Дмитрий Балашов
Василий I. Воля и власть

Полная версия

© Балашов Д.М., 2000

© Балашов Д.М., наследники, 2023

© Аверьянов К.А., предисловие, 2023

© Прокофьев К.В., иллюстрации, 2023

© Российское военно-историческое общество, 2023

© Оформление. ООО «Проспект», 2023

Предисловие к серии

Дорогой читатель!

Мы с Вами живем в стране, протянувшейся от Тихого океана до Балтийского моря, от льдов Арктики до субтропиков Черного моря. На этих необозримых пространствах текут полноводные реки, высятся горные хребты, широко раскинулись поля, степи, долины и тысячи километров бескрайнего моря тайги.

Это – Россия, самая большая страна на Земле, наша прекрасная Родина.

Выдающиеся руководители более чем тысячелетнего русского государства – великие князья, цари и императоры – будучи абсолютно разными по образу мышления и стилю правления, вошли в историю как «собиратели Земли Русской». И это не случайно. История России – это история собирания земель. Это не история завоеваний.

Родившись на открытых равнинных пространствах, русское государство не имело естественной географической защиты. Расширение его границ стало единственной возможностью сохранения и развития нашей цивилизации.

Русь издревле становилась объектом опустошающих вторжений. Бывали времена, когда значительные территории исторической России оказывались под властью чужеземных захватчиков.

Восстановление исторической справедливости, воссоединение в границах единой страны оставалось и по сей день остается нашей подлинной национальной идеей. Этой идеей были проникнуты и миллионы простых людей, и те, кто вершил политику государства. Это объединяло и продолжает объединять всех.

И, конечно, одного ума, прозорливости и воли правителей для формирования на протяжении многих веков русского государства как евразийской общности народов было недостаточно. Немалая заслуга в этом принадлежит нашим предкам – выдающимся государственным деятелям, офицерам, дипломатам, деятелям культуры, а также миллионам, сотням миллионов простых тружеников. Их стойкость, мужество, предприимчивость, личная инициатива и есть исторический фундамент, уникальный генетический код российского народа. Их самоотверженным трудом, силой духа и твердостью характера строились дороги и города, двигался научно-технический прогресс, развивалась культура, защищались от иноземных вторжений границы.

Многократно предпринимались попытки остановить рост русского государства, подчинить и разрушить его. Но наш народ во все времена умел собраться и дать отпор захватчикам. В народной памяти навсегда останутся Ледовое побоище и Куликовская битва, Полтава, Бородино и Сталинград – символы несокрушимого мужества наших воинов при защите своего Отечества.

Народная память хранит имена тех, кто своими ратными подвигами, трудами и походами расширял и защищал просторы родной земли. О них и рассказывает это многотомное издание.

В. Мединский, Б. Грызлов

Василий I: между семьей и долгом

Исторический роман Д. М. Балашова «Воля и власть», рассказывающий о правлении великого князя Василия Дмитриевича, впервые был издан в 2000 г. и стал последним завершенным романом из цикла «Государи Московские». Поскольку автор начинает действие романа с 1400 г., опуская первую половину жизни главного героя, возникает необходимость рассказать о начале жизненного пути Василия I.

Он был вторым сыном великого князя Дмитрия Ивановича, обессмертившего свое имя на Куликовом поле, и его жены Евдокии, дочери суздальского князя Дмитрия Константиновича. Вряд ли можно говорить, что этот брак был заключен по любви. Отношения между московским и суздальским князьями были крайне сложными – они вели ожесточенную борьбу за великокняжеский стол.

После смерти осенью 1359 г. московского князя Ивана Красного великокняжеский титул от хана Навруса получил не сын Ивана – Дмитрий, а князь Дмитрий Константинович Суздальский, севший на великом княжении во Владимире 22 июня 1360 г. Но суздальский князь, занявший владимирский стол, по выражению летописца, «не по отчине, ни по дедине»^[1], сумел удержаться на нем всего два года.

Великий князь Василий Дмитриевич.

