Дмитрий Копелев
От мыса Головнина к Земле Александра I. Российские кругосветные экспедиции в первой половине XIX века
© Копелев Д. Н., 2021
© Политическая энциклопедия, 2021
Слова признательности
Эта книга родилась во многом благодаря курсу лекций, посвященному истории великих географических открытий, который я уже более двадцати лет читаю на факультете географии Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена. Задуман он был, как нередко случается, достаточно спонтанно, и появился на свет после дружеских бесед с руководителями факультета о том, что будущим студентам-географам необходим некий обобщающий гуманитарный курс. Показать, как тесно связаны между собой История и География, – такова была главная идея. В ходе обсуждений определилась тематика курса: обстоятельства и атмосфера великих плаваний в Мировом океане, сложный противоречивый мир моряков и ученых, отправлявшихся покорять неведомые далекие моря. Постепенно курс разрастался, чтобы в итоге стать историко-географическим семинаром, участники которого, студенты-географы, вместе со мной выдвигали собственные гипотезы относительно истории географии, пытались нащупать новые грани в истории путешествий, проникнуться идеями тех, кто стоял у истоков познания мира, понять мотивы и психологию участников плаваний. Наше сотрудничество оказалось весьма плодотворным и подтолкнуло автора к написанию данной книги, в которой не раз обсуждаются сюжеты, ставшие предметом столь важных для меня разговоров и обсуждений.
Многое из того, что изложено в этой книге, явилось результатом диалогов с учеными, посвятившими свое творчество вопросам истории географии, бесед с сотрудниками архивов и библиотек, неизменно помогавшими мне в работе над документами. Нельзя в связи с этим не упомянуть и внимательно прочитанные мной тексты, написанные как теми, кто стоял у истоков изучения истории открытий в XIX и XX вв., так и моими коллегами, современными специалистами, постоянно расширяющими научное пространство по данным сюжетам – без их вклада и их трудов книга никогда бы не состоялась. Я бесконечно благодарен Борису Николаевичу Комиссарову, Александру Яковлевичу Массову, Виталию Ивановичу Сычеву, Валентину Георгиевичу Смирнову, Людмиле Ивановне Спиридоновой, Ольге Алексеевне Красниковой, Андрею Вальтеровичу Гринёву и многим другим замечательным специалистам. Я надеюсь, на страницах этой книги их идеи проросли и дали семена. Помещенный на последних страницах список литературы – скромная дань уважения всем, кто занимался сходными сюжетами и кому я обязан своими знаниями. Я благодарен также сотрудникам Санкт-Петербургского отделения Русского Географического общества за возможность прочесть в Лектории Ю.М. Шокальского цикл открытых лекций, посвященных различным сюжетам этой книги.
Написать ее мне помогли два гранта, предоставленные Российским фондом фундаментальных исследований. Первый из них позволил провести глубокое исследование феномена русских кругосветных экспедиций, а второй – опубликовать подготовленную в ходе работы над проектом рукопись. На завершающей стадии исследования издательство «РОССПЭН» любезно предложило свою помощь в подготовке рукописи к печати и ее опубликовании. Я высоко ценю эту поддержку и вдумчивую работу над текстом, осуществленную Марией Альфредовной Айлaмaзян. Еще я хотел бы поблагодарить Елену Юрьевну Коновалову, взявшую в свои руки все организационные вопросы, связанные с публикацией этой книги, и Анну Нестерову, обратившуюся ко мне с предложением ее издать.
Величайшую признательность я выражаю своей супруге Галине, которая на протяжении долгих лет сопровождает меня в моих кабинетных путешествиях по океану. Ее неизменные помощь и терпение явились мощным подспорьем в работе. Нельзя не отметить особой благодарностью и моего сиамского кота Мсье Снуки, самого трудолюбивого из известных мне архивистов, обладающего удивительным даром выискивать среди моих бумаг самые ценные и в мгновение ока превращать их в груду жалких никчемных обрывков.
