Дмитрий Мережковский
В. С. Соловьев
Л. Толстой так противоположен, враждебен Соловьеву, что иногда кажется ему «антихристом». А между тем в этом, в главном – в идее или, вернее, в чувстве всемирности – они поразительно сходятся. И Достоевский, злейший националист в минуты затмений, – в иные минуты (напр., в своей знаменитой речи о Пушкине) прямо утверждает, что «быть русским значит быть всечеловеком». Пушкин «перевоплощается» в другие нации художественно, Вл. Соловьев и Толстой – религиозно. Эта способность к перевоплощениям, переселениям души из одного национального тела в другое – вовсе не только идеальная возможность, но и самая реальная действительность, как бы явление той «новой твари», о которой говорит апостол Павел, – новое рождение, вхождение в иную плоть и кровь. Когда Соловьев защищает евреев или поляков, кажется, что он сам становится поляком и евреем («ожидовел», «ополячился» – бранятся непонимающие люди); он для них весь родной, «кровный», а для нас по-прежнему русский – еще более русский, чем прежде. И Л. Толстой для самых далеких, чуждых народов – такой же кровный. Тут уже не только метафизика, но и физиология: как в шариках крови есть что-то, отличающее желтую расу от белой, так, может быть, и здесь, в самом составе крови происходит зачатие какой-то новой расы всечеловеческой.
