Дмитрий Пацев
Рыбалка на четверых
Глава 3. На речке
Оставшийся до речки путь прошел в молчании. Давно мы уже так вот вместе с отцом и дедом никуда не выезжали. В следующий раз надо бы и маму взять. И сейчас было бы прекрасно, если бы она оказалась здесь. Но сегодня у нас сугубо мужской коллектив, и в этом есть своя прелесть. Хотя, возможно, мама, посмотрев на папу с дедушкой, которые ничего по дороге не обсуждают, тоже прониклась бы этой атмосферой и смогла бы молча доехать до речки, не пытаясь выяснить, кто живет правильнее и лучше. Нельзя же вечно быть врагами и ненавидеть друг друга, нужно давать сердцу возможность отдохнуть и оттаять. Разве не об этом говорится в многочисленных романах о любви, которыми взахлеб зачитывается мама. Первый шаг – самый сложный, но сделать его непременно нужно.
Я повернулся и незаметно покосился на Ромку. Он смотрел в окно, открыв рот, словно никогда прежде не выезжал на природу. Решив последовать его примеру, я тоже уставился в окно, только в свое, – а вдруг, и правда, пропущу что-то интересное. Мы приближались к выезду из города, окраина была совсем неприметной. Серые панельные дома, заброшенные полуразвалившиеся деревянные постройки. На перекрестке загорелся красный свет, и мы остановились. Казалось, что жители этого района такие же серые и мрачные, как и окружающий их городской пейзаж. По пешеходному переходу шла женщина, тащившая два огромных пакета, набитых продуктами. На ее лице читалась угроза всякому, кто посмеет не уступить ей дорогу. И хотя она была маленькая и неказистая, руки ее очень крепко держали ценный груз, который она, скорее всего, несла домой к семье. И моя мама так делала. Возможно, все женщины так делают, видимо, способность таскать пакеты появляется у них с возрастом и с наличием семьи. А вообще это стандартная картина в наших суровых краях, по словам моей мамы: мужикам для счастья нужен диван, на котором можно ноги вытянуть, и «кормящая» женщина, таскающая продукты из магазина. Сначала, пока ты ребенок, эту функцию выполняет мама, а потом – жена. На светофоре загорелся зеленый свет, и мы поехали дальше. Городской пейзаж постепенно начал сменяться живописными видами, не на шутку увлекшими меня своими причудливыми узорами. Я наблюдал за мелькавшими за окном деревьями, зеленые шапки которых кое-где уже разбавляли вкрапления красного, желтого и оранжевого. Как сказал папа, эта разноцветная красота – награда городу за его терпение: непростое это дело – функционировать среди выхлопных газов и вредных отходов металлургического, судостроительного и нефтеперерабатывающего заводов. Но наши родные места считались суровыми не только из-за могучих местных женщин, таскающих неподъемные сумки из магазина к себе домой, и промышленных комбинатов. Север страны, по обыкновению, славился своей надоедливо долгой морозной, колючей и снежной зимой, переходящей в короткое жаркое и влажное лето с бесчисленными кровососущими насекомыми и частым непроглядным смогом. Полгода лютого холода с постоянными вьюгами и сорокоградусным морозом, при котором папина машина постоянно выходила из строя. А бывало, что снег выпадал до третьего этажа, как в прошлом году, например. Световой день настолько короткий, что солнца не видишь вовсе. В школу идешь – вокруг темно, возвращаешься домой – та же картина, хоть глаз выколи, тьма тьмущая. Небо постоянно цвета грязного подтаявшего снега, как и стены тех серых домов, которые мы только что проехали. Мой классический зимний наряд: пуховик, шапка, шарф и варежки. Хорошо еще мама не заставляет в валенках ходить, как в ее времена, навсегда запечатленные на семейных черно-белых фотографиях. Пока наденешь все это, уже и идти никуда не хочется. Но я все равно люблю зиму. Игры в снежки, кувырки с гаражей в сугробы и строительство ледяных пещер. А еще в этом году у нас во дворе обещают залить хоккейную площадку, осталось только коньки на Новый год попросить. Люблю чувство безудержного веселья, возникающее при неуклюжем падении в сугроб. Ну и куда же без пробы снега на зубок. Конечно, все это лучше делать с кем-то. Может, Ромка составит мне компанию этой зимой? А постоянно замерзающие пальцы и нос, которые гудят и так больно оттаивают, когда возвращаешься домой, чтобы перекусить и выпить чаю, и потому что позвала мама. А потом снова на улицу. Вот оно мое детство. Хотя, как говорят родители, я развит не по годам и они диву даются, откуда у меня такие познания и способности, несвойственные моему