Дмитрий Чайка
Принц из-за моря
– Я же зерно им дал, – удивился князь.
– Из-за этого они тебя еще больше бояться стали, – пожал плечами Любуш. – Что это за новый хан такой, что не берет, а дает? Как бы кровью заплакать не пришлось за то зерно проклятое.
– Вот так? – задумался Само. – А если сказать, что то зерно в долг дадено?
– Так гораздо лучше будет, – уверенно кивнул жупан. – А еще лучше с резами[8]. Скажем, третью часть. А потом мы резы до десятой доли снизим, и они тебе ноги целовать будут.
– Ну, будь по-твоему, – согласился князь. – Успокаивай родовичей, как умеешь. Что там с камнем?
– Рубим понемногу, – поморщился жупан. – Непросто это оказалось, даже соль твоя не помогает. Говорят люди, что не против обров эта крепость строиться будет, а чтобы земли наши в рабстве держать. Обров побили, так к чему тут такая твердыня? Чай, у нас не ромейские земли, богатств никаких нет.
– Тьфу ты, пропасть! – не выдержал князь. – Ну и чудной у вас народ! Нигде такого не бывало, как-то попроще всегда обходилось. Ну и чего они хотят?
– Сами по себе жить хотят, – невесело усмехнулся Любуш. – Чтобы господ всадников не было, и чтобы дел твоих многоумных тоже не было. Пусть все будет по старине, как раньше было, до обров. Пусть голодно, но зато ты сам себе хозяин. Перестала земля родить, поднялся и ушел куда глаза глядят. Хоть за Карпаты, на восход, как дулебы и радимичи сделали, хоть на юг, как сербы с хорватами, хоть на север дальний, где поморяне нынешние обосновались. Там совсем холодно, куда хуже, чем у нас, и ничего, живут как-то.
– Не будет больше такой жизни, Любуш, – покачал головой князь. – Земли пустой все меньше становится, а значит, и свободы прежней не будет. Вам такая роскошь точно не светит. Я по теплу на север войско двину, вислян примучивать. За вислянами очередь настанет ополян, мазовшан, куявов, лендзян и поморян. К морю по Висле выйти хочу. Отсюда до моря и трех недель пути нет.
– Да зачем тебе это, княже? – непритворно удивился Любуш. – Племена сильные, многолюдные. Там везде болота да леса. Войска положишь без счета, а зачем?
– Путь торговый по Висле пойдет, – туманно объяснил князь. – Тебе большего пока знать не нужно. Знай только, что земли эти богаты будут. И ты будешь богат, если по моей воле ходить будешь. Тут, вот прямо тут, центр моих земель будет. Так что никуда твой народ не денется. Уйти он, может быть, и сумеет, да только землю с собой ему не унести. Привыкайте.
– Привыкнем, – хмыкнул жупан. – Только и делаем, что привыкаем. С господами всадниками к нищете привыкли и к твоему богатству как-нибудь привыкнем. Если только доживем до него, княже, до богатства этого.
Жупан давно уже откланялся, а Самослав все смотрел в одну точку, переваривая сказанное им. Надо останавливаться! Не нужны больше новые земли. У него этой земли столько, что девать некуда. И народ собрался разный. И бавары, и лангобарды, и словен без счета, и даже племена кочевников. Двигаться теперь нужно аккуратно, принимая под крыло только тех, кто просится сам. Иначе в клочья разорвет молодую державу, сшитую на живую нитку. Ведь она вся на нем одном держится. А насчет ляхов прав жупан. Покорить те земли ой как непросто будет, да и зачем они? Торговый путь пробить до Балтики? Так для этого не нужно племена завоевывать. Пусть живут, как жили. Соль, железо им продавать – все по полной цене, да еще и чужих купцов не пускать туда. И пошлины с них тоже полные брать, не как со своих. Небольшие фактории в тех землях ставить, за крепким частоколом. Ну а для непонятливых – короткие, точечные карательные походы. Не станет он эти земли присоединять, надо сыну что-нибудь оставить.
глава 3
Ноябрь 627 года. Провинция Армения первая. Империя.
