Дмитрий Емец
Великое Нечто
Бурьин присвистнул.
– А где мы спрячемся? – спросил он.
– Надо поискать. К примеру, в греческом дворике за каким-нибудь барельефом или статуей. Там полно всяких закутков, едва ли каждый вечер их внимательно осматривают.
Никита на минуту задумался, а потом хлопнул Корсакова по плечу:
– Ну ты, Лешка, прям голова! А я-то думал, так себе – кандидатишка!
Корсаков поймал себя на мысли, что ему ужасно хочется врезать Бурьину по носу.
Глава IX
Приключения Грзенка в Москве
Бедная маленькая мушка запросто может потеряться в таком огромном городе, как Москва. Именно об этом размышлял Грзенк, меланхолично собирая хоботком капельки чая в подсобной комнате музея Лермонтова. Параллельно Грзенк пытался связаться с кнорсом. Но кнорс не отвечал. Возможно, многочисленные бетонные громады зданий экранировали его сигнал.
«Вот бестолковое животное! Надеюсь, хоть моя девочка будет с ним в безопасности!» – подумал Грзенк.
Внезапно, почти оглушив его, на стол рядом обрушилось что-то огромное и шумное. Газета! Грзенк взвился и перелетел на люстру. Перевернутым зрением он увидел женщину в красной кофте, которая разглядывала столешницу в надежде увидеть его расплющенный трупик.
Обнаружив, что Грзенку удалось спастись, женщина испытала всплеск глубочайшего разочарования. Охваченная охотничьим азартом, продолжая сжимать в руке газету, она оглядела помещение в поисках ускользнувшей мухи. Как Грзенк ни старался, он не обнаружил в ее сознании ни тени сострадания. Видимо, совершить убийство представителя древней и мудрой инопланетной цивилизации ей ровным счетом ничего не стоило. Грзенку стало страшно, и он торопливо переполз на обратную сторону абажура.
«Какая опасная и агрессивная планета!» – сделал вывод Грзенк.
На всякий случай он сотворил несколько десятков собственных фантомов, и около сотни большущих мух, неизвестно откуда взявшихся, размером от осы до голубя, производя гул бомбардировщиков, закружились над головой женщины. Красная кофта дико завизжала и выбежала в коридор, захлопнув дверь.
Пришелец уничтожил фантомов и, пару раз по хорошей мушиной традиции поприветствовав головой стекло, вылетел в форточку. На одном из балконов рядом с трехколесным детским велосипедом и пластмассовым дачным ведерком Грзенк нашел себе безопасное убежище, где не было ни воробьев, ни агрессивных женщин-землянок с газетами. Наконец-то он смог расслабиться. Он связался со звездолетом и, запросив каталог, стал подыскивать себе новую форму.
От кибермозга он узнал, что Лирда несколько раз пыталась выйти с ним на связь. «Ага, все-таки я ей нужен! Не может без меня!» – довольно подумал Грзенк.
Он велел автопилоту, если Лирда снова попытается с ним связаться, сообщать, что он впал в спячку. Грзенк надеялся, что, оставшись без его мудрых отеческих советов, Лирда испугается и вернется на звездолет.
Он закончил просматривать каталог и заколебался в выборе формы между вороной и орланом-белохвостом. Ворона, конечно, более привычная форма для этих мест, зато побыть хотя бы недолго орланом-белохвостом было давней, юношеской еще мечтой Грзенка.
Неожиданно пришелец почувствовал, что на балконе он не один.
Осторожно выглянув из-за колеса велосипеда, он увидел большую лохматую дворнягу, которая, повиливая хвостом, спокойно шла к нему по воздуху. То, что под ней было четырнадцать этажей пустоты, ничуть ее не беспокоило.
– Бнург, ты что, спятил? Ты нарушаешь закон формы! Собачья форма не приспособлена для полета! – зажужжал Грзенк, перелетая на перила.
– Плевал я на закон формы! Не забывай, что я уже покойник. Когда же развлекаться, как не после смерти? – Бнург неуклюже спрыгнул на балкон и, опрокинув ведро, ушиб лапу. – Я хотел предостеречь тебя. Великое Нечто стало еще ближе. Скоро их дороги могут пересечься.
