Дмитрий Николаевич Коровников
Адмирал Империи – 49
Глава 1
Место действия: столичная звездная система HD 32752, созвездие «Орион».
Национальное название: «Южный Урал» – сектор контроля Российской Империи.
Нынешний статус: не определен.
Борт легкого крейсера «2525».
Дата: 30 июля 2215 года.
Кубрик «морской» пехоты на крейсере «2525» встретил меня знакомым шумом – гулом голосов, звяканьем кружек и лёгким скрежетом металла, что доносился откуда-то из глубины корабельных недр. Я шагнул внутрь, вдохнув тяжёлый воздух, пропитанный запахом пота, оружейной смазки и того синтетического пойла, что тут называли чаем. Мои штурмовики – крепкие ребята в потёртых комбинезонах – сидели кто где: одни на койках, другие за столом, разговаривая или каждый занимаясь своим делом.
– Ну что, орлы, – начал я, скрестив руки на груди и слегка прищурившись, – опять бездельничаете? Или полковник Дорохов вас так вымотал, что сил только языками чесать осталось?
Кубрик взорвался хохотом – грубым, раскатистым, как залп из бортовых орудий. Увидев адмирала, штурмовики повскакивали со своих мест, переглядываясь. Бритва – худощавый высокий как жердь с острыми скулами и вечно каким-то злым взглядом, улыбнулся мне и подмигнул как старому знакомому. Рядом с ним Иван Небаба, темнокожий здоровяк с плечами шире дверного проёма, смущённо потёр затылок, будто хотел провалиться сквозь палубу.
– Как вы оба после тренировки? – подначил я своих бравых товарищей.
– Да мы, господин контр-адмирал, – протянул Бритва, растягивая слова с лукавой ухмылкой, – просто не ожидали, что Таисия Константиновна с этой своей саблей такая… шустрая. Лихая дамочка оказалась, загнала нас под стеллажи, как куропаток. Но, вы сами понимаете, мы её пожалели, не стали руки распускать.
– Пожалели? – я хмыкнул, шагнув ближе и уперев кулак в столешницу. – А я слышал, вы там перед ней языками мололи, намёки всякие отпускали. Мол, не княжна, а картинка, да и фигурка что надо. Вот она вам и показала, где место таким острякам.
Смех снова прокатился по кубрику, будто эхо от выстрела в пустом трюме. Кто-то хлопнул ладонью по койке, кто-то присвистнул. Иван Небаба, покраснев до кончиков ушей – что на его тёмной коже выглядело почти комично, буркнул, уставившись в пол:
– Мы ж не со зла, Александр Иванович. Просто… ну, красивая она, княжна-то. А саблей действительно управляться умеет – чисто бестия… Я уж думал, она мне башку снесёт, когда я сдуру за стеллаж полез.
– Да, мужик, – подхватил Бритва, ткнув локтем товарища, – ты там так ловко прыгал, что я чуть со смеху не помер. А она стоит, глазами сверкает, как лазерный прицел, и орёт: «Вы, говорит, два болвана, ещё раз рот раскроете – на куски порежу и моргала выклюю, ни или в реактор засуну!»
Я покачал головой, сдерживая улыбку. Перед глазами встала недавняя картина: Таисия Константиновна, сама тонкая, точно стальной клинок, в своём тренировочном костюме, с тёмными волосами, что разлетались от резких движений, размахивает плазменной саблей перед двумя ошарашенными штурмовиками в броне. Её голос, резкий, как выстрел, тогда эхом отскакивал от стен зала, а эти двое – здоровенные лбы ползали под стеллажами, бормоча что-то невнятное. Потом она, отдышавшись, бросила мне с насмешкой: «Ваши бравые космопехи, контр-адмирал Васильков, только языком воевать горазды»…
– Ладно, герои, – сказал я, выпрямляясь и обводя взглядом кубрик, – считайте, что легко отделались. Княжна, конечно, девчонка горячая, но справедливая. А вы, – я ткнул пальцем в Бритву и Небабу, в следующий раз думайте, прежде чем языками молоть. А то она вас не просто под стеллажи загонит – в шлюз выбросит, и я не шучу.
