Дмитрий Ковальски
Безмолвные лица
Полицейский Хансен знал часовщика лично и потому обошелся суровым предупреждением.
У южных границ, где начинался густой непроглядный лес, все пошли на запад. Но по пути пришлось отменить патруль.
Сначала раздался дикий крик, а затем звон колоколов.
Фрида Нильсен больше не спала.
Месяц назад ее дочь Марта пропала из своей кровати, из комнаты, где спали еще трое братьев. Девочка была самой младшей и самой любимой. Конечно, Фрида любила и сыновей, но не так, как долгожданную дочь. Теперь ее не стало. Вместе с ней ушел и покой. Стоило женщине закрыть глаза, как фантазия рисовала перед ней пустую кровать и распахнутое окно. В тот момент она даже не смогла закричать. Просто схватила себя за волосы и чтобы было сил потянула вниз. Фрида надеялась, что физическая боль способна заглушить рану в груди.
Пятеро суток они искали ребенка, но не нашли и следа. Ее супруг Гуннар хоть и избегал разговоров о постигшем горе, но сильно осунулся и потерял в весе. Они и раньше еле общались, но теперь, уложив сыновей спать и оставшись наедине, коротали ночь в полном безмолвии.
В этот раз Гуннар ушел патрулировать город. И Фрида понимала, что так он борется с утратой и дарит себе частичку веры. Она бы и сама хотела взять ружье и броситься на поиски убийцы. О, если бы она его встретила, то ни секунды бы не колебалась. Стреляла бы прямиком в его поганую морду. Так, чтобы живого места не осталось.
Но женщин на дежурство не брали. Да и сыновей с кем оставишь?
Старшему недавно исполнилось двенадцать, младший готовился к скорому восьмилетию.
Их гостиная была сердцем жилища. Деревянные панели стен, окрашенные в светлые тона, раньше создавали уют и тепло, а массивный стол в центре комнаты служил местом для семейных собраний. Вечерами, когда зажигался камин, комната наполнялась мягким светом и треском дров. Сейчас же Фрида сидела в холодном одиночестве, глядя на погасшие в камине бревна. Чтобы не замерзнуть, она накрыла ноги пледом.
Переведя взгляд на окно, Фрида сказала:
– Мы обязательно тебя найдем.
В пустой комнате голос звучал непривычно. Гостиная обратилась в храм безмолвия.
– Я знаю, мамочка, – ответила сама себе Фрида, изменив голос на детский.
– И больше никогда тебя не потеряем, – добавила Фрида.
– Да, мамочка, я верю вам и жду этого момента. – Голос Фриды все больше походил на голос дочери.
Затем она замолчала, и в тишину вторглась слабая грустная мелодия флейты. То ли ветер так играл, то ли кто-то из соседей взялся за инструмент. Не важно. Эта мелодия так ладно совпала со струнами души.
– Как ты, доченька? – спросила она.
– Мне холодно, – ответила девочка голосом матери.
– Где ты?
– За окном, жду тебя и братьев.
Последнюю фразу принесли мелодия флейты и морозный ночной воздух. Фриде даже не пришлось притворяться. Окна дома выходили на редкую лесопосадку. Деревья росли на большом расстоянии друг от друга. Голые стволы елей уходили в ночное небо на шесть с лишним метров. За ними начинался лес, который хорошо виднелся днем. Ночью же между деревьев растянулась непроглядная черная пелена.
Женщина подошла к окну. Оказалось, что его не заперли. Даже ставни не закрыли.
– Я здесь, – прозвучал детский голосок.
Фрида отодвинула льняную занавеску и посмотрела во двор.
Мелодия флейты стала громче. Она нагло проникала в сознание, заглушая посторонние звуки. Мир умолк, казалось, существует только одна флейта. Только ее игра.
Черный двор, черные стволы деревьев и туман, мягко расстеленный поверх осенней травы. Звездное небо, небрежно укрытое редкими тучами, и полумесяц, скромно мерцающий в объятиях ночи. Его слабый свет едва мог избавить это место от тьмы.
– Я здесь… – повторила девочка.