– Насколько это опасно для Лирды? – забеспокоился Грзенк. О себе он не думал.
– Этого никто не знает. Может, она погибнет, а может, станет бессмертной. Никто не знает, чего следует ожидать от Великого Нечто. – Бнург разлегся на балконе.
Грзенка пугало его спокойствие. «Кажется, старик потихоньку выживает из ума», – решил он и громко заявил:
– Я верну Лирду на звездолет!
– Ни в коем случае! Хочешь лишить дочь бессмертия?
– Или убить ее!
– Ты всегда был пессимистом. Возможно, Великое Нечто совсем не так опасно.
– Но мы ничего о нем не знаем…
– Мы и о себе далеко не все знаем, – философски заметил Бнург.
Грзенк увидел на его морде глубокую рану – очевидно, след от укуса.
– Что у тебя с носом? – спросил он.
– С носом? – переспросил Бнург. – Ах, это! Собачья свадьба!
Неожиданно прадедушка напрягся и зарычал.
– В чем дело? – заволновался Грзенк. – Что-нибудь с Лирдой?
– Нет, кошка! Вот зараза! – Бнург поставил передние лапы на перила и залаял на соседний балкон.
– Может, тебе лучше сменить форму? – осторожно посоветовал Грзенк. – Ты же летаешь: долго находиться в полной форме опасно, наступает привыкание.
– Если собака хочет летать – она будет летать! Ну пока, внучок! Пойду полаю на слонов! – Бнург оттолкнулся от пола и направился по воздуху в сторону зоопарка.
Как только прадедушка исчез, Грзенк, передумав выдерживать характер, попытался срочно через каналы звездолета связаться с Лирдой и предупредить ее, но со связью определенно что-то творилось. Очевидно, близость Великого Нечто давала о себе знать.
Тогда, не теряя больше времени на пустые занятия, Грзенк решился и принял форму орлана-белохвоста. Огромная птица тяжело сорвалась с балкона и взмыла в небо на такую высоту, что Москва стала похожа на увеличенный снимок из космоса.
Грзенк парил над городом в теплых воздушных течениях, широко разбросав могучие крылья. Форма белохвоста наиболее располагала к мыслям об истинной полноте бытия: ни тебе мелкой мышиной возни, ни тараканьих гонок, а одно только возвышенное парение. Грзенк даже проникся некоторой симпатией к планете, способной породить такую замечательную и удобную форму.
Ему нравилось быть орланом-белохвостом, но он получил бы от этого намного больше удовольствия, если бы знал, что с Лирдой все в порядке. Теперь же Грзенк напряженно вглядывался в изгибы улиц и черточки переулков, стараясь отыскать Лирду или хотя бы маленькое темное облачко.
Порой Грзенку казалось, что он нашел их, и тогда, сложив крылья, он камнем устремлялся вниз, но всякий раз обнаруживалось, что он ошибся. Тогда, сопровождаемая удивленными криками прохожих и паническим карканьем ворон, огромная птица с загнутыми когтями и крючковатым носом вновь взмывала ввысь.
Быстро смеркалось. Небо густело, видимость ухудшалась. Грзенк переключился на инфракрасное зрение, но и это не помогло.
«Ну вот, – горестно подумал он, – все скверное, что могло случиться, уже случилось. Дочь неизвестно где, сумасшедший прадедушка отправился в зоопарк лаять на слонов, кнорс, того и гляди, будет поджаривать прохожих, а тут еще Великое Нечто».
Сообразив, что в темноте ему едва ли повезет, Грзенк стал снижаться, прикидывая, где бы найти место для ночлега. Чувствуя повышенный интерес аборигенов к своей новой форме, Грзенк решил не дразнить их и выбрать пристанище достаточно тихое, но в то же время не слишком удаленное от центра, чтобы с рассветом продолжить поиски дочери. И довольно скоро он нашел его. И этим местом оказался Тимирязевский лесопарк…
Когда Лирда вышла из казино, стояла уже глубокая ночь. В волнах Москвы-реки осколками отражалась полная луна. Над водой у противоположного берега висела легкая белая дымка.
