Дмитрий Емец
Пришельцы из холодильника
5
Морж вкратце обрисовал ситуацию, которую мы и так хорошо себе представляли. Если Коробок еще хорошо держался, то корпус Репки отслужил свое и теперь разваливался на глазах. Почти каждый день у Репки то подпрыгивало давление в пневматических мышцах, то начинали скрипеть коленные суставы, то барахлила система питания, то происходила расфокусировка объективов, и она видела только то, что происходило у нее перед самым носом. К сожалению, все запасные детали на ее модель были давно израсходованы, и Морж с Коробком порой целые дни проводили в мастерской, подыскивая что-нибудь подходящее для замены.
– Я... я знаю... Самое позднее через несколько дней Репка окончательно сломается. Ее сердечник уже почти вышел из строя и держится только чудом, – в голосе у мамы слышались слезы.
– А нельзя ее подлатать? Ну, там, поставить куда-нибудь заплатку или выточить новые шестерни? – легкомысленно спросил Пельмень.
Морж укоризненно уставился на него. Я ожидал, что отец по своей привычке три часа будет собираться с мыслями, но ошибся: видимо, он уже все обдумал заранее.
– Это тебе, Пельмень, надо поставить заплатку! И знаешь куда? На рот! – раздраженно сказал Морж. – Выточить шестерни – это еще полбеды. А как быть с нейтронным усилителем или с пневматикой? А атомный сердечник? Ты его тоже выточишь?
Мы все погрузились в тягостное раздумье. Положение было тупиковым. Если атомный сердечник у Репки откажет, то сотрется вся электронная память, а для робота это означает то же самое, что смерть для человека.
Рванув с места так стремительно, что пробуксовали гусеницы, Коробок выехал на середину отсека и повернулся к нам. Его голос вибрировал и менял частоты, что у роботов передает крайнюю степень волнения.
– Выход есть! Спасти Репку можно, – сказал он.
– Как? – одновременно спросили Морж с Яичницей.
– Этого я вам пока не скажу. Мне лично этот способ совершенно не нравится. Я соглашусь пойти на него только в самом крайнем случае, – сказал Коробок.
Он включил правую гусеницу и, круто развернувшись, метнулся к люку. Не успей Лелик в последнюю секунду открыть створки, Коробок снес бы люк с пазов. Нам ничего не нужно было объяснять. Коробок прожил с Репкой бок о бок тридцать лет, был влюблен в нее и трогательно ухаживал за ней, хотя это не мешало роботам порой ворчать и обижаться друг на друга.
К сожалению, самый крайний случай, о котором говорил Коробок, наступил скорее, чем мы предполагали. На другой день утром, погнавшись за Дискеткой, которая не хотела идти завтракать (этой пятилетней дурынде взбрело в голову сесть на диету манекенщиц), Репка зацепилась гусеницей за порог. Ее старый корпус не выдержал столкновения и рассыпался на сотни мелких деталей. Не растерявшись, Яичница подхватила Репкин электронный процессор и подключила его через запасной выход к сети.
– Спокойно! Без паники! – крикнула мама дрожащим голосом, в котором-то эта паника как раз и звучала. – Где Коробок? Лелик, срочно вызови его!
– Сделано. Он уже мчится сюда! На горе стояли зайцы и выкидывали пальцы! – сообщил главный компьютер.
– Какие пальцы? Что ты несешь? – удивился папа Морж. Он всякий раз забывал, что это любимая присказка Лелика, которую компьютер, думая разрядить обстановку, произносит всегда некстати.
Коробок ворвался в отсек со стремительностью атакующего танка. Там, где затормозили его гусеницы, в покрытии пола остались две глубокие борозды. Ему понадобилось не больше двух секунд, чтобы понять, что валявшиеся на полу обломки уже никогда не собрать воедино.
– Срочно в мастерскую! Процессор Репки нужно пересадить в новый корпус! – сказал он отрывисто.
– Но у нас нет корпусов этой модели! – удивился Морж.
– Неважно, подойдет любой. Используем корпус Атланта! – сказал Коробок.
Он схватил процессор Репки и быстро покатил к мастерской. Нам же понадобилась чуть ли не минута, чтобы прийти в себя от эмоционального шока. Представить нашу хрупкую няньку в корпусе Атланта – для этого у нас попросту не хватало воображения.
