Дмитрий Павлов
Урсула и Сокровище
Республика
Кабинет был великолепен. Его кедровый потолок с кессонами из тёмного махагона опирался на дубовые карнизы, стены и простенки между окнами закрывали полированные ореховые панели, затейливый рисунок паркета мастера собрали из древесины кемпаса, оливы и акации. За палисандровый стол одновременно могли сесть полсотни вельмож, а кресло во главе стола напоминало трон, обтянутый бордовым бархатом. В монументальном интерьере кабинета совершенно терялось его главное содержимое – невысокая, колченогая, большеголовая фигура консула.
Ругер ван Эйк, первый консул и властелин Республики прежде обитал в помещении меньше и скромней нынешнего. Старый кабинет находился на сороковом этаже правительственного небоскрёба и обладал панорамными окнами, из которых открывался вид на столицу с её высотными зданиями, проспектами и крохотными зелёными островками скверов. Далеко на западе темнел правильный прямоугольник мемориального парка, а за ним начиналась степь, затянутая белёсой дымкой. Ранним утром, когда воздух прозрачен и чист, консул мог увидеть из своего кабинета далёкие вершины хребта Альто-Сиерра, словно плывущие над степью. Да, хороший был кабинет и его чертовски жаль.
Год назад молодой пилот отстыковал истребитель от корабля-матки, чтобы перегнать на космодром ремонтного завода, расположенный на окраине столицы. Перед вылетом с истребителя сняли ракетный боекомплект и заблокировали лазер, но астронавта это обстоятельство не смутило. Снизившись за пределами города, пилот сделал зигзаг противозенитного манёвра и ринулся к центру мегаполиса, где подобно горной гряде возвышались здания правительственного квартала. Заход на цель был ювелирным. Иссечённый зенитными лазерами кораблик врезался точно в балкон консульского кабинета. Небоскрёб укоротился на четверть, а сановники, собравшиеся в приёмной, обратились в пар и пепел.
Ван Эйк спасся, потому что опоздал на совещание не на час, как обычно, а на полтора. Ещё несколько кошмарных часов консул провёл в застрявшем и обесточенном лифте, прежде чем охрана озадачилась вопросом: где, чёрт возьми, их работодатель? А ведь могли и не озадачиться. С тех пор консул приобрёл острую непереносимость любых лифтов и потребовал обустроить новый кабинет на первом этаже. Нет, ван Эйк не страдал внезапно развившейся клаустрофобией. Поводом для переезда стало унизительное чувство беспомощности, испытанное консулом, когда лифт остановился, свет погас и в кабине запахло гарью. А ещё ван Эйка не оставляла навязчивая мысль: окажись он ещё раз в подобном положении, о нём могут просто забыть. Как забывают о дорогой, но неудобной вещи, которую жалко выбросить.
Как звали того сумасшедшего пилота? Память услужливо подсказала: лейтенант Эрнст Рихтгофен, герой войны с либерийцами, сын бывшего главкома космических сил Республики. Бывшего, потому что генерал Рихтгофен осуждён за мятеж и глотает каторжную пыль в одной из шахт ведомства Фукса. Помнится, у барона есть ещё дочь, тоже пилот и героиня. Как же её зовут?
Дверь отворилась, и в кабинет проскользнул советник Фукс. Ловкий, предупредительный, с неизменным выражением «чего изволите?» на лице. Сановник передвигался на полусогнутых, втянув голову в плечи. Фукс пытался казаться ниже своего вполне нормального роста. Всем известно: после мятежа великана Рихтгофена и особенно после того, как его долговязый сынок, едва не распылил консула на атомы, ван Эйк возненавидел высоких. Даже средний рост чиновника вызывает у консула обоснованные подозрения. Фукс близоруко сощурился, чтобы разглядеть своего властелина в глубине сумрачного кабинета.
– Я, собственно, по поводу Урсулы, – осторожно произнёс советник. – Урсулы Рихтгофен, дочери барона Рихтгофена. Её пребывание в столице чревато проблемами.
Консул взмахнул рукой: «Продолжай».