Девушка не ощущала усталости, напротив, давно уже ей не было так хорошо, хотелось шалить и вытворять глупости. Русский напиток, хотя и не сразу, оказал-таки на нее одурманивающее действие.
Она скинула туфли и, взяв их в руки, босиком пошла по каменному парапету. В этот час набережная была безлюдна, только изредка по дороге проносились машины да навстречу ей протрусил припозднившийся бегун с плеером. Бегун не обратил на Лирду никакого внимания, его даже почему-то не удивило, что хорошо одетая девушка в полном одиночестве идет по парапету, рискуя свалиться в реку. Очевидно, ночной спортсмен сам был чудаком и вполне допускал у других любые проявления странностей.
Лирда попыталась просканировать его мысли, но обладатель плеера ни о чем не думал, он просто бежал и, кажется, получал от этого удовольствие.
Проводив его взглядом, инопланетянка остановилась и, присев на парапет, стала смотреть на реку. На волнах белым пятном покачивалась спящая чайка. Лирде хотелось посмотреть, как чайка летает, и она запустила в нее туфлей. Но чайка не взлетала, оказалось, девушка приняла за чайку большой кусок пенопласта. Сообразив, что по собственной глупости осталась без обуви и ходить в одной туфле теперь не сможет, Лирда забросила в реку и другую туфлю и отправилась дальше.
Идти вдоль набережной ночью было сплошное удовольствие. С реки порывами налетал прохладный влажный ветер. Шершавый асфальт с лужицами после поливальной машины приятно холодил ступни. Лирда сама не заметила, как отмахала несколько километров по извилистому берегу.
Неожиданно где-то у Парка культуры ей пришла мысль искупаться. Выложенные плитами берега Москвы-реки под наклоном уходили вниз. Глубины инопланетянка не знала, но решила рискнуть. Лирда сильно оттолкнулась, чтобы не упасть на камни, и прыгнула в черные волны реки, разбрызгав луну.
Упав в воду, где сразу начиналась судоходная глубина с ямами и водоворотами, девушка камнем ушла на дно. Река мгновенно сгладила всплеск. Прошло несколько томительных минут, но на поверхности никто не появился. Москва-река поглотила все.
Однако волноваться за Лирду не было никаких оснований. Родная стихия мрыгов – кислотный океан, только позднее, в процессе адаптации и освоения космического пространства, они научились жить на суше. Но сейчас при первой возможности мрыги возвращались в жидкую среду.
Конечно, Москва-река мало была похожа на океан ее родной планеты, но речная вода, даже очень загрязненная, едва ли могла повредить инопланетянке, привыкшей к куда более сильнодействующей среде.
Лирда опустилась на дно. Зрение ее, привыкшее к черноте азотных глубин, отчетливо различало густую взвесь ила и тонкие коричневые нити водорослей. Сильно загребая руками, девушка поплыла сквозь илистую муть на трех-четырехметровой глубине.
Где-то на середине реки вода стала более мутной. Течение в этом месте закручивалось, образуя водоворот. Заинтересовавшись, Лирда подплыла к водовороту и позволила течению затянуть себя на дно омута. Здесь было уже совершенно темно, и Лирда могла догадаться о том, что ее окружало, только на ощупь. Неожиданно что-то ударило ее в плечо, заставив отлететь, а затем девушка почувствовала, что на нее навалилась какая-то тяжесть.
Если бы в воде можно было визжать, Лирда завизжала бы. Она испытала сильнейший ужас, барахталась, била руками, стараясь вырваться, но неизвестный агрессор, вдавливавший ее в дно, не отпускал, наваливаясь все сильнее и сильнее. «Неужели майстрюк? Тогда конец!» – мелькнула у Лирды мысль. Но в этот момент она нащупала большое скользкое бревно, а рядом еще несколько. Оказалось, что все это время она сражалась с лежавшими на дне омута гнилыми бревнами.
Лирда освободилась и быстро всплыла на поверхность.