Штурмовики вокруг загудели, кто-то крикнул с дальнего конца: «Да мы за Их Высочество в огонь и в воду, господин контр-адмирал!» Я кивнул, довольный. Эти парни, грубые и прямолинейные, были моей опорой – стальной хребет, на котором держался весь экипаж «2525». Я довольный речами моих людей уже собирался добавить пару слов для поднятия общего духа, как дверь кубрика с шипением отъехала в сторону, и в проёме показалась знакомая фигура.
Полковник Кузьма Кузьмич Дорохов шагнул внутрь, чуть сутулясь под низким потолком. Его правая половина тела – от плеча до лица – блестела металлом: стальная пластина, вживлённая ещё после старого ранения, закрывала щеку и висок, а искусственная рука, покрытая потёртым покрытием, немного, так сказать, «отставала» от остального тела при каждом движении. Но левый глаз – живой, пронзительно-карий – обвёл помещение с привычной цепкостью. На нём был тот же китель, что и на «Одиноком», местами выцветший и потрёпанный, но сидевший как литой на этой огромной мускулистой фигуре.
– Здравия желаю, Александр Иванович, – голос Дорохова прозвучал ровно, без малейшего намёка на то заикание, что так долго было его визитной карточкой и одновременно проклятьем. – Решил вот на своих взглянуть, а то что-то залежался в медблоке. Слишком часто я там в последнее время появляюсь. А тут вы…
Я замер, будто меня током ударило. Смотрел на старого товарища, с которым прошёл огонь и воду ещё на «Одиноком», и не верил своим ушам и глазам. Буквально ещё вчера Кузьма Кузьмич, с трудом выдавливая из себя слова, а теперь – чистая, чёткая речь, словно и не было тех лет, когда он мучился, спотыкаясь на каждом слоге. Штурмовики тоже притихли, уставившись на полковника с удивлением и уважением.
– Кузьма Кузьмич, – выдохнул я, шагнув к нему и хлопнув по здоровому плечу, – да ты… Ты будто родился заново? Это что ж за чудо такое наш профессор придумал?
– Чудо, говорите? – Дорохов усмехнулся, и шрам на живой половине лица дрогнул, придавая ему что-то хищное. – Похоже, на то, господин контр-адмирал… Густава Адольфович Гинце настоящий гений и чародей, с этим своим имплантом. Только вчера мне эту штуку в башку засунули, вторую операцию за неделю сделали. Сказал, что теперь я не только говорить буду, как человек, но и думать быстрее. И ведь не соврал, чертяка.
– Да вы посмотрите на себя, господин полковник! – я отступил на шаг, оглядывая Дорохова с ног до головы. – Был киборг-тугодум, без обид Кузьма Кузьмич… А стал… ну, прямо оратор! Скоро на мостике мне речи толкать будешь, а я за тобой записывать.
Дорохов довольно хмыкнул, потирая висок, где под кожей угадывался контур импланта – тонкая работа Гинце, что и сам носил такую же штуку, только за ухом. Штурмовики одобрительно зашумели, Небаба крикнул: «Полковник, теперь с вами в карты играть – себе дороже!» Кузьма Кузьмич показал ему кулак, мол, я вам покажу карты, но в его глазу мелькнула искренняя радость.
– А я ведь, Александр Иванович, до последнего думал, что Гинце меня на тот свет отправит, – признался он, понизив голос. – Лежу я вчера на столе, а он мне говорит: «Не дёргайтесь, Кузьма Кузьмич, хуже не будет». И вот… Голова теперь ясная, как после трёх литров воды в пустыне.
– Ну, что поздравляю, – я улыбнулся шире, хлопнув его ещё раз по плечу. – Теперь вы у нас не просто главный штурмовик, а штурмовик с мозгами.
– Сам в шоке! – хмыкнул здоровяк и зарделся от удовольствия ощущать себя таким свежим и обновленным.
Нет, молодец все–таки наш Гинце, такого воина чуть ли не воскресил и снова нормальным сделал!
– А где же твоя сиделка? – я понизил голос, наклонившись ближе к полковнику, чтобы Бритва и Небаба уши свои не грели, – есть у меня подозрение, что не только Гинце тут постарался. Знаешь, что Полина от твоей капсулы все это время буквально не отходила, пока ты там разлеживался. Всё носилась, как наседка, то воды принесёт, то врача потребует.