– Любые наши действия против Урсулы, сколько бы обоснованными и справедливыми они не были, вызовут нежелательные толки в военной среде. Вот я и подумал: Почему бы юной госпоже самой не убраться куда подальше?
Советник скользнул к столу и без приглашения сел. Глянул исподтишка на консула. Всё в порядке, сюзерен счёл фамильярность допустимой. Можно продолжать.
– Полгода назад наш фрегат арестовал живой звездолёт из Либерии. Либерийцев захватили в тот момент, когда они пытались взять на буксир обломок древнего корабля. К сожалению, живой звездолёт совершенно бесполезен для нас. Он оказался слишком строптивым созданием. Корабль стоит в цехе ремзавода, где инженеры пытались заставить его летать, но без особого успеха. И у меня возникла мысль: если Республике корабль не нужен, почему бы не презентовать его Урсуле вместе с координатами старой руины, которую хотели присвоить либерийцы. В качестве компенсации за недвижимость, изъятую у отца Урсулы. Пусть девочка отправится в космос и заработает свой первый миллион. Наш агент и старинный друг семьи Рихтгофенов, полковник Ланге внушил баронессе эту мысль. А чтобы живой корабль, наконец, полетел, я решил отдать на поруки Урсуле либерийца, механика с этого корабля.
Фукс приподнялся и, наклонившись вперёд, доверительно сообщил.
– Либериец не так прост. Он изменённый.
– Что? – удивился консул. – Почему его сразу не пристрелили?
Изменёнными называли бывших людей, модифицированных гидроидами, союзниками либерийцев. Обитающие в океанах гидроиды достигли высочайшего прогресса в биотехе. Преобразованные ими существа одинаково хорошо чувствовали себя под водой и в космосе, переносили смертельные для нормальных людей дозы радиации и были абсолютно безжалостны. Искусственно лишённые страха и каких-либо моральных скреп, изменённые служили либерийцам и гидроидам, образуя отряды спецназа, храброго и беспощадного.
– У командира фрегата нет полномочий казнить кого-либо, – напомнил Фукс. – К тому же, теперь у нас есть механик, способный исправить живой корабль.
– Мне кажется, изменённый попытается бежать и снимет Урсуле голову, как только её звездолёт окажется за пределами Республики, – предположил консул.
– Что и является нашей конечной целью, – улыбнулся Фукс. Он выложил на стол пухлую папку. – Здесь документы, необходимые для того, чтобы корабль Урсулы стартовал. Если вы даёте согласие…
– Даю.
Советник забрал папку и откланялся. У самого выхода ван Эйк окликнул его:
– Фукс! Я ведь хорошо знаю семейку Рихтгофенов. Что если ваша афера пойдёт не по плану и Урсула сама прибьёт либерийца.
Советник развёл руками. Не в его силах предусмотреть все возможные варианты.
– Баронесса хотя бы знает, кого вы хотите подсунуть ей в качестве механика? – спросил консул.
– Нет, – улыбнулся Фукс. – Для неё это станет маленьким сюрпризом.
«Чёрт! – подумала Урсула. – Вот подарочек достался!»
Механик выглядел несуразно. Невысокий, широкоплечий и невообразимо тощий. Из-за недельной щетины и осунувшегося лица либериец казался лет на десять старше своих двадцати пяти. Разбитый нос припух, под ноздрёй темнело пятнышко запёкшейся крови – недавно парню заехали в лицо. На костяшках кулаков ссадины – оппоненту механика мало не показалось. Одеждой арестанту служили серая стёганая куртка и слишком длинные камуфляжные брюки с подвёрнутыми штанинами. На правой ноге каторжанина красовался солдатский ботинок, на левой – кроссовок без шнурка. Носки отсутствовали. Шею механика стягивал электрошоковый ошейник, способный привести в чувство самого буйного клиента ведомства Фукса. Венчали это вещевое разнообразие роскошные, но слегка исцарапанные тёмные очки «Боско» с резинками вместо дужек.
