Дмитрий Федорович Капустин
Философский калейдоскоп повседневности

Полная версия

Барбершоп

«А в самом деле, зачем нужны мужчины? Наверное, в доисторические времена, когда кругом бродили медведи, мужское население действительно могло играть особую, выдающуюся роль, но сегодня это большой вопрос»

М. Уэльбек^[8]

Барбершопы появились в США и Европе еще в 30-е годы прошлого века, но в скором времени данная салонная культура стала приобретать образ более широкого формата, когда в цирюльне обслуживались уже не только мужчины, но и женщины, в результате чего идея изжила себя на долгое время. Барбершопы начинают возвращаться в США и Европу в начале XXI века, в пространство России они проникают преимущественно уже во втором его десятилетии, первоначально в Москве и Санкт-Петербурге, а затем шквально распространяясь по всей ее территории. Вследствие такого фееричного и быстрого распространения нельзя не обратить внимание на появление барбершопов, как на одно из знаковых явлений современной массовой культуры.

Барбершопы позиционируют как территорию, которая предназначена исключительно для мужчин, женщин не приветствуют в данном пространстве по аналогии со старинными цирюльнями, куда мужчины приходили в первую очередь обсудить свежие новости, прочитать газету, выпить немного виски, ну и уже в качестве дополнения постричься и побриться. Количество барбершопов сегодня растет с каждым днем, будь то уже ставшие знаменитые франшизные проекты, либо творение увлеченных этим направлением людей, желающих создать «правильный», со своей точки зрения, барбершоп. Хотя большинство барбершопов говорит в своей рекламе о том, что они никого не парадируют и являются самой аутентичной и правильной цирюльней, обратим внимание на черты, которые, безусловно, их объединяют.

Во-первых – это классический дизайн, в котором преобладают грубо выделанная кожа и дерево, выступающие в качестве природного материала. Кожа – это мужской материал в своем духе и истине, она является покровом того самого животного, которое было повергнуто и убито на охоте именно мужчиной, а ее самая простая выделка выставлена напоказ, дабы продемонстрировать еще томящееся дыхание повергнутого зверя.

Дерево – это материал теплый, домашний. Мы понимаем, что из него изготавливались не только предметы интерьера, но также строились жилища. Дерево, растущее много лет, было срублено мужественным дровосеком, с огромным трудом транспортировалось для обработки, далее – слесарная мастерская, с бесконечными двигателями, маховыми пилами, тяжелыми станками, шумом, опилками, где в тяжелом труде работает множество мужчин. Нарочитая простата предметов интерьера, сделанных из дерева, указывает нам на неприхотливость мужчин, которые довольны покрытой лаком, грубо отшлифованной столешницей.

И, безусловно, главный атрибут барбершопов – это «Barber’s pole» – лампа с синими, красными и белыми крутящимися полосками, которая пришла на смену символа жезла цирюльника, указывавшего в средние века на то, что цирюльник выполнял помимо парикмахерских некоторые хирургические услуги. Так, неотъемлемый атрибут «Barber’s pole» сегодня является всего лишь забавной крутящейся лампой нескольких цветов. Тем самым она символично заменяет ощущение боли, являясь лишь забытой коннотацией. В барбершопе не допускается чувство какого-либо дискомфорта, вся атмосфера должна быть уютна и тепла, никаких неожиданностей, а «Barber’s pole» и бритье опасной бритвой выступает лишь как коннотация боли и опасности.

Тем самым на примере лампы и опасной бритвы мы видим, что в знаковом плане тело мужчины должно узнаваться и рефлексироваться по крови, его внутреннему, присущему ему мужественному, так как у женщины наоборот телесность и ее тело эксплицировано как внешнее^[9]. Но телесность сама по себе лишена пола, тем самым она получает гендерность через ритуал, коим в нашем случае является, например, бритье опасной бритвой в барбершопе.