Патрикий Александр читал донесение из столицы. Евнухи из его ведомства, умирающие от зависти к успехам доместика Стефана, нарыли кое-что интересное. Первый же купеческий караван, который пришел через Фракию, принес новости, которые переполошили всю его канцелярию. Оказывается, пропавший наследник короля Теодориха Бургундского жив и здоров. Он вначале прятался со своим слугой в землях мораван, а потом, когда слуга умер, его за немалую мзду, под видом сына от наложницы спрятал у себя один из мелких аварских ханов. Этот самый хан, напившись допьяна, похвалился об этом купцам из Санса. Те своими глазами того парня видели, и золото из королевской казны видели тоже. Тот юноша на короля Теодориха оказался весьма похож. В этом поклялся уважаемый купец из Бургундии, который того короля хорошо помнил. Парень этот, хоть и вырос в дикой глуши, на латыни и на языке франков говорит свободно. И это оказалось последней каплей, которая убедила патрикия в правдивости этого рассказа. И впрямь, откуда мальчишка из аварского кочевья мог знать эти языки? Он мог их знать только в одном случае, если разговаривал на них со своим слугой. А ведь протоасикрит прекрасно помнил ту историю. Это было довольно давно, но беглых королей ищут нечасто. Тот как сквозь землю провалился, высадившись с корабля в Равенне, и постепенно о нем позабыли. Видимо, верный слуга провел его через всю Италию, раздираемую войнами и грабежами, перевалил через Альпы, а потом прошел через глухие леса в Моравию, где и жил в полной неизвестности, пока не умер.
Патрикий глубоко задумался. История просто невероятная, достойная мифов дотла разоренной склавинами Греции. Но, чем черт не шутит? С Гундовальдом ведь все неплохо получилось! Так почему бы не повторить? Надо напомнить о себе государю, как только представится удобный случай. Ведь его собственная звезда стала тускнеть на фоне побед ничтожного выскочки, обласканного Августой. Того засыпали наградами с головы до ног, и даже сам патрикий был вынужден публично объявить ему свое благоволение. У него не осталось выхода, ведь операцию с архонтом Самославом доместик провел просто блестяще. Сам император хохотал до слез, когда читал донесение брата. Надо же! Поставить на кон пятьдесят тысяч солидов и выиграть! На редкость отчаянный парень этот Стефан. А Благочестивая Августа, чтоб ее черти драли в аду раскаленными крючьями, ходит теперь довольная, как кошка, укравшая еду с хозяйского стола.
А может быть, все это просто запредельное, отчаянное вранье? Вдруг это какой-то хитрый ход, смысла которого никто пока не может понять? Чутье патрикия Александра било тревогу, но сделать он ничего не мог. Доместик Стефан вышел из этой игры победителем, а значит, он пока неприкасаем.
Протоасикрит склонился над листом папируса. Пусть этого Хильдеберта вытащат в Константинополь. Ему уже должно быть чуть больше двадцати лет. Его точный возраст в архивах не сохранился. По законам франков он совершеннолетний, и имеет право на трон. Пусть обещают ему всё что угодно, но он должен быть в столице, чтобы превратиться в верного слугу Империи. А вдруг удастся посадить его на престол, и он доведет до конца то, что не смог сделать неудачник Гундовальд: вернет Италию, захваченную лангобардами пятьдесят лет назад. Тогда имя патрикия Александра останется в веках, как имена Велизария и Нарсеса.
Господи, помоги! А вдруг все получится? Протоасикрит даже зажмурился от сладостных грез. Императорские евнухи были мастера стравливать варварские народы. Они это делали блестяще и уже не первое столетие. Так почему бы не попробовать снова?
* * *
Начало декабря 627 года. Недалеко от развалин Ниневии (совр. Мосул, Ирак).
Армия императора шла уже целый месяц, сбивая ноги в кровь на крутых горных тропах. Позади них оставались разоренные земли, где невозможно теперь найти ни зернышка. Огромная армия хотела есть каждый день. С Ираклием остались лишь армяне, даны и наемники с Кавказа, иберы и абасги[9]. Из сорока тысяч хазар не осталось никого. Конники не любят горные кручи, особенно те, где в тебя летят подлые стрелы и камни. Воины устали до предела, подгоняемые персидской армией, что шла за ними по пятам, и лишь только император дал команду, все повалились на каменистую землю без сил.
– Государь, воинам отдых надо дать, – стратилат[10] Ваган почтительно склонил голову перед императором. – Да и место для битвы тут просто отличное.
– Ты прав, – император задумчиво повел взглядом по сторонам. – Дальше не пойдем. Мы дадим бой тут, прямо у Львиного логова.
– Да, тут львов хватает, – согласился стратилат. – В этих местах хорошая охота.