Предуведомление: большая игра началась…
Во время завтрака в усадьбе Лонгвуд на острове Святой Елены 5 мая 1816 г. Наполеон Бонапарт принимал представителя Ост-Индской компании в Китае. В ходе беседы речь зашла о восточной торговле. Рассказывая о русско-китайских отношениях, британский дипломат вспомнил об одном русском путешественнике, плавание которого в Китай «могло бы привести к важным результатам, если бы Россия не была целиком занята европейскими проблемами». По его словам, «русский мореплаватель Крузенштерн, совершавший кругосветное плавание во главе эскадры из двух кораблей, остановился в Кантоне. Там он был принят условно, до получения соответствующего указания от императорского двора в Пекине, а пока ему разрешили продать меха с его кораблей и взамен погрузить на борт закупленный чай. Указаний китайского императорского двора ждали более месяца; Крузенштерн покинул гавань Кантона за два дня до их получения. Указания предусматривали, что русские корабли должны были немедленно покинуть порт Кантона, что вся торговля с русскими на юге Китая запрещалась, что им уже уступили большую территорию на севере Китайской империи, так что со стороны русского императора было бы чудовищной ошибкой пытаться расширить свое влияние на юге Китая, используя море, и что те лица, которые будут способствовать расширению этого влияния, будут строго наказаны. Далее следовало предписание: в случае если русские корабли покинут порт Кантона до прибытия данных указаний из Пекина, английской фактории в Кантоне будет предложено передать их содержание императору России по каналам связи в Европе»[1].
Возможно, рассказ о капитане Крузенштерне стал откровением для императора. Многие из хорошо знавших его признавались, что с мечтой о Востоке повелитель Европы не расставался еще со времен Египетского похода, когда фактически организовал в Каире настоящий филиал Института Франции и готовился к научному освоению завоеванных африканских территорий. По словам графа де Лас-Каза, Наполеон очень сожалел, что в Египте у него не было времени, чтобы организовать военную и научную экспедицию в центр Африки. Как-то раз Лас-Каз вспомнил об одном несостоявшемся проекте экспедиции в центр Африки, отвергнутом руководителями флота: «Мы бы легко набрали 500–600 хороших солдат, добавив к ним необходимое количество врачей, ботаников, химиков, астрономов и натуралистов… необходимое количество вьючных животных, небольшие кожаные лодки для переправ через реки, бурдюки для транспортировки воды при переходах через пустыни и самые легкие полевые пушки помогли бы без особого труда осуществить задуманное предприятие».
– Несомненно, мне бы понравилась ваша идея, – ответил император. – Я бы занялся ею, передал ее на рассмотрение специально назначенной для этого комиссии и довел до логического завершения.
А затем поведал Лас-Казу, что не раз обдумывал, как лучше взяться за географические исследования в северной части Африки. План его был прост и эффективен: с экспедициями следовало отправить знающих офицеров, а их безопасность обеспечить «удержанием заложников из числа местных влиятельных лиц»…[2]
«Восточный мираж», опьянивший когда-то молодого генерала Бонапарта, признавшегося в пору Египетского похода, что Европа – не более чем «кротовья нора», и мечтавшего по стопам Александра Македонского пройти Азию, в те годы воплощался в Петербурге. С октября 1800 г. отношения России с Великобританией обострились, и планы первого консула нашли сочувствие со стороны императора Павла I[3]. Указом 1 ноября 1800 г. на все британские суда, стоявшие в русских портах, был наложен секвестр, они были переданы в ведомство Адмиралтейства для употребления под перевозки, а находившихся на них матросов арестовали и разослали по внутренним городам империи. Разрыв с Великобританией повлек за собой высылку с флота «флагманов, штаб- и обер-офицеров из англичан»[4]. События приобретали масштабы большой политики – 4–6 декабря 1800 г. в Петербурге были подписаны конвенции с Данией, Швецией и Пруссией, оформившие возобновление системы «северного нейтралитета» для «обуздания Англии», к соглашениям должны были вскоре присоединиться Франция с Испанией. На повестку дня выходил франко-русский военный союз. Шагом к нему стал секретный план освобождения Индии «от тиранического и варварского ига англичан», который предусматривал поэтапное продвижение Петербурга и Парижа к Индийскому океану: к осени 1801 г. совместный 70-тысячный франко-русский корпус под командованием генерала Андре Массена должен был сосредоточиться в персидском Астрабаде, откуда через Герат, Ферах и Кандагар начать выдвижение к берегам Инда[5]. Здесь, по замыслу организаторов экспедиции, военный экспедиционный корпус вполне мог рассчитывать на широкую поддержку местных племен, ненавидевших Великобританию и Британскую Ост-Индскую компанию. Движение корпуса со стороны Средней Азии прикрывали казачьи части под командованием атамана Войска Донского В.П. Орлова, который получил приказ осуществить «Поход на реку Индус» через Хиву и Бухару[6].