Далее обсудим модели стрижек, бороды и услуги, которые в основном предлагают большинство барбершопов. Необходимо указать на то, что большинство стрижек являются классическими моделями. Выработан определенный тренд идеальной прически, которую мастер может несколько варьировать на свое усмотрение. Так волосы клиента барбершопа воплощают в себе гегемонию аккуратизма и формы, так как эта стрижка заключает определенный универсальный образ, которым сегодня может обладать мужчина в различном статусе и различной возрастной группе, в большей мере конечно 25–50 лет. Волосы уложены гелем или лаком, чтобы их обладатель всем видом выказывал свой образ жизни: он модный, успешный, мужественный. Заметьте, что остриженные практически наголо волосы выходят из моды, утверждается отрицание «нулевой степени стрижки»^[10]. Сегодня утверждается форма, образ, контекст и идея даже в таком, на первый взгляд, пространном ритуале, как мужская стрижка.

Также обратим внимание на бороду, которая, в свою очередь, относилась к образу святого, верующего, мыслителя, боярина, пирата или даже раба, то есть она являлась атрибутом для человека либо свободного от бытовых предрассудков, либо загнанного в определенные жизненные обстоятельства, обладающего соответствующим статусом. Но такая борода не была ухожена, у нее не был выбрит кант, она символизировала определенный статус, положение в обществе, как привилегированного человека, так и аутсайдера, как бедность и богатство, так и отшельничество и гласность.

«В культуре повседневности смыслы становятся знаками, а формы зрелищны. Отсюда отмеченная многими эстетизация повседневности»^[11]. Таким образом, мы наблюдаем, что смысл мужественности, те качества, которые включены в данное понятие, становятся знаковыми, а формой для его трансляции выступает выражение первичных половых признаков, в данном случае бороды с ярко выраженным кантом. Действительно, если внимательно рассмотреть феномен барбершопов, то мы можем наблюдать, что в действительности их идея противоречит сама себе. Во-первых, строгий запрет на присутствие женщин в данном заведении, часто нарушается, так как сегодня в роли мастера в этих цирюльнях можно нередко встретить барбера-девушку. Так где же соблюдение концепции мифа о том, что лучший барбер – это мужчина? Практически это тоже, что в древности допустить женщину на корабль, причем, если рассматривать барбершоп, она не прошмыгнула в третий класс под покровом темноты. Нет, она находится в одной капитанской рубке с другим мастером-мужчиной, а возможно и сама берет в руки полное управление «кораблем».

Во-вторых – мужчина ни в коей мере, ни в какую историческую эпоху не страдал нарциссизмом (за исключением немногих примеров). Что же мы можем видеть на примере современных барбершопов – это уже не просто место встречи для быстрого обсуждения насущных дел и такого же быстрого приведения своего внешнего вида в порядок. Сегодня барбершопы – это территория нарциссизма и самолюбования, огромное количество парфюмерии, услуги педикюра и маникюра. Это уже не брутальная мужская цирюльня, а сборище молодых людей, которые тратят большое количество времени, денежных средств на совершенствование своего внешнего вида и образа. Они приходят в барбершоп, чтобы стать копией Другого, такого же с такой же прической, бородой, выражением лица. В современную эпоху, когда индивидуальность выражается так явно, человек осознано следует примеру Другого, модного, богатого, известного, эпатажного и яркого.

Нарциссизм мужчины сегодня, тиражирование образа мужественности и его сексуальности – это вырождение его в своей самости и функциональности завтра, сегодняшняя Европа является веским тому доказательством.

Боль

«Чтобы жить «хорошо», человек не должен страдать – идеология тотальной анестезии постепенно овладевает всем западным обществом, и все обыденное пространство жизни оказывается в плену этой привычки не-страдания, равно как разнообразных искусств уклонения от встречи с болью и, следовательно, со смертью».

Ж. Л. Нанси^[12]

Стоит принять, что современное общество сегодня – это не только информационное общество, общество знаний, но в то же время оно является «обществом потребления». Рассматривать «общество потребления» сегодня считается моветоном, так как достаточно широко данную проблематику освещали философы Франкфуртской школы, постмодернисты и неомарксисты. Тем не менее, мы находимся внутри «общества потребления» и те тенденции, которые были описаны в трудах философских школ, указанных выше, требуют существенной доработки и переосмысления в результате совершенно новым скоростям развития общества, которые возникают в XXI веке. Мы можем наблюдать, что бытийственность общества модерн, которое предполагало следование определенным нормам и правилам, было ориентированно на принятие авторитетов, которые утверждались не сакрально, а в результате их объективных достижений в определенной области, создавало, так называемый образ «железной клетки», который был описан М. Вебером^[13]. Данный образ уже в XX веке, начинает трансформироваться в концепт «резиновой клетки», так как было отмечено, что желание людей все больше направлено именно на удовлетворение своих личных форм досуга, авторитет и правила размываются, растет тяга к развлечением, возникает нежелание выходить из определенной области комфортного существования^[14]. Тем самым мы можем наблюдать, что понимание своей боли, как следствие ощущение боли «Другого», определенная эмпатия к «Другому» вытесняется на задворки современного общества, и повсеместно применяется анестезия, к которой человек прибегает осознанно либо не осознанно при первичных признаках ощущения боли.