Миниатюра из «Царского титулярника»

В 1362 г. Дмитрий Московский (точнее, его окружение, поскольку самому Дмитрию не было тогда еще 12 лет) добился у очередного ордынского хана ярлыка на Владимирское великое княжение и «въ силе велице тяжце въеха въ Володимерь и седе на великомъ княжении на столе отца своего и деда и прадеда»^[2]. В следующем, 1363 г. князь Дмитрий Константинович предпринял попытку возвратить себе великокняжеский стол, вновь занял Владимир, но смог пробыть на нем всего одну неделю, после чего вынужден был бежать в Суздаль. Причиной столь поспешного бегства стало стремительное появление московской рати, которая выгнала Дмитрия Константиновича сначала из Владимира, а затем подошла к Суздалю. Здесь московские войска, опустошив окрестности, простояли «неколико днеи», после чего суздальский князь был вынужден просить мира^[3].

У него оставалась еще надежда на помощь своего старшего брата Андрея Константиновича, княжившего в Нижнем Новгороде, но тот не стал вмешиваться в борьбу за великое княжение, и Дмитрию Константиновичу не оставалось ничего иного, как окончательно признать великокняжеский стол собственностью московских князей.

Вскоре между Москвой и Суздалем происходит сближение. Оно было вызвано спором среди суздальских князей по поводу того, кому должны были отойти нижегородские владения князя Андрея Константиновича, постригшегося в монахи. По праву старшинства их должен был получить Дмитрий Константинович, однако, когда тот прибыл к Нижнему Новгороду, оказалось, что город уже занял его младший брат Борис, не пожелавший уступить нижегородский стол Дмитрию, и тот вынужден был возвратиться обратно в Суздаль. Разразилась междоусобица. Дмитрий Константинович, не надеясь на свои собственные силы, решился просить помощи у московского князя. Из Суздаля он направился «к Москве к великому князю Дмитрею Ивановичю просити себе на него (Бориса. – Авт.) помочи». Благодаря вмешательству Москвы конфликт между суздальскими князьями был разрешен в конце 1364 г.: Дмитрий Константинович сел в Нижнем Новгороде, а его брату Борису достался Городец^[4].

В следующем году в Нижний Новгород приехал Сергий Радонежский, тогда еще малоизвестный игумен Троицкого монастыря. Что же он делал в Нижнем Новгороде? Этот вопрос представляется особенно интересным, если учесть, что к концу декабря 1364 г. спор между суздальскими князьями завершился.

Для окончательного примирения Москвы с Суздалем митрополит Алексей, фактический руководитель тогдашнего московского правительства, решил устроить брачный союз между московскими и суздальскими князьями. Великому князю Дмитрию Ивановичу в 1365 г. исполнялось 15 лет, а у Дмитрия Константиновича Суздальского подрастали две дочери.

Необходим был посредник. Личность Сергия Радонежского подходила для этих целей как нельзя лучше. Он являлся игуменом обители, располагавшейся во владениях удельного князя Владимира Серпуховского, официально не поддерживавшего ни одну из враждовавших сторон. Но самым важным являлось то, что митрополит хорошо знал Сергия через его старшего брата Стефана (с последним он даже некоторое время пел на одном клиросе в московском Богоявленском монастыре) и мог ему полностью доверять.

Это стремление митрополита нашло горячего сторонника в лице московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, игравшего одну из главных ролей в московском правительстве того времени. Свое первенствующее положение Василий Васильевич приобрел благодаря своим родственным связям с московским княжеским домом. Его двоюродная сестра была замужем за отцом Дмитрия, которому он, соответственно, приходился двоюродным дядей.

