за ними, подобно уставшему верблюду позади свежего каравана.
Вот только хитрые степняки могулы относились к Кули-хану с великим презрением. Устрани Туглук-Тимур эмира Казагана, он положил бы Кули-хана на одну ладонь, а другой бы прихлопнул вместе со всеми мятежными эмирами и завладел бы Мавераннахром, объединил Чагатайский улус под своей, могульской, властью.
– Что ты скажешь нам, о великий хан? – спросили послы могулов.
– А что скажут эмиры? – спросил марионеточный правитель.
Мятежные эмиры горели мщением и ответили: «Мы с тобой, правитель! Смерть эмиру Казагану, будь он проклят тысячу лет!»
Теперь заговорщикам осталось только воплотить задуманное в жизнь.
Как и любой среднеазиатский аристократ, эмир Казаган очень любил охоту. И конечно, он чувствовал себя полновластным хозяином на своей земле. Он часто выезжал в обширные окрестности Балха, чтобы там бить жирных казарок и перепелов, диких гусей и серых уток, оленей, косуль и зайцев. Нередко его сопровождали Хусейн и Тимур. Но все чаще Казаган забывал о том, что ему нужен большой и хорошо вооруженный отряд сопровождения. Тимур видел в этом опасное легкомыслие успокоившегося и забывшего об угрозе владыки. Он сказал об этом Хусейну, попросил предупредить своего деда, но тот усмехнулся:
– Сделай это сам – посмотрю на тебя.
Тимур набрался смелости и сказал в узком кругу приближенных людей эмиру Казагану:
– Прости меня, повелитель. Но ты берешь слишком мало людей на охоту и удаляешься слишком далеко от Балха. К тому же у нас оружие только для охоты – луки и ножи, и почти никто не надевает кольчуг.
Хусейн слушал замечание с насмешливой улыбкой. В своем роде это была дерзость – указывать властному эмиру, что ему делать и что нет.
Казаган оглядел своих приближенных.
– Ты думаешь, мне кто-то может угрожать на моей же земле? – спросил он.
Его правый глаз грозно сверлил Тимура.
– У тебя много врагов, повелитель, – смело ответил молодой бек. – Я о мятежных эмирах.
– Это верно, – согласился Казаган. – Но все они сидят по своим норам и носа не кажут. Любой знает, что будет с ним, если он посмотрит на меня врагом. Огнем и мечом пройдусь по его земле. Я это делал уже не раз. – Он тотчас превратился в грозу. – Я подчинил своей воле половину улуса Чагатая, и теперь всегда будет так.
– А могулы?
– Проклятые могулы? – усмехнулся правитель Балха. – Эти дети шайтана слишком далеко, чтобы пожаловать в мои земли. Между нами – сотни йигачей пути, десятки рек, городов и сотни селений.
– И все же… – осмелился вновь заговорить Тимур.
– Благодарю тебя за трепетную заботу, мой дорогой зять, – строго прервал его Казаган. – Тут, на моей священной земле Балха, – он указал пальцем в пол, – я не боюсь никого. Мои сторонники повсюду – тебе ли, моему верному слуге, этого не знать.
– Да, государь, – поклонился Тимур.
В тот весенний день 1358 года эмир Казаган слишком далеко удалился от стен Балха. Добрались до Зеленой долины, где были разбросаны оливковые рощицы и повсюду рос дикий виноград. Тут все цвело и благоухало. С Казаганом было всего десяток человек – боевых товарищей, испытанных беков, ветеранов, с которыми он воевал бок о бок против хана Казана, и самых верных слуг. Они приехали на соколиную охоту – изысканное развлечение аристократов. Она и родилась, как явление высокого охотничьего искусства, именно здесь, на востоке, в Центральной Азии, две тысячи лет назад. Особенно страстно ее любили древние ассирийские цари. На такую охоту никто не брал боевого оружия. Вместо лука у каждого ловца была испытанная хищная птица, сидевшая на его руке, покрытой кожаным панцирем, чтобы когти грозной птицы не разорвали человеческую плоть. С головы птицы снимали матерчатый колпачок, она хищно оглядывалась по сторонам, взмывала ввысь, а потом нападала с лету на лебедя или куропатку, на утку или журавля или бросалась вниз и била несчастного зайца. Иные птицы могли задрать и ягненка. Дикий сокол находил жертву для себя и своего потомства, чтобы насытиться и выжить, обученный ручной бил жертву для своего хозяина, и чем роскошнее была добыча, тем больше гордости испытывал охотник за своего безжалостного питомца.