– Нет, Ваган, – покачал головой Ираклий. – Помнишь, в книге Бытия написано: «Из сей земли вышел Ассур и построил Ниневию, Реховофир, Калах и Ресен между Ниневиею и между Калахом; это город великий»?
– Э-э…, – многозначительно промычал Ваган. Он не помнил. Он был воином из знатнейшего армянского рода, а не священником. Стратилат на всякий случай уточнил. – Эти развалины – великий город, что ли? Да тут от силы человек сто живет.
– Этот город давно разрушен, – пояснил Ираклий. – Царь Синаххериб из Библии жил тут когда-то.
– Надо же! – Ваган изобразил на лице почтительный интерес. – Я, государь, пойду прослежу, как лагерь обустраивают. Не приведи господь, персы нападут, пока наши воины, как лягушки на песке, разлеглись.
Ираклий качнул головой, отпуская его, и Ваган, легко вскочив на коня, поскакал делать то, что умел делать лучше всего – готовиться к битве. Тысячи людей со стоном и кряхтением поднялись на ноги, и уже через четверть часа они копали рвы, рубили деревья и ставили палатки. Август даст отдых своему войску.
Армия понемногу приходила в себя после тяжелейшего марша. Целая неделя безделья! Давно такого не было. Двадцать пять тысяч человек собрались в одном месте, ожидая врага. Во все стороны уходили разъезды конницы, по три-пять сотен, чтобы не дать персам напасть на войско врасплох. Вскоре один из отрядов вернулся, принеся вести.
– Государь! – Ваган блеснул улыбкой на покрытом пылью лице, подняв в руке отрубленную голову. – Посмотри-ка!
Перед императорским шатром стояло два десятка хмурых пленников, один из которых выделялся роскошью одежд. Поясов и оружия не было ни на ком. Персы стояли, понурив головы, они ничего хорошего от ромеев не ждали.
– Передовой отряд! – похвалился Ваган. – Почти всех порубили, а эти сдались. Вон тот, самый нарядный, оруженосец Рахзада. Говорит, вся армия в дне пути прямо за нами. Но их меньше раза в два. Они по разоренным землям за нами шли, воинов и коней потеряли просто без счета. Голод у них. А еще они подкрепление ждут. Три тысячи отборных бойцов с обозами. Жратву им везут. Нам бы раньше успеть.
– Поднимай всех, – скомандовал император. – В ту долину пойдем, что мы с тобой присмотрели.
* * *
День спустя. 12 декабря 627 года. Там же.
Оба войска выстроились друг напротив друга. Центр заняла тяжелая пехота, по бокам от нее – пехота легкая, а на флангах стала конница. Полководец Рахзад выехал вперед, красуясь перед собственным войском. Щит, доспехи, шлем, ножны меча, конская упряжь и даже седло были украшены золотом и камнями. Хорошую деревню можно было купить на то золото вместе с жителями, и даны завистливо смотрели на скачущее перед ними богатство, мечтая, как бы снять это все с тела хвастливого дурака, превратившего себя в мишень для целого войска.
– Я его хочу! – почти простонал Сигурд, толкая локтем Хакона, который ответил ему одобрительным ворчанием. Тут все хотели этого парня.
– Ожерелье на шее фунтов пять весит, – вздохнул ярл. – Достанется же кому-то.
– Не достанется, – сплюнул Сигурд. – Он нашего конунга на бой зовет.
Август Ираклий, одетый куда менее роскошно, выехал вперед, опустив копье. Лишь пурпурный плащ, недоступный никому из смертных, говорил о его власти. Он был закован в железо почти сплошь, и даже лицо его закрывало забрало, сплетенное из железных жил. Многие из персов снаряжены куда богаче, чем он. Полководцы долго не разговаривали. Рахзад, даром, что разодет в золото, воином оказался отменным. Он погнал коня в галоп, подняв над головой копье. Всадники сблизились и обменялись ударами. Пластины доспехов, сделанные лучшими мастерами, не подвели. Сухой стук древка о древко разносился далеко, но крики воинов заглушали их.
– А!!! Смотри! – заорал Сигурд. – Наш конунг Ираклий ранил его!
Разрезная юбка персидского доспеха пропустила жало копья, и Рахзад взвыл. По его ноге потекла густая кровь, заливая сухую землю под копытами его коня.
– Недолго осталось, – со знанием дела сказал Хакон, видя, как слабеет Рахзад. И он оказался прав. Следующий удар в шею стал последним.