Будучи в родстве с московскими князьями, Василий Васильевич мог не опасаться за устойчивость своего положения. Однако время играло не в его пользу. Княжич подрастал, на повестке дня рано или поздно должен был встать вопрос о его женитьбе, которая автоматически выдвигала на первые роли родичей со стороны будущей жены, которые легко могли потеснить московского тысяцкого на вторые роли, невзирая на все его прежние заслуги. Первым сигналом того, насколько непрочным было его влияние, стала для Василия Васильевича смерть его двоюродной сестры великой княгини Александры 26 декабря 1364 г.^[5]

Чтобы сохранить свою роль и в дальнейшем, Василий Васильевич разработал хитроумный план. Суть его заключалась в том, что одновременно с женитьбой великого князя Дмитрия на одной из дочерей князя Дмитрия Константиновича сын Василия Васильевича Микула должен был взять в жены другую дочь суздальского князя. Тем самым род Вельяминовых вновь роднился с московскими князьями, и влиянию Василия Васильевича ничто более не могло угрожать.

Понятно, что поручить столь деликатный вопрос можно было только доверенному человеку. В этом плане кандидатура Сергия Радонежского также оказывалась весьма удачной. Василий Васильевич знал Сергия через старшего брата Стефана, который, будучи игуменом Богоявленского монастыря, одно время был даже духовником Вельяминова.

В ходе своей поездки троицкий игумен успешно справился с порученными делами. 18 января 1366 г. в великокняжеской Коломне состоялась свадьба великого князя Дмитрия Ивановича и Евдокии, младшей дочери суздальского князя^[6], и примерно в это же время на ее старшей сестре Марии женился Микула Вельяминов^[7].

Сообщение летописца о браке Евдокии довольно кратко: «Тое жъ зимы месяца генваря въ 18 женись князь велики Дмитреи Ивановичь у князя Дмитрея Костянтиновича Суздалскаго, поня дщерь его Евдокею, и бысть свадьба на Коломне»^[8]. Эта лаконичность породила ряд предположений. В частности, некоторые биографы Евдокии, указывая, что свадьба происходила в Коломне, а не в Москве, где жил жених и где она должна была состояться по обычаю, полагали, что при заключении брака между будущими зятем и тестем возникли какие-то разногласия и, чтобы их уладить, свадьбу решили отметить в «нейтральной» Коломне. Но все объясняется гораздо более прозаически. Летом 1365 г. в Москве разразился огромный пожар, по поводу которого летописец замечает, что «преже не бывал таков пожар», в результате чего буквально за два часа «весь град погоре без остатка»^[9]. Проводить свадьбу на пепелище не было никакой возможности, и поэтому ее перенесли в Коломну.

Но насколько достоверными являются наши предположения о возможных контактах Сергия Радонежского с московским тысяцким? Понятно, что если разговоры о сватовстве дочерей суздальского князя и были, то велись они без свидетелей. Историк Н.С. Борисов обратил внимание на один источник, остававшийся на периферии внимания исследователей того времени: «Императрица Екатерина II глубоко интересовалась русской историей. При помощи лучших специалистов того времени она написала несколько исторических трудов, в которых встречаются уникальные факты. Императрица и ее консультанты имели в своем распоряжении не сохранившиеся до наших дней источники. Перу Екатерины принадлежит, среди прочего, составленная на основе источников записка “О преподобном Сергии”. В ней читаем следующее: “В 1366 г. (в действительности в 1365 г. – Авт.) преподобный игумен Сергий, по просьбе князя великого Дмитрия Ивановича, ездил послом в Нижний Новгород к князю Борису Константиновичу о мире. И мир и тишину паки восстави, и первые слова о браке князя великого Дмитрия Ивановича со дщерью князя Дмитрия Константиновича Суздальского были пособием преподобного игумена Сергия, чем пресеклись междоусобные распри о великом княжении Владимирском на Клязьме”»^[10].

Несмотря на то что брак Дмитрия и Евдокии был заключен из очевидного всем расчета, этот союз оказался на удивление прочным и счастливым. Можно предположить, что во многом это было благодаря тому, что и в дальнейшем вплоть до самой смерти самый известный из русских святых следил за семейной жизнью Евдокии – известно о том, что он принимал участие в крещении двух ее сыновей.