Как же они увлеклись в тот день кровавой охотой! Птицы уходили в небо, искали добычу, срывались вниз, рвали ее. Эмир Казаган и его друзья смотрели только в жаркое синее небо, ища глазами своих птиц.
Но в этот роковой час их птицы, глядя вниз, видели не только своих жертв – гусей, уток и зайцев, – но и то, как к увлеченным охотникам со всех сторон из-за деревьев и зарослей приближаются всадники. Но сокол – охотник, а не верный телохранитель. Хотя всякое бывает…
Эмир Казаган и его друзья спохватились только тогда, когда были тесно окружены врагами. На охотниках были только дорогие кафтаны – никакой брони, легкие сабли и кинжалы, луки за спиной.
– Проклятье, – гневно пробормотал Казаган. – Кто вы?!
Но главарь незнакомцев, выехавший вперед, только усмехнулся его словам. Казаган понял, что ответа ему не дождаться! Что чужаки пришли за его жизнью.
– Да как вы посмели?! – только и успел яростно прошептать эмир. – Шакалы!
Люди Казагана едва успели выхватить сабли. Заговорщики даже не стали приближаться к охотникам для ближнего боя – у всех уже были на изготове луки с натянутыми тетивами и смертоносными стрелами. В одно мгновение эмир Казаган и его товарищи-беки превратились из охотников в легкую добычу. И самой легкой был Казаган – его левый глаз закрывала повязка. Стрелы пронзительно рассекли воздух. Несколько десятков врагов в считаные секунды положили почти всех охотников, но всем хотелось выстрелить именно в эмира Казагана. И это позволило нескольким охотникам вырваться из окружения. В них послали десяток стрел; все, кроме одного, упали с лошадей на землю. И тому, кто выжил, попали в плечо. Но конь был хорош – ветром понес его прочь. Один из нападавших попытался добить беглеца, уже поднял лук, но тогда камнем из синевы упал на него выученный убивать сокол, в секунды когтями разорвал лицо и шею, ослепил грозным клювом. Птицу убили, но заговорщик, с разорванной шеей, корчась и хрипя, истек кровью на глазах своих спутников.
Эмир Казаган, пронзенный десятком стрел, приоткрыл глаз. Ему оставалось несколько вздохов. На фоне солнца над ним выросла фигура – это был враг, предводитель наемных убийц.
Он усмехнулся, кивнул:
– Тебе привет от хана Туглук-Тимура, да хранит Аллах его жизнь!
Потом занес копье и пробил грудь удачливого до поры до времени эмира, государя Мавераннахра.
Беглеца не догнали – Казаган подарил ему лучшего из коней, он и вынес его из засады. Когда слуга убитого эмира добрался до Балха, то уже терял сознание; когда перед ним открыли ворота, тотчас повалился на руки своих товарищей.
Едва он пришел в себя, то увидел перед собой молодого эмира Хусейна и его друга Тимур-бека.
– Что случилось?! – горячо спросил Хусейн.
– Засада, – с трудом ответил раненый. – Нас выследили…
– Кто выследил?!
– Не знаю. Их было много.
– Где это случилось?
– В Зеленой долине. Мы едва успели вытащить из ножен мечи. – Он с горечью улыбнулся. – Славная была охота, молодой эмир…
– Что мой дед?
– Убит, – прошептал тот и закрыл глаза.