Фрида не заметила, как оказалась на улице. Еще мгновение назад она стояла по ту сторону стены, но теперь, следуя голосу дочери и звуку флейты, она прошла сквозь камень и бревна и очутилась на улице.
Из-за ствола черной ели показалась девочка. Ее волосы были аккуратно расчесаны и закрывали большую часть лица. Одета она была в белое праздничное платьице с бантами на рукавах. Ноги ее скрывал туман.
– Я здесь, – прошептала девочка, оставаясь неподвижной. – Ну же, братец, иди ко мне.
Фрида повернула голову.
В трех шагах от нее стоял ее младший сын. В ночной рубашке и отцовских ботинках. Он повернулся к матери и взволнованно спросил:
– Мам, они зовут меня… ты позволишь?
– Конечно, дитя, – ответила Фрида, не обращая внимания на внутреннюю тревогу, которая никак не могла разрушить гипнотические чары мелодии, – не заставляй сестренку ждать.
Мальчик последовал указу матери.
Фрида провожала его взглядом и видела, как сгущается мрак вокруг ребенка. Мелодия флейты внушала ей радость оттого, что брат и сестра встретятся, но материнский инстинкт бил тревогу.
«Верни их», – мысленно приказала себе Фрида. И даже сделала шаг в их сторону, после чего остановилась, очарованная мелодией. Вдалеке смеялись дети. Их голоса эхом разлеталась среди редких деревьев.
Один за другим дети показывали свои безмолвные лица. Бледные, с застывшими улыбками и пустыми глазницами, они парили между деревьев и следили за тем, чтобы Фрида не помешала мальчику примкнуть к ним.
– Иди же к нам, – сказали они единым на всех голосом.
– Мамочка, – прошептал ее сын и растворился во тьме.
Звезды померкли, тьма усилилась и поглотила деревья. Фрида стояла в окружении непроглядной черноты, и все, что она видела, – это детские лица. Словно глиняные античные маски, они парили вокруг, приближаясь к ней. Теперь стало заметно, что жесткая веревка сшила их губы в подобие улыбки. В глазницах зияла пустота, сквозь которую виднелось мрачное небо.
– Мамочка, – шептали они голосом дочери.
Сердце пронзила острая боль утраты. Но тело отказывалось двигаться. Мелодия окружила и сдавливала тисками. Лишь левой рукой могла пошевелить Фрида. Все, что смогла, это впихнуть свою ладонь между стиснутых зубов и укусить себя изо всех сил.
Почувствовав в руке жгучую боль, Фрида закричала. Она очнулась на кресле в гостиной. Ее ладонь была все еще в зубах, во рту чувствовался вкус крови. Ей приснился дурной сон. Но слишком реальный, чтобы просто о нем забыть.
Повинуясь внутреннему голосу и подавляя страх, Фрида поднялась на второй этаж, где находилась комната детей. Она шла, отгоняя дурные мысли. Все это сон, и ничего больше. Ребенок не мог пройти мимо нее. Но она вышла в коридор и не заметила ботинок Гуннара. Не в них ли был сын, когда стоял рядом?
Нет, Гуннар надел ботинки, когда ушел с патрулем, а ее ребенок сейчас в кровати. Вместе со своими братьями.
Тогда почему же Фрида стоит перед дверью и не решается ее открыть?
Потому что Фрида знает, что в детской из четырех кроватей – две пустые.
Она знает, что это был не сон.
Превозмогая сковывающий страх, Фрида открыла дверь, и мир внутри нее рухнул. Сквозь распахнутое окно слабо светил полумесяц. Но его света хватило, чтобы показать вторую опустевшую кровать.
Женщина подбежала к окну и что было сил, до хрипа и надрыва связок выкрикнула имя своего ребенка, надеясь, что лес услышит и отпустит его.
Она кричала, пока не проснулись старшие сыновья.
Она кричала, пока не прибежал Гуннар с полицейским.
Она кричала, пока не упала без чувств.