Первым в этом браке появился Даниил, названный так в честь основателя династии московских князей и прадеда Дмитрия – Даниила Александровича. Летописцы молчат о нем. Единственный раз его имя встречается в «Слове о житии и преставленьи великого князя Дмитрея Ивановича», в котором дословно говорится: «А шестыи сынъ его Костянтинъ четверодневенъ по отци остася. Семыи же стареиши сынъ его был Данилъ и тои преже [отца] преставися»^[11]. Эта неясность текста вызвала у историков споры. Одни полагали Даниила одним из младших сыновей Дмитрия Донского, поскольку он назван седьмым. Однако прилагаемый к нему тут же эпитет «старейший» разрушает это предположение, тем более что у Дмитрия Донского после появления сына Константина, родившегося за четыре дня до его кончины, просто более не могло быть сыновей. Все становится на свои места, если предположить, что в данном случае имеем дело с простой опиской и вместо «семыи» надо читать «самый».

Историк XIX в. П. М. Строев полагал, что Даниил достиг совершеннолетия и был женат. Думать его так заставило одно место из духовной грамоты еще одного сына Дмитрия Донского – Юрия, в которой говорится: «А благословляю сына своего Дмитрея [Шемяку] икона Спас окована, что мя благословила княгини Марья Данилова [то есть жена князя Даниила]»^[12]. Но как позднее разъяснил известный знаток княжеских родословий А.В. Экземплярский, здесь подразумевалась жена суздальского князя Даниила Борисовича, двоюродного дяди Юрия по материнской линии. А. В. Экземплярский также отмечал, что энциклопедист XVIII в. Т. С. Мальгин (правда, без указания источников) полагал, что Даниил родился в 1369 г., а умер 15 сентября 1379 г. Но обращение непосредственно к труду Т.С. Мальгина показывает, что подобных сведений у него нет^[13].

Можно полагать, что старший сын Дмитрия и Евдокии умер в раннем младенчестве, поскольку на похоронах митрополита Алексея, скончавшегося 12 февраля 1378 г., присутствовали «сынове великого князя, князь Василеи сыи еще 6 лет, а князь Юрьи трею лет», но Даниил даже не упомянут^[14].

Что касается Василия, то под 1371 г. летописец зафиксировал факт его рождения: «Тое же зимы месяца декабря 30 родися великому князю Дмитрею Ивановичю сынъ Василеи»^[15]. На третий день, 1 января 1372 г., младенец был крещен. По тогдашней традиции его назвали Василием в честь Василия Великого, святого IV в., память которого отмечается в этот день.

Последующие сведения о Василии крайне скудны. Летописец, кроме его участия в похоронах митрополита Алексея, сообщает, что в 1380 г. во время похода отца на Куликово поле он оставался с матерью и братьями Юрием и Иваном в Москве на попечении известного воеводы того времени Федора Андреевича Свибло^[16].

Для Василия с братом и матерью потянулись напряженные дни ожидания. Великокняжеский терем в Кремле стал местом массового паломничества москвичей, желавших хоть что-то узнать из приходивших от великого князя известий о судьбе своих близких. Было получено сообщение, что Дмитрий со всем войском перешел через Оку. По свидетельству автора «Сказания о Мамаевом побоище», люди в Москве начали скорбеть, говоря со слезами: «Почто поиде за Оку? Аще и самъ Божиею благодатию сохранен будет, но всяко от воиньства его мнози падут». Когда же было прислано известие о скором решительном сражении, по приказу митрополита Киприана все соборные церкви и монастыри были открыты днем и ночью и в них круглосуточно творилась сугубая молитва о Божьем милосердии к русским воинам. В эти дни Василий с матерью практически не покидал московских храмов. На четвертый день после битвы на Дону в Москву примчался гонец с вестью к великой княгине Евдокии и к воинским женам. Он сообщил о победе, «и сказали им, которые побиты». Василий узнал главное – его отец жив, хотя до него доходили слухи о ранении, и это вселяло тревогу. 25 сентября 1380 г. наступил знаменательный день возвращения великого князя. Евдокия с детьми у Фроловских (позднее Спасских) ворот московского Кремля встречала мужа, «честь воздающе», как ему, «такожде и прочим князем и боляром и всему воинъству»^[17].