Хусейн не сразу пришел в себя.
– Зеленая долина – это было его любимое место с юности.
– Знаю, – откликнулся Тимур.
– Сколько раз он говорил, что хотел быть похоронен в этой долине. Собирай отряд – немедленно.
Через пару часов Хусейн и Тимур с отрядом в сотню человек прибыли на место трагедии. Зеленая долина – благословенный пятачок, старый оазис – встретила их страшной картиной. Кругом лежали трупы верных беков эмира Казагана и его слуг-охотников, иссеченных стрелами и мечами. Хусейн и Тимур спрыгнули с лошадей. И тут же лежал бездыханный эмир Казаган, над чьим телом убийцы успели поглумиться вволю. Каждый из врагов вонзил ему копье или меч в грудь – она была разворочена. Окровавленное лицо тоже было изуродовано – выбит единственный глаз правителя Балха.
– Кто это мог сделать? – повторял Хусейн. – Кто? Мятежные эмиры? Но они трусы. Я знаю всех – да кто бы из них решился свершить с моим дедом такое?! Ведь глупец должен знать, что его род будет истреблен полностью! Вырезаны сыновья и дети, а жены и дочери будут проданы в рабство! Кто?!
– Взгляни сюда, Хусейн, – сказал Тимур. – Это же любимый сокол твоего деда – Тархун. Его иссекли мечами. Но тут много крови и нет трупа – он убил одного из предателей.
– Да, только он и отомстил за своего хозяина, – кивнул Хусейн.
Тимур присел, вытащил из ножен кинжал и зацепил из лужи крови цепочку, а за ней показался и талисман. Отер о траву кровь. Поднялся.
– Ни у кого из наших не могло быть такого талисмана.
– Конечно, не могло, – взяв из рук товарища находку, усмехнулся Хусейн. – Это знак могульского идола. Половина из них – проклятые язычники. Вот кто стоит за этим преступлением. Но могулам помогли – я не сомневаюсь в этом.
В ближайшие минуты Хусейн послал большой отряд в погоню за убийцами деда. Но все понимали: у преступников было несколько часов, чтобы скрыться. Другие воины должны были собрать тела погибших товарищей и доставить их в Балх.
– Милостивый Аллах, за что ты так поступил с нами? – пробормотал Хусейн, когда тело убитого Казагана, обернутое в покрывало, укладывали на седло лошади. – Теперь разверзнется ад. Моего отца они слушаться не будут – он слаб, да простит меня Всевышний за эти слова, и меня не станут – я для них слишком молод. – Он поднял глаза на верного друга: – Нас ждет большая война, Тимур-бек…
– Если так, то будем воевать, – ответил его друг.
Как в воду смотрел молодой эмир Хусейн. Да, заговор был раскрыт. Один из пойманных врагов убитого Казагана, заносчивый мятежный эмир, в чьи владения ворвался Хусейн и приставил меч к горлу подлеца, выдал всех: и своих заговорщиков-эмиров, и коварных могулов, исчадий ада, и кукольного правителя Чагатайского улуса Баяна Кули-хана, неблагодарного и презренного негодяя. Того вскоре зарезали по приказанию сына Казагана – эмира Мусли, нового правителя. Но было поздно. Мавераннахр объединяла только сила эмира Казагана, и многие склонившие головы перед ним мечтали их поднять при первом удобном случае. Над эмиром Мусли за его спиной самые дерзкие посмеивались, мол, лев – Казаган – родил шакала, да и то хромого на четыре лапы. А молодого амбициозного Хусейна ненавидели почти все – он не лез за словом в карман, давал всем оценки и вслух говорил, что однажды железной рукой, какая есть у его деда, будет править всем Чагатайским улусом. Да и сам Казаган видел именно во внуке, которого специально женили на Чингизидке, будущего преемника. Но второй железной руки ни эмирам, ни бекам не хотелось – каждый мечтал жить обособленно и творить свой суд на своей земле. Их можно было понять – Казаган был лишь первым среди равных, а потомства у Хусейна и Сарай Мульк пока не было.