Дорохов кашлянул, отвернувшись к стене, и его живая щека слегка покраснела. Штурмовики, что сидели поблизости, навострили уши, но виду не подали – знали, что полковник таких разговоров не любит.
– Что сказать, Александр Иванович, – буркнул он, сильно смутившись и отмахнувшись. – Сержант Яценко – девчонка боевая, нареканий так скажем нет… Все остальное, что это вы выдумываете?
– Выдумываю? – я прищурился, скрестив руки на груди. – А я собственными ушами слышал, как она там у капсулы шептала: «Держитесь, Кузьма Кузьмич, вы мне нужны». И глазки у неё блестели, не от усталости, а от чего-то другого. Ты ж у нас теперь жених, да ещё вон какой красавец – половина тела железо, половина – шрамы. Девчонки таких любят.
– Да чтоб вас, Александр Иванович, – Дорохов покачал головой, но уголки губ дрогнули в улыбке. – Вы бы лучше про дела говорили, а не про бабьи слёзы. Я целыми днями вот о чём думаю… Варя, ну та малышка – дочка генерала Волынца, что мы из «Измаила» вытащили… Хочу её к себе взять, удочерить, как будет возможность. Обещал я самом себе тогда, что не брошу девчонку.
Я кивнул, сразу посерьёзнев. Хорошо помнил тот день в «Бессарабии», когда мы покидали крепость «Измаил» под огнём врага. Полковник спас тогда крохотную рыжую девчушку с огромными глазами, что цеплялись за жизнь посреди хаоса. Дорохов вынес её на руках, прикрывая собой от осколков, и с тех пор, похоже, не мог забыть.
– Дело хорошее, Кузьма, – сказал я тихо. – Девочке отец нужен, а ты для неё теперь ближе родного. Только, – я снова усмехнулся, не удержавшись, – и мамка бы ей не помешала. А наша Полина как раз так для этого дела подойдет. Всё время рядом с тобой вьётся, как пчела у мёда.
– Да ну вас в шлюз, Александр Иванович, – Дорохов махнул рукой, но голос его дрогнул, выдавая смущение. – Вы прямо сват какой-то, а не контр-адмирал.
– Ладно, пойдём отсюда, а то эти, – я кивнул на штурмовиков, что уже начали перешёптываться, – наслушаются, а потом до вечера языками чесать будут.
Я рассмеялся и кивнул в сторону выхода. Кубрик с его шумом остался позади, а здесь, среди стальных стен и тусклых ламп, воздух казался стерильным, будто вычищенным фильтрами до последней пылинки. Кузьма Кузьмич молча зашагал рядом со мной, его живая половина лица была все также улыбалась, что выглядело очень необычно – видно, мои подначки про Полину всё ещё крутились у него в голове.
– Так что, Кузьма Кузьмич, – начал я, глядя на него искоса, – удочерить Варю, это дело хорошее и достойное. Однако пока с этим, как ты понимаешь, придется немного повременить. Война кругом, а ты девчонку за собой ведь таскать не будешь?
Полковник остановился, повернув ко мне свой единственный глаз. В его взгляде мелькнула тень – не то тревога, не то усталость. Металлическая ладонь сжалась в кулак, издав лёгкий скрежет.
– Вот и я мучаюсь, Александр Иванович, – ответил он, чеканя каждое слово так, будто пробовал голос на прочность. – ? Везде стреляют, везде опасно. Конечно же подальше она должна быть от войны. Но не об этом я беспокоюсь, а о том, что с ней будет, если я не вернусь с этой войны?!
