Дмитрий Манасыпов
Метро 2035: Злой пес
Глава третья. Пир во время чумы
В «Ни рыба ни мясо», так уж повелось, кормили гостей именно вторым и первым из названия. Хотя, как понял Хаунд, рыба появилась недавно. Как вскрылся тот самый Рубеж. А уж что это была за штука… Никто так толком объяснить и не мог. Или не хотел, да и хрен с ним.
По обыкновению гладко выбритый и чисто-красиво одетый Лукьян красовался сегодня в голубой рубашке под теплым темным жилетом, синих брюках и хорошо пошитых сапогах. Не начищенная кожа, а чистый хром, прыщи разглядывать можно. Дорогого, в полной мере этого слова, гостя встретил сам, лично и почти на входе. Или на выходе… Это как посмотреть.
– Здравствуй, Хаунд.
– Гутен таг… – Хаунд протянул ему мешок. – В коллекцию.
Лукьян с интересом сунулся породистым носом внутрь, довольно кивнул и позволил себе полуулыбку. По настоящему улыбающимся хозяина кабака никто и никогда не видел. Характер такой.
– Спасибо. Как обычно или погулять душа просит? У нас сегодня…
– Красивые голые фрёйляйн, слышал. Даже заплатить пришлось… – Хаунд огляделся, привычно скалясь в ухмылке.
Фирменный оскал всегда вовремя ставил на место подвыпивших местных и заезжих-забредших гостей, порой, по каким-то странным причинам, не слышавших о нем. Хотя иногда, под грустное настроение, Хаунд с самого порога напускал на себя пришибленный вид, такой правильный для мутанта, оказавшегося среди нормальных людей. А чуть позже поднимал настроение, выколачивая дурь и дерьмо из подвернувшейся тупой башки, купившейся на такое.
– Да, не ошибся. Тебе в углу подальше?
Хаунд кивнул. Ну, что тут у нас?
Косятся. Почти все рожи хоть и знакомые, но снова косятся. Упыри, шайссе. Коситесь, хер с вами. Один черт, если и полезете, только поможете снять напряжение. Очень уж хотелось выпустить пар одновременно с чьими-нибудь кишками, склизко и вонюче падающими из вскрытого брюха.
Нет ничего лучше, чем прижучить попавшего под руку поганца, если на душе вдруг грустно и черная меланхолия бродит в лихой крови. Порой не просто хотелось ломать лица и пускать кровь, а хотелось этого совершенно неимоверно. Что поделать, видать, гены сказывались. А они, гены-то, у него прямо на морде отпечатались всеми своими ломаными ячейками и нескрываемой агрессивностью. Так чего пытаться усмирять свое «я», если всегда найдутся желающие испытать?
Люди порой мнят о себе куда больше, чем есть на самом деле. Половина сталкеров подземки, мнящих из себя сраных странствующих рыцарей, на деле – самые обычные двуличные мрази. За наживу готовы продать кого угодно, и ни хрена не фигурально. Война всей этой толпе сделала просто царский подарок. Вернула возможность не таскать личины цивилизованных и культурных.
Йа, так и есть. Каждая вторая падла, сидящая в палатке, насквозь пропахшей мясом, жиром, спиртом и самогоном, только рада наступить на горло слабому. Хаунд жутко любил весну. Например, за хреновы подснежники, так охотно рассказывающие всю правду о людишках в ОЗК и противогазах, выставляющих себя благородными охотниками за сокровищами ради общего блага.
Раньше они так и трепались про кошмары наверху, набивая себе цену, нагоняя страха. Сейчас, когда вдруг стало проще и чище, ужас сам стучался к горожанам. И у него даже было имя.
Рейдеры. Чертовы поганцы из восточных районов. Изверги из трущоб-фавел за Пятнашкой, новостроек Кошелька, начавшего подниматься за пару лет перед войной. Как этим удалось выжить – непонятно. Но они выжили и сбились через двадцать лет в злобные волчьи стаи мутантов. Двуногие хищники, потрошившие мягкое подбрюшье Города, приходили, как бури после Войны: неожиданно, страшно и оставляя после себя ошметки, осколки и разруху.
Форпосты горожан, начавших экспансию по возвращении всей Самары, сгорали так же быстро, как и появлялись. И все повторялось…
Разорванные на куски тела тех, кто защищался, не желая сдаваться зверям, шедшим в бой с диким воем и улюлюканьем. Дикари, не щадящие даже жалкие остатки цивилизации. Убийцы, с малых лет наученные орудовать чем угодно, а если ничего нет, то рвать зубами, ногтями.