Хан Тохтамыш. Позднейший рисунок

Спустя два года после Куликовской битвы Василию вновь пришлось пережить неприятные минуты. Победа над Мамаем показала готовность Руси навсегда покончить с унизительной зависимостью от Орды. Понимал это и новый хан Тохтамыш. Стремясь удержать Дмитрия в своем подчинении, он предпринял нашествие на Москву. Учитывая печальный для татар опыт двухлетней давности, когда Мамаю не удалось сохранить в тайне свои оперативные планы, новый глава Золотой Орды на этот раз предпринял все, чтобы для москвичей новый поход стал полной неожиданностью. С этой целью он велел захватить русских купцов, торговавших в пограничном Булгаре на Волге, с тем чтобы ни один из них не передал в Москву весть о движении татар. Это вполне ему удалось – со всей своей армией он переправился через Волгу «и поиде на великаго князя Дмитрея Ивановича къ Москве и на всю Русскую землю; ведяше бо рать изневести внезаапу со умением и тацемъ злохитриемъ, не дающе вести про себя, да не услышано будетъ»^[18]. Чтобы полностью использовать фактор внезапности, Тохтамыш не стал вторгаться в лежавшее первым на его пути Суздальско-Нижегородское княжество, а обошел его с юга по степной окраине. Только когда татары оказались перед Окой, известие о нашествии дошло до московского князя.

Дмитрий, узнав, «что идетъ на него сам Тахтамышь царь во множестве силы своея, и нача совокупляти полцы ратныхъ, и собра воя многи, и выеха изъ града съ Москвы, и хотя идти противу ратныхъ». Был созван военный совет «з братомъ своимъ и с прочими князи и з бояры своими». Но на нем возникли споры и разногласия: «Бывшу же промежу ими неединачеству и неимоверьству». Основной причиной этого явилась скудость сил, которые могла выставить Русь после кровопролитной Куликовской битвы: «Оскуде бо вся земля Русская отъ Мамаева побоища за Дономъ». В этих условиях великому князю не оставалось ничего иного, как «поиде… не во мнозе въ Переславль, а оттуду поиде мимо Ростовъ на Кострому»^[19]. Вместе с ним отправился, видимо, и Василий.

Евдокия между тем оставалась в Москве. Историки выдвигали ряд версий по поводу того, почему Дмитрий оставил супругу в городе – то ли надеялся, что Москва выдержит осаду, то ли полагал, что быстро сумеет собрать свежее войско. Но причина была гораздо прозаичнее – Евдокия в эти дни ждала появления на свет сына. В четверг 14 августа 1382 г. у нее родился сын Андрей. Под этой датой летописец записал: «Того же лета родися великому князю Дмитрею Ивановичю сынъ князь Андрей, месяца августа въ 14 день, и крести его Феодоръ игуменъ Симановьский» (племянник Сергия Радонежского)^[20].

Однако к этому времени ситуация в городе резко ухудшилась – москвичи сели в осаду, а в самом городе начался «мятежь великъ». Одни горожане «хотеху сести въ граде и затворитися, а друзи бежати помышляху». Те, кто предлагал переждать татарскую угрозу в кремлевской крепости, не выпускали никого из города: «Не пущаху ихъ, но убиваху ихъ и богатство и имение ихъ взимаху».

В Москву на второй день после рождения юного княжича срочно прибыл митрополит Киприан: «Прииде бо внове изъ Новагорода, предъ пришествиемъ Тахтамышевымъ за два дни». Однако главе Русской церкви не удалось усмирить смуту. Горожане тех, кто «хотяху изыти из града, не токмо не пущаху ихъ, но и грабяху, ни самого митрополита не постыдешася, ни бояръ великых не усрамишася, но на всех огрозишася и сташа на всех воротех градных и сверху камениемъ шибаху, а доле на земли стояху со оружьи обнаженными и не пущаху никого же выити из града».