В архаическом обществе ощущение боли сопровождало человека повсеместно. Боль сопровождала человека дома, на охоте, в результате его наказания перед племенем. Боль граничила со смертью или являлась ее предикатом, в результате чего долгое время жизнь не рассматривалась отдельно от смерти. Сознание архаического общества, как и традиционного, было подвластно жесткой установке о нерасторжимости жизни и смерти, боли и ее избавления. Воздействие на человека за его проступок или вину, нарушение первых табу было совершенно именно в результате акта причинения боли. Будь-то племена Майя с их жуткими жертвоприношениями, публичными казнями в извращенной форме, ритуалами, когда у живых людей вырывали сердце на глазах тысяч наблюдающих, либо палачи с виселицами на Европейских площадях средних веков. Все это выглядело не только как спектакль, разыгрываемый власть имущими для демонстрации своей силы и неизбежности наказаний, данный акт прививал обществу определенное сознание неотвратимости телесного наказания, вплоть до полнейшего умерщвления за свершение определенного проступка.

М. Фуко в своей работе «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» писал: «Наше общество – общество надзора, а не зрелища. Под поверхностным прикрытием надзора оно внедряется в глубину тел; за великой абстракцией обмена продолжается кропотливая, конкретная муштра полезных сил; каналы связи являются опорами для накопления и централизации знания; игра знаков определяет «якорные стоянки» власти; нельзя сказать, что прекрасная целостность индивида ампутируется, подавляется и искажается нашим общественным порядком, – скорее, индивид заботливо производится в нем с помощью особой техники сил и тел»^[15]. Тем самым причинение боли заменяется на акт надзора, надзора, который осуществляется представителями власти над заключенными не в результате физического причинения боли, а вследствие наблюдения за ними. В современном обществе в результате вживления данного концепта надзора, мы можем наблюдать создание определенного «послушного тела», в роли которого выступает сегодня не только заключенный, а мы с Вами, данная динамика будет рассмотрена во второй части.

Мы проследили, что феномен боли неразрывно включен в бытийственность человека от архаического общества, до современного. Интересен, тот факт, что в средние века существовали так называемые анатомические театры, где для зрителей демонстрировалась препарация человеческих трупов. Прозектор-хирург совершал манипуляции, а анатом комментировал происходящее. «В эпоху, незнакомую с анестезией, ремесло хирургов выступает как нечто преступающее все законы морали и человечности»^[16].

Тем самым в средние века не только изучали строение внутренних органов. Мы видим, что верхушка общества владела человеком и после физической смерти, а именно: его трупом, и исследование его строения несли позитивное значение для общества. Сегодня значение роли хирургов тяжело переоценить они избавляют нас от боли, делают сложнейшие многочасовые операции, хороший хирург сегодня имеет высокий социальный статус в обществе. Но сейчас речь не об этом, мы наблюдаем, что с течением времени благодаря развитию медицины была применена анестезия для проведения операций, получены различного рода анальгетики для снятия спазмов, седативные вещества, которые успокаивают, снимают так называемую «внутреннюю» боль людей, которые имеют психические расстройства.

Таким образом, я бы хотел проанализировать ощущение боли, которое сопровождает человека в повседневности, не затрагивая пограничные состояния такие, как операция или другие вмешательства в его тело.