28 февраля 1801 г. основные силы казаков под командованием М.И. Платова крупной колонной из 13 полков выступили из станицы Качалинской четырьмя эшелонами. Ожидали и военно-морскую поддержку с юга – якобы три российских корабля, перевооруженные во фрегаты, должны были отплыть с Камчатки в Индийский океан и перекрыть британскую торговлю с Индией и Китаем: пушки для кораблей следовало доставить в Петропавловск в течение пяти недель, все необходимые материалы предполагалось переправить на Камчатку «в течение довольно короткого срока, на санях»[7]. Выход соединенных армий в район Пятиречья мог привести к антибританскому союзу с правителем Ранджит Сингхом, который незадолго до этого, 12 апреля 1801 г., короновался в Лахоре как саркар единого Пенджаба, после чего почти 40 лет сдерживал экспансию Британской империи[8].
В Лондоне ответили оперативно. Первый удар был нанесен по Копенгагену – 2 апреля 1801 г. датские корабли, стоявшие на якоре вдоль побережья, подверглись стремительной атаке превосходящих сил Британского флота под командованием адмирала Хайда Паркера. Получив сведения о подготовке франко-русской экспедиции, Британское адмиралтейство приказало новоиспеченному «герою Копенгагена» вице-адмиралу Горацио Нельсону готовить эскадру для атаки Кронштадта, Ревеля и Санкт-Петербурга. Однако 23 марта казаков Орлова и Платова в окрестностях слободы Мечетная – сегодня это город Пугачев Саратовской области – догнал курьер из Петербурга. Он привез приказ возвращаться: новый император Александр I отказался от идеи русско-французского союза.
Участники этих событий не знали, что 15 января 1801 г. Павел I отправил первому консулу Бонапарту следующее послание: «Я не могу не предложить Вам, нельзя ли предпринять или, по крайней мере, произвести что-нибудь на берегах Англии, что в то время, когда она видит себя изолированною, может заставить ее раскаиваться в своем деспотизме и в своем высокомерии»[9]. Тонко ощутил веяния времени молодой капитан-лейтенант Ревельской эскадры, командовавший тогда кутером «Нептун». 5 декабря 1800 г. он направил в Петербург смелый план крейсерской войны против Туманного Альбиона. Звали офицера Иван Крузенштерн. Записку свою он направил недавно назначенному «докладывать по делам Адмиралтейств-коллегии е. и. в.» адмиралу Иосифу Михайловичу Дерибасу. «В случае войны с этим народом, – писал Иван Федорович, – будет чрезвычайно важно вредить всячески этой торговле, единственному источнику его богатства. В этих видах я предлагаю назначить, в начале мая, эскадру из двух линейных кораблей и нескольких обшитых медью фрегатов, с тем чтобы она, обогнув Шотландию, отправилась на высоту Азорских островов, где нет английских крейсеров и где обыкновенно проходят суда, возвращающиеся в июле и августе месяцах из Восточной и Западной Индий и из большаго Южнаго моря. Я по собственному опыту знаю, что конвой этих кораблей бывает всегда слабый и редко состоит более чем из одного или двух военных кораблей. На пути не следует забавляться захватываньем призов, чтобы тем не возбудить подозрения; но по приходе ограничиться взятием только этих больших кораблей, из которых каждый, возвращаясь из Индии и из Китая, представляет собою ценность в 1 1/2 или в 2 миллиона рублей; суда же меньшей важности надо просто потоплять. Вокруг Шотландии вовсе не имеется Английских эскадр; фрегаты же их, которые могут с нами повстречаться, не должны внушать опасения, потому что так называемые flying squadrons состоят исключительно из фрегатов, расположенных у берегов Ирландии и Франции… Англичанам, – продолжал Крузенштерн, – не придет в голову, чтобы мы пошли на такое предприятие, и безпечность их подает нам счастливую надежду на исполнение. Если даже и не будет такого успеха, какого можно ожидать, во всяком случае предприятием этим прославится наш флот. Оно должно быть вверено человеку твердому, решительному и исполненному познаний в морском деле. У нас во флоте есть несколько человек таких, и я почту себя счастливым служить под их начальством в этом походе»[10].