возрасту, например, умение анализировать происходящее. Не зря я в школу пошел в шесть лет, пошел бы и раньше – да не принимали, а в детском саду, во время тихого часа, с разрешения воспитателя читал комиксы своим засыпающим в кроватях ровесникам. Вообще я с ними полностью согласен, ну какой еще ребенок будет говорить о своей молодости с такой ностальгией, как я, будто действительно может оценить свое прошлое и имеет жизненный опыт. Но я совсем не зазнаюсь, а совершенно естественным образом осознаю и принимаю свои возможности, которые мне даны. Но, несмотря на свои незаурядные способности, я не намерен отказываться от сказок на ночь. Мне по-настоящему нужны эти байки, чтобы окончательно не стать взрослым в свои десять лет. А все же снег – это хорошо. Да, холодно. Но зато сколько душевного тепла. Дед постоянно говорит, что ни на что не променяет свою снежную родину, потому что снег его лечит и успокаивает не хуже таблеток. И, мне кажется, я понимаю, о чем он. Снег укрывает его от проблем, делая его жизнь гораздо комфортнее и понятнее. Как фильтр, за которым он может спрятаться от всех и вся, уединиться. Снег – это еще и тишина, замедляющая все вокруг: не только потому, что по нему идти труднее, чем по зеленой травке, а еще потому, что замираешь, глядя на падающие в свете фонарей хлопья снега. В такие моменты мысли улетучиваются, и ты забываешь о своем одиночестве, пусть всего лишь на время. Я глянул на деда и вспомнил, как на моем прошедшем дне рождения он рассказывал, что раньше много лет назад зимой в городе было по-настоящему холодно, не то что в последние годы. И вот в такой мороз он любил выйти на балкон, а в дом с улицы залетало мутно-белое ледяное облако, разом обжигающее и освежающее всех попадавшихся ему на пути, и окутывало домашних колючим туманом, словно дымовая завеса. Дедушка накидывал на себя шубу из овчины и сильно втягивал голову в плечи, чтобы уши спрятались под меховым воротником. А мой папа – ему тогда было столько же лет, сколько мне сейчас – быстро натягивал штаны и кофту и в носках прошмыгивал прямиком к нему. Дедушка по-отечески обнимал его и пускал к себе под тулуп, расстегивая одну из пуговиц, и папа в небольшой просвет просовывал свою мордочку и смотрел то на заснеженную улицу, то наверх – на отца, как смешной неоперившийся птенец. А его мама, моя бабушка, вбегала к ним и кричала на деда, что он совсем сдурел и сейчас заморозит ребенка. Но ребенку-то, моему маленькому отцу, было очень здорово, лучше всех! Конечно, и папа, и дед были счастливы в те минуты. Такие моменты неподдельной радости сродни сказкам на ночь. Они нужны людям больше воздуха. Они не забываются – я понял это, когда дедушка делился воспоминаниями, а папа, в который раз не дыша, слушал его, – их глаза наполнялись слезами, становились чем-то большим, чем просто зрачки и роговицы, в них была видна душа. Моему папе так же, как и мне, повезло: он провел свое детство рядом с отцом, и обрел то особое знание жизни, которое может передать ребенку только отец. Мне придется делиться этим знанием со своим сыном, ну или дочерью, как повезет, даже если у нас не все будет так гладко, как сейчас у моего папы и дедушки. А с другой стороны, кто знает, может только благодаря тем зимним приятным воспоминаниям, они еще общаются, и могут вот так ехать на рыбалку, сидя рядом в одном стареньком автомобиле. Ладно, оставим зиму со всеми ее радостями и горестями, плюсами для детей и трудностями для взрослых, лето нравится мне не меньше. С наступлением тепла все резко меняется. С конца июня по август – вот непродолжительный период жаркого и влажного лета со всеми прелестями и сюрпризами северной природы. Куда же без различных кровососущих насекомых – комаров, мошек и клещей, – один из которых в прошлом году присосался к моей спине? Случаются и природные катаклизмы – регулярно выходят из берегов реки, окружающие город. Когда мне было десять лет, жители окраин передвигались на лодках по тем самым дорогам, по которым мы только что проехали. А этим летом, наоборот, небывалая засуха. Еще каждый год горит тайга. Вообще лесные пожары и постоянный дым, расползающийся по улицам города, это уже привычное явление, которое никто не воспринимает как что-то серьезное и угрожающее здоровью. Некоторые, конечно, уезжают в другие города в поисках более комфортной жизни для себя и своих детей. Мама говорит, что именно из-за таежной гари мое зрение стало постепенно снижаться. Однако она совсем не берет в расчет