Ощущение боли навязывается нам повсеместно. СМИ работают и паразитирует на наших ощущениях, с экранов телевизоров, мониторов, радиоприемников нам постоянно демонстрируют негативные черты жизни в мегаполисе (как пример), того ритма, скорости, который он предлагает для своих жителей. В результате чего современный житель мегаполиса чувствует спазмы, ощущает тревожное состояние, испытывает различные проблемы, связанные с ЖКТ либо с потенцией и множество других примеров. Но выход предлагается моментально – это спасительная пилюля, которая мгновенно снимает ощущение боли: герой рекламного ролика, который секунду назад корчился от неприятной боли уже полон прежних сил и энергии и в прекрасном расположении духа спешит дальше по своим делам. Чудесное избавление от первичных симптомов боли, «не следует терпеть, не следует переносить и ждать, когда пройдет очередной спазм, просто примите волшебное лекарство… И все наладится!», гласит очередной рекламный ролик. Безусловно, в любое время болезнь рассматривалась как нарушение человеческой полноты, воспринималась его ущербностью, но в традиционной культуре, как и в обществе модерн главным лекарем для человека выступала природа, которая возвращала человека к его первоначальному проекту. Тем самым лекарственные средства, главной составляющей которых являлись растения и животные дополняли физическую полноту человека, возвращали его витальную сущность, человек и природа были неотделимы друг от друга. Сегодня мы видим, что задача современной медицины состоит в снятие первых признаков боли, а не в излечении человека, а делает это она уже не с помощью традиционных средств медицины. Для этой цели работает целая химическая промышленность, фармакологические заводы, которые производят множество лекарств уже на химической основе, а не на природном материале. Если в традиционном обществе лекарственные средства дополняли человеческую природу, то сегодня химически созданные лекарства вторгаются в плоть, снимая болезненные ощущения в одном месте, накапливаются в другом органе человеческого организма, принося ему вред (думаю, говорить о злоупотреблении лекарственными препаратами и анализировать тот вред, который они несут в данной статье не имеет смысла).

Тем самым болезнь можно рассматривать не только как физическое состояние человека, но и как социальный феномен, отношение к лечению которого отличается в исторических эпохах, и как следствие этого, понятия больного и здорового человека различаются не только в разное время, но и в различных культурах.

Так и понятие боли, которое было присуще традиционному человеку, отсылало его к различным модусам человеческого бытия, которыми выступали наслаждение жизнью, едой, водой, природой, родными и близкими людьми, то есть теми традиционными установками, благодаря которым человек идентифицирует себя с окружающим миром, следовательно, с «Другим» и с самим собой. Ощущение боли – есть опыт, который человек ставит себе на службу в течение всей своей жизни так как «опыт – вещь невыводимая»^[17]. Опыт боли дает возможность анализировать и сравнивать различные ситуации жизни, переносить мужественно различные обстоятельства и удары, которые зачастую преподносит человеку жизнь. Повсеместная анестезия реальности как физического тела, так и его душевных составляющих рождает человека, который лишается витального ощущения себя, своей плоти. Повторюсь еще раз, я не имею виду тех состояний, когда человек действительно нуждается в лечении физически либо психически, но зачастую мы наблюдаем, что совершенно здоровый человек пытается избавиться от ощущения боли, от малейшего повреждения кожного покрова, спазма, головокружения. Думается, что феномен боли заслуживает отдельного большого исследования, но применимо к современному обществу, я бы хотел обозначить такой феномен, как медиа-боли, которые рождаются в современном человеке. Медиа-боли завладевают нашим сознанием, психикой, в результате чего рождаются различного рода зависимости. В современном информационном обществе боль является не только чем-то внешним и характеризуется не только физическим воздействием извне либо изнутри. Сегодня боль это нечто психическое, то, что поражает не только ситуации реальной жизни, но также и то, что рождается в результате влияния медиа на человека. «Отказ от любого страдания означает отказ от человеческих потребностей, оскуднение способностей чувствовать. Кроме того, это означает возвращение вспять процесса гуманизации, утверждение безразличия и бесстрастия»^[18]. Боль имеет свое значение, она дает мне знать, что-то идет не так, она сигнализирует мне о том, что идет не так во мне.