Послание Крузенштерна не могло дойти по назначению – 2 декабря 1800 г. Дерибас внезапно скончался. Через три месяца, 12 марта 1801 г., в Михайловском замке был убит император Павел I. Фигуры на большой геополитической шахматной доске поменяли свои позиции…
План крейсерской войны Крузенштерна остался надолго забыт. По счастью, иная судьба ждала другой его замысел. Еще в бытность свою на службе в Британском флоте, в 1799 г., он составил подробную записку о планах русского проникновения на Восток и представил ее в 1800 г. на имя президента Коммерц-коллегии генерал-майора П.А. Соймонова[11]. Она и легла в основу проекта первой русской кругосветной экспедиции, о которой вспомнили в Лонгвуде Наполеон и его британский собеседник. И вот спустя два года после того, как в кабинете лонгвудского узника было упомянуто имя Крузенштерна, 24 апреля 1818 г. к берегам острова Святой Елены подошло русское судно – корабль «Рюрик» под командованием участника плавания Крузенштерна лейтенанта Отто Евстафьевича Коцебу. Сын немецкого драматурга и романиста Августа Фридриха фон Коцебу, он горел желанием увидеть великого императора: «Я под вечер приблизился к английскому военному бригу, крейсирующему здесь и строго осматривающему все корабли, намеревающиеся идти к о. Святой Елены. Офицер прибыл ко мне на корабль и, прежде чем войти в каюту, взвел курок спрятанного в рукаве пистолета; он советовал держаться ночью вблизи острова, чтобы они могли донести по телеграфу о нашем прибытии». Утром Коцебу направился к острову и, «никак не мог подумать, что пролетевшее над нами ядро было пущено в нас… когда, несмотря на поднятый нами русский флаг, второе ядро пролетело между мачтами, я велел лечь в дрейф, чтобы ожидать объяснения. Вскоре явился лейтенант с линейного корабля “Конкерор” (“Завоеватель”), вызвался сам проводить нас к рейду, и был того мнения, что батарея не имела права по нам стрелять. Мы смело двинулись вперед; в то же мгновение третье ядро просвистело над нашими головами; я опять велел лечь в дрейф, и офицер оставил нас с обещанием, что мы в 11 часов получим позволение идти на рейд, но когда оно не было нам дано и в 12 часов, то я велел спустить флаг, поблагодарив пушечным выстрелом за благосклонный прием, и отплыл»[12].
* * *
В начале XIX в., когда молодой Крузенштерн строил планы крейсерской войны против Великобритании и разрабатывал проекты кругосветного плавания, трудно было представить, что русские корабли могут оказаться в просторах далекой Атлантики и Тихого океана. Теперь же, после триумфальной победы над Наполеоном, перед молодой Российской державой открывались новые, доселе невиданные перспективы военно-морского продвижения: загадочный Восток, далекие Южные моря, Кантон, Антарктида. Российская империя вступала в Большую игру – перед ней раскрывались просторы Мирового океана: от мыса Головнина до Земли Александра I. К первому из них, мысу Головнина, расположенному на Аляске, в западной оконечности полуострова Лисберн, подошел в августе 1820 г. капитан-лейтенант Михаил Васильев. Он и дал имя прославленного русского морехода Василия Головнина этой длинной песчаной косе, уходящей в Чукотское море[13]. Название же Земля Александра I появилось через полгода, в январе 1821 г., в водах Антарктики благодаря экспедиции Ф.Ф. Беллинсгаузена и М.П. Лазарева: «Мы почитали себя весьма счастливыми, что ясная погода и небо совершенно безоблачное позволили нам увидеть и обозреть сей берег»[14]. Между этими двумя географическими объектами на карте Мирового океана и разворачивались события, которые легли в основу книги…
Июль 2021 г.Санкт-Петербург
Глава первая. В поисках единого мира. Кругосветные экспедиции: от «Долгого XVI века» к эпохе Просвещения
Освоение и раздел океана
Феномен кругосветных плаваний невозможно объяснить, не приняв во внимание специфику той эпохи, в которую они начались. Европа переживала переломный период, который нидерландский историк Йохан Хёйзинга поэтично назвал «осенью Средневековья», на историческую арену выходило Новое время. В его недрах вызревала эра модернизации, отмеченная драматическими потрясениями, разрушением традиционных представлений о мире и выдающимися свершениями человеческого духа. Гуманизм, Ренессанс и Реформация открыли неисчерпаемые богатства внутреннего мира человека и были ознаменованы рождением новой науки, утвердившей всемогущество познания. Одновременно происходило становление европейского политического порядка, проникнутого «духом законов», разрабатывались концепции современного государственного устройства, Европа открывала и завоевывала американский и азиатский миры.