– Здесь сказано…, – Урсула раскрыла договор, вложенный в папку с документами, – …что ты, арестант за номером семь три ноля пятьсот переходишь в моё подчинение для исполнения обязанностей механика на принадлежащем мне корабле «Вега». Ты должен выполнять все мои распоряжения, касающиеся службы и не только…
Голос баронессы, низкий грудной контральто заполнял кабинет подобно рокоту горного обвала.
– Насчёт «не только» в бумажках ничего нет, – возразил либериец. – Я прочитал договор, пока меня везли.
Арестант говорил с акцентом, свойственным людям, выросшим за пределами Республики. Он смягчал согласные, проглатывал «р». Голос либерийца звучал мягко, почти певуче, но в словах сквозила неприкрытая дерзость.
Урсула схватила механика за воротник и с размаху треснула спиной о стену кабинета. Жалобно зазвенели стеклянные безделушки в шкафу, встревоженный инспектор выглянул из-за компьютера.
– Э-э-э, баронесса, не переусердствуйте!
– Ещё раз возразишь – включу ошейник, – пообещала либерийцу Урсула и показала пульт, полученный вместе с документами арестанта.
Баронесса выпустила слегка ошалевшего механика и невозмутимо вернулась к чтению договора.
– Далее, здесь сказано…
Сквозь тёмные очки каторжанин внимательно изучал Урсулу, своего нового командира и хозяйку на ближайшие три года согласно договору с ведомством Фукса. Богатырским сложением и ростом баронесса походила на монумент вроде тех, что украшают городской парк на западе столицы. Кожу Урсулы покрывал лёгкий загар, светлые волосы стянуты в пучок на затылке. Глаза цвета голубого льда живо напомнили механику айсберги, что заносило течением в залив, у которого стояли бараки арестантского лагеря. На вешалке у дверей кабинета висела шкиперская фуражка Урсулы. Баронесса носила тёмно-синие брюки и форменный блейзер офицера гражданского флота. На лацкане блестел эмалью значок – носатый профиль первого консула ван Эйка на фоне республиканского флага. По принятой в Республике негласной табели о рангах значок со знаменем полагался представителям высшей номенклатуры и членам их семей. Все прочие граждане носили значок, формой и размером напоминающий пуговицу пиджака. Строго говоря, после ареста Людвига Рихтгофена Урсула выпала из высшего света. По правилам хорошего тона ей требовалось заменить элитное «знамя» на общепринятую «пуговицу». Но в окружении баронессы не нашлось никого, кто рискнул бы напомнить об этом свирепой генеральской дочке.
– Ты всё понял? – Урсула с треском захлопнула папку.
– Да, шкип, – ответил либериец.
Баронесса обернулась к чиновнику.
– Я могу забирать его?
– Да, баронесса.
Урсула глянула на арестанта с подозрением.
– А почему ты в очках?
– Потому что так надо, – ответил механик.
Баронесса быстро протянула руку и сорвала очки.
– Вот чёрт!
Покатый лоб либерийца плавно перетекал в широкую переносицу, придавая механику сходство с молодым бультерьером. А глаза… маленькие, широко расставленные глаза арестанта сверкали чистейшим природным серебром, на котором, как два колодца в преисподнюю, чернели зрачки. Серебряные радужки защищали зрение механика от ярчайшего света открытого космоса.
– Прикольно, да? – либерийца развеселила реакция республиканцев на его внешность. – Я изменённый. Моя специализация – абордаж в космосе. А ещё я умею чинить живые корабли.
Механик забрал очки из рук остолбеневшей баронессы и посадил их обратно на свой широченный нос.
– Так! – Урсула обернулась к чиновнику. Тот сделал движение, словно собираясь спрятаться под стол. – Вы что мне подсунули?
– Но баронесса! – Чиновник был близок к обмороку. – У вас есть пульт от ошейника. Он сделает арестанта шёлковым.
– Разрешите обратиться! – гаркнул механик.
– Молчи, чудовище!
Либериец фыркнул.
– Ты почему смеёшься? – спросила Урсула.
– Прости, шкип. Ты напомнила мне старшую сестру. Когда она ловила меня на очередной шкоде, я оправдывался, а сестрёнка говорила мне: «Молчи, чудовище!» В точности, как ты сейчас.