Не правда ли опыт боли – один из самых традиционных переживаний человеческого сострадания и здесь я не имею виду мазохизм или садизм, я имею виду витальность живого, чувствующего, настоящего человека…

Героя отменить^[19]

«Нашей литературе необходим сильный герой джек-лондонского типа, человек, не боящийся преград. У нас такого героя нет, а нам он необходим. Именно сильный, волевой человек, знающий, чего он хочет, и достигающий именно того, что ему надобно»^[20]

 

В. Пикуль

В современном обществе мы можем наблюдать следующую тенденцию – это отказ от героя, я имею в виду витального, сильного, харизматичного, морального и настоящего. Герои прошлого давно забыты, настоящие герои находятся здесь и сейчас они молниеносно занимают вершины олимпа популярности и известности. Безусловно, собирательный образ героя (в древности пропагандируемый через мифы, саги, оды) сегодня невозможен, современный человек мыслит и живет именно здесь и сейчас. Для нас герой сегодня – это популярный актер, ведущий, блогер, музыкант, а главной преамбулой его востребованности должна быть его известность и актуальность именно в данный момент времени. Так же мы наблюдаем нацеленность на естественность, со стороны современного героя, так как он должен быть таким же как и все, только немного более удачливым в музыке, актерском мастерстве или в блогерстве. Он не должен иметь выдающейся силы, харизмы, он может, и даже наверняка должен быть обделен интеллектуально, так как для массы, которая оценивает его и присваивает ему статус героя, данный критерий возможно даже лишний. Его моральный облик так же не имеет никакого значения, главное он должен быть таким же как и Я, просто немного успешнее, так как нам некогда задумываться о том, что это имя, возможно, попадет в историю, нет, если он не актуален в данный момент, он не угоден. Герой прошлого^[21] в своей акцидентальности вызывает непонимание у современного человека, устремление к высшей цели, прославление бережливости и аскетизма сегодня не востребовано. В результате этого, индивид воспринимает себя в качестве существа конечного, подвластного страстям, желаниям и, в конечном случае, смерти. Конечность бытия обусловлена осознанием того, что все современные изобретения были созданы, чтобы служить жалким потребностям людской плоти и всем исходящим из этого идеям.

Мартин Иден – герой не только литературный. Приведя в качестве эпиграфа слова замечательного советского и российского писателя, я бы хотел отметить, что сегодня герой должен присутствовать именно в настоящем. Он нам необходим, герой дарит надежду, он не только спасает, но и заставляет поверить в себя, в Другого, в нас. Настоящий герой не делает человека безликим, он озаряет и служит примером нравственного и морального, отваги, чести и достоинства. Таким героем сегодня, безусловно, адаптированным к современным реалиям, по-моему мнению, мог бы являться литературный герой Мартин Иден, который продемонстрировал бы на собственном примере, своими действиями, жизнью прописную максиму современности: современные достижения цивилизации не должны всецело приниматься людьми, так как они все дальше отдаляют нас друг от друга, создают пропасть непонимания и труднопреодолимые преграды. Наверное, так бы сказал наш герой сегодня, который являлся целостным человеком и был гуманнее и справедливее порядков царивших в обществе буржуа.

Мартин Иден, простой американский моряк, молодой, крепкий, который живет ради того, чтобы прокормить себя и иногда помогать своей сестре и племянникам, свои выходные он проводит в барах за кружкой пива, а после непременно прекрасное завершение вечера – это грандиозная драка. Джек Лондон рисует нам пример типичного пролетария, тяжелый труд которого заставляет проводить свой отдых в праздности и забытьи (вспомним К. Маркса^[22]), он не имеет образования, никаких интересов, кроме работы, алкоголя и драк. На первый взгляд, он совершенно такой же как и все, но его меняет любовь к Руфи Морз («хрупкий золотой цветок») – девушке из обеспеченной семьи, и он дает себе слово измениться ради нее и завоевать ее расположение. Он решил для себя стать образованным, духовным человеком и попасть в круг буржуа, но по своей юности он заблуждается и переоценивает высшее общество: «Ему казалось, крахмальный воротничок – верный признак культуры, и он, введенный в заблуждение, верил, будто высшее образование и духовность – одно и тоже»^[23], но к этому выводу он придет, к сожалению, очень поздно.