Атлант – огромный боевой робот, предназначенный для обороны экипажа «Кашалота» при возникновении каких-либо непредвиденных обстоятельств, – хранился в закрытом контейнере в углу мастерской. Мы с Пельменем и тем более Дискетка никогда его не видели, потому что электронный процессор Атланта оказался бракованным и перегорел почти сразу после взлета с Земли.
Когда мы наконец оправились от удивления и примчались в мастерскую, Коробок уже распаковал контейнер и заканчивал снимать с Атланта пропитанную консервирующей смазкой бумагу.
Мы увидели, что корпус боевого робота висит на блоках, слегка раскачиваясь, словно подвешенный на ржавых цепях Кощей. Прошедшие восемнадцать лет никак не отразились на Атланте: он был как новенький. Его черная лазероотражающая броня матово поблескивала. К поясу у него были пристегнуты патронташи с молекулярными гранатами, а в середине груди виднелся небольшой закрытый люк, откуда, как я сразу догадался, при необходимости выдвигалось дуло мощного бластера. Еще по пять бластеров меньшей мощности было на каждой его руке вместо пальцев.
– Эх, жаль, я не робот! Я бы сам переселился в это тело! – восхищенно воскликнул я.
Мое услужливое воображение уже нарисовало картину, как, поблескивая броней, я захожу в наш отсек и спрашиваю у коротышки Пельменя: «Ты не помнишь, какая козявка тут недавно провела границу и оттяпала себе компьютер?»
Но Коробок никак не отреагировал на мое замечание и даже не повернулся в нашу сторону. Казалось, он нас вообще не видит и не слышит. Он открыл щиток в затылке у Атланта и теперь бережно, чуть подрагивающими от напряжения руками размещал в его мозговом отделении процессор Репки.
Помню, я удивился, как мощные бульдозерные ручищи Коробка справляются с такой тонкой работой. Несмотря на то что боевой робот был чуть ли не в два раза крупнее прежнего корпуса Репки, процессоры у них оказались одного размера. «Космический стандарт!» – пробормотал Морж. Тщательно закрепив процессор на новом месте, Коробок присоединил к нему несколько управляющих кабелей.
– Ну сто зе вы, сто зе? – взволнованно прошептала Дискетка.
От беспокойства за бабушку она перестала выговаривать еще и «ч», хотя раньше отлично с ним справлялась.
Еще раз проверив, правильно ли все подключено, Коробок опустил затылочный щиток и закрутил его на три контрольных винта.
После этого он отъехал назад на метр и с таким же ожиданием, как и все мы, стал смотреть на Атланта. Тот по-прежнему неподвижно висел на своих блоках, и его зрительные объективы были выключены.
– Почему он не включается? Может, энергия на нуле? – с беспокойством спросила Яичница.
– Нет, энергии достаточно, я проверял. Наверное, он еще не активизировался, – покачал головой Коробок.
Он подъехал к Атланту и потряс его за плечо. В то же мгновение в зрительных объективах боевого робота зажглись красные точки. Робот поднял тяжелую голову и пророкотал низким голосом:
– Что вы на меня все уставились? Уж и подремать нельзя!
Мы продолжали молча смотреть. Нам сложно было поверить, что этот огромный бронированный робот, этот ходячий военный арсенал, занимавший своими плечищами третью часть мастерской, и есть наша хрупкая, ворчливая, вечно полязгивающая нянька Репка.
Вероятно, в этот момент Репка и сама заметила в себе нечто необычное. Она подняла громадную пневматическую руку и пораженно уставилась на нее.
– Что это за отбойный молоток ты мне привинтил? – недовольно спросила она у Коробка.
Прежде чем ответить, Коробок немного помолчал, а потом, глядя в сторону, сказал:
– Привыкай, старушка. Твой старый корпус рассыпался, и мы пересадили твой процессор в Атланта. Другого выхода не было.
Надо отдать Репке должное, она удивилась куда меньше, чем мы ожидали.
– Ну вот, допрыгалась! – пророкотала она. – У меня всегда было ощущение, что со мной должно произойти нечто подобное – своего рода переселение душ. Ну, ничего, зато теперь я чувствую себя помолодевшей лет на сто, да и мои воспитанники будут меня слушаться!
– Делзы калман шиле! – не очень уверенно сказала Дискетка.
– Нет, голубчики, будете! А ну марш делать уроки, кому говорю! – вдруг рявкнула Репка.