тот факт, что сама с малых лет носит очки с довольно толстыми линзами. Взрослые, а не видят очевидного! Поздней весной и ранней осенью наступает пора, которая поражает своей красотой каждого жителя города. В мае – это долгожданная оттепель после, казалось бы, бесконечных темных зимних дней. Тающий снег превращается в ручьи, которые весело бегут по дворам, вторя звону капели – это величаво свисающие с крыш домов сосульки прощаются до будущей зимы. Уже в минус двадцать я незаметно снимал шапку по дороге из школы домой и считал, что наступила весна. В мае появляется зеленая травка, первые цветы, небо наконец-то становится светло-голубым. И сразу нестерпимо хочется, чтобы уже были каникулы, ежедневные приключения. Человеку надо совсем немного. Любое небольшое улучшение условий жизни, и он будет благодарен и счастлив. Вот и мне одного друга было бы более чем достаточно. А живем мы в краю контрастов. Если у человека сначала забрать что-то, а потом неожиданно вернуть ему это, он станет самым счастливым на свете. У нас вот сначала суровая зима, а потом невыносимо жаркое лето, с редкими весенне-осенними передышками. Получается, что каждый сезон радует по-своему, возвращая то солнце и тепло, то траву и цветы, то разноцветную листву и запах осеннего леса, а потом и снег со льдом. Но все же лучшая пора длится совсем не долго. Наша сегодняшняя поездка пришлась как раз на начало самого, по общему мнению, благодатного периода. Конец августа – это не только предвестие неумолимого приближения учебного года, уроков, ранних подъемов, но и бабьего лета; правда, я до сих пор не разобрался, почему оно так называется. Это такой короткий промежуток времени, когда еще не надо надевать на себя кучу одежды, но уже не приходится изнемогать от жары и плавиться под таежным солнцем. Это время теплой прохлады. А еще в эту пору я очень люблю ездить в лес за грибами. Мне нравится перепрыгивать через бурелом и прятаться от взрослых, просто дышать, гулять и искать, среди мха и повалившихся деревьев, маслята, подосиновики и белые грибы, срывать с кустов под ногами голубику и бруснику. Но сегодня у нас по расписанию рыбалка. Да еще и с моим будущим другом Ромкой. Ну просто песня. Наш край богат многочисленными озерами, горными речушками, заводями и протоками. Пока я ехал, смотрел в окно и предавался воспоминаниям, рассеянным взглядом всматриваясь в мелькающие березы, тополя и высаженные полосами, как по линейке, кустарники, мы съехали с главной асфальтированной дороги и резко повернули налево, попав на каменистую грунтовку. Дедушка постепенно сбавлял скорость.
– Ого! Пуще прежнего обмелела! – прервал он полет моих мыслей, в которые я погрузился с головой. Впереди уже виднелись изгибы речки, которую местные так и называли «Сухая». Лишь по темному илистому следу, соединяющему отдельные заводи, огороженные кочками и камышом, можно было догадаться о полноводном характере этой речушки в другое время.
– Нам не привыкать. На то она и «Сухая», чего удивляться, – ответил папа, не сумев, впрочем, скрыть замешательства, свидетельствующего о том, что речка и впрямь пересохла намного сильнее обычного.
На небольшой скорости дедушка аккуратно вел раскачивающийся микроавтобус по глубокой колее, затвердевшей после изнурительной августовской засухи. Периодически мы отчетливо слышали царапающе-скрежещущие звуки, доносившиеся с внешней стороны днища автомобиля. Дедушка зажмуривался при каждом из них, словно разделял боль, испытываемую любимым другом на колесах.
– Ну как там Маринка? Не ссоритесь? – спросил дед, чтобы отвлечься от лязга своего механического друга.
– Бывало и лучше, конечно. Хотелось бы, чтобы было больше понимания и спокойствия, но что есть, то есть! Стараемся потихоньку, нам есть к чему стремиться, особенно мне, – угрюмо ответил папа, открывая окно, так что салон разом наполнился запахом сухой травы и коровьего навоза.
– Ты давай там, Паш, не чуди с женой. А то потом, знаешь, отмотать все обратно не получится. Чего-то много сомнений в твоем голосе! Пойми, ты же отец, а без Маринки как ты справишься? Вы там случаем разбегаться не собираетесь? – продолжил дед чуть тише, видимо, отдавая себе отчет в том, что я уже кое-что понимаю в отношениях между мужчиной и женщиной, папой и мамой.
– Сам не знаю, если честно. Мне кажется, я отпустил ситуацию и уже ничего не контролирую, – ответил ему папа, а я сделал для себя вывод, что иногда проблемы могут решаться сами собой, надо лишь плыть по течению.