Вследствие волевого своего характера и целеустремленности он бросается в пучину знания, читает книги по философии, математике, этикету, решает полностью изменить свою жизнь, бросает пить, отказывается от старых знакомств, снимает себе отдельную комнату и читает, читает, читает, он жалеет из-за того что ему приходится спать по пять часов в день, так как это время он мог бы употребить с пользой, он засыпает с мыслью о Руфь и самообразовании. Он сильнейший, волевой человек, которого захлестнула любовь и тяга к прекрасному. Но средства к существованию заканчиваются очень быстро, и ему приходится снова уходить в море, по прибытии он узнает, что журналы платят приличные гонорары за статьи, поэмы и стихи, и он твердо решает стать писателем, чтобы быстрее выбиться в высший свет и завоевать Руфь. Он пишет, как сумасшедший, стихи, прозу, поэмы, оды, мясом мыслей и фактов для этого ему служит его большой жизненный опыт, несмотря на юный возраст, он побывал во множестве стран, видел ураганы и штормы, необитаемые острова. В его произведениях переплетаются его жизненный опыт, знания, подчеркнутые из книг, и неутомимая воля и стремление писать, завоевать расположение и любовь. Деньги и успех для него не цель – это его карт-бланш для того, чтобы его признало высшее общество, и полюбила Руфь, как равного себе. Он совсем исхудал, вместо того, чтобы покупать себе еду, он покупает марки и отправляет свои произведения во все известные и не очень журналы, он ждет признания, он верит в него, но, к сожалению, в него совсем не верит Руфь. Неважно, что в него никто не верит, над ним даже смеется единственная родственница, его родная сестра, но это не важно, в него не верит его любимая Руфь… Она советует ему заняться чем-то более серьезным, но дискутируя с ней на тему своих произведений, он не хочет верить самому себе: она интеллектуально явно слабее его самого, но считает, что образование – это главное мерило интеллекта и нравственности в их обществе. По крайней мере, она не видит ничего выдающегося в его произведениях. Но Мартин Иден – это не тот человек, который может сдаться на пути к своей цели. Он закладывает свои последние вещи в ломбард, чтобы купить марки и четыре килограмма картофеля и пишет, пишет и пишет, но деньги снова заканчиваются и ему приходится работать практически год в ужасающих условиях прачкой, по 18–20 часов в день. Очередное испытание воли для Мартина Идена, очередной предел, до которого дошел невостребованный писатель, он практически ломается в сложившихся условиях: «Но подумать удавалось лишь в редкие минуты. Жилище мысли было заперто, окна заколочены досками, а сам он – только призрачный сторож. Всего лишь тень»^[24]. Но Мартин Иден не был бы тем, кем является, он снова восстает, возвращается к Руфь и пишет, пишет и самообразовывается. Его не признают, считают его произведения наивными и неубедительными, над ним посмеиваются, не воспринимают его всерьез, так как он не имеет высшего образования: «так с чего этот неотесанный моряк решил, что может быть писателем?». На обеде в доме Руфь он конкурирует со своими образованными оппонентами на уровне преподавателя института и студента первокурсника, он не понимает, как люди с таким образованием могут не осознавать тем разговора, которые поднимают те самые книги, которые они должны были читать. «Нужда, разочарование и непомерная напряженная работа издергали его, он стал раздражителен, и разговоры этой публики его бесили. И не потому, что он слишком сильно возомнил о себе. Узость их ума очевидна, если мерило – мыслители, чьи книги он прочитал»^[25]. В один из таких вечеров он спорит с одним важным гостем, за что Руфь обижается на него. Мартин Иден разбит, Руфь его отвергла, рукописи не принимают в печать, он голоден и беден, но светлым лучом для него является знакомство с Бриссендоном, с которыми они становятся друзьями, их взгляды на общество буржуа идентичны. Так Бриссендсон говорит о них: «Гнилые души – это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растлённые, мужчины и женщины, в каждом только и есть что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска…»^[26].

Бриссендсон тоже пишет и, читая произведения Мартина Идена, отмечает, что они очень талантливы (единственный человек, который его поддерживает), но предупреждает Мартина о славе: «Человек, последняя из эфемерид. Так на что вам, последнему из эфемерид, слава? Если она придет к вам, она вас отравит. Верьте мне, вы слишком настоящий, слишком искренний, слишком мыслящий, не вам довольствоваться этой манной кашкой!»^[27]. И мы понимаем, что его слова были пророческими. Но, обретя друга, Мартин его теряет – Бриссендсон умирает от болезни. Он совсем один, его не печатают, любимая женщина отвернулась от него, но «в тот самый час, когда он перестал бороться, судьба ему улыбнулась. Но улыбка запоздала»^[28].