Постепенно интеллектуальная элита европейского общества приходила к осознанию того, что в центре динамично меняющегося мира и процессов преобразования стоит человек. В 1770 г. французский философ маркиз де Кондорсе впервые использовал понятие «модернизация»: понимая его как стремление к прогрессу, он выдвинул идею о способности современных людей с помощью науки направлять изменение общества. В основу этого мироощущения лег постулат рационализма: если человек сумел проникнуть в законы мироздания, значит, ему доверено управлять этим миром, исправлять его недостатки и совершенствовать Божий замысел.
На пороге Нового времени подобный подход только пробивал себе дорогу. Цикличная модель средневекового представления об устройстве мира во многом исходила из календарного природного круговорота: зима, весна, лето, осень – все неизменно и предначертано, ибо таков фундаментальный закон мироздания, и никаких перемен ждать не приходится.
Но сейчас в этот мерный круговорот вторглись стремительные и динамичные процессы политического объединения европейских стран, все забурлило и пришло в движение. Новое возникало в сложнейшем конгломерате цивилизационных, ресурсных, демографических, экономических, социальных, идеологических, политических и технологических факторов. На смену казавшимся незыблемыми традиционным ценностям, устоявшимся социальным иерархиям приходило новое миропонимание, связанное с осознанием прогресса. Человек устремился постигать и совершенствовать окружающий мир.
Мир вступал в эпоху, которую, если следовать терминологии Ф. Броделя, окрестили «долгим XVI веком», подразумевая под ним пятнадцатое, шестнадцатое и первую половину семнадцатого столетий[15]. В те времена располагавшаяся на северо-западной окраине Евразийского континента Европа оставалась не более чем региональным понятием: небольшие более или менее суверенные территориальные анклавы с размытой структурой управления, туманными границами, несбалансированными механизмами финансового регулирования и слабыми наемными армиями. На мировом геополитическом пространстве тон задавали могущественные империи Востока – Китай, Персия, Индия и Османская империя с их неисчерпаемыми людскими ресурсами, огромными сырьевыми запасами, военной мощью и отлаженными за многие века механизмами подчинения и управления.
Однако постепенно эти «сверхдержавы» начинали уступать ведущие позиции. Казалось бы, сложившаяся на Востоке модель деспотической центральной власти должна была консолидировать историческое пространство для бюрократически регламентируемого экономического роста, но в действительности вместо ускоренного развития эти империи получили подавление низовой инициативы и стагнацию. Широкие возможности для административного вмешательства в экономические процессы, отсутствие правовых гарантий собственности, национальная и религиозная рознь, интриги и подковерная борьба между военными, религиозными и бюрократическими элитами и коррупция государственного аппарата, порой доходившая до прямого вымогательства, стали ключевыми факторами, определившими инерционность Востока. Именно они сыграли решающую роль в блокировке заморской экспансии Китая в эпоху династии Мин, хотя Китай обладал для этого несоизмеримо большими ресурсами, нежели, например, крошечные Нидерланды или бедные, только что вышедшие из кровопролитных религиозных войн Испанское и Португальское королевства. При императоре Чжу Ди (1402–1424), когда китайская экспансионистская политика достигла своего апогея, адмирал Чжэн Хэ предпринял семь экспедиций в Индию, на Суматру, в Персидский залив и Восточную Африку. Его армады, на борту которых находилось более 35 тысяч солдат, составляли гигантские джонки, по сравнению с которыми европейские корабли выглядели жалкими скорлупками. Экспедиции Чжэн Хэ не только преследовали дипломатические и торговые цели, но и должны были всячески способствовать распространению конфуцианской идеологии, а также укреплять престиж правящей династии. Однако в середине XV в. в империи возобладали изоляционистские тенденции: огромные естественные ресурсы и человеческий потенциал позволяли Китаю не зависеть от превратностей внешней торговли. Правящая бюрократия, воспитанная в духе конфуцианских традиций, могла спокойно обогащаться и без рискованных инноваций и дорогостоящих военных экспедиций. Вскоре строительство кораблей прекратилось, частную торговлю запретили, а документацию о заморских плаваниях уничтожили.