Желание исследовать дно реки у нее почему-то пропало. Увидев, что она вынырнула, черное облачко, висевшее над набережной в том месте, где она прыгнула в воду, торопливо подлетело к ней.
«Странно, – подумала Лирда, – почему кнорс не защитил, ведь разнести эти бревна ему ничего не стоило?»
И едва она задала себе этот вопрос, как ответ пришел сам собой. Кнорс не видел ее под водой! Космический хищник, состоявший из мыслящего газа, не способен проникнуть под толщу воды, не утратив при этом своей молекулярной целостности! Стоило ей нырнуть, как кнорс переставал ее видеть и зависал над тем местом, где она была только что.
Неужели она нашла способ избавиться от чудовища? Лирда сама не верила в свою удачу. Так гениально просто! То-то папочка Грзенк, без ее разрешения приставивший к ней этого мрачного соглядатая, обозлится, когда ей удастся сбежать от кнорса, а заодно и от его назойливой опеки.
На всякий случай Лирда еще раз проверила свое предположение.
Она нырнула и, проведя некоторое время под водой, появилась на поверхности у противоположного берега. Кнорс продолжал стелиться дымкой над серединой реки. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил Лирду и устремился к ней. В его пустых глазницах просвечивали блики луны.
Лирда не стала ждать, пока он приблизится. Она нырнула, погрузилась на глубину около двух метров, приняла свою природную спрутообразную форму и, выбрасывая реактивную струю, быстро поплыла против течения со скоростью хорошего моторного катера. В дыхании Лирда не нуждалась, да и вообще как организм была вполне автономна. Необходимый для нормальной жизнедеятельности мрыгов сернистый водород образовывался в их желудках на уровне обмена веществ.
Лирда провела под водой около получаса. Теперь она была уверена, что отплыла достаточно далеко и кнорс не сможет ее засечь. Только тогда она решилась вынырнуть и подплыть к берегу.
Девушка обнаружила, что находится на Воробьевых горах, сразу за метромостом, под смотровой площадкой и трамплином для прыжков на лыжах. Берег в этом месте был низким, и Лирде ничего не стоило выбраться из воды. Черного облачка нигде не было видно. «То-то папочка Грзенк теперь злится, – подумала она, – будет знать, как направлять своими заботливыми щупальцами жизнь взрослой дочери!»
Лирда снова приняла форму жительницы Земли, придирчиво оглядела себя и с досадой обнаружила, что шелкового костюма она все-таки лишилась, когда торпедой мчалась против течения.
Что за беда у нее с этой одеждой! В раздражении девушка топнула хорошенькой босой ножкой по асфальту набережной, накололась на камень и ойкнула, потирая ступню. Но еще раньше, чем боль прошла, Лирда внезапно замерла, удивленная своей чисто человеческой реакцией.
Она и не думала топать ногой, а потом ойкать и потирать ступню – все случилось само собой. Неужели она настолько слилась со своей новой формой, что форма уже начинает мыслить за нее?
Привыкание к постоянной форме особенно опасно. От этого предостерегали три главных закона мрыгов:
1. Не привыкать к одной форме.
2. Избегать запретных чувств.
3. Остерегаться Великого Нечто – и всегда искать его.
Последний, третий принцип – и мрыги это понимали – звучал противоречиво, но именно таким он дошел к ним от працивилизации.
Существовали сотни и тысячи повествований третьего принципа, но все они были лишь гипотезами. Одни считали Великое Нечто легендой, другие видели в нем абстракцию вроде абсолютной идеи или философского камня; третьи – апокалиптики – боялись его, веря, что Нечто несет их цивилизации смерть и гибель; четвертые, напротив, утверждали, что с ним связаны необыкновенные надежды и смысл существования их цивилизации.
С запретными чувствами, как и с Великим Нечто, многое было неясно. Являются ли запретными все чувства или только какие-то определенные? На эту тему тоже велись бесконечные споры.
Кто-то считал, что запретным чувством является трусость. Другие утверждали, что мудрецы предостерегали от агрессии. «Агрессия – это тот пар, – говорили они, – от которого взрываются планеты, происходят войны и самоуничтожаются цивилизации». А были и такие, которые заявляли, что все чувства хороши в меру, и не стоит доводить ни одно из них до крайности.
Но думать обо всем сейчас, стоя раздетой на пустынном берегу Москвы-реки, было не время. Лирда пригладила мокрые волосы и стряхнула рукой капли с плеч и живота.
Наверх по склону холма, поросшего лесом, вела асфальтовая дорожка. И Лирда стала подниматься на холм. У фонарей бились мотыльки, в высокой траве стрекотали кузнечики, а в ветвях над головой девушки тревожно завозилась разбуженная птица. Дойдя до поворота, Лирда оглянулась на реку.
Горизонт едва заметно начинал сереть, а луна потускнела и затянулась предрассветными тучами. Девушка поняла, что ей нужно торопиться. Она прибавила темп и, следуя по извилистой асфальтовой дорожке, вскоре вышла к высокому монументу на бетонном основании[1].
Услышав голоса и звуки музыки, Лирда насторожилась и, пригнувшись, быстро спряталась за сосну. На асфальтированной площадке перед монументом стояла большая белая машина с потушенными фарами. К «дворнику» машины был привязан шарик в форме сердечка.
Бесшумно Лирда подкралась ближе. Передняя дверца была открыта. Играла музыка, а с заднего сиденья доносились смех и возня. На руле повисло брошенное платье, а на капоте машины стояли туфельки на каблучках.
«Ага! Вот и одежда!» – подумала Лирда.
Встав на карачки, она подползла со стороны открытой дверцы, осторожно стянула с руля платье и схватила туфельки. Сразу после этого она нырнула за монумент и прямо по склону, не разбирая дороги, бросилась наверх. Под ногами у нее хрустнула ветка. Лирда остановилась и тревожно прислушалась, но, кажется, все было тихо.
За ней никто не гнался.
Лирда поднялась на смотровую площадку и быстро оделась. Туфельки были новые и жали, так что ступни пришлось чуть-чуть уменьшить. Зато платье – в самый раз.
Платье было белое, воздушное, с кружевами и фатой. Лирде оно по непонятной причине сразу понравилось. Пытаясь доискаться до корней этой неожиданной симпатии, она обратилась к банку данных по планете Земля и обнаружила, что такой фасон обычно используется землянами как часть ритуала вступления в брак и символизирует невинность. Неудивительно, что теперешняя форма Лирды, форма молоденькой девушки, так живо откликнулась на свадебное платье.
«Наверное, интерес к замужеству типологически свойствен форме самки, – догадалась инопланетянка. – Странно только, что для первой брачной ночи эта пара выбрала памятник. Хотя если вдуматься в психологию, то все станет ясным. Первая ночь должна быть памятной, а что может быть памятнее памятника?»
Она передала эту догадку о брачных ритуалах аборигенов на звездолет для последующей систематизации и направилась по Воробьевым горам в сторону главного здания университета. Начинал накрапывать дождь, и, как водится, по улицам приготовились разъезжать поливальные машины.
Глава X
Ночь в музее
До закрытия музея оставалось около четырех часов. Это время Корсаков и Бурьин решили потратить на то, чтобы обойти все залы и закутки, изучив их расположение. Ведь в следующий раз они окажутся здесь ночью.
Корсаков уже пожалел, что впутал в это дело Никиту. Великан ходил по музею с мрачным видом, насупившись, сложив на груди руки, совершенно, даже для отвода глаз, не обращая внимания на картины, зато, увидев какой-нибудь малозначительный предмет для служебного пользования – огнетушитель, пустое ведро или внутренний телефон, как коршун кидался к нему и начинал назойливо рассматривать. Он явно наслаждался новой для него ролью взломщика, даже достал из кармана кожаной куртки темные очки и надел их, довольный своей маскировкой. Алексей подумал, что более кинематографического жулика трудно себе представить.
Впрочем, случайно увидев свое отражение в стеклянной раме одной из картин, Корсаков и сам нашел, что выглядит неестественно и напряженно. Он заставил себя улыбнуться, но от этого стало еще хуже.
– Смотри, пособие для начинающего взломщика! Они все делают, чтобы облегчить нам работу – радостно крикнул Бурьин.
Он подбежал к стене и уставился на план эвакуации при пожаре с подробной схемой всех залов, запасных выходов и служебных помещений на этаже.
– Перерисуем? – предложил Никита и стал шарить по карманам в поисках ручки. – Вот досада, писать нечем… Девушка, можно вас на минуточку? У вас ручки нет? А бумаги? Тоже нет? А что вы тогда в музее делаете? Эй, куда вы уходите? Я же с вами не знакомлюсь!
– Зачем тебе срисовывать план второго этажа, когда наш зал на первом? – Корсаков оттащил дружка от схемы за рукав. – Все, что нам нужно, это найти тихое местечко, спрятаться туда незадолго до закрытия и, не высовываясь, просидеть несколько часов. Потом вылезти, осмотреть статую – сигнализации на ней нет, это же копия, едва ли очень дорогая, – после чего снова спрятаться и подождать открытия музея. Далее смешаться с посетителями, и все. Никакого взлома не будет, и при хорошем раскладе все пройдет без осложнений.
Бурьин посмотрел на него так, будто он сморозил совершенную глупость.
– Сразу видно, ты дилетант, а для дилетанта все просто. Ты хотя бы детективы когда-нибудь читал?
– Агату Кристи?
– Кристи? – фыркнул Бурьин. – Можно подумать, эта старушонка разбиралась в ограблении русских музеев! Нет, ты почитай какие-нибудь детективы из русской жизни. Например, «Мент-удавленник», «Нож в спину», «Гроб для агента», «Образ с глушителем»… Узнаешь массу нового о работе наших правоохранительных органов и спецслужб. Например, как насчет принципа избыточной информации?
– Первый раз слышу, – сказал Корсаков.
– То-то и оно. Собираешься влезть ночью в музей, а не знаешь элементарных вещей! Таких лохов, как ты, убивают в первом же деле. Ладно, так и быть, объясню. Например, ты хочешь грабануть банк…
– Я не хочу.
– Я сказал, например, – отмахнулся Никита и перешел на театральный шепот, слышный, как казалось Корсакову, во всех уголках зала. – Значит, так, ты хочешь грабануть банк, но одного желания мало. Вначале нужно собрать всю, какую возможно, информацию об этом банке. Часы работы, систему охраны, имена сотрудников, графики дежурств. Короче, все, вплоть до того, есть ли у директора банка дети и в какую школу они ходят.
– А про детей зачем?
– На всякий случай, для избыточной информации, – объяснил Никита. – Нужно знать в сто, в тысячу раз больше, чем может понадобиться! Тогда банк твой. Тащи оттуда деньги, сейфы, даже диван, на котором дрыхнет охранник, – и все пройдет великолепно.
– И где ты возьмешь эту избыточную информацию в нашем случае? – нетерпеливо спросил Корсаков.
– Это будет непросто, – самоотверженно вздохнул Бурьин. – Избыточная информация собирается годами. Нужно пролистать сотни книг, побеседовать с тысячами людей, съездить в архитектурный комитет, изучить схемы коммуникаций, возможно, даже жениться на какой-нибудь из сотрудниц…
– Жениться?
– А ты как думал? Дело требует жертв. Жениться, для маскировки произвести на свет несколько штук детей… но это мы предоставим тебе.
Они прошли всех импрессионистов и углубились в череду античных залов. Хотя на улице стояла жара, здесь было прохладно и влажно, пахло то ли старым гипсом, то ли сыростью.
Посетителей у скульптур, как всегда, было мало. Только около копьеносца сидели две молоденькие художницы с альбомами, всецело поглощенные рисованием, а в другом конце зала прыщавый подросток любознательно разглядывал пышный торс Афродиты. Видя, что время идет, а подросток не уходит и торчит у статуи как приклеенный, Бурьин подошел к нему и тоже уставился на Афродиту.
– Молодой человек, я вижу, вы большой ценитель женской красоты. И что же вам нравится в женщинах больше: душа или тело?
Мальчик оглянулся, хихикнул и убежал.