Его начинают печатать, он быстро становится популярным, он обретает славу, деньги, к нему пытается вернуться Руфь, но его отравляет нахлынувшая на него слава, она становится токсичной для него, Бриссендсон был прав. «[…] сейчас он нужен им не сам по себе, не ради того, что он написал, но ради его славы, оттого, что он стал знаменитостью, а еще – почему бы и нет – оттого, что у него есть примерно сотня тысяч долларов. Именно так буржуазное общество и оценивает человека, и чего иного от этой публики ждать? Но он горд. Он презирает подобную оценку. Пусть его ценят за него самого или за его книги, в конце концов, они есть выражение его самого»^[29]. Он негодует от того, что все его признают за то, что он сделал уже давно, он давал им читать эти произведения, а они говорили, что это слабо или бездарно, а сейчас нахваливают его за ту работу, которую он сделал давно. Он же больше совсем не пишет, имя работает на него. Он посылает в редакции свои первые, действительно, неотесанные опусы, и его публикуют, ему платят за это большие деньги, к нему пытается вернуться Руфь…«Он любил Руфь, своей мечты, небесное создание, которое сам же сотворил, светлую, сияющую музу своих стихов о любви. Подлинную Руфь, маленькую буржуазку, со всеми присущими ее среде недостатками и с безнадежно ограниченной истинно буржуазной психологией, он никогда не любил»^[30].

Для Мартина Идена честность стоит на первом месте в его жизни, поэтому на слова Руфь о том, что она любила его и была предана ему всегда, он пытается отвечать максимально искренне и откровенно: «Боюсь, я расчетливый купец, глаз не спускаю с весов, стараюсь взвесить твою любовь и понять, что она такое»^[31]. Так главный герой разочаровывается в главном, в своей любви, в результате он делает для себя вывод, что ему все опостылело в этой жизни, он больше не может находится ни с ней, ни в этом обществе. Размышляя о своем будущем, он рисует для него лишь картину уединения на острове, к которому непременно решил отправиться. Но в пути он понимает, что бежит от себя, от Руфи Морз, своей мечты, которую нарисовал для себя, высшего общества, о котором так мечтал, в конце концов от Бриссендсона, которого уже не вернуть. Он уже не тот Мартин Иден, его никто не принимал настоящим, а тот суррогат, который он создал, для буржуа востребован вполне, но это не он и для него – это является решающим фактом, он решил покончит с собой. Но как может покончить с собой герой? Только определенным образом, он решает выпрыгнуть за борт и устремиться в пучину, погубив себя, но его сила воли мешает ему в этом его последнем акте: «Воля к жизни, с презрением подумал он, напрасно силясь не вдыхать воздух в разрывающиеся легкие. Что ж, придется попробовать по-другому»^[32].

Так его воля не дает ему разрушить себя, но он формирует другую установку – создать точку невозврата на глубине, когда его воли и его организму не хватит больше сил для того, чтобы подняться на воздух, так он и поступает, погружается настолько глубоко, что подняться наверх даже у него, человека скалы, воли, Мартина Идена, не хватает сил. На этом заканчивается роман…

Вы спросите, для чего я написал, и представил обзор по роману Джека Лондона «Мартин Иден». Я считаю, что современному российскому обществу и его социальному пространству вещей и сети Интернет необходим герой, настоящий, харизматичный, волевой. Человек, который ради своей цели будет готов на поступки, он будет осуществлять не вербальную революцию, а подлинную делания. Я думаю, вы согласитесь со мной, что герой такого плана мог бы осуществить любую поставленную для себя цель: стать, допустим, не талантливым писателем, а общественным деятелем, гениальным инженером, ученым, преподавателем, то есть мог достигнуть успеха в любой сфере общественной деятельности. Сегодня Мартин Иден стал бы мерилом честности, моральности, геройства. Такого героя сейчас нет, но его необходимо создать, пусть даже сфабриковать, так как современный человек нуждается в конкретном выражении идеала и носителя моральных и волевых ценностей. Самоубийство героя в конце является частью его самого, его ощущения мира. Он ушел в воду, в природу, и даже его воля не смогла вынести его наверх, он устал, и больше нет сил у него бороться с искусственным образом общества буржуа, так как он потерял точку опоры – любовь, а без любви в его жизни теряется ощущение прекрасного. Вспомним фильм «Рок-н-рольщик» Гая Ричи, в котором Джон, главный герой, говорит со своем приятелем Питтом о картине, которую они украли из дома Ленни: