Дмитрий Силлов
Закон бандита
Признаться, моя «Бритва» умеет удивлять. Я готовился к тому, что сейчас на меня посыплется битое стекло, но вместо этого клинок моего ножа свободно прошел сквозь толстенную крышку автоклава, словно она была слеплена из силикона.
Подивившись свойствам «Бритвы» полосовать стекло словно масло, я, кряхтя и матерясь, ухитрился вырезать солидный кусок крышки, вытолкнуть его наружу и вылезти следом.
В лаборатории было пусто. Никого, ни души. Лишь аварийный красный свет продолжал литься с потолка. Почему аварийный? А хрен его знает почему. Может, Кречетов скушал что-то несвежее и на самом интересном месте эксперимента у него случилась авария в нижнем регистре. Включил свет, соответствующий ситуации, и рванул с рабочего места в отхожее.
Такие вот злорадные мысли гонял я в голове, сливая лишнее в распотрошенный автоклав и заодно осматриваясь. Так. Дверь, похоже, заперта. Это плохо. Но мое оружие и рюкзак, которые я оставил перед загрузкой в кречетовский гроб, лежали на месте. Это уже лучше. Хорошо, что «Бритву» с пояса не снял. Кстати, годный совет можно в будущей книге написать – если, конечно, до этого дойдет дело: каждому, кто готовится помереть, рекомендуется озаботиться хорошим ножом перед тем, как отправиться в последний путь. А то вдруг путь окажется не последним, и в таком случае проблематично будет потом выбраться из гроба без качественного оружия последнего шанса.
Покончив с отливом, я вдруг понял, что теперь больше всего на свете хочу жрать. Помнится, у меня еще перед экспериментом желудок сводило с голодухи, но тогда в силу значимости и трагичности момента я сдержался и не стал хомячить перед загрузкой в автоклав.
Зато сейчас оторвался, благо рюкзак с продуктами лежал в двух шагах.
Вместе с оружием.
Возле автоклава раскорячился огромный агрегат, назначение которого для меня было загадкой. Экраны, лампы, кнопки, тумблеры… Наверняка ценная машина, не зря Кречетов так увлеченно с ней работал перед тем, как упечь меня в стеклянный гроб. Но главное – моя СВД по-прежнему стояла прислоненной к этому агрегату. А на столе рядом с ним лежал автомат «Вихрь», на том же месте, где я его оставил. Правда, гильз с биоматериалом моих друзей не было. Как и самого Кречетова, кстати. Ладно, разберемся.
Первым делом я проверил оружие. Все было в порядке. СВД, правда, давно не чищена, за что существенный минус ее прежнему хозяину, упокой его Зона, но с приведением винтовки в порядок я решил погодить. Мало ли, начну ее разбирать, а тут вражья сила в лабораторию вломится, застанет врасплох. Поэтому СВД я отправил за спину, присел на край стола, автомат пододвинул поближе на всякий случай, открыл сумку с припасами и принялся приводить в порядок себя. То есть жрать так, словно три дня не ел. Что, кстати, было вполне возможно – я понятия не имел, сколько пролежал в автоклаве.
Между прочим, чавканье – это тоже отвлекающий фактор. Когда оно ритмично звучит в голове, можно запоздало среагировать на странный звук за спиной. Как это со мной случилось, например.
Услышав раздавшееся сзади шипение, я схватил автомат, резко развернулся – и застыл с куском колбасы в пасти, словно кот, пойманный на месте преступления возле холодильника.
Шипел автоклав, стоявший последним в ряду. Его крышка уже почти приняла вертикальное положение. А следом за ней из стеклянного гроба поднимался… профессор Кречетов собственной персоной.
М-да… Теряю хватку. Прежде чем начать хомячить, стоило обыскать лабораторию как следует.
– Жрешь? – спросил Кречетов.
– Жру, – сказал я с набитым ртом, куда, немного придя в себя от удивления, втянул недоеденный колбасный шмат.
– Приятного аппетита, – хмыкнул профессор, озираясь. – Больше тут никого нет?
– А кто-то должен быть? – осведомился я.
– Могли, – сказал Кречетов, кивнув в сторону бронированной двери. – Но, видать, не получилось.
Я посмотрел туда, куда указывал профессор.
Из-под тяжелой стальной створки по полу расползалось пятно копоти. Похоже, с той стороны кто-то взрывчатку закладывал, пытаясь вынести дверь. Но не вышло, так как она была намертво заблокирована изнутри механическим засовом. Потому и свет аварийный, от внутреннего аккумулятора, ибо в автоклавной внешняя проводка от взрыва накрылась медным тазом. Только кто бы мог захватить лабораторию Кречетова, которую так рьяно охраняли бойцы группировки «Воля»?