Рождение у Евдокии сына Андрея в 1382 г.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Главной целью митрополита стала задача вывезти великую княгиню с младенцем из столицы. Только после долгих уговоров Киприану удалось убедить горожан выпустить его, великую княгиню «и прочихъ съ ними» буквально за считаные часы до подхода главных сил Тохтамыша. Мы не знаем точной даты этого события, но, скорее всего, это произошло в воскресенье 17 августа 1382 г., буквально за несколько часов до подхода татар к Москве. Правда, при этом при выезде из города их также ограбили. Но это были уже мелочи.

Судя по сообщению Устюжского летописца, митрополит направился на Волок, где стояла рать князя Владимира Андреевича Серпуховского, а Евдокия мимо Троицкого монастыря «шествовала бо съ Москвы къ Переславлю, а отъ Переславля къ Ростову, а отъ Ростова на Кострому къ великому князю Дмитрею Ивановичю». В силу своего физического состояния она двигалась крайне медленно, часто останавливаясь, давая отдых измученным лошадям.

Разорение Москвы Тохтамышем.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

После взятия Москвы Тохтамыш распустил свои отряды грабить окрестности. Один из них устремился к Переславлю. Город был сожжен, а его обитатели спаслись только тем, что сели в лодки и отплыли на середину Плещеева озера. «И княгиню великую мало не постигоша», – записал летописец. Это произошло 29 августа 1382 г.^[21]

Бедой Москвы решила воспользоваться ее давняя соперница Тверь. Осенью 1382 г. тверской князь Михаил Александрович пошел в Орду, «ища себе великого княжениа». Чтобы противодействовать этим планам, необходимо было ехать туда и Дмитрию Донскому. Но в Москве решили не гневить хана видом непокорного великого князя, а отправить к нему «тягатися о великомъ княжении» наследника московского стола княжича Василия, которому тогда еще не исполнилось и двенадцати лет.

В средневековой Руси взрослели быстро: точно в таком же возрасте сам Дмитрий оспаривал великое княжение у своего будущего тестя. 30 апреля 1383 г. Василий отправился из Владимира вместе со старейшими боярами в Орду. Летописец по этому поводу записал: «Тое же весны апреля 23 князь великы Дмитреи Иванович посла въ Орду сына своего князя Василья из Володимеря въ свое место тягатися съ князем Михаиломъ Тферьскым о великомъ княженье, и поидоша на низ в судех на Волгу къ Орде»^[22].

Несмотря на почти годичное пребывание в Орде Михаилу Тверскому так и не удалось получить великое княжение. По этому поводу московский летописец записал: «Тое же осени о Николине дни князь Михаило Александровичь Тверьски выиде из Орды без великого княженья, а сынъ его князь Александръ оста въ Орде»^[23]. Никоновская летопись добавляет подробность о разговоре Тохтамыша с тверским князем: «Тахтамышь царь Воложский и всехъ орд высочайший царь пожаловалъ князя Михаила Александровича Тверскаго его отчиною и дединою великымъ княжениемъ Тферскимъ, рекъ ему сице: “азъ улусы своя самъ знаю, и вийждо князь Русский на моемъ улусе, а на своемъ отечестве, живет по старине, а мне служитъ правдою, и язъ его жалую; а что неправда предо мною улусника моего князя Дмитреа Московскаго, и азъ его поустрашилъ, и онъ мне служитъ правдою, и азъ его жалую по старине по отчине его; а ты поиди въ свою отчину во Тферь и служи мне правдою, и язъ тебя жалую”»^[24].

Исход спора в Орде относительно великокняжеского стола решился в пользу Москвы несомненно благодаря боярам, сопровождавшим Василия, сумевшим склонить на свою сторону ханских приближенных лестью и подарками. Но цена этого решения хана была высока. По словам летописца, следующей весной «бысть велика дань тяжела по всему великому княженью, всякому без отдатка со всякые деревни по полтине, тогда же и златомъ даваше въ Орду»^[25]. Василия же Тохтамыш задержал в Орде как заложника под предлогом, что его отец не доплатил 8000 рублей наложенной на Москву дани. Предполагают, что для уплаты огромной по тем временам суммы московского долга не удалось собрать достаточно денег. В этих условиях княжич прекрасно понимал, что его пребывание в татарской полуневоле может продолжаться долгие годы. По сообщению летописца, он «умысли крепко с верными своими доброхоты» бежать из Орды. В конце 1385 г. в Москву пришло сообщение о том, что Василию 26 ноября удалось бежать от Тохтамыша^[26].

Но прямой путь на Русь ему был заказан. Только в следующем, 1386 г. выяснилось, что Василий «прибеже изъ Орды в Подольскую землю в Великые Волохи к Петру воеводе»^[27]. По этому поводу московский летописец записал, что «того же лета князь великии Дмитреи Иванович отпусти бояръ своих стареиших противу сыну своему князю Василью в Подольскую землю», а чуть ниже добавил: «Тое же зимы (т. е. уже 1387 г. – Авт.) месяца геньария 19 приде на Москву князь Василеи къ отцу своему великому князю Дмитрею Ивановичу ис Подольские земли, а с ним князи Ляцкие и панове и Ляхове и Литва»^[28].

Однако московский летописец не сообщил важнейшие подробности. Их зафиксировала позднейшая Никоновская летопись. Выяснилось, что из Молдавии Василию пришлось пробираться в Москву окольными дорогами, «въ незнаемыхъ таяся». Под чужим именем он прибыл «въ Немецкую землю», но здесь «позна его» литовский князь Витовт. Он оказался здесь не случайно. После смерти Ольгерда его брат Кейстут (и отец Витовта) признал великим литовским князем Ягайло, старшего сына Ольгерда от второго брака. Но тот опасался своего дядю и вскоре начал с ним войну. В ее ходе Кейстут вместе с Витовтом под предлогом ведения мирных переговоров были обманом захвачены в плен и заключены в Кревский замок. Вскоре Кейстут был найден мертвым. Судя по всему, его убили по приказу Ягайло. Такая же судьба ждала и больного на тот момент Витовта. Тому удалось совершить побег из плена. С ним поменялась платьем служанка его жены Анны. Она осталась в замке, изображая тяжело больного Витовта, а сам он бежал в женском платье.

В ходе борьбы с двоюродным братом Витовт бежал во владения Тевтонского ордена и просил там помощи. Узнав, что в Мариенбурге, столице Ордена, оказался московский княжич, Витовт, остро нуждавшийся в союзниках, задержал Василия. Дальнейшие события, согласно Никоновской летописи, развивались следующим образом: «Имяше же Витовтъ у себя дщерь едину, и сию въсхоте дати за князя Василия Дмитреевичя, и глагола ему: “отпущу тя къ отцу твоему въ землю твою, аще поимеши дщерь мою за себе, единочадну сущу у мене”. Онъ же обещася тако сотворити, и тогда Витовтъ Кестутьевичь дръжа его у себе в чести велице, дондеже отпусти его къ отцу на Москву»^[29].

Но великий князь Дмитрий, узнавший по возвращении сына о данном им обещании, категорически отказался выполнять его, поскольку оно было дано не добровольно. Да и можно ли было брать его с подростка, которому еще не было полных 15 лет?

Дмитрий Донской составляет перед смертью духовную грамоту. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Тем временем, 19 мая 1389 г., не дожив до сорока лет, скончался великий князь Дмитрий Донской. В составленной им духовной грамоте он, без оглядки на Орду, писал: «Благословляю сына своего князя Василья, своею отчиною, великимъ княженьем»^[30]. Несмотря на это, спустя три месяца, 15 августа 1389 г., на праздник Успения Богородицы, Василий Дмитриевич был возведен во Владимире на великокняжеский стол ханским послом Шиахматом^[31]. Прояснить, почему Василий предпочел формально получить великое княжение из рук ханского посла, позволяет любопытная запись в некоторых летописях, помещенная под 1389 г.: «Князь Василеи Дмитреевич уехал от царя Тактамыша за Яик»^[32]. Судя по всему, Василий, опасаясь возможных претензий на великокняжеский стол со стороны других русских князей (в первую очередь Твери), посчитал необходимым соблюсти традиции по отношению к Орде.