Другая геополитическая ось мира, победоносная Османская империя, державшая под контролем торговые пути из Китая и Индии в Европу, оказалась втянутой в бесконечные войны: сначала с государством Тимуридов, а затем с могущественной Персией, переживавшей звездный час. Присущие туркам-османам формы экспансии – захват уже обжитых территорий и подчинение империи местных жителей – не претерпели кардинальных изменений. Новые, неизведанные и неосвоенные земли Стамбул по-прежнему не привлекали.
К началу XVIII в. на первые позиции в мире вышла Западная Европа, создававшая империи далеко за пределами своего континента и решительно «присваивавшая» себе право на глобальное доминирование в политике, мировой науке и культуре[16]. Бывшая периферия превратилась в центр развивающегося капитализма с его беспощадной конкуренцией, глобальным размахом коммерческих и финансовых операций и неудержимым стремлением к захвату новых рынков и овладению новыми технологиями. Со всего мира сюда направлялись все возрастающие торговые потоки, росли города, хлынувшее из Америки и Азии золото и серебро привели к колоссальному росту денежной массы и гибели привычной модели торгового обмена. Власть, тесно связанная с миром предпринимательства и науки, целенаправленно использовалась для обеспечения наиболее перспективных и выгодных условий для вложения капитала.
Огромную роль в успехе экспансии сыграла качественно новая типологическая модель современного государства со свойственными ему технологическими, институциональными и политическими функциями. Представления о государстве как о власти, данной Богом и имеющей религиозную основу, становились достоянием прошлого. На смену им пришло осознание светской природы власти – новое обоснование государства как светского института приобрело рационалистический характер, а формальный источник государственной власти переместился от монарха и церкви к абстрактному народу и нации. Недавно разрозненные подданные – дворяне, финансисты, купцы, крестьяне и солдаты – обретали некую «органическую солидарность», заменявшую традиционное послушание авторитетам церкви и монархии. Западноевропейские образцы рационалистического мышления рассматривали государство как институт, созданный посредством соглашения людей, как идеальную по замыслу социальную модель, с помощью которой можно изменить природу человека. Ключевым звеном в формировавшемся порядке стала система рациональной бюрократии, способная организовать управление обществом и поставить его под свой контроль. Опираясь на организационную силу финансовых и промышленных кланов, эта эффективная управленческая модель провела бюрократическую и военную революции, сформировав координированный костяк будущего всемирного господства: профессиональные армию и флот, органы центрального управления со штатом чиновников, промышленный комплекс с заводами, верфями, арсеналами и научными институтами. При помощи этих механизмов и в условиях жесточайшей международной конкуренции западноевропейские военно-морские державы приступили к глобальному завоеванию мира, используя в качестве инструмента продвижения своих многообразных интересов кругосветные плавания[17].
Первый период кругосветных экспедиций (1520–1570-e гг.), во время которого произошло плавание Фернана Магеллана, охватывал достаточно продолжительный временной отрезок, в течение которого формировалась новая геополитическая картина мира. В центре ее лежала монополия пиренейских держав на контроль над Мировым океаном – именно она сделала возможной саму идею плаваний вокруг света и построение их потенциальных маршрутов. Второй этап (1577–1744), во время которого произошло семь кругосветных плаваний, совпал с эпохой войны за передел двухполюсного мира и характеризовался появлением на мировой арене молодых военно-морских держав и формированием новых заморских империй: Британской, Французской и Нидерландской. Внутри этого этапа выделяются две фазы: начальная (1577–1623) и, после шестидесятилетней паузы, вторая фаза (1683–1744). На третьем этапе эра Тордесильясских соглашений уходит в прошлое. На смену двухполюсному миру приходит новый геополитический порядок, определяемый ожесточенным колониальным противостоянием Великобритании, Франции и Нидерландов, на фоне которого происходит медленное угасание испанской колониальной мощи и стремительный взлет Российской империи. Под воздействием идей Просвещения изменяется природа кругосветных плаваний, которые превращаются в инструмент научного познания мира. Никто, разумеется, специально не планировал и не проектировал такую модель научных исследований, хотя иногда ее компоненты продумывались, прогнозировались. Чаще же они скорее предугадывались, появлялись спонтанно и получали импульсы к дальнейшему изменению, рождались из причудливых комбинаций и переплетений многообразных геополитических, технологических, экономических, идеологических и культурных факторов, определявших цивилизационное развитие Европы.