– Все люди, встретившись однажды и отправившись в приключение под названием «семья», рано или поздно сталкиваются с трудностями. Как вы с Маринкой сейчас, да и мы с твоей матерью когда-то. Бывает так, что со временем кто-то один из пары может начать стремительно расти и, если второй не будет соответствовать, то окажется уже далеко позади, и тянуть его за собой первому совсем не захочется. На самом деле это касается всех сторон жизни, самых разных ее аспектов. Отстающему, как правило, удобно жить так, как есть, ничего не меняя. Работа, дом, поесть, поспать и так по кругу. Сам через это проходил, знаю, о чем толкую. А другому-то хочется без всего вот этого, он уже далеко впереди и нацелен на иную жизнь. Смекаешь? – дедушка говорил почти шепотом, продолжая потихоньку приближаться к одной небольшой запруде.
– Да уж, ты просто мастер делать намеки, впрочем, задеть за живое ты тоже всегда умел! – ответил папа, отвернувшись к окну, чтобы охладить свой пыл.
– Скоро приедем? – спросил я, решив прервать их разговор, хотя прекрасно понимал, что мы уже практически на месте.
– Уже скоро, – ответил папа, слегка остыв после упреков и нравоучений деда.
– Смотри, вон козы с коровами, – показал дедушка на стадо животных, пасущихся неподалеку.
– Я не был здесь с самого детства, – тихо произнес отец.
– А кто тебе мешал, – проговорил дедушка, еще больше снижая скорость.
– Да как-то все завертелось… – папа огорченно вздохнул.
– Так оно обычно и происходит, – подытожил дедушка, останавливаясь.
Подъехав к речке, мы вышли из автомобиля. Я встал на носочки, чтобы потянуться после долгой дороги, и стал осматриваться. Под ногами у меня были застывшие коровьи лепешки вперемешку с травой. Так вот откуда этот запах сена и болота. Лежащая перед нами река петляла и изгибалась, так что ей вполне бы подошло и другое название – «Кривая». В общем, это была в прямом смысле слова сухая и кривая речка, окаймленная оголившимся кое-где засохшим илом и кочками. Надо мной расстилалось чистое безоблачное небо. А еще к моему удивлению вокруг не было ни комаров, ни мошек. Лишь звуки природы, а так – умиротворяющая тишина и никакой суеты. Благодать!
Полный энергии, Ромка со звериной ловкостью выпрыгнул из автомобиля, словно его выпустили на свободу после долгого заточения в замкнутом вольере. В отличие от нас, потягивающихся и спокойно осматривающихся по сторонам, он тут же поднял из-под ног первую попавшуюся сухую палку в форме бумеранга и словно заядлый древний охотник запулил ее в небольшую стайку каких-то неизвестных мне черно-белых с красными клювиками птиц, бродивших по берегу. Обалдевшие от такой невиданной в этих краях наглости, птицы неспешно привстали с насиженных мест и, всем своим видом демонстрируя недовольство, неспешно взлетели, удалившись за один из изгибов высохшей речки, скрывающейся за ближайшей холмистой возвышенностью.
Мы с папой и дедом переглянулись между собой, словно говоря друг другу, что никто из нас так бы никогда не сделал, а потом начали доставать сумки и снасти из багажника микроавтобуса и обустраиваться. Река напротив нас была не более пяти метров в ширину, а через какой-то десяток метров она и вовсе сужалась, превращаясь в небольшой полуметровый ручеек, и далее скрывалась за поворотом в зарослях высокой травы. Дедушка объяснил, что такое место называется аппендиксом. Наверное потому, что этот маленький, будто бы специально огороженный илом и серой глиной водный участок, словно ненужный придаток, не играет никакой роли в жизни реки, но все же существует, и с этим не поспоришь.
Солнце сегодня светило так ярко, что блики от его лучей бесконечно переливались на небольшой ряби импровизированного озерца. Мы расположились возле огромного высохшего бревна, поскольку рядом с ним нашлось подходящее относительно чистое место.
– А червей ты взял? – спросил дедушка, обращаясь к папе.
– Ты ничего не говорил про них, – ответил ему отец, недоумевая.
– И кто же, по-твоему, должен был их привезти? – продолжал дед невозмутимо.
– Так надо было сказать: заехали бы да купили! – конечно, отец и не подумал об этом, как и я.
– Да я все уже сделал, сходил в подвал и накопал червей. Купить?! В жизни не покупал червей. С ума сошел что ли! Купить?! Это для меня как оскорбление, – заявил дедушка, доставая из багажника собранные телескопические удилища.