– Вернешься, – кивнул я, посмотрев на Кузьмы Кузьмича и все еще не веря, что передо мной наш Дорохов – тугодум и немногословный заика. – Ты мужик упрямый, если сказал – сделаешь и выживешь. Я же со своей стороны тоже постараюсь, так что не мучай себя Кузьма Кузьмич – всё будет хорошо…
– Дай–то Бог! – Дорохов выдохнул, перекрестившись, что я видел тоже впервые. Похоже, сделать больно ребенку – это было единственное чего боялся этот мужественный человек. Я уже собрался добавить пару слов, как из-за поворота коридора послышался знакомый топот – быстрый, суетливый, будто кто-то мелкий, но очень злой спешил нас догнать и укусить. Не успел я оглянуться, как перед нами из-за угла вынырнул Айк Пападакис – маленький, круглый, как бочонок, капитан «2525». Его красное и помятое от вечного раздражения и недавнего употребления алкоголя лицо блестело от пота, а глаза горели праведным гневом. Пападакис остановился, уперев руки в бока, и тут же затараторил, не давая мне и слова вставить:
– Александр Иванович, я вам клянусь всеми моими звёздами на погонах, этот Гинце меня в гроб загонит! – Айк ткнул пальцем куда-то в сторону мостика или лаборатории, чуть не подпрыгивая от возмущения. – Ходит по моему кораблю, нос свой длинный суёт куда не просят! То ему трюмы грязные, то команда лодыри, то я, видите ли, порядок навести не могу! А сам, паразит, денег на содержание не даёт, хоть ты тресни! Говорит мне вчера: «Ты, капитан, управляйся, ведь знаешь, казна не резиновая». При этом в трюме стоит контейнер на содержимое которого можно купить дюжину недавно открытых звездных систем! Да я ему эту казну в глотку засуну, если он ещё раз мне это скажет!
Я вздохнул, бросив взгляд на Дорохова. Кузьма Кузьмич пожал плечами, полковник только входил в курс дел после бесчисленных операций, что даже не понимал, о чем речь, говоря – мол, вам, адмирал, разбираться с этим дотошным криптогреком. Пападакис же продолжал размахивать ручками, будто дирижировал невидимым оркестром. Его китель, тесный и разошедшийся на круглом пузе, топорщился, а голос срывался на визгливые нотки, как у мальчишки, которому не дали конфету.
– Айк, да угомонись ты, – сказал я, стараясь сохранить серьёзность, хотя уголки губ так и тянуло вверх. – Наш Гинце, конечно, скряга ещё тот, но по сути без него мы бы сейчас не на крейсере находились, а где-нибудь в виде космического мусора плавали. Потерпи его, ради дела.
– Потерпи, потерпи! – Пападакис всплеснул руками, чуть не задев Дорохова, что отступил на шаг. – Я уже неделю терплю! Он мне вчера в машинный зал полез, стал инженерам указывать, как фильтры чистить! А сегодня утром – к повару пристал, мол, почему суп кислый! Да у меня от его нытья уже в ушах звенит! И это ещё и исполняющий обязанности министра финансов, чтоб его черти забрали! Денег не даёт, а порядка требует, как будто я тут волшебник!
– А ты ему что? – спросил я, прищурившись. Знал я Айка – он хоть и ворчун, но язык у него острый, как плазменный резак.
– А я ему сказал, – Пападакис выпятил грудь, явно гордясь собой, – говорю: «Господин профессор, если вы такой умный, идите сами трюмы драить, а я посмотрю, как у вас это выйдет!» Он мне в ответ: «Ты, Айк, не умничай, а то я бюджет твоего крейсера вообще урежу». Урежу, понимаете? Да у меня топливо на исходе, команда ворчит, а он мне – урежу!
Я покачал головой, глядя на этого маленького вулкана в человеческом обличье. Айк когда это необходимо был хорош в деле, спору нет – только одна его схватка с мадьярами, когда Зубов и Моро их крошили, чего только стоит. И ведь не сдал нас с княжной и императором. Значит дух есть и совесть. Но вот эта его привычка ныть по любому поводу могла вывести из себя даже святого, а я святым никогда не был.
– Ладно, господин капитан, – сказал я, поднимая руку, чтобы остановить его тираду. – С Гинце я поговорю, обещаю. Выбью тебе хоть какие-то крохи из этого скряги, чтоб ты мне в уши не жужжал. Но и ты держи себя в руках, а то он и правда, пользуясь своими новыми полномочиями, бюджет урежет, и будешь ты тогда не суп кислый хлебать, а сухари грызть.
– Александр Иванович, я вам клянусь, если этот Гинце ещё раз ко мне сунется, я его в шлюз засуну и кнопку нажму! – Айк Пападакис размахивал руками так яростно, что его круглое пузо подпрыгивало под тесным кителем, как желе.