– Это Захаров, – с грустью сказал Кречетов, перехватив мой вопросительный взгляд. – Он в камере сидел, со всеми удобствами. Я ему даже ноутбук дал, чтоб он мог работать – разумеется, без доступа в интернет. Однако он как-то сумел связаться с бандитами, у которых своя стальная крепость на свалке. И дал коды доступа от всех дверей. Ночью эти сволочи тихо сняли часовых и устроили резню. «Вольные» хорошие бойцы, но бандитов было слишком много. Ну, и эффект неожиданности сыграл свою роль. В общем…
– В общем, понятно, – кивнул я. – «Зеленые» никогда особой дисциплиной не отличались, это не «борги». Небось, понадеялись на неприступность комплекса, закупорились тут и ночью перепились-перекурились вусмерть. Тут бандюки их и взяли за жабры.
– Ты прав, надо было с «боргами» договариваться об охране, – вздохнул профессор.
– Скорее, не надо было Захарова оживлять и давать ему ноут, – сказал я. – Ты ж его воскресил, верно?
Кречетов кивнул, опустив глаза в пол.
– А сделал это для того, чтобы вытрясти из него какие-то сведения, – продолжил давить я. – И меня в автоклав определил по его прямому указанию. Кстати, а где биоматериал, что я тебе дал?
Профессор отвел взгляд в сторону.
– У Захарова. Он сказал принести ему те гильзы, мол, это уникальные образцы ткани мутантов, которые он должен исследовать…
Я аж задохнулся он гнева.
– Ты! Отдал! Их! Ему! Зачем???
Сейчас я готов был задушить Кречетова голыми руками, но остаток здравого смысла удержал меня от вполне естественного порыва. Смерть профессора ситуацию не исправит, а шансы воскресить моих друзей сведет практически к нулю.
– Он был моим учителем, – тихо проговорил Кречетов. – Там, на Большой земле, давным-давно. Пожалуй, это единственный человек на свете, чей авторитет и чье слово для меня что-то значат. Я знал, что перед смертью он работал над каким-то совершенно безумным проектом, который, по его словам, должен был облагодетельствовать все человечество…
– И, разумеется, принести колоссальный доход, – немного поостыв, криво усмехнулся я. – Работа на благо человечества – это всегда хороший бизнес.
Профессор вздохнул. Сказать ему было нечего.
– А в автоклав-то зачем залез? – поинтересовался я. – Если б бандиты сюда ворвались, все равно б выковыряли нас из этих гробов.
– Чтоб с ума не сойти от собственных мыслей, – буркнул Кречетов. – Надо ж было быть таким идиотом – дать ноутбук Захарову и надеяться, что он не найдет способ связаться с внешним миром.
– Ну да, – кивнул я. – Это ж его комплекс, он тут все знает, так как сам его и строил. Наверняка академик все предусмотрел заранее. Так что без разницы, дал ты ему ноут, не дал бы – он все равно б тебя обдурил, так или иначе.
– Умный, да? – набычился Кречетов. – А если умный, не объяснишь, какого хрена ты автоклав раскурочил, когда там есть кнопка экстренного подъема крышки?
Профессор принюхался – и скривился.
– Еще и отлил туда…
– А ты меня проинструктировал, что там есть, прежде чем в него паковать? – в свою очередь окрысился я. – И еще бы хорошо понять, что я там вообще делал. Кстати, сортиров я тут поблизости не наблюдаю, так что извините, если своими миазмами удручил ваш обонятельный аппарат.
– Хммм, – почесал подбородок Кречетов. – Красиво ругаешься, сразу видно, что писатель, а не простой сталкерюга с интеллектом двуногой крысособаки. А насчет того, что ты там делал, я и сам не знаю. Это вопрос к Захарову.
– Ну, зашибись, – проворчал я. – Офигенный я контракт с тобой заключил. Не только друзей не оживил, но еще и их биоматериала лишился.
Профессор развел руками.
– Захаров и меня надул как первокурсника. Сыграл на моем почтении к нему как к учителю. Признаю́сь, виноват. Если хочешь, можешь меня пристрелить, только вряд ли это поможет делу.
Я внимательно посмотрел на Кречетова.
– Пристрелить тебя всегда успеется. А что, есть идеи, как исправить ситуацию?
Профессор почесал затылок.