– Зачем ты его спугнул? Когда ты наконец станешь серьезнее? – спросил Корсаков.
– Ты говоришь, как моя мамочка, – расхохотался Бурьин. – Могу я получить удовольствие от кражи века? Ну ладно, шутки в сторону. Давай искать тихое местечко, где нам предстоит свить свое бандитское гнездышко.
Как они и думали, тщательнее всего охранялись входы и выходы из музея, служебные помещения, подвал и чердаки. Но если за сохранностью картин, стоивших баснословных денег, следили, то к мраморным и бронзовым статуям, по большей частью являвшимся копиями, не было подведено даже самой элементарной сигнализации. И это понятно. Едва ли кто-нибудь, даже при наличии сильного желания, смог бы незаметно пронести статую, весящую за сто килограммов, через центральный вход.
– Кому нужны эти глыбы? – фыркнул Никита, убедившись, что смотрительницы поблизости нет. – Куда проще стащить гипсового пионера с допотопного московского фонтана.
Неожиданно Алексей замер. На постаменте, за колоннами, стояла огромная гипсовая гробница римского императора. Ее лепные барельефы изображали путешествие душ усопших через реку.
Зал оказался совсем маленьким. В нем ничего не было, кроме этой печальной гробницы и нескольких миниатюрных сфинксов.
Бурьин постучал по гробнице кулаком, проверяя, насколько она прочная, а затем поднялся на цыпочки и отодвинул тяжелую крышку. На дне, где, по идее, должен был обрести свое последнее пристанище император, валялось только несколько конфетных фантиков.
– Ну как, есть там мумия? – спросил Корсаков, наблюдая, как Никита пытается перелезть через гипсовую стену монумента.
– Пока нет, но скоро будет! – Бурьин исчез в гробнице. Оттуда донеслось его озабоченное пыхтение, будто большая ворона топталась в гнезде.
Примерно через минуту он гулко крикнул из усыпальницы:
– Эй, Лешка, ты еще здесь? Ты еще меня не совсем похоронил?
Корсаков поднялся на пьедестал и заглянул внутрь. Никита, поджав под себя ноги, сидел в одном из углов гробницы, а в другом углу было еще много места.
– Решил насовсем тут поселиться? – поинтересовался Корсаков. – Вылезай! До закрытия музея еще куча времени. Пойдем перекусим и купим фонарь.
– Постой! Еще рано! – заупрямился Никита, которому, судя по всему, чем дальше, тем больше нравилась гробница. – Задвинь меня крышкой, я хочу проверить, чем здесь дышат.
– Вылезай, потом проверишь!
Никита махнул ему рукой:
– Исчезни! Задвинешь меня или нет, лучше я сам задвинусь.
Он взялся за край гипсовой крышки гробницы и потянул ее на себя. С легким стуком крышка встала на место.
Неожиданно Корсаков услышал приближающиеся голоса. Он поспешно спрыгнул с постамента и сделал вид, что любуется лепными украшениями потолка.
– А теперь прошу пройти в этот зал… Мы находимся в зале римской истории…
Из-за колонн показалась группа школьников. Дети окружили гробницу и уставились на барельеф с рекой Лета. Алексей понадеялся, что Никита услышит голоса и все поймет, если, конечно, гипсовые стенки не скрадывают звуков.
– Из какой вы школы? – спросил он так громко, как будто с детства был глуховат да к тому же разговаривал с кем-то, стоявшим на балконе шестнадцатого этажа.
– Из Сократовской гимназии для вундеркиндов! – гордо сказала пожилая учительница и вдруг, озабоченно оглянувшись, закричала: – Ваня Медведев! Где Ваня Медведев? Опять потерялся?
– Вот он, Анна Васильевна! – затараторили юные вундеркинды. – Ваня, иди сюда!
В зал вбежал прыщавый подросток, тот самый, что разглядывал статую Афродиты. Он покосился на Корсакова, шмыгнул носом и встал рядом с учительницей.
Экскурсовод раздвинул гимназистов и протиснулся к гробнице.