5
Мелодия, нарушенная громким криком, покинула ребенка в ночном лесу. Как только он пришел в сознание, то почувствовал холод поздней осени и страх одиночества. Мальчик не имел понятия, как оказался в лесу. Ведь несколько минут назад был в своей спальне. Он ничего не помнил, но осознание случившегося быстро наступило: его похитили, но не до конца. Он жив и никаких монстров вокруг. В эту ночь луна была на его стороне. Ее свет рассеивал тьму вокруг, предоставляя шанс вернуться в город. Но мальчик не знал направления. Вместе с отцом они часто ходили за грибами и ягодами. Ставили силки на кроликов, охотились на куропаток. Бывало, что они заходили глубоко в лес, туда, где трава доставала до макушки. Но всегда отец выводил его обратно. По пути Гуннар обучал сына, говорил, как лучше ориентироваться в лесу, что-то рассказывал про мох, родники и пещеры. Но как сейчас все это вспомнить? Особенно когда холод взбирается по ногам к самому сердцу.
Мальчик брел наугад, делая небольшие остановки, чтобы прислушиваться к окружению. Каждый звук пугал и вызывал жуткие фантазии.
Хрустнула ветка, и тут же он представил свирепого волка, крадущегося за спиной. Ухнула сова и захлопала тяжелыми крыльями – кто-то ее спугнул.
– Есть здесь кто? – выкрикнул мальчик и тут же пожалел о своей глупости. Его юный голосок точно привлечет внимание похитителя, который не дождался своей добычи.
Что заставило его уйти так далеко от дома?
Может быть, родители отдали его сами?
Нет, такого просто не может быть. Отец бы не променял его ни на что на свете!
Тучи сгущались, крадя слабый лунный свет. Лес погружался во мрак, и становилось труднее искать дорогу.
Силы стремительно покидали ребенка, а холод шептал ему об отдыхе.
– Остановись, приляг на мягкой траве, наберись сил.
Мальчик знал, что мороз являет собой настоящую угрозу. Отец рассказывал ему о таком.
– Нельзя спать в снегу, холод замедляет кровь, и тот, кто уснул, может больше не проснуться. – Голос отца так отчетливо звучал, словно он был рядом.
«Жаль, что его нет рядом», – подумал мальчик и на глаза навернулись слезы.
Вместе с ними пришло суровое осознание того, что ему никогда не выбраться из леса. А значит, никогда он не увидит своих родителей.
Когда ребенок отчаялся, вдалеке мелькнул слабый огонек.
– Эй! – закричал он и побежал к нему.
– Сын! – крикнул Гуннар и бросился навстречу.
Свет метался из стороны в сторону, разбивая мрачный занавес. Наконец они встретились под ветвями гигантского дуба, и мальчик утонул в спасительных объятиях отца.
– Как ты здесь оказался?
– Искал тебя, – ответил отец. Его голос действовал успокаивающе, все страхи и тревоги отступили.
– Ты знаешь дорогу домой? – спросил мальчик, хотя прекрасно понимал, что отец никогда не заблудится.
– Конечно, – ободрил он сына, – мы совсем недалеко.
Больше всего мальчик боялся, что его станут ругать за то, что он ушел ночью из дома. Но всю дорогу отец говорил с ним спокойным тоном и даже шутил. Ночь и лес перестали его пугать. Луна снова светила ярко, даруя им спасительную тропу.
Они шли, не замечая времени: отец впереди, а сын на шаг позади.
И даже мелодия, звучавшая со всех сторон, доказывала, что они уже совсем близко к городу.
По пути они встретили других детей, что также заблудились в этом лесу. И теперь мальчик гордился своим отцом, который спас не только сына, но и остальных пропавших детей. Он посчитал их всех. Даже не понадобилось двух ладоней, чтобы получилось число пять. Мальчик загнул еще один на другой руке – сам он шестой.
Дети молча улыбались и не сводили с него глаз. Вот они прошли болото и вышли на поляну. Только сейчас мальчик заметил, что вместо глаз у других ребят просто черные дыры, а лица плоские, как ярмарочные маски. Теперь их тела растворились во тьме, оставляя лица парить в воздухе и сотрясаться от звуков мелодии.
– Отец, когда мы придем домой?
– Мы дома, – сказал Гуннар и обернулся.