– У тебя была сестра?
Урсула твёрдо знала, что изменённых производят в Либерии на фабриках. Братьев и сестёр у них не бывает.
– У меня есть сестра, – уточнил изменённый. – А также отец, мама и младший братишка. Кстати, меня зовут Артём Нартов.
Механик протянул ладонь, и Урсула непроизвольно пожала её. Рука Артёма оказалась сухощавой, но неожиданно сильной. Баронесса ощутила острый укол зависти: У этого страшненького низкорослого мутанта есть родители, сестра и младший братишка, вероятно, он любит их, а у неё…
Либериец шагнул к столу и прихлопнул ладонью папку со своим личным делом.
– Здесь сказано, что я единственный на вашей планете механик, способный обслуживать живые корабли. Шкип, у тебя есть живой корабль? – изменённый с хитрецой глянул на Урсулу. – Но если ты боишься меня, я собираю манатки и еду обратно в лагерь. Всего хорошего.
Механик подхватил с пола заштопанный вещмешок и шагнул к двери, словно намереваясь выйти. Конечно, никуда бы он не вышел, за дверью ждал конвой – рослый человекоподобный робот, умеющий только две вещи: тащить и не пущать. Но демонстрация возымела действие. Урсула вдруг поняла: без этого мордастого ехидного мутанта в обносках её затея закончится там же, где и началась, – в доках военного ремзавода, приютившего её благоприобретённую «Вегу». Либерийский корабль не сдвинется с места без механика из Либерии.
– Стоять! – скомандовала Урсула изменённому. – Ты летишь со мной. А вы, господин Янг…, – баронесса обернулась и погрозила испуганному чиновнику пальцем, – Вы меня поняли. Счастливо оставаться.
Коптер Урсулы летел над столицей. Машина огибала небоскрёбы, проносилась под арками надземных трасс, ныряла в тёмные ущелья улиц, куда не проникали лучи солнца. Со всех сторон на коптер смотрели лица людей. Молодые и старые, мужчины, женщины и даже подростки взирали с огромных барельефов на стенах домов. Барельефы изображали разных людей, но обладали едва уловимым сходством, словно скульптор брал одинаковые заготовки и по требованию заказчика придавал им мужские или женские, детские или старческие черты. Это были герои минувших войн. Надписи из полированной стали поясняли, за что конкретный гражданин Республики удостоился воплощения в камне: «Эрнст Бергман, сражался с либерийцами на мысе Роберто. Подорвал себя последней гранатой». «Жозефина Али. Вынесла с поля боя пятерых раненых. Убита либерийцами, когда выносила шестого». «Ярослав Жижка. Расклеивал листовки в оккупированном Полигласе. Замучен либерийцами…» Среди республиканцев, увековеченных на стенах небоскрёбов, встречались такие, про кого можно сказать: он жил долго, воевал славно и умер в своей постели. Но такие везунчики оставались в явном меньшинстве.
– Хороший герой должен быть мёртвым, – глубокомысленно заметил либериец, прочитав очередную надпись под барельефом.
– Не твоё дело, механик, – жёстко ответила Урсула.
– Артём, – напомнил либериец. – Меня зовут Артём.
Баронессе отчаянно захотелось треснуть пассажира по загривку. С утра, до визита в ведомство Фукса, Урсула посетила министерство гражданского космофлота, и там ей испортили настроение на весь день. Хотя необходимые документы в итоге удалось получить, у баронессы руки чесались кого-нибудь прибить. Либериец (язва растакая!) идеально подходил для расправы. От колотушек Артёма спасало то, что для управления коптером одновременно требуется две руки.
Музыка из радиолы смолкла, и началась программа новостей, посвящённая грядущему Дню Победы над гидроидами. Диктор перечислял батальоны воинских частей, которые пройдут парадным маршем по столице. Далее следовал краткий экскурс в историю давней войны, отгремевшей пятьсот лет назад. Войны, в которой погибла Земля, а от человечества остались жалкие осколки, прозябающие в отдалённых колониях. Только Республика, единственная истинная наследница древней цивилизации осталась верна старинному укладу и процветает благодаря своим вождям, среди которых главнейшими и мудрейшими являются представители семьи ван Эйк.