– Тише, дети! Перед нами усыпальница римских императоров середины первого тысячелетия до нашей эры. Обратите внимание на ее размеры. Они должны были подчеркнуть значимость императорской власти и близости императоров к пантеону богов. Существует легенда, что лунными ночами дух императора выходит из усыпальницы и бродит, скорбя об утраченном величии Рима…
Вундеркинды затаили дыхание, с любопытством глядя на гробницу.
– А теперь обратите внимание на барельефы…
Корсаков отошел в угол зала и присел на холодную скамью.
Все-таки, размышлял он, греческая и римская культуры были в чем-то более светлыми, чем культура Средневековья. Даже античные гробницы отличаются от средневековых, настолько в них меньше страха и пугливой подавленности. И едва он об этом подумал, как тотчас в памяти возникла темная застывшая фигура с острым костяным подбородком.
Исчерпав все сведения о римской усыпальнице, экскурсовод увел юных гениев из зала. Гении уходили, полные рвения набивать свои свежие головы знаниями. У гробницы остался все тот же любознательный Ваня Медведев, который опять отбился от однокашников.
Мальчик задумчиво прохаживался вокруг гробницы, проявляя к ней повышенный исследовательский интерес. В одном месте он остановился и потрогал пальцем пыльный след, оставленный на постаменте. Корсаков покосился на свои туфли и подумал, что неплохо бы вытереть подошвы.
– Тебе не пора догонять остальных? – спросил он вундеркинда, подходя к нему.
– Я хочу выяснить, есть ли там призрак. – Мальчик подпрыгнул и попытался ухватиться за край гробницы.
– Не трогай экспонаты! Откуда там быть призраку, ведь это копия!
– А вдруг это зеркальная трансформация?
– И ты не боишься? А что, если призрак тебя схватит?
– Днем? Днем призраки не выходят! – не очень уверенно сказал вундеркинд.
В этот миг крышка усыпальницы приподнялась, и за край ухватилась огромная ручища.
– Все ушли? Ну и духотища здесь! – прозвучал низкий загробный голос.
Ваня Медведев издал стонущий вздох, попятился, споткнулся о ступеньку, упал, вскочил и опрометью бросился наутек. Бурьин с хохотом выбрался из гробницы и задвинул крышку.
– Снова юный поклонник пышных форм? Ему можно только позавидовать – сегодня он узнал массу нового и о женщинах, и о потустороннем мире.
Часов около пяти вечера они вновь были в музее, причем Корсаков выглядел несколько располневшим из-за спрятанного под пиджаком пакета с инструментами. Недалеко от центрального входа Алексей заметил двух милиционеров, один из которых был даже с автоматом.
– Я отлично знаю, как работает этот народ, – усмехнулся Бурьин. – После закрытия они обойдут залы, все проверят, поставят на сигнализацию, а потом спустятся вниз, послушают радио и завалятся спать. А после будут через каждый час или два докладывать по телефону, что все в порядке, без происшествий. Ну ночью у них, может, еще будет проверка. Приедет капитан на машине, скажет пароль – «Вымпел» или «Абрикос» – потопчется и уедет. Ну это если, конечно, сигнализация не сработает…
– Откуда ты все знаешь? – удивился Корсаков.
– А что тут такого? Думал, государственная тайна? – презрительно фыркнул Никита. – Ограбить музей – все равно что отобрать у ребенка конфетку.
– Сплюнь – сглазишь!
Они прошли мимо греческого копьеносца и заглянули в маленький зал. Усыпальница римских императоров слегка отливала желтизной при тусклом свете ламп дневного освещения.
Корсаков обошел гробницу и, отодвинув крышку, опустил в нее пакет. Ломик глухо стукнул о гипсовое дно. Алексей наступил на барельеф и перебросил ногу в гробницу.
– Добро пожаловать в новый дом! – сказал он и взялся за крышку.
В соседнем зале послышались голоса:
– Девушка, музей скоро закрывается. Приходите завтра к десяти.
Алексей вцепился в крышку, чтобы она не брякнула, а Никита, оттолкнувшись от пола и перевалившись животом через край, кувыркнулся в гробницу.