Его кожа обратилась в расплавленный воск и медленно стекала, открывая истинный образ твари, которая оскалилась рядом гнилых зубов. В страшных байках это существо называли драугром. Мертвецом, восставшим из могилы. Ветер пронизывал грудную клетку с остатками плоти ожившего трупа, рождая мелодию флейты. Внутри него пульсировала черная душа, что тянула к детям свои тонкие, как паутина, щупальца.
– Мы дома, – повторило существо хриплым скрипучим голосом.
– Да, отец. – Мальчик посмотрел на него глазами, которые затянула черная пелена. – Мы дома.
6
Грим шел по ночному лесу. Эти места он видел впервые. Но по какой-то причине ориентировался в них легко. То ли голос внутри ему помогал, то ли мелодия флейты, что так прекрасно звучала в ночи. Она вела его, как и в прошлый раз, когда он оказался недалеко от церкви, где увидел того мальчугана.
Он шел на нее, надеясь, что, когда обнаружит источник, тот откроет все секреты его больного сознания. Он понимал, что где-то внутри него покоится истинная личность. Но не знал, как до нее добраться. Думал, что она бесследно исчезла, но музыка пробудила ее.
Его настоящее «я» резонировало на этот звук, и чем ближе Грим подходил, тем сильнее пробуждался внутренний голос.
Вдалеке что-то мелькнуло, какая-то тень. Две тени.
Он увидел ребенка, идущего за человеком в черном, который и был причиной этой чарующей мелодии. Мальчик называл впереди идущего папой и не отставал ни на шаг. Грим последовал за ними. И чем ближе становился, тем сильнее росла в груди тревога. Этот странный человек, что скрыт тенями, никак не мог быть отцом ребенка. Мальчика нужно остановить. Как и прошлого. Того, в приюте.
Не чувствуя травы под ногами, он ускорил шаг, но вдруг тьма плотным кольцом окружила его. Скрыв под черной пеленой все, что было дальше трех шагов.
– Ты кто? – спросил его детский голос.
Грим остановился. Из-за дерева выглядывал ребенок. Бледный, словно его кожа была сделана из свечного воска. Лохмотья одежды свисали с худого тела.
– Не знаю, – ответил Грим.
– Тебе нельзя, – сказал другой ребенок. Он прятался за камнем и лицом походил на первого. Его отличала непослушная рыжая шевелюра и пухлые ладошки, которыми он закрывал уши.
Раздался женский крик, но тут же утонул в пучине мелодии флейты.
Грим посмотрел в направлении звука.
– Уходи. – Детский голос раздался за его спиной, он явно принадлежал девочке.
Грим обернулся, и что-то в очертаниях ее лица ему казалось знакомым. В остальном такое же бледное и пустое, как первых два.
Дети выходили из-за деревьев и окружали его. Они брали друг друга за руки, создавая вокруг незваного гостя кольцо.
– Тебя здесь не ждали, – приговаривали они.
– Что это за мелодия? – спросил Грим, хотя и понимал, что дети ему не ответят.
– Уходи! – прокричали хором дети, хотя их лица с черными угольками вместо глаз оставались безмятежными.
– Они правы, вам пора уходить, – послышался знакомый голос, и Грим проснулся.
Все те же каменные стены тюремной камеры в Гримсвике. Та же жесткая кровать.
Вот только память никуда не делась. Весь прошлый день сохранился в сознании, как и надпись с его прозвищем на камне. Он помнил и суд, и пацана и даже успел изучить обрывки сна, прежде чем они бесследно исчезли.
– Как спалось?
Грим повернул голову.
На соседней кровати сидел мужчина, вид которого резко контрастировал с унылой тюремной камерой. Одетый в костюм-тройку английского кроя, гладко выбритый, с короткими черными волосами. На коленях он держал дорожный саквояж, на котором сложил руки. Пальцы с аккуратными ногтями стискивали ручку.
Грим не мог подобрать ни одно преступление, в котором можно было бы обвинить незнакомца. Разве что в чрезмерной педантичности?
– Вы кто? – спросил Грим.
– Так уж вышло, что я здесь заперт по вашей воле, – ответил тот вежливо. – Мне необходимо, чтобы вы вспомнили, кто вы такой.
– Вы врач? – Грим пытался вспомнить, видел ли он этого человека на совете в минувший день. Вроде нет, однако лицо казалось знакомым.