Эмиру Мусли не простили убийства Чингизида – Баяна Кули-хана. Самого Мусли тоже зарезали, и за этой смертью стояли проклятые могулы. Балх потерял звание номинальной столицы Чагатайского улуса, от него отвернулись почти все.
Коварный замысел Туглук-Тимура удался. Смерть эмира Казагана нанесла сокрушительный удар по государственности Мавераннахра. Разделившийся на ряд небольших феодальных лагерей, не ведающих никакого закона, весь край погрузился во тьму больших и мелких кровопролитных междоусобиц.
Только не понимали эмиры и беки Мавераннахра, что, внеся сумятицу и великий раздор в Междуречье, могулы хотели лишь одного – присоединить их земли к своим.
И этот день уже был у порога.
Оставшиеся без хозяина, эмиры и беки ополчились друг против друга. Вспомнили старые раздоры, кровную месть, спорные границы территорий. Запылали мщением.
– Теперь каждый за себя, – сказал Тимур своему другу, когда с родной стороны приехал за ним гонец. – Я уезжаю домой, в Кеш. И отцу нездоровится.
Птенцам гнезда эмира Казагана пора было лететь в разные стороны. Тимуру надо было возвращаться в свой клан – в Кашкадарьинский вилайет, в Шахризаб, к хозяину клана Хаджи Барласу. Быть защитником родной стороны.
– Я тебя понимаю и не держу, – ответил Хусейн. – Да хранит тебя Аллах. Клянусь, что всю жизнь буду мстить проклятым могулам за смерть своего деда.
– А я клянусь в том, что когда смогу, то буду с тобой рядом, – сказал его друг. – Видит Бог, для меня твой дед был вторым отцом.
А когда Тимур вернулся, то застал не только больного отца Тарагая, который получил немало ран в боях, но и умирающую первую жену – юную Турмуш-агу. Она не перенесла долгих расставаний с любимым мужем, его недостаточной любви к себе. Ведь большую часть сердца он отдал сестре Хусейна – Ульджай Туркан. Весть о свадьбе с ней и несомненное счастье мужа совсем подкосили бедняжку. Она только сказала: «Да хранит тебя Аллах, Тимур, я виновата только в том, что была слишком юна и неопытна для тебя». Рядом заливался горючими слезами в руках няньки их малолетний сын Умаршах и ревела годовалая дочка Тагай-шах. Плакала старшая сестра Тимура – Кутлук Туркан-ага, которая всем сердцем привязалась к девочке, жене любимого брата, сама ее всему научила. Кутлук Туркан помогала ей воспитывать детей, а теперь взялась помогать и с похоронами несчастной Турмуш.
За советом, как ему быть дальше, в те дни Тимур пришел к шейху Шемсу Ад-Дин Кулалю, известному в Шахризабе мудрецу. Как-никак, это ему Тарагай рассказал свой сон незадолго до рождения сына, и это шейх дал имя молодому воину. Шемс Ад-Дин и прежде давал много полезных советов Тарагаю Барласу, этот же праведник наставлял и его юного сына, пока тот взрослел. Благодаря ему Тимур хорошо знал Коран и часто цитировал его. Раздоры в улусе, смерть высокого покровителя, потом – смерть юной жены, перед которой он всегда чувствовал свою вину, – все это вывело из равновесия душу Тимура.
Об этом он и рассказал шейху, своему наставнику.
– Бывает так, что от нас ничего не зависит, – сказал ему мудрец. – Мы можем стократно бороться за желаемое, но не получить ничего. Сейчас ты в руках Господа, следуй же по стезе его, – наставил молодого воина Шемс Ад-Дин Кулаль. – И помни о пророчестве своего отца.
И Тимур помнил – каждый день и каждый час. Оно всегда пусть отдаленным эхом, но звучало в его сердце.