Вероятно, она даже не хотела рявкать, но ее новому звуковому динамику были свойственны командирские интонации. Щитки на ее плечах отщелкнулись, и выдвинулись короткие дула двух энергометателей, а секундой позже к ним присоединился и тяжелый четырехствольный бластер, спрятанный в груди.
– К-конечно, конечно, бабуля! Только не г-горячись! Мы как раз собирались сесть за уроки! – заикаясь, ответил за всех Пельмень.
Мы попятились, а потом уныло поплелись по коридору, а вслед нам несся басистый хохот Репки. Робот-нянька начинала уже привыкать к своему новому телу и новым возможностям.
Глава II
ЛЕДЯНАЯ ПЛАНЕТА
Лень думать самому – изобрети себе думалку.
Митрофан
3 февраля 2455 года
1
С утра я сидел за столом, уныло смотрел на накопившуюся кучу файлов с домашним заданием, которые выводил на монитор упрямый Лелик, и от скуки переругивался с думалкой, предлагавшей переброситься в картишки... Хм, раз я уж упомянул думалку, придется о ней рассказать.
Мое главное увлечение – конструирование. Не так давно я выпросил у Лелика один из его неисправных процессоров и, разобрав его на схемы, попытался соорудить из них электронную думалку, которая делала бы вместо меня домашние задания. Я воображал, как она будет щелкать математические примеры и переписывать упражнения по русскому, а когда кто-нибудь постучит в наш отсек, будет вопить моим голосом, записанным на лазерную дорожку: «Не входите! Мешаете заниматься!»
Я провозился с думалкой недели две, но работа, честно говоря, продвигалась с трудом. С корпусом думалки проблем не было: он представлял собой небольшой прямоугольный ящик с единственным оптическим элементом – глазом и единственной тонкой длинной рукой, которую я открутил от старого игрового автомата.
Припаяв последний контакт, я присоединил думалку через дополнительный порт к компьютеру и велел ей самопрограммироваться. Десять дней я выжидал, воображая, как думалка умнеет не по дням, а по часам, но когда включил ее, меня ожидало разочарование.
За десять дней напряженной учебы думалка только и сумела, что мастерски обучиться ругаться, а на мой вопрос: «Сколько будет пять плюс два?» – ответила: «Восемь!» Когда же я поправил ее, думалка разозлилась и сказала: «Врешь, собака! Мне лучше знать!» Обруганный собственной думалкой, я вышел из себя и пригрозил немедленно разобрать ее на части. «Ну чего ты пристал? Отдохнуть мне, бедной, не даешь, долбаешь меня дурацкими вопросами из высшей математики!» – плаксиво ответил мне механизм.
Поняв, что я соорудил уже вполне сложившуюся хроническую идиотку, от которой ничего толкового не добьешься, я оставил ее в покое и только выучил играть в подкидного дурака. Как оказалось, сделал я это на свою голову. Обучая ее играть в карты, я надеялся выигрывать, но в картах думалка так преуспела, что из ста сыгранных нами партий выиграла девяносто восемь. Я уже решил, что моя думалка – гений картежной игры, но потом обнаружил, что она ловко ворует карты из отбоя.
Переругиваясь с думалкой, я искоса поглядывал на Пельменя и получал искреннее удовольствие, наблюдая, как он мучается. Минут пять назад братец уронил на пол микродиск с игровыми программами, и тот откатился на мою половину отсека. Теперь Пельмень переминался с ноги на ногу у черты, размышляя, как ему достать диск, не нарушив при этом границы. Наконец он сделал из проволоки щуп с изгибом на конце и этим щупом осторожно придвигал к себе диск. Но когда диск был уже в десяти сантиметрах от черты, я встал и, схватив его со щупа, помахал им у брата перед носом.
– Стоп, Пельмень! Забыл правило? Что ко мне упало, то для тебя пропало!
Теперь мы с Пельменем были в расчете за то, что весь вчерашний день он держал меня в напряжении, подкарауливая у черты моего кролика и угрожая, что разберет его на части, если Лопоух пересечет границу.
Убедившись, что я не собираюсь возвращать ему диск, Пельмень стал громко возмущаться, но, видя, что это не действует, придумал иной вид мести. Он подошел к «охоте на мамонтов», выставил ее на полную громкость и, выпустив из иллюзографа трех мамонтов и пещерного медведя, стал с ними сражаться игровым пластмассовым топориком. Охотился Пельмень крайне бестолково, а я от досады, что не могу принять участие в охоте, метался вдоль черты. В конце концов Пельменю все же удалось взять верх, но только потому, что он с самого начала, смухлевав, поставил себе в настройках игры «бесконечную» жизнь.