– Практически, – он поправил манжету, – почти защитил докторскую степень психотерапевта. Но случай изменил мои планы.
– Как ваше имя?
– … – Голос незнакомца утонул в неожиданно появившемся шуме.
Противный звук пронзил перепонки, отчего мигом разболелась голова. Внутреннее давление нарастало, и казалось, глаза вылетят из орбит. Чтобы хоть как-то справиться с приступом, Грим обхватил голову руками.
– Что это? – хрипя, спросил он.
– Вы о чем? – невозмутимо произнес доктор.
– Этот шум… как будто скрежет металла…
– Я ничего не слышу. Возможно, звук внутри вас. Иногда из-за высокого давления кровь притекает к ушам, из-за этого вы слышите шум.
Каждая фраза резала его слух и только усугубляла болевые ощущения.
– Я дам вам время, – произнес он и замолчал.
Постепенно приступ прекратился. Ушные перепонки пульсировали и горели. Во рту Грим ощущал привкус железа, в висках стучало. Но даже такое состояние было лучше, чем несколько минут назад.
Все это время новый сосед терпеливо ждал и с любопытством наблюдал.
– Мне нехорошо. – Грим сел на кровать, все еще закрывая уши ладонями.
– Ваша проблема внутри, возможно, именно из-за этого вы ничего и не помните.
Грим медленно опустил руки, готовясь их вернуть в любой момент. Но приступ отступил без следа.
– Что мне делать? – спросил он.
– Довериться мне, ведь если я вам не помогу, то навечно останусь в клетке. – Он снова поправил манжету и занял привычную позу, сложив руки на саквояже.
– С чего начнем?
– Пока рано, – доктор посмотрел на дверь, – за вами пришли.
Скрипнул железный затвор, и тяжелая дверь открылась.
7
С самого утра в городской ратуше собрался народ. Очередная пропажа ребенка послужила искрой для праведного гнева горожан. Прошлый вечер они встретили с надеждой: виновный пойман, опасность миновала. Впервые для многих сон в эту ночь прошел спокойно. И даже мрачное осеннее утро явило миру свою природную красоту и умиротворение. Люди наслаждались новым днем, пока не увидели лицо убитой горем матери. Ее красные от слез глаза вернули в их души былые страхи. А главное, лишили всякого доверия к совету и городской администрации.
Народ требовал, чтобы мэр вышел и объяснил, почему, несмотря на все старания, похититель на свободе. У всех в руках были деревянные таблички, на которых черным углем написали цифру 6 – количество пропавших детей. Если уж кто-то вдруг забыл. Потому что пропадали, как правило, дети обычных граждан. Ни мэр, ни судья боль утраты не испытали. Так что вряд ли их заботил счет.
Полицейский Хансен с двумя патрульными сдерживал толпу как мог. Обычно его маленький отряд легко справлялся с нарушителями порядка. Иногда приходилось пускать в ход дубинку, но исключительно в воспитательных целях и в адрес особо буйных граждан. Преступления в Гримсвике – явление редкое, а уж разъяренную толпу Лейф встретил впервые.
Люди стягивались к ратуше со всех концов, пока за закрытой дверью совет и администрация города пытались найти выход из сложной ситуации.
Собрались все, кроме Магнуса Хокана. Его не застали ни дома, ни на одной из его лесопилок. Поэтому слово пришлось взять господину Ивару Торсону, уважаемому купцу, что владел торговыми рядами на главной площади Гримсвика. На слушании по делу незнакомца он отмолчался, говорить в присутствии стольких глаз не любил. Зато наверстывал упущенное в узком кругу.
Торсон ходил взад-вперед в кабинете мэра и не мог сдержать эмоций. На широкой шее вздувались вены. На лбу выступали капли пота, которые тот смахивал платком. Торсон сделал паузу, чтобы набрать воздуха.
– О нас уже говорят в других городах! А это, поверьте мне, дурно скажется на торговле. Люди судачат, что в Гримсвик вернулось проклятие!
Судья Берг усмехнулся глупому суеверию. Ивар сделал вид, что не заметил этого.