6
В 1360 году Тимуру исполнилось двадцать четыре года. Именно тогда, через два года после смерти эмира Казагана, на Мавераннахр и напал ненавистный хан Могулистана Туглук-Тимур. В нем текла кровь Чингисхана, он презирал своевольных эмиров Мавераннахра, прятавшихся за стенами городов вопреки воле великого завоевателя, и видел за собой право объединить под своей властью весь Чагатайский улус.
Достойно противостоять Туглук-Тимуру в Мавераннахре ни у кого не было сил. Но страстное желание было – и особенно у эмира Хусейна. Ведь могулы захватывали город за городом, захватили они и Балх. Древний город сам открыл им ворота. Почувствовав, что предательство рядом, а может быть, и смерть, Хусейн бежал еще раньше из дедовской вотчины со своей семьей. Вернуть Балх и мстить могулам и своим предателям-эмирам до самой смерти – это была его цель и его долг. Тимур тоже решил воевать с могулами. Они сколотили каждый по отряду человек в сто пятьдесят, но в первую очередь чтобы защитить свои дома и родных от других эмиров и беков, ведь за последние два года их родина стала одним разбойничьим гнездом. И вот два друга встретились и объединили свои силы. Два вождя на одно небольшое войско. Они поджидали на дорогах Мавераннахра небольшие отряды грабителей-могулов и уничтожали их. Но не брезговали нападать и на караваны враждебных эмиров – надо было как-то кормить семьи. Теперь все жили как в дикой степи. Нет законного хана – нет самого закона. Не возьмешь ты – возьмут у тебя. Не убьешь ты – убьют тебя. Так иди – возьми и убей, и будешь жить, и прокормишь семью.
И все-таки это именно они, Хусейн и Тимур, первые решили противостоять безжалостному захватчику.
Испепеляюще жарким летом 1360 года эмир Хусейн, беглец, претендующий на трон в Мавераннахре, и его лучший друг и родственник Тимур-бек из рода Барласов караулили за песчаными холмами, раскаленными на солнце, отряд грабителей-могулов. И когда наступила пора, они вскочили на коней и грозной лавиной высыпали из-за укрытия. Разморенные, не ожидавшие нападения, могулы едва успели взяться за луки, но три четверти отряда, пронзенные стрелами, тотчас повалились под копыта своих же коней. Оставшиеся успели свалить два десятка нападавших, схватиться за мечи, но ярость чагатаев быстро сломила их. Могулов не жалели – их вырезали сразу. Уничтожали как порчу, как заразу. Что до эмира Хусейна, в каждом враге, пришедшем из Могулистана, он видел убийцу своего деда Казагана.
Хусейну и Тимуру достался большой караван награбленного добра.
– Вряд ли я буду спрашивать, чье это имущество, – усмехнулся Хусейн. – Меня лишили вотчины, так клянусь небом, это будет хоть каким-то воздаянием за мои потери.
Тимур был с ним полностью согласен – и ему нужно было кормить семью.
7
Противостояние могулам, нападения на их отряды заставили хана Туглук-Тимура пройти огнем и мечом по еще не завоеванной территории Мавераннахра. Он уже взял Самарканд, тот сам открыл ему ворота, и теперь на очереди был город Кеш – «зеленый город», Шахризаб.
Хаджи Барлас, хозяин Шахризаба и части Мавераннахра, вначале готовился к битве, но одумался и бросился с семьей и челядью в бега – он спешил укрыться у родни в Хорасане. Тимур вначале последовал за хозяином клана, двоюродным дядей по отцу, но по дороге все думал: огромная земля, которую он любил и знал, осталась пуста! Люди брошены. Справедливо ли это? У него в обозе жена, двое четырехлетних сыновей-погодков: от Ульджай Туркан-аги, – Джахангир, и от Турмуш-аги – Умаршах. И дочка от Турмуш – Ака Бегим, которая неутешно плачет без матери. Куда он их везет? А главное – зачем? Чтобы обездолить навеки? Ведь дом его в Шахризабе! И вдруг Тимур почувствовал великую фортуну. А если переиграть судьбу? Поступиться немногим, чтобы получить столь многое и желанное? Школа, которую он прошел, служа эмиру Казагану, истинному вождю, многому его научила. Правитель должен быть сильным, смелым, хитрым, ловким, несокрушимым. Никто не пойдет за слабым и трусливым, за жалким беглецом! Да таковые и не имеют права властвовать. Их доля – скрываться в тени. Но поступиться чем-то придется.