Двадцать лет жизни без устроенных подземных укрытий, без средств защиты, с тысячами умерших соплеменников, породили демонов. Не знавших ни жалости, ни сочувствия, и ничего из той жалкой кучки моральных ценностей, что еще теплилась в Городе. Безымянке или Прогрессе. Старики в сталинском бункере заносили самых прославленных на желто-ломкие страницы летописи города.
Историю пишут победители. Орис, став легендой, ушел куда-то далеко. Город присвоил его победу, рассказал о подвиге десятками ртов шпионов, всегда наполнявших жилые районы как бродячие мастера, торговцы-старьевщики, лекари, сектанты и даже, мать их, сраные перекати-поле певцы-барды. Орис победил страшную Безымянку, уничтожив Эрипио, стерев Рубеж и открыв Склады.
Только вот богатств Складов никто и не увидел. Даже главы Города.
Эрипио сдох? Да здравствует новый вожак. И еще один, да даже два!
Сдалась ли Безымянка? Хрена, никогда она не сдавалась. Только и не была такой уж страшной.
«Рейдеры» – вот как звучит страх в городе и его районах.
Рев вручную подогнанных движков бронированных громадных «медведей», хищных высоких «волков» и легких быстрых «гончих».
Резь дымного пороха из безоткаток, сваренных гениями в тайных мастерских.
Свист длинных стрел-гарпунов и летящих связанных шаров-боло.
Крик попавших бродяг, переселенцев и рабочих, восстанавливающих коммуникации.
Шелест над головой бича из выделанной кожи рогачей.
Вой рейдерской группы, выскочившей из ниоткуда и растворившейся в предрассветном тумане.
Звон цепей и стук колодок на угнанных людях, решивших, что наступило что-то хорошее, а опасности стало меньше.
И несколько районов, огромных, прячущих в себе тех, кого Город и Безымянка за людей не считали. И те отвечали такой же… любовью.
Хаунд, уже сидя в полутьме своего угла, скалился, прикидывая все расклады. Почти осязаемо они пахли кровью, болью, смертями, порохом, сталью, выпущенными кишками и… огромными барышами.
– Доброго дня. – Юджин, возникший рядом почти бестелесно и совершенно бесшумно, как и положено опытному шнырю, скучающе ожидал заказа. – Вам как обычно?
Опыт, сука, и еще раз опыт, хрен его пропьешь, растеряешь в разрушенной Войной жизни или кому подаришь. Шнырь Юджин, при крещении названный Евгением, имел возраста почти сто лет в обед, опыта, как у дурака махорки, и полное отсутствие желания заниматься чем-то, кроме работы в местах общественного питания. И делал он свое дело охренительно.
– Сурикаты под гранатовым соусом, вомбат, запеченный с тыквой, шиншилла в карамельной подливе… – Юджин задумчиво кивнул. – И…
– Тебе только людей веселить, – Хаунд отломил щепочку от столешницы и решил почистить зубы. – Я даже поверил, йа.
– Настроение наших гостей есть наше достояние, – Юджин, качнув плешивой головой, так и остался искренне серьезным. – Рыба, мясо, овощи, хлеб, горячее и закуски.
Сурикаты, вомбаты, шиншиллы и прочая галиматья, рассказанная с совершенно серьезным видом, скрывали под собой основу основ доходов Лукьяна: колонию донельзя выкормленных и огромных крыс, выращенную им и подельниками за двадцать лет в отнорках станции. И название кабака, «Ни рыба ни мясо…», нисколько не врало, мягко намекая на природу происхождения аппетитных антрекотов и котлет в вашей плошке.
Но времена меняются, и Лукьян после открытия Рубежа потащил к себе все богатства, предлагаемые неожиданно открывшимся миром вокруг Самары.
– Прям рыба, йа? – Хаунд даже заинтересовался, глядя на Юджина в ожидании заказа, веселящего себя перечислением блюд в собственной голове.
– Уха, головы, запеченные в кляре, и порционное филе.
– Вы, мать вашу, опять у речников сома купили, что ли? И сбагрить некому?
Жутких сомов-страшилищ, которых речные робинзоны ловили выше по течению, есть в метро не любили. Как ни утверждали на Клинической, что все в норме, но народ пока опасался. И хозяева харчевен, жаровен и даже пары пельменных выкручивались как могли.
Если бы не перечисление, включающее в себя столько пунктов, Хаунд мог бы ничего не заподозрить. Другое дело, что Безымянка любила простые законы для жизни. Узнал человек правду про скормленного ему сома-урода – имеет полное право дать в чухальник.