– Ваше решение основано на глупости и страхе. Вы решили патрулировать город по ночам. Но нужно собирать дружину и идти в лес, туда, за болота, – он махнул рукой в сторону, – в те места, о которых вы боитесь даже подумать. Поверьте! – Он сжал кулак и рассек им воздух: – Дети там, ждут, пока их отцы наберутся смелости.
– Ну, хватит, – возразил мэр Ольсен. Его слова пролетели мимо. Ивар не намеревался останавливаться.
– Пусть Лейф впервые проявит смелость и переступит эту чертову линию! Или его бравости хватает только, чтобы махать дубинкой перед своими?
– Нет никакой линии! – взвизгнула Ингрид.
За что Ивар удостоил ее тяжелым взглядом.
– Вам ли уж не знать, – скривил он лицо в недовольной гримасе. – Жаль, что вы отказались продавать эти земли господину Хокану, он бы мне позволил…
– Достаточно! – Мэр встал и сурово посмотрел на обоих. – Господин Торсон, вы ведомы суеверным страхом и пытаетесь посеять его среди нас…
– Проклятие реально! Издавна ведьма заманивает людей на болота! – Он возбужденно оглядывал всех вылезающими из орбит бешеными глазами. – Теперь она заберет всех!
– Эти сказки для детей! – поддержала мэра госпожа Берг. – А если вы не прекратите истерику, то мы поставим вопрос о вашем нахождении в совете.
– Анна, – Ивар бросил на нее пренебрежительный взгляд, – вы в совете только из-за вашего супруга…
– Прекратите спор! – осадил его судья. – Вы забываетесь, господин Торсон.
Ивар замолчал и громко втянул носом воздух. Его щеки тряслись от напряжения. Челюсти ходили из стороны в сторону. Он готовился выдать мощную тираду, чтобы уничтожить своего оппонента, но не решился. Лица остальных были полны решимости воплотить угрозы судьи в реальность.
– В одном господин Торсон прав, от ночных патрулей нет никакого толку, – сказал мэр и показал жестом купцу, что тот может сесть. Ивар отошел к стене и оперся на нее плечом, все еще сдерживая разрушительное недовольство внутри.
– Леса мы прочесывали, – сказала Анна Берг, не сводя глаз со своего супруга. Тот поймал ее взгляд и слабо кивнул.
– Верно, в этом не будет проку, – добавил Олаф Берг, – лучше назначить вознаграждение за поимку похитителя и подключить к поискам весь город.
– Да-да, и нужно связаться с ближайшими городами, вдруг мы не одни столкнулись с этой бедой, – добавила Ингрид.
Мэр слушал их предложения, одобрительно кивая головой. На Ивара не смотрел, и так было понятно, что тот закипает от излишних эмоций.
– Что по поводу сыщика? Вы нашли кого-нибудь? – спросил господин Ольсен.
– В наших краях с этим проблема. Ждем ответа из столицы, но люди неохотно соглашаются ехать в такую даль. Особенно когда узнают, что это тот самый проклятый Гримсвик.
– Плохо, – выдохнул мэр. – Олаф, усильте патрули, обяжите людей заколотить ставни окон, выходящих на лес. Пусть те, у кого есть чуланы или погреба, укладывают детей на ночь туда и…
– Пройдите за болота! – выпалил Ивар. На лице выступило удивление. Он и сам не ожидал, что не справился со своим темпераментом.
– Никто не пойдет за болота! – сурово ответил ему Карл Ольсен. – Нет такого дурака.
– Один есть, – ухмыльнулся купец, – предложим ему свободу в обмен на помощь.
– Он сразу сбежит, – фыркнул судья.
– Пусть Лейф его проводит.
– Господин Хансен следит за порядком этого города, – рассердилась Анна. – Хотите за болота, идите сами!
– Хорошо, – ответил Ивар и, сложив руки на груди, замолк.
В кабинет вошел запыхавшийся полицейский. Судя по виду, ему пришлось нелегко. Темно-синий мундир лишился двух латунных пуговиц. С фуражки сорвали герб города, а на щеке пылало красное пятно.
– Господин Ольсен, народ требует вас, – сказал он, тяжело дыша.