Урсула слышала историю основания Республики много раз от гувернёра, школьного учителя, преподавателя университета… Баронесса ни минуты не сомневалась в правдивости слов диктора, но честно сказать, хотела, чтобы новости поскорей завершились и снова заиграла музыка. Либериец слушал передачу с интересом. Кажется, республиканская версия истории человечества стала для него откровением.
«Фукс, чёрт бы его побрал»! – размышляла Урсула. – «Наверняка это его идея – отдать мне на поруки изменённого. Ничего, и не таких объезжали. Один только Биндос чего стоит! А с либерийцем надо построже».
Лежащий в кармане пульт от ошейника внушал уверенность в задуманном предприятии. Урсула искоса глянула на механика. Тот прислонился лбом к стеклу и разглядывал проносящиеся мимо небоскрёбы. На фоне бетонных стен и гранитных изваяний светлым пятном выделялась подсвеченная прожекторами реклама фильма «Белая Лилия» про отважную женщину-пилота, потрошившую либерийские крейсера десятками, а может быть даже сотнями.
– Актриса похожа на тебя, – заметил механик и кивнул в сторону гигантского рекламного щита, проплывающего по правому борту.
– Мышь крашенная! – фыркнула Урсула. – Ни малейшего сходства. Между прочим, у меня натуральные светлые волосы.
Небоскрёбы городского центра сменились однообразными башнями жилых массивов. У их подножия, как подлесок мостились разновеликие домишки старой постройки, помнящие отцов-основателей Республики. Урсула качнула джойстик управления влево и вниз. Коптер накренился и стал пикировать. В кабину проник разбойничий свист набегающего воздушного потока. Земля и плоские кровли, покрытые подушечками изумрудного мха, стремительно приближались. Механик непроизвольно вцепился в подлокотники и глянул на Урсулу. Та подмигнула пассажиру, потянула джойстик на себя. Машина выровнялась, гася скорость, перегрузка вдавила в кресло.
Коптер сел посреди захламлённого двора, окружённого ветхими пятиэтажными зданиями. Это был район Базель, древняя и когда-то престижная часть города, где жили инженеры, чиновники среднего ранга, офицеры. Но во время недавней войны с либерийцами в Базеле стали селить беженцев из сожжённых миров, среди которых оказалось немало своеобразных типов, творчески относящихся к законам и к чужой собственности. С появлением беженцев район быстро пришёл в упадок. Сквозь прорехи в облицовке домов торчали клочья отсыревшего утеплителя, железобетонные каркасы недостроенных зданий напоминали кости разлагающегося трупа. По углам двора громоздились груды мусора, поросшие бурьяном, несколько брошенных наземных машин и разграбленный коптер тихо врастали колёсами в землю. Дворник с ветеранской ленточкой на лацкане и незаживающей язвой лучевого ожога на лице скрёб метлой щербатый асфальт.
– Прилетели, – сообщила Урсула и разблокировала двери коптера. – Надо забрать кое-какие вещи, а потом отправимся в док.
В подъезде было сумрачно, пахло плесенью и кошачьей мочой. На лестничной площадке сидел, привалившись боком к стене, косматый тип в обносках. Он казался мёртвым. Урсула участливо протянула руку к бродяге, но тот вздрогнул, глянул на девушку воспалёнными глазами со сжавшимися в точку зрачками. Баронесса мгновенно отдёрнула руку от наркомана.
На третьем этаже Урсула отперла стальную дверь. Автоматически вспыхнули плафоны, осветив маленькую, но хорошо обставленную студию. Массивный шкаф красного дерева, стол с наборной столешницей, зеркало в резной раме плохо сочетались с маленькой квартирой в медленно разрушающемся доме. Мебель явно привезли из другого, более просторного и богатого жилья.