– Две обычные крысы, прожаренные, с подливкой. – Хаунд зевнул, блеснув клыками. – Литр воды. И две кружки.
Давешняя храбрая барыга заслуживала немного вежливости.
– Присяду? – Лукьян возник рядом с Юджином, выжидавшим чего-то дополнительно. – Жень, вали уже на кухню.
Хаунд кивнул. Просто так владелец кабака не присел бы. Явно, что не потрепаться о танцах полуголых девчонок.
Незаметные и невыделяющиеся люди порой опасны. Казалось бы – что может быть серьезного у хозяина единственной жральни на станции? А не скажите.
К кому идут сталкеры, захватив про запас немного больше, чем сделан заказ? К тому, кто купит излишек и заплатит хорошо. Чуть позже они идут туда же еще с чем-то, куда как дороже и нужнее. Потому как платят больше, чем руководство станции. Не все, наверное, Хаунд и не спорил… Но половина-то точно. Люди остаются людьми в любой ситуации, и вкусно жрать – мягко спать хотят так же, как и двадцать лет назад, даже больше.
Платил ли Лукьян за всякие ништяки лучше других? Посмотрите вокруг, оцените бродяг, наливающихся брагой, самогоном и жрущим, как не в себя, мяско, гляньте на их обвес и одежду. Платил-платил, сомневаться не стоило.
А потом – раз, и попал какой-то бродяга в должок, да еще в один… Сталкерская фортуна – девка изменчивая, куда захочет, туда и повернется. Частенько – своей жопой. И редко, когда голой и красивой, чтобы полюбоваться.
А раз так – то тут-то такой вот добрый, всегда ласково и понимающе смотрящий Лукьян свое возьмет, не сомневайтесь еще раз. Возьмет, не поморщившись от самих собой накидываемых процентов. Тут-то бродяга и попал. И платить ему теперь не только хабаром с поверхности, шиш с маслом.
Будет и контрабанду таскать, и других бродяг потрошить, на которых кто наводку даст Лукьяну. Кто даст? Да мало ли кто в долг возьмет да вовремя не рассчитается. Лукьян свое дело знает, двадцать лет как сыр в масле катается, и ничего ему не было. Ну, бывало, эвакуировался со станции, если беда какая… Как во время войны Города с Безымянкой два года назад. Пересидел свое где-то и вернулся. Вот палатки, вот кухня, вот девчушки без одежды, вот пойло, вот тепло для бродяг, вот сам дядя Лукьян в своих пастельных оттенков сорочках и теплой жилетке. Тут как тут, смотрит, улыбается, в голове костяшки щелк-щелк, знай, прибыль считает.
Хаунд знал не понаслышке, что даже остатки Волчат сливают трактирщику инфу и делятся той добычей, что оплачена людской и бродяжьей кровью и лучше бы ей не всплывать. А уж какие дела вели его к остальным станциям – лучше не копать, чтобы потом не пришлось, заляпавшись, экстренно чиститься с помощью стали и патронов. Так что…
– Внимательно слушаю.
– Да я о жизни поговорить, что как узнать…
Хаунд кивнул, косясь на помост посередке, подсвеченный красными и фиолетовыми лампами. О жизни… ну-ну…
– Мне бы встретиться, переговорить кое с кем с Прогресса.
Хаунд, подхватив с принесенной миски прожаренную до угольков тушку, вгрызся в нее, подмигнув Лукьяну. Жрать хотелось неимоверно, а приличий мутанту можно и не соблюдать.
– С меня магарыч, сам понимаешь.
Хо! Магарыч с него, жадины, хм…
– С кем?
Лукьян, услышав ответ, чуть дрогнул морщинками у глаз. Понял, что ему не отказывают.
– С фейсами.
Крыса хрустела на зубах, совершенно садистки наливаясь по языку сумасшедшим вкусом жарехи, прячущей внутри, казалось бы, сухой корочки, уйму мясного сока.
Фейсы ему нужны? С Прогресса? Хаунд, складывая одно с другим зауважал Лукьяна еще больше, натюрлих.
ФСБ на Ракетно-космическом центре «Прогресс» выполняла вполне прагматические защитные функции. Объект режимный, производил ракеты и прочее, враги вокруг вились, это понимал своей травмированной памятью даже Хаунд. Где технический прогресс – там и шпионы. Закон, сука, любого противостояния цивилизованных типа стран.
Странно ли, что сотрудники ФСБ, они же «фейсы», не просто выжили в аду военной бойни, но и взяли, на паритетных основах, власть в свои руки? Точно не странно. Это, мать его, закон природы, где сильные звери объединяются в стаи, если им такое свойственно, деля обязанности. И за что теперь отвечают фейсы? Точно! За безопасность анклава Прогресс, всех его умников и умниц, а также их детей, производство, запасы и будущее.