Мэр скривился. Его ожидало неприятное дело, которое он любил меньше всего – говорить неправду. Но в сложившейся ситуации правда могла оказаться губительней. Несколько неверно подобранных слов могли разрушить остатки человечности, и тогда жители Гримсвика устроили бы безумный самосуд.
– Найдите мне сыщика и запросите из Тронхейма полицейскую помощь. Сами мы явно не справляемся. – Карл обвел всех присутствующих взглядом, медленно втянул носом воздух и резко выдохнул ртом.
Полицейский нетерпеливо крутил в руках дубинку и бросал взгляд на выход.
– Черт с ним, пойдем, – скомандовал мэр Ольсен, поправил волосы, застегнул верхнюю пуговицу камзола и вышел, как сам думал, на верную смерть.
8
– Теперь ты проклят, – сказал с серьезным лицом Харальд.
Эрик, как ни старался, не мог скрыть страха. И эти слова только ухудшили его состояние.
С самого утра на него наседали старшие дети. Им казалось, что хорошая взбучка решит все проблемы Эрика с ночным гостем и его неудачным похищением. К тому же каким-то нелепым образом вина за пропажу детей коснулась и самого Эрика. Словно он был с похитителем заодно. Поэтому юноша укрылся в тайном месте, о котором рассказал только Харальду. Судьба этого мальчика складывалась не лучше. Ему тоже нередко доставалось ввиду низкого роста, широкого носа и косолапости. Общие проблемы породили негласный союз, в котором главным правилом было хранить тайну лестницы и двух досок, держащихся на гвоздях, как на петлях.
В укрытии Харальд набирался смелости и вел себя с Эриком как старший брат.
– Раз ты проклят, то рано или поздно он придет за тобой, – Харальд продолжил развивать свою мысль. И, судя по его ухмылке, она ему нравилась.
Он провел рукой по бритой макушке и добавил:
– Но, думаю, я знаю, как тебе помочь.
Вдалеке хлопнула дверь, и в коридоре послышались глухие шаги.
– Как? – тихо спросил Эрик.
Харальд поднял палец и прислушался. Судя по доносившемуся эху, незнакомец удалялся от них.
– Самим найти пропавших детей, – с азартом предложил Харальд.
Страх холодом прошелся от груди до низа живота, из-за чего захотелось в нужник.
– Нам точно влетит, – стараясь сохранять самообладание, ответил Эрик. Его спину все еще жгли следы от розог госпожи Ларсен.
– Пустяки, – отмахнулся Харальд, – нам может влететь за что угодно. Даже за то, что дышим. Зато так мы сможем стать героями. Вдруг героев кто-то захочет усыновить? – Эти слова заставили Эрика предаться фантазии и вообразить себя в луже крови с перерезанным горлом.
– Мы дети, а с похитителем даже взрослые не могут справиться.
Харальд пристально посмотрел на Эрика:
– Как ты так быстро превратился в девчонку?
– Ты просто не понимаешь…
– Это ты не понимаешь. – Харальд слегка стукнул его в грудь. – Ты единственный, кто его видел и кого не похитили, ты как-то разрушил его чары, а значит – в тебе есть силы.
Наверное, он хотел подбодрить Эрика, но сделал только хуже.
– Ты разберись уже, проклят я или во мне есть силы.
– Эти вещи связаны, – серьезно сказал Харальд и посмотрел в пустоту, словно раздумывал над чем-то важным.
Разговор вышел неприятным и пугающим. Уж лучше чистить сарай или помогать на кухне.
– Иди ты!
Снова послышался звук шагов. На этот раз казалось, что кто-то целенаправленно двигается в их сторону. Парни замолчали. Этой лестницей пользовались редко. Вела она на третий этаж, который служил чердаком с брошенными вещами. Сломанные церковные лавки; облезлые канделябры и подсвечники с пятнами ржавчины; пустые багеты, картины из которых давно продали; и сундуки с пыльными тряпками, которые даже моли были не по вкусу.
Через некоторое время уже можно было разобрать голоса. Один – сухой и трескучий – принадлежал незнакомцу. Второй голос Эрик узнал быстро. Каждое слово вызывало мурашки на спине, именно так на него действовала настоятельница Грета. Говорила она невероятно спокойно и монотонно.