Он нагнал Хаджи Барласа на берегу реки Амударьи и попросил того выслушать его. Дядя и племянник отъехали от каравана в степь.
– Хозяин, – доверительно сказал Тимур, – мы оба знаем: если твоя страна останется без правителя, то быстро придет в расстройство. Оставшийся народ и весь улус будут разорены противником. Многих перебьют, многих продадут в рабство. Я прошу разрешить мне вернуться в Кеш и поднять дух народа, а если Аллах позволит, то и всего улуса. Я помирюсь с пришедшими беками, готовыми воевать, и пойду на службу к хану Могулистана, и, даю слово, страна будет спасена от разорения.
Хаджи Барлас долго думал. Он то ловил твердый взгляд племянника, то смотрел вдаль, где остался его родной дом. Ему не хватило духу выстоять и дать отпор захватчику, но вдруг его молодой родственник сумеет спасти их общую землю? Пусть соглашением с врагом. В душе он уже похоронил родной вилайет (провинция) со всеми его жителями, ведь Могулистан был куда сильнее, и его законный хан Туглук-Тимур, если на то пошло, был Чингизидом и мог предъявить права на весь Чагатайский улус.
– Сделай, как решил, Тимур, – сказал Хаджи Барлас. Ноздри пожилого бека-беглеца раздувались от зародившейся в сердце надежды. – И даст Бог, мы еще сможем вернуться на землю отцов. В добрый путь!
У реки Амударьи Тимур повернул свой караван. С ближайшими верными людьми он устремился как можно скорее в Шахризаб.
Хаджи Барлас услышал то, что хотел услышать. У Тимура были свои далеко идущие планы. Через сутки он приехал к завоевателю и предложил ему свой меч. Наконец, чем гордый и жадный хан-могул Туглук-Тимур отличался от ненасытных и беспринципных эмиров Мавераннахра? Туглук-Тимур обрадовался такому предложению и поставил Тимура хозяином всего Кашкадарьинского вилайета, которым до того управлял Хаджи Барлас. Таким образом Тимур вдруг превратился из обычного бека в богатого феодала средней руки. Это был быстрый и удивительный взлет! Кажется, он удивил самого Тимура. Хан Туглук-Тимур вскоре ушел в Могулистан, но послал правителем в Мавераннахр своего сына – Ильяса Ходжу. А вот этому молодчику Тимур служить отказался и назвал выделенную тому территорию своей. Туглук-Тимур быстро понял, что его провели, но было поздно. Приняв титул эмира, который бы соответствовал его влиянию, Тимур уже подмял под себя западную часть Мавераннахра и не желал делиться обретенной властью с молодым могульским принцем Ильясом Ходжой. Тем более что жители раздробленного Мавераннахра увидели в новом воинственном эмире долгожданную защиту и спокойствие своих очагов. Он был плоть от плоти этой земли – ему поверили всем сердцем. Легкость, с какой ему удалось взлететь, поневоле заставляла Тимура вспоминать о пророчестве отца, как во сне тот увидел воинственного молодого человека, давшего ему меч. Он слышал отцовские слова: «Я стал играть с мечом, и отблески от моего клинка полетели во все стороны света. Лучи пронзали горизонт! Это было за год до твоего рождения, Тимур…» А еще до него то и дело доходили слухи, что где-то на границе с Афганистаном его друг эмир Хусейн собирает войско для борьбы с могулами.