На втором уровне Пельмень выбрал трех саблезубых тигров и вышел против них с одним джойстиком в руке. Это было уже явным издевательством над всяким правдоподобием, потому что, окажись Пельмень в настоящем каменном веке, хватило бы самого хилого тигра и одного вида бивней мамонта, чтобы мой братец уже улепетывал со всех ног.
В этот момент включился звуковой динамик, и мы услышали голос Лелика:
– Кхе-кхе... Не сочтите меня назойливым, может, кое-кто кое-что и забыл, но кое-кому сейчас дежурить в навигаторской!
Я засмеялся, считая, что сейчас дежурство Пельменя, но он тоже засмеялся, и по этому противненькому смеху я вспомнил, что его очередь была вчера, а сегодня моя. Поразмыслив, я пришел к выводу, что дежурство – это даже хорошо. Во всяком случае, можно будет не делать уроки, сославшись на то, что я устал, пока дежурил.
Когда я выходил из отсека, Пельмень продолжал хохотать надо мной, не замечая, что к нему, готовясь для прыжка, ползут саблезубые тигры. Вблизи их голограммы выглядели натурально, от них даже пахло по-особенному – большими хищниками, не брезгавшими падалью.
– Тебе бы только позлорадствовать! Мелкий ты человечишка! – презрительно бросил я ему на прощание.
Люк уже закрывался, когда я услышал тигриное рычание и дикий вопль. Очевидно, Пельмень на время забыл про игру и нападение тигров застало его врасплох.
Я довольно хмыкнул и с отличным настроением отправился в навигаторскую.
2
В навигаторской я внимательно осмотрел кресло и даже ощупал его. В прошлое мое дежурство Дискетка настоящее кресло отодвинула в угол, а на его место поставила иллюзорное, настолько похожее на настоящее, что я догадался о подмене, лишь оказавшись на полу.
Но на этот раз все было как будто в порядке – во всяком случае, кресло было вполне материальным. Я опустился в него и, подняв внутренние шторы, включил полное затемнение.
Управление звездолетом – это прямая обязанность главного компьютера, с которой он успешно справляется, дежурному же остается лишь подстраховать Лелика на случай сбоя или отказа одного из его блоков. Вероятность такой неисправности – один к десяти миллионам, так что все дежурство я надеялся совершенно спокойно любоваться созвездиями сквозь прозрачные стены отсека.
Если бы вы только знали, как прекрасны созвездия, когда смотришь на них из навигационной рубки! Все освещение в отсеке потушено, горит лишь зеленоватая подсветка приборов и серебрятся обтекаемые поверхности резервных блоков.
Вокруг «Кашалота», похожие на золотой песок, рассыпаны созвездия Млечного Пути: Жертвенник, Центавр, Южный Крест – три ярких звезды первой величины, а немного выше – Фальшивый Крест, образованный звездами, принадлежащими разным созвездиям – Парус и Киль.
Мой взгляд привычно скользит по созвездиям. За свою жизнь я видел их столько раз, что мне не нужно задумываться, чтобы определить, где Чайник, Хвост Змеи, Орел, Лира, Центавр и Волк, а где Возничий, Близнецы, Корма и Большой Пес.
Еще севернее между Орлом и Лебедем находится очень маленькое созвездие Стрела и чуть более крупное созвездие Лисичка. Восточнее расположена довольно заметная небольшая группа звезд созвездия Дельфин.
Я перевожу взгляд на «туловище» Скорпиона с красным Антаресом и цепочкой ярких звезд «хвоста», вонзенного в Млечный Путь, и мне не верится, что наш корабль летит со скоростью, почти равной световой. В глубине души я уверен, что приборы обманывают и на самом деле мы стоим на одном месте. Разве может такое быть, чтобы мы летели, а звезды оставались бы все такими же маленькими, далекими и недоступными?
В такие минуты мне невольно приходят на ум страшные мысли, что, быть может, всю мою жизнь мне придется провести в замкнутом пространстве «Кашалота». Мне будет уже почти шестнадцать, когда мы наконец доберемся до созвездия Щит со скоплением звезд Дикий Герцог и исследуем все планеты Веника.