Поверх камуфляжного комбинезона он натянул специальные болотные сапоги, а на голову надел затертую коричневую ковбойскую шляпу из замши.
– Где это ты откопал такую панаму? В Техас что ли ездил? – с улыбкой спросил папа, засмотревшись на дедушкин головной убор.
– Да от солнца она хорошо помогает и очки надевать не надо. Я ее в нарды у соседа несколько лет назад выиграл, а недавно в кладовке обнаружил – удобная вещь. Я теперь всегда в ней рыбачу, она мне удачу приносит, – усмехнулся дед, поправив шляпу как заправский ковбой.
Я сразу заметил, что, оказавшись на речке, дедушка словно расцвел. Пожалуй, я никогда не видел его таким улыбающимся и увлеченным. Здесь определенно было его место силы – да, на берегу Сухой, с удочкой в руках, еще и в такой шляпе. В этом не было никакого сомнения. И тут дед позвал меня:
– Иди ко мне, внук, сегодня я буду учить тебя рыбачить. На вот, надень сапоги и кепку, мы пойдем на другую сторону нашей заводи, – произнес дедушка, ожидая, пока я надену любезно предоставленные им вещи, которые, правда, были мне немного велики.
– Я хотел с папой, – заявил я, озираясь в поисках Ромки, который молча кидал камушки в наш водоем, пытаясь добиться как можно более громкого шлепка. Мы снова переглянулись между собой, мысленно пытаясь удержать друг друга от внешнего проявления эмоций. Ромка играл с огнем, точнее своим поведением ставил под сомнение нашу будущую дружбу. Ведь если мои родные его не полюбят, то гулять с ним дальше мне могут и вовсе запретить. А пока все шло к тому, что мой друг рисковал отправиться обратно домой пешком. Я-то знал своего деда. Несколько раз он даже мне, своему родному внуку, угрожал этим, когда я всего лишь намусорил у него в машине. А тут и вовсе речь шла о помехе его любимому занятию. Я начал не на шутку переживать, как бы чего не вышло.
– С папой ты ничего не поймаешь, думаешь, он знает, как крючок к леске привязывать, спроси его!? – дедушка явно пытался поддеть отца.
– Пап, а ты знаешь, как крючок привязывать к удочке?! – спросил я, делая вид, что не замечаю Ромкиных проделок.
– К леске, – поправил меня дедушка.
– К леске?! – уточнил я.
– Уже не помню, но дед наверняка знает, вот пусть и привязывает! – папа, видимо, и правда многое позабыл, или может он намеренно хочет немного омрачить деду рыбалку, чтобы тот не больно-то зазнавался и не хвастался.
– Дед-то, конечно, знает, восьмеркой надо! Ладно, внук, бери вон ту удочку, она уже готова поймать твоего первого карася, и пошли за мной, – он начал обходить озерцо, чтобы отойти подальше от очевидно мешающего серьезному лову Ромки, который всем своим видом показывал, что приехал сюда не рыбу ловить, а развлекаться и пускать блинчики с помощью плоских камней по поверхности воды. Я хотел было позвать Ромку с нами на ту сторону озерца, да только его внезапный свист, разбил в пух и прах все мои мечты. Точно таким же свистом соловья-разбойника он частенько будил не только недовольных соседей, но и чего уж там, моих родителей и даже меня. Отсутствие нескольких зубов совсем не мешало ему делать это. Ромка пытался обозначить свое превосходство перед небольшим стадом коров, которые неспешно прогуливались по застывшей грязи, пропадая за тем же холмом, куда сворачивала речушка и куда недавно были изгнаны те самые едва пробудившиеся ото сна птички, столкнувшиеся с Ромкиным будильником, в виде летящей изогнутой палки.
– Рома! – крикнул дед, резко остановившись. – Иди, прогуляйся туда, глянь, может там речка будет полноводнее, – пытался он относительно вежливым способом прогнать безобразника из своих угодий.
– А че, и схожу, – обронил Ромка, который и сам не прочь был выяснить, что же там такого интересного за холмом, куда стягивалась вся живность. Это его увлекало куда больше, чем какая-то рыбалка с каким-то потенциальным другом. Этим он мне и нравился – своей независимостью и прямотой. Он делал, что хотел, даже несмотря на то, что это могло не нравиться другим. Я вот так не мог, не умел, не научили. Или подобное ощущение свободы – это данность, то, что не зависит от тебя. А может, просто каждому свое. Мне – книжки, Ромке – приключения. Ему нравились мои комиксы, а мне его смелые выходки. Вот бы как-нибудь совместить это.