Из рядов персов с визгом выскочил еще один всадник, тоже одетый невероятно богато, но и он погиб быстро, разрубленный тяжелым фальшионом, подаренным императору послом из далекого Новгорода. Пластины доспеха жалобно звякнули и полетели на землю, залитые кровью. Войско ромеев орало в восторге, и эти крики не затихли, когда государь сразил и третьего всадника, который оказался хитрее остальных. Он ударил копьем в забрало, ранив Ираклия в губу.
– Ваша царственность, достаточно! – подскакал Ваган. – Дайте и нам кого-нибудь убить.
– Да! – повел Ираклий налитыми кровью глазами. Он устал безумно, а его грудь разрывалась в одышке. – Я немного передохну. Начинайте!
– То-о-ор! – заорал Хакон, и даны, сомкнув щиты, пошли вперед, ускоряя шаг. Первый удар копейной пехоты был страшен, и уже через несколько минут скандинавы рубились на трупах персов. Множество копий застряло в телах, было сломано и порублено мечами.
Сигурд, раскрутив топор, шел по рядам персов, словно какая-то кровавая мельница. Их удары отскакивали от него, а он хохотал, круша тела как глиняные горшки. Ему хватало одного удара, а доспехи никого не спасали. Удар дана превращал кости в крошево, отбрасывая врага, словно поломанную куклу. Огромный топор в его руках порхал, как прутик. Он рубил, колол острием и стаскивал всадников с коней крюком на обухе. Персидский центр был смят.
А император Ираклий рубился в самой гуще, окруженный охраной. Не раз и не два он получал удары, но крепкий доспех спасал его. Забрало шлема держало даже удары меча, и гвардия едва успевала прорываться за государем, который пришел в боевое неистовство. Очень скоро персы, вожди которых были изрублены, побежали. Их было вдвое меньше, они устали, они были голодны, и им безумно надоела эта война. Армия Хострова II Победоносного побежала. Побежала так, как не бежала никогда, бросая обозы, коней, роскошное оружие и тела товарищей, увешанные золотом. Все это достанется победителю.
* * *
Дасдагерд, резиденция персидского шаха. Недалеко от современного Багдада.
Не прошло и месяца, как армия персов перестала существовать. Шахиншах Хосров, навьючив верблюдов золотом и собственным гаремом, сбежал в Ктесифон, в город, который ненавидел всей душой. Нестерпимое многолюдство угнетало его. Мыслимо ли, почти четыреста тысяч человек жили на небольшом пятачке земли. А вот Дасдагерд он любил и обустраивал его с великим тщанием, превратив в одно из красивейших мест на земле.
– Глянь, Сигурд! – Хакон ткнул пальцем на высоченную голенастую птицу. – Если это курица, то какие у нее яйца должны быть!
– О! – с детской непосредственностью тыкал пальцем Сигурд. – Полосатая кошка! А здоровая какая!
Они забрели в зоопарк шахиншаха, где было собрано множество диковинных животных. И если туранские тигры, львы, страусы и дикие ослы водились в персидских землях в изобилии, то бенгальских тигров везли из далекой Индии, и были они редкостью великой.
А из дворца тащили знамена и штандарты с римскими орлами. Тут хранились даже те, что персы взяли в битве при Каррах семьсот лет назад. Великой древностью веяло от них, и войско потрясенно молчало, когда их бережно складывали в телеги, обматывая полотном. Их понесут в триумфе. Еще никогда, ни один император не наносил персам столь позорного поражения.
А из дворца в великом множестве вытаскивали ковры и шелковые занавеси, одежды и специи, драгоценные деревья алоэ и серебряные слитки, забытые в суматохе. Горы этого добра росли каждую минуту, а Ваган негромко сказал:
– Государь! Нам это все не утащить!
– Сжечь все, что не влезет в обоз! – около рта Ираклия залегла горькая складка. Тут лежали десятки тысяч солидов, но Ваган был прав. Войску не унести этого всего.
– Ухх! – помотал головой стратилат. – Ну, сжечь так сжечь! А зверье куда девать?
– Воинам в котел! – ответил Ираклий и усмехнулся. – Твои горцы нечасто павлинов едят, правда?
– Мои горцы даже курицу нечасто едят, – улыбнулся Ваган. – Баранину только если. Но раз нет барана, сгодится и павлин. Парни, все зверье в котел!