Если хоть одна из планет подойдет для жизни, мы дадим на Землю лазерограмму, извещая об этом, а сами останемся на огромной планете, где наверняка будет намного интереснее, чем в тесном брюхе нашего «Кашалота». Если же планеты непригодны для жизни, тогда нам придется возвращаться на Землю за новым заданием, а это означает провести в космосе еще восемнадцать лет. Но об этом я предпочитал не думать...
Я мирно любовался звездами, забыв, что дежурю, как вдруг внезапно сработал сигнал тревоги, и я подскочил на кресле, как ужаленный.
– Что? Где? – воскликнул я.
– Не «что» и не «где», а справа по курсу в ста миллионах километров от «Кашалота» локаторы обнаружили неизвестный астероид. Если мы не изменим курс, возможно столкновение, – ворчливо сообщил Лелик.
Это известие заставило меня встряхнуться. Прощай, дрема!
– Чего ты меня грузишь? Оповести капитана! – приказал я.
Нашим капитаном считается папа Морж. Изредка он любит поважничать и даже надевает капитанскую фуражку, хотя ни в чем больше его власть не выражается. Еще бы, ведь командовать членами семьи совсем не так просто, как посторонними.
– Думаешь, я без тебя не догадаюсь? Капитан уже давно оповещен! – фыркнул Лелик.
– Тогда зачем ты ко мне прицепился? И сирену незачем было включать! – рассердился я.
– Должны же и у меня быть маленькие радости? Видел бы ты, с каким глупым видом ты вскочил и заорал: «Что? Где?», – заявил Лелик, и я еще раз выругал конструкторов, заложивших в компьютер искусственную личность, обладающую кучей недостатков.
Постепенно в навигаторской собралась вся наша семья. Заметив в отполированной панели компьютера, что появился Пельмень, я наклонился над микрофоном Лелика и, делая вид, что отдаю приказы, стал громко произносить совершенную чушь:
– Изменить тангенс курса в соответствии с синусом тупого угла! Совместить рули с векторными координатами в двойной прогрессии! Просчитать возможное отклонение по формуле Шпунцера – Грюнера! Увеличить накал реактора на семь целых и две десятые градуса!
Пельмень, соображавший в управлении «Кашалотом» еще меньше, чем я, смотрел на меня, вытаращив глаза.
– Ты что, спятил? Что за ахинею ты несешь? – шепнул мне Лелик. Вслух же, поддерживая мою игру, компьютер громко произнес: – Слушаюсь, командир! Все будет сделано! Про формулу Шпунцера – Грюнера я бы сам не догадался... потому что ее не существует, – добавил он снова шепотом.
Грохоча по покрытию пола громадными ступнями, в рубку ввалилась Репка. В своих ручищах она держала вязанье и, быстро работая спицами, вязала гигантский носок по меньшей мере девяносто пятого размера. Вязание было ее страстью, хотя и лишенной всякого практического смысла, потому что в ракете поддерживалась постоянная температура, вдобавок носки такого размера смог бы носить лишь великан.
Увидев в руках у боевого робота носок, Пельмень было заржал, но Репке стоило лишь повернуть в его сторону свою грозную голову с мерцавшими красными объективами, чтобы он сразу заткнулся.
– Чего ты хохочешь? – спросила Репка.
– Я-то? – замялся Пельмень. – Э-э... Я тут вспомнил один дурацкий анекдот...
– Какой анекдот? – спросила Репка.
– Неважно, я его уже снова забыл, – сказал Пельмень.
Последним в отсеке появился папа Морж. Как я и ожидал, по такому важному случаю он нацепил капитанскую фуражку с козырьком и серебряной эмблемой космического флота России.
– Ну, что тут у вас стряслось? – спросил Морж.
– Не «у вас», а у нас у всех! Прямо по курсу астероид. До сближения с ним осталось чуть больше двух часов. Так что если у нашего уважаемого капитана есть какие-нибудь мысли, то теперь пришла пора ими поделиться, – сказала Репка.
Упрямая нянька отчего-то недолюбливала папу, относясь к нему примерно так, как теща относится к зятю, и любила при случае поставить его на место.
Морж хотел одернуть робота и даже повернулся к Репке, но, вспомнив, что она теперь ходячий военный арсенал, осекся.
– Хм... Да... Вот так штука! Действительно, нужно принимать решение... Слушай, Лелик, а нам нельзя куда-нибудь свернуть? – растерянно спросил он.
– Ха! Ха и еще раз ха! И это называется капитан! – как бы про себя сказала Репка и втрое быстрее заработала спицами.