– Отец Матиас совсем плох, – сказал скрипучий, – его дни сочтены.
Говорили они о священнике, что служил в церкви Дома Матери.
– Мальчишки уважают старика, он заменяет им дедушку, – ответила настоятельница.
«Ложь», – подумал Эрик.
Святой отец давно не проводил с ними времени. Он даже не запоминал их имена. Все время путал и коверкал.
– Не важно, будет лучше, если он уйдет на покой и заберет с собой все тайны. Потому что он ничего уже не сможет сделать.
Они подошли совсем близко к лестнице. Свет от масляной лампы проникал в щели между досок, и Эрик задержал дыхание, будто это могло сделать его невидимым.
– Отец Матиас слишком стар, чтобы помнить о прошлом. В его больной голове последние сорок лет смешались в кашу. Иногда он разговаривает сам с собой или называет нас выдуманными именами.
– Он бредит и говорит лишь о том, что сохранилось в его голове, – сказал «сухой» голос, – я не получил от него ответа.
– Он постарел. Все время проводит в своей комнате. Его даже исключили из совета, – спокойно сказала настоятельница.
Кто-то из говорящих встал на ступеньку. Дерево скрипнуло.
Эрик, чувствуя, как начинает кружиться голова, медленно выдохнул, а затем так же медленно втянул воздух. Харальд же свернулся клубком и не поднимал головы. Было не ясно, дышит ли он вообще.
Разговор, свидетелями которого стали мальчишки, их напугал. По какой-то причине скрипучий голос оставлял ссадины за грудной клеткой. И даже когда человек молчал, эти зацепки все равно тревожили.
– Тот мальчик, – скрипнул голос в такт очередной ступеньке. Сквозь дерево Эрик вдруг ощутил на себе взгляд. Хотя и понимал, что скрыт от незнакомца тенью и досками.
– Эрик? Тихий и спокойный ребенок, – ответила Грета.
– Что он видел в ту ночь?
– Он говорит, что не помнит.
– Он может врать? – На этом вопросе у Эрика свело дыхание, а мышцы сковала судорога.
– Нет, он так напуган…
– Жаль… он мог бы помочь…
Эти слова удивили Эрика. Неужели этот человек здесь для того, чтобы решить проблему похищения детей?
– Я могу его привести, – предложила Грета.
– Не нужно. Дальше я сам, – он поднялся выше, – а вы можете идти.
В конце фразы он хлопнул в ладоши, и Грета удалилась прочь по коридору. Сам же незнакомец скрылся за массивной дверью из сосны, ведущей на чердак.
– Я тебе говорил, что это все не просто так, – прошептал Харальд. – Что, если это тот человек?
Эрик не ответил. Сердце подпрыгнуло до горла и теперь отчаянно стучало, отдавая в уши. Голова кружилась от недостатка кислорода. Все тело затекло и ныло, моля о том, чтобы немного размяться. Хотелось поскорее убежать отсюда, но мальчик боялся, что, как только вылезет, дверь сверху откроется и на него набросится незнакомец с жутким голосом.
– Ты что застыл? – Харальд дернул его за рукав. – Пойдем!
Он выскочил из-под лестницы, и ничего не случилось. Эрик последовал за ним и на миг дернулся, когда услышал скрип позади себя. Но то была доска, которую Харальд вернул на место.
– Надежное место. – Харальд улыбнулся, но была заметна дрожь в теле после пережитого испуга. – Пойдем лучше поработаем.
Нужно было скорее уйти отсюда, но лестница манила Эрика. Всего капля храбрости, чтобы подняться наверх и посмотреть на лицо незнакомца. А что, если это и правда тот тип, которого он видел ночью? Эрик обернулся и посмотрел на дверь.
– Ты в своем уме? – взволнованно спросил Харальд и, не дожидаясь ответа, добавил: – Поступай, как знаешь, а я пойду.
Дверь притягивала и пугала. На этом чердаке они бывали не раз. Сегодня же все изменилось. Возможно, разгадка всех происшествий хранится не в лесу, а на чердаке каменного дома возле часовни на холме города.
Удар колокола вывел Эрика из транса, и он решил, что обязательно проверит чердак, но только когда выпадет такой шанс.