В первый же год княжения у Василия произошел конфликт с его двоюродным дядей князем Владимиром Андреевичем Серпуховским. Тот уехал из Москвы сначала в свой стольный Серпухов, затем в Торжок, а потом еще дальше – в Теребеньское, село на берегах реки Мологи (ныне поселок Труженик в 27 км к северо-западу от Максатихи).

О том, что стало причиной отъезда серпуховского князя, летописцы молчат. Историки полагают, что виной всему стало поведение бояр, окружавших молодого великого князя. Если при Дмитрии Донском с Владимиром Андреевичем обязательно советовались по важным вопросам, то теперь он оказался фактически отстранен от дел управления. Это вызвало недовольство серпуховского князя и в первую очередь его матери Марии. Однако 5 декабря 1389 г. та скончалась, постригшись под именем Марфы в основанном ею московском Рождественском монастыре, где и нашла свой последний приют. Но настоящая причина размолвки Василия с серпуховским князем была гораздо прозаичнее – Дмитрий Донской, составляя свое завещание, отнял у Владимира Андреевича Галич и Дмитров, которые отдал своим сыновьям Юрию и Петру^[33].

Вокняжение Василия I на великокняжеском столе.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

В январе следующего 1390 г., вскоре после Крещения, Василий примирился с дядей, придав к его владениям два города – Волок и Ржеву^[34]. Между ними был заключен договор, согласно которому Владимир Андреевич признавал Василия «старейшим братом», второго сына Дмитрия Донского – равным ему «братом», а других братьев Василия – «младшими братьями». По тогдашним обычаям князья должны были совместно выступать в походы. Сейчас же Василий выговорил себе право посылать Владимира Андреевича в поход и в том случае, когда сам оставался дома: «А где мне, князю великому, всести на конь, и тобе со мною всести на конь. А где ми самому не всести, и мне, брате, тобе послати, а тобе всести безъ ослушания». При этом соглашение было отмечено явным недоверием между дядей и племянником. Великий князь ставил условием, что если он сам останется в осаде в Москве, а Владимир Андреевич будет послан за пределы города, то жена, дети и бояре Владимира должны находиться в Москве; в случае своего отъезда Василий точно так же должен был оставить при Владимире Андреевиче свою мать, младших братьев и бояр^[35].

Между тем необходимо было решать вопрос об обещании жениться на дочери Витовта, данном Василием в 1386 г. Как мы помним, Дмитрий Донской отказывался даже говорить о клятве сына, данной им под явным давлением Витовта. Тем не менее, хотя с этого момента прошло более четырех лет, мать Василия Евдокия Дмитриевна посоветовала сыну исполнить свое обещание.

Причины такого решения были чисто материальные. Этнографы посвятили немало работ описанию различных свадебных обрядов. Но при этом вне зоны их внимания остался тот факт, что в Древней Руси перед обрядом венчания составлялись определенные документы. В первую очередь это сговорные грамоты, составлявшиеся во время сватовства, в которых жених давал обещание жениться и указывал срок свадьбы. Предусматривалась и ответственность, если жених не выполнял своего обещания. В одной из подобных грамот середины XVI в. штраф определялся в 100 рублей (притом что годовое жалование среднего служилого человека тогда составляло 15 рублей). Грамоты заверялись свидетелями – «послухами», и составлялись в двух экземплярах – один предназначался жениху, другой оставался у родственников невесты. При этом ответственность за невыполнение обещаний несли не только обычные люди, но и представители верхушки тогдашнего общества. В Москве хорошо помнили случай с великим князем Семеном Гордым, который, обручившись в середине XIV в. с суздальской княжной, предпочел ей более выгодную невесту из Твери. После специально собранного в Орде ханского суда Семен Гордый вынужден был отдать суздальским князьям Нижний Новгород^[36].