В квартире дрянное настроение Урсулы улетучилось без следа. Черты лица девушки стали мягче, движения – плавнее, и баронесса уже ничем, кроме роста не напоминала парковый монумент. Урсула встала перед зеркалом, вынула шпильку из пучка на затылке и тряхнула головой. Волосы светлой волной рассыпались у неё по плечам, и баронесса в мгновение ока превратилась из строгой дамы в рослую светловолосую девчонку с лисьим разрезом глаз.
– Ох! Не люблю официальные причёски. Я не слишком сильно приложила тебя в министерстве? Извини, не сдержалась. У меня был трудный день.
– Ничего, я крепкий, – ответил Артём.
Урсула стащила ботинки, рухнула на диван и закинула ноги на подлокотник. Штанина задралась, обнажив цветную татуировку повыше правой лодыжки: белую лилию на фоне щита и меча.
– Дом, милый дом! – воскликнула баронесса. – Как хорошо мне было в нём!
«Бум-бум-бум» – стены задрожали словно в ответ на слова хозяйки, и комната наполнилась почти осязаемыми раскатами дабл-рока. Музыка орала где-то этажом выше. На лице Урсулы появилось страдальческое выражение.
– Это Петюнчик, – простонала она. – Напился и включил свою чёртову шарманку.
Артём прошёлся по комнате, выглянул в окно. Когда-то из него открывался прекрасный вид на парк. Но во время войны перед домом поставили многоуровневый склад интендантского ведомства и теперь жильцы могли видеть из окон только серую бетонную стену.
– Надо поджечь дверь Петюнчику, – предложил либериец.
– Для чего?
– Для справедливости. Он включает нам музыку, мы поджигаем ему дверь. Всё честно.
Из-за стены раздался удар и сразу по ушам резанул женский вопль.
– Кажется, в соседней квартире кого-то убивают? – спросил Артём.
– Не кажется. Это управдом требует от своей жены деньги на водку, а та не даёт. Но ты не беспокойся, жена управдома выносливая, её надолго хватит.
Судя по звукам из-за стены, там кого-то душили.
– Вызовем полицию? – неуверенно предложил механик.
– Полиция не приедет. В прошлом году кто-то обстрелял их коптер с чердака, с тех пор они к нам ни ногой.
– Может, нам самим вмешаться?
– И думать забудь! – отмахнулась Урсула. – Когда я в первый раз услышала, как убивают соседку, бросилась на выручку. Благо у нашего управдома двери всегда нараспашку. Стукнула мерзавчика лбом об шкаф, совсем легонько. Так эта крыса, его благоверная жена, которую ты собрался спасать, вцепилась мне в волосы. Нет-нет, теперь я к ним ни ногой. А чего ты стоишь? Сядь, не маячь.
Девушка открыла холодильник.
– Ты есть хочешь?
Маска безразличия слетела с Артёма. После полугодовой каторги он буквально умирал от голода. Механик потянулся к холодильнику, ноздри его затрепетали.
«Построже»! – напомнила себе Урсула.
– Я знаю, как вас кормят в лагере, – сказала она. – Поэтому дам только лечебное питание: чашку бульона и корочку хлеба. Нам ещё в док лететь. Не хочу, чтобы в пути с тобой случилась катастрофа.
В этот момент либериец готов был целовать ноги Урсуле за кусок мяса.
– Хорошо, убедил. Ещё дам котлету. Маленькую! И не смотри на меня так жалостливо. Я чувствую себя злой каргой, морящей голодом несчастного изменённого. Кстати, что едят изменённые? Я же сказала: Не смотри! А то я не выдержу.
Через пять минут Артём склонился над тарелкой, с отварной картошкой, котлетами из соевого мяса и зелёными стеблями растения, которое граждане Республики называют шпинатом. Урсула с журналом в руках прилегла на диван и потихоньку разглядывала механика.
– Как тебя угораздило стать изменённым? – спросила она Артёма.
– ДЦП, – ответил механик.
– Что?