– И львов? – раздался удивленный голос из толпы. – Мы львов есть не хотим! Мясо – дерьмо! Жилистое и воняет!
– Да? – сказал Ваган после недолгого раздумья. – Тогда львов просто убейте.
* * *
Февраль 628 года. Ктесифон. Персия.
Хосров II Победоносный, «страшный охотник, лев Востока, от одного рычания которого содрогались дальние народы, а ближние от вида его таяли, как воск», прятался в дворцовом саду, среди цветущих кустов. Он сидел тут уже два дня и очень хотел кушать. Он никогда в жизни не был голоден, и вот теперь узнал это чувство, такое обычное для его подданных.
Последние месяцы его правления стали форменным кошмаром. Он приказал разрушить дамбы в Междуречье, и сотни тысяч людей погибли, лишившись урожая. Он отдал на откуп все недоимки, даже те, что были прощены казной тридцать лет назад. Он с маниакальным упорством собирал золото и серебро, чтобы нанять на него новую армию, но его бросили все. Четыреста тысяч кошелей золота и серебра[11] он собрал в своем дворце, опустошив ради этого всю Персию, но деньги не спасли его. Они его погубили. Плети откупщиков мучили крестьян, и теперь все проклинали своего шахиншаха. А еще его самого погубил первенец Кавад Шируйе, которого он обошел, назначив наследником Марданшаха, сына от любимой жены Ширин.
Шируйе подкупил воинов и знать, обещая золото налево и направо, и шахиншах бежал, брошенный всеми. Он прятался в собственном саду, словно последний трус, и страдал от голода. Хосров очень давно не был в Ктесифоне, с тех пор как четверть века назад гадалка предсказала ему смерть в этом городе. Он не был тут так давно, что даже дворцовые слуги не знали его лица. И вот теперь повелитель мира ждал, когда придет садовник, которому он дал кусок расшитого драгоценными камнями кушака, чтобы тот купил ему еды.
– Вот тут он прячется, добрый господин! – услышал шах плаксивый голос садовника. – Священным огнем клянусь, я не украл эти камни.
– Вот он! – услышал шах восторженный вопль. – Лови его!
Короткий бросок тучного шаха пересекли быстро и жестко. Его сбили с ног и связали. В сдобную физиономию повелителя мира влетел кулак какого-то ничтожества, который не стоил даже ногтя его мизинца. Хосров был совершенно раздавлен.
– В темницу его! – услышал он короткую команду. – Так молодой шах сказал.
* * *
Пять дней спустя.
– Ну что, отец, ты уже успел пожалеть о своем решении? – старший сын, Шируйе, смотрел на шаха со змеиной улыбкой на тонких губах.
Он упивался этим моментом. Его грозный когда-то отец сидел в углу каморки без окон, в которой ощутимо воняло мочой и дерьмом. Всклокоченные волосы и борода шаха напоминали воронье гнездо, а затравленный взгляд молил сына о пощаде. Сюда приходили многие. Те, кого он возвысил за тридцать восемь лет царствования, плевали в него, били и крыли последними словами. Даже борода, его гордость, потеряла половину своей густоты. Ей тоже пришлось туго.
– Ты не смеешь! – придушенно просипел шах. – Я твой повелитель!
– Конечно! – усмехнулся сын. – Смотри, что я смею, повелитель!
В камеру втолкнули Марданшаха, избитого и оборванного.
– Любуйся! – заорал Шируйе. – Это твоя вина! Это ты его убил!
– Нет!!! – заплакал шах, когда его любимцу выкололи глаза и отрезали уши. – Не-е-е-т! – рыдал он, когда Марданшах упал перед ним с перерезанным горлом.
– Ты думаешь, это все, старая сволочь? – прошипел Шируйе, поставив ногу на голову мертвого брата. Сафьян сапога измарался в крови, но принца это совершенно не беспокоило. – Это не все! Еще двадцать твоих ублюдков ждут своей очереди, и ты увидишь смерть каждого из них!
Когда через несколько часов в камеру, скользкую от крови, зашли убийцы, они увидели вместо своего шаха, повелителя мира, седого старика с трясущейся головой и безумным взглядом. Он не хотел жить, и даже стрелы, которые вошли в его тело, он принял как избавление.
Лев Востока умер, передав власть над миром императору Ираклию. Но это было ненадолго, и об этом очень хорошо знал один необычный человек, который прямо сейчас проповедовал новую веру в песках Аравии. Ему было ведомо многое.