– А что представляет собой этот астероид? – выручая Моржа, спросил я у Лелика.
– Вообще-то он больше похож на планету, покрытую толстым слоем льда. Внутри подо льдом, очевидно, твердая поверхность со вкраплениями гранита. Протяженность планеты по экватору примерно тридцать тысяч километров, – сообщил Лелик.
– Ого, как здолово! Плосто как Земля! – воскликнула Дискетка, вертевшаяся под ногами у взрослых.
– Чуть меньше Земли. У Земли экватор сорок две тысячи километров! – снисходительно заявил Пельмень, выдав это с таким важным видом, будто он сам ползал на четвереньках вокруг Земли, измеряя ее линейкой.
Компьютер вывел на главный монитор увеличенное в несколько сотен раз изображение планеты. В наших дальних телескопах она выглядела как льдина с неровной потрескавшейся поверхностью со множеством горных хребтов. Первое, что бросалось в глаза и врезалось в память, – небывалая, ослепляющая белизна астероида.
– Давайте осмотрим его! Все равно он по пути, и это не займет у нас много времени, – внезапно вдохновленный этой идеей, предложил я.
– Как бы не так. Мы потеряем недели две: они уйдут на последующий разгон, – заупрямился было Морж, но в его голосе не чувствовалось уверенности.
За долгие годы безвылазного нахождения на звездолете он и сам засиделся и устал от бездействия. Только тренажеры помогали ему сохранить форму.
– Пап, ну пожалуйста! Неужели тебе самому не хочется хотя бы на несколько часов покинуть «Кашалот»? Когда еще представится такая возможность! К тому же мы сможем осмотреть астероид и составить его карту! – неожиданно поддержал меня Пельмень.
Впервые в жизни я почувствовал к Пельменю какое-то подобие братской нежности, мне даже захотелось хлопнуть его по плечу, и только страх, что он станет издеваться, остановил меня. Упомянув о карте, мой хитрый брат намеренно задел одну из слабых струн Моржа: кроме игры в шахматы, наш папочка обожал составлять всяческие графики, атласы и карты.
– Составить карту... Гм! В этом что-то есть... – засомневался Морж.
– Мы сможем дать планете наши имена. Представь себе, например, Моржовую Долину! – сказал я, продолжая ковать железо, пока горячо.
– Или Равнину Великих Моржей... – льстиво добавил Пельмень.
По тому, как папа вдруг хмыкнул и дернул себя за ус, я понял, что он жадно глотает нашу лесть и, следовательно, лед тронулся. Теперь оставалось лишь убедить остальных.
– Ладно, так и быть, я – за. Я считаю, что детям необходимо немного попутешествовать и расширить таким образом свой... кхм... кругозор! Надеюсь, все со мной согласны? – важно сказал Морж, поправляя на голове капитанскую фуражку.
Мы с Пельменем понимающе переглянулись. Ишь ты, как хитро он все повернул, будто дело действительно в нашем кругозоре, а карты здесь и рядом не валялись.
– Я за! – прогрохотал Коробок. Он, как робот-исследователь, разумеется, не мог быть против.
– Я тозе за! Обеими луками! – запрыгала на месте Дискетка, хотя ее мнением, увы, никто не интересовался.
– А вот я – против! Не хочу, чтобы мои дети провалились в какую-нибудь пропасть или трещину! – опасливо сказала Яичница.
– А ты, Лелик, что думаешь? – рассеянно спросил Морж.
– Я воздерживаюсь! – заявил компьютер.
– Почему воздерживаешься? – удивились мы.
– Я дипломатичный и никого не хочу обижать! И потом, воздерживаться всегда выгоднее. Если окажется, что высаживаться на астероиде было нужно, я скажу, что внутренне был за, а если, высаживаясь, мы совершим ошибку, тогда я скажу, что в глубине души я всегда был против!
Теперь уже все высказали свое мнение, кроме Репки. Она, казалось, вообще не слышала нашего спора. Она выдвинула из плечей оба энергометателя и преспокойно наматывала на них спутавшуюся шерсть. Возможно, на других кораблях мнением роботов и пренебрегали, но у нас к нему прислушивались.
Наконец наступил момент, когда все повернулись к ней, ожидая, что она скажет.
– Ладно, так и быть, я тоже за. Но при условии, что дети не отойдут от меня ни на шаг! – выдержав вескую паузу, произнесла наконец Репка.