На хрена Лукьяну выход на фейсов и почему через него, Хаунда? Да тут-то, натюрлих, все просто:
Лукьян хочет в грядущих боях занять сторону заведомо лучшего союзника, его же руками порешив настопиздевший всем Город и оставшихся паханов Безымянки. Стоит удивляться? Да нет, Хаунду такое и в голову бы не пришло. Чересчур уж хорошо успел узнать все стороны грядущего противостояния.
Городской Триумвират, заседавший заседания в бункере Сталина, ничего нового, кроме диктатуры, людям метро предложить так и не смог. Это нормально, времена вокруг тяжелые, а тут и лечебные средства с врачами, и относительно нормальная подача два-три раза в день электричества, и, какие-никакие, а военные силы, в основном из сталкерской братии. Ты только слушайся, человече, что те старшие говорят, да не вякай, когда не просят… и все будет хорошо. И жена родит пятого-седьмого нормально, и дочке зуб выдернем, и сыновьям за водой просто с ведрами ходить, и сталкеры сапожки резиновые снаружи для деток принесут, а ты по талону и получишь. Ты норму работай, делай, что велено и положено, и все. Всосал, землячок? То-то, вот и работай.
Эрипио, подохнув, оставил за собой гребаное наследство, но не назначил никого прямым преемником. Ну, оно и понеслось. Хаунд, осознающий себя в мире вокруг почти новорожденным, разве что таким, что легко руку выдернет из сустава, если кто захочет без спроса погладить, наблюдал и не мог умилиться. До того, сука, чудные дела творились на четырех станциях, включая вернувшуюся к людям Победу.
Паханы Безымянки, первые пару месяцев как с цепи сорвавшись, так и резали друг друга… и делили-делили-делили… Наделились. За каждым осталось по станции и половина тоннелей в сторону соседа, ну, кому меньше, кому больше. Здесь, на Спортивной, хозяйничал Клоп. Клоп, сука, им и был. Кровь пил так, что мама не горюй. А остальные оказались не лучше.
Вот Лукьян и справедливо полагал, что схлестнись неожиданные союзники с Прогрессом, победитель будет один. И ни хрена не Город и местные подонки. Так что удивляться страстному желанию оказаться в рядах Прогресса Хаунд и не подумал.
Нужны фейсы? Значит, хочется ему продать инфу и застолбить местечко местного бургомистра, вот и все. Как бы там, на поверхности, не лучшало, город остается городом. Таит в себя много нужного для восстановления жизни, и метро будет истинной аристократией.
Интересно, натюрлих…
– Я вернусь, – Хаунд кивнул Лукьяну, – послезавтра.
Лукьян дернул носом. Надо же… Так быстро?
– Лучше завтра. Как бы поздно не было.
Хаунд пожал плечами и блеснул клыками в усмешке. Типа – да как скажешь, дорогой человек. Теперь даже весьма дорогой, сложно представить сумму.
– Ну, ты кушай, кушай, приятного аппетита. Думаю, договоримся?
Хаунд кивнул. И решил заняться приятным, наслаждаясь переливами красно-фиолетового на блестяще-выпуклом. Ведь всему метро известно, что лучшее в Окто, верно? Не знаете? Ха! Лучшее в Окто – ее сиськи. Ну и прилегающие окрестности.
Хаунд этого самого мнения придерживался и вполне себе собирался наслаж…
– Можно?
А! Шайссе!
Кротиха стояла у стола, изредка косясь в сторону манящего танца подрагивающих обводов и изгибов. Хаунд кивнул.
– Я из Города.
– Это как раз понятно, йа.
– Откуда?
– Такие наглые барыги типа тебя, как грибы в навозе не рождаются. И я каждого знаю лично. А тут даже девка и незнакомая. Откуда ты можешь взяться, если тебя приняли и ты торгуешь? С Города.
– Верно. Спасибо, вот твоя доля.
Надо же… даже в пачках.
Две упаковки «семерки» мягко звякнули под промасленной оберткой. Хаунд, неуловимо кошачьим движением, убрал их куда-то во внутренности плаща. Кивнул, подвинул кружку, плошку со второй тушкой и воду.
– Спасибо за воду, – Кротиха налила воды и покосилась на крысу. – От угощения откажусь, ты уж не обижайся.
Хаунд лишь пожал плечами и откусил половину, даря себе снова незабываемое наслаждение от простой еды. Проще оно лучше, йа-йа.