– Детский церебральный паралич, – пояснил либериец. – Я родился увечным. Не мог ходить, говорить, и ещё много чего. Гидроиды сумели бы меня починить, но потребовали столько денег, сколько у родителей не было. У нас в Либерии гидроиды практически монополисты в биотехе и не стесняются, выставляя счета. Но вмешалось министерство обороны. Военные согласились оплатить лечение при условии, что меня не только починят, но и слегка модифицируют для спецназа. Так я оказался в лаборатории гидроидов. Они пересобрали меня заново, оставив от прежнего Артёма Нартова только нелюбовь к овсянке. Потом я отправился в учебку, а оттуда в абордажную роту с контрактом на десять лет службы.
– Бедный! – искренне пожалела либерийца Урсула.
– Почему бедный? – удивился Артём. – На флоте мне хорошо платили.
Про себя Урсула отметила, что парень явно происходит из приличной семьи. По крайней мере, он уверенно пользуется ножом и вилкой – редкое умение для республиканцев из среднего класса, приученных питаться фабричной едой в столовых и забегаловках.
– Как ты стал механиком? – спросила Урсула.
– Я всегда интересовался всем, что вертится, крутится, нагревается. Ещё до войны я заочно поступил в вуоксинский Институт Теплотехники. Отец разбогател на военных поставках и когда война завершилась, выкупил мой контракт. Я закончил факультет корабельной энергетики, стал механиком. В складчину с Робертом, моим сослуживцем, мы купили старый звездолёт и приспособили его для буксировки. Притащили два битых транспорта на разделку, хорошо заработали и решили отправиться к Проксиме Центавра, поискать древний корабль землян. Нашли его на орбите вокруг планеты Проксима Б, состыковались и стали готовиться к буксировке, когда на нас навалился республиканский фрегат. Нас с Робертом притащили в суд, и чиновник в парике объявил, что мы виновны в хищении республиканской собственности. Представляешь, ваше начальство считает своей собственностью корабль, построенный ещё до основания Республики! Нас отправили на каторгу. Роберт погиб в шахте под обвалом, а я сижу перед тобой. Добавки дашь?
Вместо драного вещмешка Урсула снабдила механика небольшим штурмовым рюкзаком. Перекладывая вещи, Артём что-то быстро сунул на дно рюкзака. Суетливое движение либерийца не укрылось от баронессы.
– Что там у тебя? – спросила она. – Покажи!
Артём замешкался.
– Ты не доверяешь мне? – удивилась Урсула, даже не подумав о том, что вообще-то, она ещё не давала либерийцу повод доверять ей.
Механик достал из рюкзака книжку в мягком переплёте и протянул шкиперу. Вероятно, для конспирации книжку когда-то разобрали на отдельные листы и позже снова сшили суровыми нитками. Урсула пролистала книгу, написанную на незнакомом языке, и спросила:
– О чём это?
– Это «Морские рассказы» Станюковича, – ответил Артём.
– А, про яхтсменов! – догадалась баронесса.
Либериец улыбнулся и кивнул. А Урсула подумала о том, что либериец сильно рискует, держа книгу при себе. В Республике бумажные книги были запрещены, поскольку не подлежали проверке автоматическими цензорами, встроенными в смартфон каждого законопослушного республиканца.
– Тебя надо приодеть, – решила Урсула, когда Артём застегнул рюкзак.
Девушка вынула из шкафа ворох рубашек и не новый, но ещё вполне приличный костюм тёмно-синего сукна. – Это принадлежит моему отцу, но пока ты можешь носить. Примерь.
Либериец застыл посреди комнаты с костюмом в руках.
– Где я могу переодеться?
– Ах ты боже мой, какие мы стеснительные! – возмутилась Урсула. – Не думай, будто сможешь чем-то меня удивить. Переодевайся сейчас же!
Артём огляделся, заметил дверь в ванную и шагнул туда с одеждой в руках. Урсула улыбнулась и принялась убирать со стола.
– Я готов. – Артём вышел из ванной.
Полы пиджака болтались на уровне колен невысокого либерийца, а пряжка брючного ремня оказалась на груди парня.
– Мой папа – крупный мужчина, – заметила Урсула и фыркнула в кулак. – Костюм придётся подшить.
– Твой отец был военным? – спросил Артём и указал на следы от погон, отчётливо пропечатавшиеся на тёмном сукне пиджака.