Дорохов хмыкнул, явно желая вступить в диалог, и его металлическая рука издала лёгкий скрежет, когда он поправил китель. Похоже, нашему Кузьме Кузьмичу очень уж хотелось поговорить, намолчался и намычался он за все это время на жизнь вперёд. Я бросил на него взгляд – мол, хоть ты не подливай масла в огонь, – но тут из-за поворота коридора вновь послышались шаги. Чёткие, размеренные, с лёгким постукиванием трости о палубу.
Не успел Айк выдать очередную тираду, как в полумраке показалась тощая фигура нашего славного профессора Гинце. Его длинное лицо, обрамлённое седыми прядями, выглядело не таким простым и отрешенным, какое было до этого. Что мне в Густаве Адольфовиче, несмотря на все его благие для нас деяния, не очень нравилось. Знаете, сейчас он выглядел несколько надменно, а его глаза за стёклами очков поблёскивали холодным расчётом. На нём был всё тот же потёртый лабораторный халат, что висел на костлявом теле, будто на вешалке, а в руках неожиданно появилась трость с резной рукоятью. Смотрелось комично и очень необычно.
– О, вот и он, – буркнул Пападакис, выпятив подбородок и готовясь к очередному раунду выяснения отношений. – Явилась заноза в моей заднице!
Глава 2
Место действия: столичная звездная система HD 32752, созвездие «Орион».
Национальное название: «Южный Урал» – сектор контроля Российской Империи.
Нынешний статус: не определен.
Борт легкого крейсера «2525».
Дата: 30 июля 2215 года.
Гинце остановился, окинув Айка взглядом, от которого тот, казалось, стал ещё краснее. Потом профессор перевёл глаза на Дорохова, и его губы тронула тонкая улыбка – не то довольная, не то насмешливая.
– Господин полковник, – поздоровавшись со мной, начал он, протягивая руку Кузьме Кузьмичу, – рад видеть вас на ногах. Операция, как вижу, прошла наилучшим образом. Мой имплант, – он постучал пальцем по уху, где у него самого под кожей угадывалась такая же штука, – своё дело знает. Скоро почувствуете, как мозги заработают в полную силу. Полное восстановление – вопрос времени.
Дорохов шагнул вперёд, чуть сутулясь, и пожал протянутую ладонь своей огромной рукой. Его стальная половина лица отсвечивала в свете ламп, а голос, всё ещё непривычно чёткий, прозвучал ровно:
– Благодарю вас за это, господин профессор. Чувствую себя человеком, а не машиной. Если и дальше так пойдёт, я вам ещё памятник при жизни поставлю.
– Не стоит, – Гинце махнул рукой, и трость в его пальцах качнулась, как маятник. – Это моя работа, Кузьма Кузьмич. А вот вы, капитан Пападакис, – он повернулся к Айку, прищурившись, – могли бы и порядок на корабле навести. Вчера в трюмах такой бардак видел, что хоть роботов туда запускай. А суп ваш – это вообще отдельная история. Вы уверены, что экипаж не отравите?
Пападакис аж задохнулся от такой наглости. Его кулаки сжались, а лицо побагровело так, что я всерьёз забеспокоился – не лопнет ли у него что-нибудь от злости.
– Да как вы смеете, Гинце! – выпалил он, наступая на профессора. – Это мой корабль, я тут командую! А вы мне не указ, хоть трижды министр! Жратва ему не нравится, видите ли! А вы пробовали в походных условиях из синтетики что-то путное сварить?
– Пробовал, – спокойно ответил Густав Адольфович, глядя на Айка сверху вниз. – И получалось лучше, чем у вашего повара. Может, вам книгу рецептов одолжить?
Я покачал головой, глядя на эту перепалку. Айк и Гинце – как кошка с собакой, уже неделю друг друга цепляют, а мне все время приходилось их разнимать. Но тут профессор вдруг повернулся ко мне, и в его взгляде мелькнула серьёзность, которой я раньше не замечал.
– Александр Иванович, – сказал он, понизив голос, – мне нужно с вами серьезнейшим образом поговорить. Наедине, конечно. Это важно.