– Тебя знают даже у нас, в Городе.
Ну надо же, раскрыла страшный секрет.
– Ты не поверишь, фрёйляйн, но меня знают даже в Кинеле. И у тех отморозков, что летают по воздуху, пусть и редко.
Кротиха кивнула в ответ, вся такая постная, аж хотелось взять за шкирку и тряхнуть как следует. Не нравилась она Хаунду, если вдуматься. Причина простая: не верил в нее и ее басню, уже как… уже как секунд тридцать.
Из Города? Верно, йа, оттуда птичка.
Торговка? Хрена, шайссе, тут врет.
Кто заплатит за чертову арматуру к трубам столько, что хватит на два полноценных огневых контакта с АКМ? Да никто не заплатит, тут она промашку дала. Раз так, то, кто она такая? Сраная разведчица-энтузиастка, для каких-то своих надобностей что-то вынюхивающая на Безымянке. Или просто глупая шпионка, мнящая о себе больше, чем есть на самом деле.
Ну какой барыга, оказавшись в кабаке, откажется от еды во время переговоров или просто времени в чьей-то компании? Какой торгаш своротит нос от местной крысы, слава-то идет по всем веткам? Да и нормальный шпион так не поступит, особенно, если с заданием.
А эта… эта черт пойми кто такая. Сдать ее, что ли, малахольную? Шайссе…
Хаунд, наблюдая за неловкими попытками что-то да высмотреть внутри огромной палатки, вздохнул. Внутри себя. Ему даже не хотелось узнавать – кто она такая. Совершенно. Хотя, казалось бы, стоило использовать недавно купленный маникюрный набор, попавшийся на рынке Безымянки. В нем такие замечательные пинцет, ножнички и странноватая пилка, больше смахивающая на надфиль… любой язык развяжется, йа-йа. Особенно, если, не торопясь, вскрыть пару нервов и пройтись по ним, дергая, как струны на балалайке.
Он наклонился вперед, решив слушать интуицию и доверять чутью, доверчиво просившему отпустить странноватую дурочку. Та, не колеблясь, наклонилась навстречу.
– Слушай внимательно, повторять не буду. Считать нас здесь идиотами не следует. Надеюсь, у тебя хватит с собой патронов для покупки дрезины, хоть почтовой, хоть торговой, чтобы быстро драпануть отсюда куда подальше. И мой тебе совет, девочка… не лезь куда-то не подготовившись. Одной храбростью не отделаешься. Я тебе немножко должен, йа, своей башкой, оставшейся со скальпом и обоими ушами. Ну… остатками ушей.
Кротиха, замерев, смотрела в темные звериные глаза.
– Не приходи сюда просто так и не думай, что сможешь все как тебе хочется. Уходи. И не мешай мне делать вид, что ты просто обычная торговка. Вали!
Она и свалила. Так что… так что Хаунд оказался прав. И игра вокруг начиналась все серьезнее. Интересно, кого представляет эта девчонка? Хм…
А времени-то, похоже, и впрямь маловато. Надо действовать, чтобы не пришлось чуть позже заново устраиваться в поменявшееся социально-политическое устройство города. Мало ли, на что решатся победители, мало ли, как отнесутся к мутантам на своей территории?
Хаунд был доволен своей жизнью. Ведь у него есть:
Дом. Настоящий, полностью его устраивавший, безопасный, насколько возможно, и не протекающий. Да еще и с сюрпризами.
Мечта. Такая, осязаемая и ни хрена не воздушная. И к ней, к мечте, он шел, медленно, но упорно. О, йа, его мечта стоила многого.
Чего-то не хватает? Йа, есть такое. И не «чего-то», найн. Ему не хватало «кого-то», и «кого-то» не купишь, не принудишь и не заставишь. Это Хаунд понимал всей своей звериной половиной или кто там покопался в его геноме.
Окто выплясывала вокруг шеста на сцене, красиво и плавно потрясывая, подрагивая и выгибая. Хорошее тело, тут Хаунд не спорил с любым, глазеющим на нее. Ему порой даже хотелось ударить кулачищем по столу, завыть, заулюлюкать и засвистеть, глядя на эту роскошную самку, выгибающуюся на потеху заплатившим за нее. И, потом, несомненно сломав пару-тройку челюстей для разогрева, вскинув ее на плечо, утащить куда-нибудь подальше. Чтобы в полной мере насладиться всей скотской радостью осуществленного желания.
Но… во-первых Лукьян точно бы расстроился и совершенно не стоило цапаться из-за красивой, но все же обычной девки.
А, во-вторых, его «кто-то» стоила куда больше. Йа.