– Мой папа…, – лицо Урсулы некрасиво исказилось, девушка всхлипнула. – Неважно. Раздевайся.
Как ни чёрств душой был либериец, но даже он понял: от дальнейших вопросов следует воздержаться. В сгущающихся сумерках Артём и Урсула вышли из подъезда. Баронесса несла элегантную спортивную сумку, либериец тащил на загривке собственный тощий рюкзак и огромный баул шкипера. Во дворе к астронавтам шагнули трое.
– Ключи от коптера, – приказал баронессе вожак гопников, рослый и крепкий, с бритой башкой на широкой шее борца. – Быстро!
–Ага. Щас! – Урсула с размаху треснула негодяя сумкой по голове.
Почему люди не летают как птицы? Летают. Только низко и недалеко. Удар снёс гопника с ног, и он врезался головой в куст шиповника, который посадил Урсула у подъезда, чтобы придать дому чуть более уютный вид. Подручные бритоголового попытались схватить шкипера за руки.
– Нечестно! – голос Артёма прогремел на весь двор.
Он сбросил баул, шагнул вперёд, взял ближайшего хулигана за грудки и ударил лбом в переносицу. Раздался звук, словно столкнулись два бильярдных шара. Гопник отступил на шаг и рухнул. Из его ноздрей потоком хлынула кровь. А либериец обернулся к последнему оставшемуся на ногах апашу и улыбнулся, как Джек-Потрошитель улыбался своей любимой.
– Теперь честно!
Гопник заверещал неожиданно тонким голоском и бросился наутёк.
– О-о-о! – простонал приходящий в себя вожак.
Он выбрался из куста и сел, схватившись за исцарапанную башку. Артём огляделся и за неимением других жертв склонился над хулиганом.
– Добавить? – спросил он почти ласково.
Гопник увидел серебристые глаза либерийца и побелел от ужаса. Изменённый в республиканской столице – от такого кто угодно впадёт в панику.
– А ты молодец. – Урсула наклонилась и чмокнула механика в широченную переносицу. – Я бы сама от них отбилась. Но всё равно, спасибо.
Либериец стал похож на бультерьера, которого ласково потрепали по холке. Из переулка послышался топот – приятели битых хулиганов спешили на выручку. Губы Артёма растянулись в кровожадной усмешке: он был не прочь снова подраться. Урсула думала иначе. Она схватила механика за шкирку и толкнула в коптер, забралась сама и включила мотор. Машина покачнулась и взлетела. В обшивку стукнул камень. Внизу бесновались и грозили кулаками гопники, упустившие свою законную добычу. Урсула сдвинула джойстик, послав машину вперёд, прочь от старого дома.
У республиканской столицы отсутствовали предместья. Многоэтажная застройка оборвалась внезапно, словно обрезанная ножом, и под коптером потянулась всхолмлённая степь, пересечённая оврагами и редкими нитками дорог. Стемнело. Зарево столичного мегаполиса медленно гасло за кормой. Показался и исчез позади серебристый изгиб реки, окаймлённый тёмной массой пойменного леса. Далеко в стороне мигали навигационные огни другого коптера, летящего параллельным курсом.
– Урсула! – Артём схватился рукой за живот. – У меня авария в придонных отсеках, требуется экстренная посадка.
– Чудовище, чтоб тебя! – Урсула качнула джойстик от себя, и машина устремилась к земле. – В бардачке есть салфетки.
Коптер сел у подножия холма, из которого выступал останец – гранитный монолит, оставшийся от разрушенного за миллионы лет горного массива. Каменотёсы выровняли обращённую к коптеру сторону останца и вырезали гигантскую надпись: «Величие нации зависит от величия её вождя». Надпись была очень старой, её взяли из цитатника деда нынешнего консула Республики. Урсула подумала, что нехорошо устраивать общественный туалет в столь значимом месте. Но прежде чем баронесса успела что-то решить, Артём выскочил из коптера и рысью побежал в ложбину, заросшую кустарником. Урсула осталась одна.
«Да пошло оно всё к чёрту!» – решила баронесса. Она повернулась спиной к надписи и стала любоваться пейзажем.