Я кивнул, бросив взгляд на Дорохова и Пападакиса. Айк всё ещё ворчал себе под нос, а Кузьма Кузьмич смотрел на всех нас с лёгким любопытством, как мальчик, только что вступающий в жизнь, но видя, мой взгляд, вмешиваться не стал.
– Ладно, Аякс, остынь, – бросил я капитану. – И действительно, пошли людей или роботов проверить трюмы, раз наш профессор так переживает. А мы с Густавом Адольфовичем поговорим о делах.
Пападакис фыркнул, но подчинился, буркнув что-то про «старого скупердяя». Дорохов молча кивнул и пошёл обратно в кубрик к своим штурмовика, его шаги гулко отдавались в коридоре. А я повернулся к Гинце, махнув рукой в сторону его лаборатории.
– Пойдёмте, господин профессор, – сказал я, стараясь не выдать раздражения. – Посмотрим, что у вас на уме.
Мы двинулись по коридору, и я невольно заметил, как Гинце опирается на трость чуть сильнее, чем обычно. Видно, годы давали о себе знать, хоть он и держался молодцом.
– Трость, Густав Адольфович? – спросил его я. – Что случилось?
– Не обращайте внимания, господин контр-адмирал, – отмахнулся профессор, – просто новый атрибут…
Лаборатория его была недалеко – узкий отсек, заваленный всяким хламом: терминалы, провода, какие-то железки, что мигали огоньками. В углу стоял стол, заваленный голо-чертежами, а на полке – пара прототипов его роботов, маленьких, но с виду зловещих. Я прикрыл за собой дверь, и шипение замка отрезало нас от внешнего мира.
– Ну, выкладывайте, – начал я, скрестив руки на груди и прислонившись к переборке. – Что за разговор такой срочный?
Гинце прошёл к столу, бросив трость на стул, и повернулся ко мне. Его глаза за очками блестели, как у человека, что задумал что-то хитрое.
– Александр Иванович, – начал он, сложив руки за спиной, – нам нужно сделать крюк.
– Не понял? – нахмурился я. – Вы о чём?
– Вернуться в систему «Новая Москва», пока мы недалеко от нее улетели, – пояснил Гинце. – Дело в том, что на столичной планете остались мои люди – костяк коллектива корпорации «Имперские Кибернетические Системы», который мне с помощью одного человека удалось вывезти из системы «Ладога», когда там стало жарко. Это, лучшие умы, Александр Иванович. В дополнение там у нас ещё и прототипы роботов, над которыми мы работали последние годы. Без них всё, что я планировал и создавал, пойдёт прахом.
Я нахмурился, чувствуя, как внутри закипает досада. «Новая Москва» – это же не прогулка по парку. Там сейчас Птолемей Граус со своими архаровцами хозяйничает, а мы и так еле-еле ноги унесли из той мясорубки.
– Вы с ума сошли, Густав Адольфович, – сказал я, шагнув к нему. – Это же верная смерть. Мы только-только оттуда вырвались, а вы предлагаете назад лезть в самую пасть первому министру? Ради ваших железок и яйцеголовых?
– Это не просто железки, господин контр-адмирал! – возразил он, повысив голос. – Вы не понимаете, это будущее! Будущее наше и нашего императора! Роботы, что могут переломить ход войны. А мои люди – они не просто учёные, они мне верны. Я их не брошу, как вы не бросаете своих друзей.
– Красиво сказано, – хмыкнул я, глядя ему в глаза. – Только я за своими штурмовиками в пекло за вашими умниками – извините, лезь пока не готов. Слишком рискованно. Вы должны меня понять…
Гинце сжал губы, и я заметил, как его пальцы дрогнули. Он явно не ожидал, что я так резко откажу. Да я и сам, если честно, не ожидал от себя такой отповеди по отношению к Гинце. Но я не мальчишка, чтобы на уговоры вестись. Между тем упрямый профессор Гинце не сдавался. Я уже собрался уходить, чувствуя, как стальные переборки лаборатории давят на виски, но он вдруг шагнул ко мне, перегородив путь своим тощим телом.
– Александр Иванович, – начал он, понизив голос до шёпота, будто кто-то мог нас подслушать в этом закутке, – вы меня не дослушали. Я ведь не просто так прошу. Вы только представьте, что мы можем взять в «Новой Москве». Мой коллектив – это не какие-то там бородатые умники с калькуляторами. Это гении! Конструкторы, инженеры, что могут из железа и проводов сделать такое, о чём Птолемей Граус и не мечтает. А роботы… – он сделал паузу, ткнув пальцем в сторону полки, где стояли его прототипы, – это не просто машины. Это новая серия андроидов, быстрых, умных, почти как люди. Вы прекрасно знаете, кто их прототип? Это наша Алекса, старший помощник с «Одинокого». Помните, как она нас вытаскивала из заварушек благодаря своему интеллекту и способностям? Вот умножьте её на десяток – и получите, что я предлагаю.
Я замер на полпути, глядя на него. Про Алексу он попал в точку. Эта полиметаллическая девчонка – или из чего там она состоит после всех модификаций – действительно была моим правым плечом на «Одиноком». Хладнокровная, как ледяной вакуум, и быстрая, как выстрел из плазменной пушки. Сейчас она командовала крейсером вместо меня, и я знал, что корабль в надёжных руках. А мысль, что таких, как она, можно взять с собой и, к примеру, поставить каждого такого андроида старшим помощником на кораблях нашего будущего космофлота… Это было бы не просто подспорье – это был бы козырь в рукаве, о котором враги даже не подозревают.
– Дальше, – буркнул я, скрестив руки и прислонившись к переборке, понимая, что в словах профессора есть смысл. – Что ещё вы мне посулить хотите?
Гинце улыбнулся, и его длинное лицо стало похоже на маску какого-то древнего интригана.
– А дальше – будущее, Александр Иванович, – продолжил он, разведя руками. – Эти роботы – не только бойцы. Они могут чинить корабли быстрее, чем ваша команда, рассчитывать траектории прыжков точнее, чем навигаторы, даже вести переговоры, если надо. А мои инженеры? Они за неделю соберут вам эскадру из обломков, если дадите им шанс. И всё это – для вас и для нашего юного императора. С такой силой вы не просто выживете – вы войну за три месяца выиграете. Ивану Константиновичу трон вернёте, а себе – славу, о которой потомки петь будут.
Я молчал, глядя на него и ухмылялся. Дифирамбов мне еще не хватало. Но в голове крутились мысли, одна другой тяжелее. Он прав, чёрт возьми. С такими людьми и машинами мы бы не просто держались на плаву – мы бы дали бой любому, кто сунулся бы к нам. Коллектив Гинце – это в первую очередь мозги, которых нам так не хватает, а роботы – это руки, что могут держать оружие лучше любого из моих штурмовиков, а управлять кораблями не хуже самого опытного офицера. Но «Новая Москва»… Я прекрасно понимал, что сейчас соваться туда – это смертельно опасная рулетка с коэффициентом выиграть для нас одни к десяти. Птолемей там сейчас как паук в центре паутины, и лезть к нему в лапы было бы чистым безумием.
– Ценно, не спорю, – сказал я наконец, оттолкнувшись от стены и шагнув к столу, рассматривая голограммы прототипов роботов, о которых говорил Гинце. – Всё, что вы расписали, – это сила, которой нам не хватает. И я бы с радостью забрал ваших гениев и железячки, но не сейчас, Густав Адольфович. Вы сами знаете, в каком мы положении. Корабль еле дышит, топливо на исходе, а враги следуют за нами по пятам, как волки за добычей. Развернемся и сунемся в «Новую Москву» – и нас как пить дать поймают. Позже – да, я подумаю и практически уверен, что поддержу вас. Но не сегодня.
Гинце сжал кулак, он явно хотел возразить, но сдержался. Лицо его стало непроницаемым, как у робота, которых создавала его корпорация и что он мне расписывал, а глаза потухли, будто кто-то выключил свет внутри.
– Хорошо, – кивнул он, отступая к столу и беря трость. – Позже так позже. Я вас понял, Александр Иванович. Идите, у вас ведь дел хватает.
– Вот и славно, – бросил я, направляясь к двери. – Отдыхайте, профессор. И не докучайте Айку, а то он и правда вас в шлюз засунуть попробует. Я отбить не успею.
Густав Адольфович хмыкнул, но ничего мне не ответил. Я вышел, и дверь за мной с шипением закрылась. Пока я шёл к мостику в голове всё ещё крутились слова Гинце – про роботов, про Алексу, про императора. Он знал, куда давить, и я был с ним согласен. Но чтобы на сладкие речи повестись, надо было совсем уже голову потерять. Поэтому «Новая Москва» подождёт. Сейчас надо как можно быстрей вырваться на оперативный простор и затаиться…
…В это время за дверью лаборатории Гинце стоял у стола, глядя на чертежи и прототипы, что поблёскивали в тусклом свете. Васильков ушёл, и тишина навалилась на него, как груз. «Позже», – сказал контр-адмирал. Но позже могло быть слишком поздно. Его люди, его работа – всё это могло сгинуть под рукой Птолемея, а он, Гинце, не из тех, кто легко бросает своё. Надо было что-то придумать, и быстро.
Густав Адольфович прошёлся вдоль полки, провел пальцем по ее холодной металлической поверхности, еще раз посмотрел на голограмму андроида с такими возможностями, что дух захватывало. И вдруг его осенило. «Афина»! Флагманский линкор нашей великой княжны Таисии Константиновны. Он ведь до сих пор болтается на одной из орбитальных верфей «Новой Москвы-3», под охраной и без возможности улететь, но всё ещё целый и с прежним экипажем, который так дорого и Таисии и контр-адмиралу. Если привязать спасение своих людей к «Афине», Васильков может дрогнуть. А если нет – есть ещё кое-кто, кто не откажется от своего корабля и своей команды.
Гинце взял и сжал трость так, что костяшки его пальцев заметно побелели. Княжна. Таисия Константиновна. Вот кто ему нужен. Она совестливая, благородная, своих в беде не бросает. Надо только правильно надавить – и она сама погонит Василькова в «Новую Москву». Профессор поправил очки, и в его глазах загорелся новый план.
Спустя несколько минут он вышел из лаборатории в коридор. Густав Адольфович шёл очень быстро, насколько позволяли его длинные ноги, при этом профессор не забывал опираться на свою новую трость, что постукивала по палубе в такт его шагам. В голове нашего гения уже складывался план – чёткий, как чертёж его роботов, и такой же безжалостный. Васильков не клюнул на приманку, но княжна – другое дело. Таисия Константиновна была не из тех, кто бросает своих людей на произвол, и Гинце знал, как сыграть на этом. Надо было только найти её, и он уже догадывался, где искать.
Тренировочная арена была на средней палубе крейсера. Пока он спускался по лестнице эскалатора, цепляясь за перила костлявыми пальцами, в его ушах звенели отголоски разговора с контр-адмиралом. «Позже», – сказал Васильков. Но для Гинце это «позже» звучало как приговор. Его люди в «Новой Москве» могли не дожить до завтра, а прототипы – стать добычей Птолемея. Нет, ждать он не будет. И «Афина» – тот самый ключ, что откроет ему дверь к цели.
Дверь арены отъехала в сторону с лёгким шипением, и Гинце шагнул внутрь. Здесь было жарко – воздух пропитался запахом разогретого металла и пота, а гул вентиляторов смешивался с резкими звуками ударов. Помещение выглядело как ангар, переделанный под нужды экипажа: стальные стены, увешанные мишенями, пол, исцарапанный подошвами, и стойки с оружием вдоль одной из переборок. В центре арены стояла она – как всегда прекрасная Таисия Константиновна. Её тёмные вьющиеся волосы, собранные сейчас в хвостик, блестели от пота, а чёрный тренировочный костюм обтягивал стройную фигуру, что двигалась с грацией хищника. В руках – плазменная сабля, чьё лезвие шипело, оставляя в воздухе голубоватые искры. Она отрабатывала удары, и каждый выпад был точен, как выстрел из снайперской винтовки.
Гинце остановился у входа, прислонившись к косяку. Княжна его пока не заметила – слишком увлечена своим танцем со смертью. Он кашлянул, постучав тростью по палубе, и она резко обернулась, замерев с саблей в руке. Её карие глаза впились в него, а грудь тяжело вздымалась от дыхания.
– О, господин профессор, – бросила она, опуская оружие, но не выключая его. – Не думала, что увижу вас тут? Решили тоже сабелькой помахать?