– Неважный я был бы ученый, если б у меня не было плана на случай, если все пойдет не так.
– Тогда я тебя слушаю, – сказал я.
* * *
Грузовик несся по Зоне.
На душе у Анатолия было муторно. И мерзко. Вроде живой, на свободе и даже не раненый. Однако в голове, словно заезженная пластинка, вертится одна и та же мысль – а не лучше ли было бы, если б он лежал сейчас там, в кузове, рядом с трупами, такой же как они, нашпигованный свинцом и совершенно безучастный? Мертвым проще. Их не мучают ни боль, ни совесть, ни воспоминания о жизни, которой у него больше никогда не будет…
– Чего нос повесил, бродяга? – радостно осведомился Бокорез. – Думаешь, все, кончилась житуха, если на тебе пара жмуров висит? Забей и забудь! В этой жизни или ты, или тебя. Третьего не бывает. Тебя хотели лишить свободки, унизить, завалить – и по ходу ты их обломал конкретно. Стало быть, ты не фраер теперь, а самый натуральный босяк.
– Кто? – переспросил Анатолий.
Бокорез рассмеялся – весело, громко, как обычно смеется человек, у которого совесть чиста как у младенца. Ничего его не гложет, не свербит под черепом, кровавые пятна на пробитом пулями лобовом стекле не маячат перед глазами. Чего б не посмеяться, если на душе светло и радостно?
– Блатяга, пацан, бродяга – слов много, смысл один, – отсмеявшись, сказал Бокорез. – Наш ты теперь с потрохами, кровью повязанный с братвой. И два пути у тебя теперь – или самому себе маслину в тыкву загнать, или жить дальше, легко и свободно, как вольный ветер.
Анатолий стиснул зубы. Первое, конечно, осуществить легко – взять автомат, что рядом лежит, вжать уже остывший ствол в подбородок, да большим пальцем сделать одно короткое движение…
Но для Анатолия это было неприемлемо. Все равно что сбежать с поля боя, трусливо поджав хвост, в блаженную, прохладную темноту, где тебя никто не найдет. Неправильно. Не по-мужски. Не тому его учили в армейской разведке…
Получается, придется пока согласиться с бандитом, что вольготно развалился на пассажирском сиденье. Если нет больше возможности вернуться назад, в свою жизнь, придется пожить чужой…
– Тут скорость сбрось, – сказал Бокорез. – Сейчас болота начнутся. Дорога где есть, а где и нету ее, одна грязища. Плюс аномалии здесь уже могут быть. Не сильные, но голодные. Поэтому поответственнее езжай.
Про аномалии Анатолий слышал на Большой земле. Так, на уровне сплетен. О Зоне вообще конкретной информации мало было. Запретное место – и все. Газеты о ней молчали, телевидение – тем более. И – чего уж тут – разобрало парня любопытство. В молодости раны быстро затягиваются, что пулевые, что душевные. Еще ноют, конечно, но уже не кровят, покрывшись запекшейся коркой, спасающей от заразы и совести.
– Может, пока мы тут тащимся на первой скорости, расскажешь немного о Зоне? – поинтересовался он.
– Да легко, – хмыкнул Бокорез. – Короче, расклад такой. По мне, что Чернобыльская Зона, что исправительно-трудовая колония – один хрен. Сам посуди. Проволокой огорожена, пулеметные вышки с вертухаями ты сам видел. Есть тут группировка, «Борг» называется. Красноперки ссученные, мусора недобитые, все мечтают Зону «красной» сделать. А им «отрицалово» не дает, и группировка «Воля» среди них первая. У нее с «боргами» постоянные терки да разборки. Есть тут и простые сталкеры-одиночки. Эти что твои «мужики», тупо свою лямку тянут, ишачат за себя и за того парня, а остальные группировки их доят помаленьку. Ученые с озера Куписта – то хозбычье, что в тепле жирует, ни на кого баллоны не катит и потихоньку имеет в Зоне свой интерес. Ну и мы, которых в этих местах группировкой бандитов зовут. Реально свободные пацаны, которые на всю эту кодлу класть хотели, потому как все они нам по жизни должны.
– А почему должны? – удивился Анатолий.
– А потому, Нокаут, – усмехнулся Бокорез. – Любая «черная» зона – что исправительно-трудовая колония на Большой земле, что эта, Чернобыльская, – наша по понятиям.
Анатолий где-то слышал о том, что «черными» называют зоны, где заправляют бандиты, а «красными» – те, в которых администрации удалось полностью сломить так называемый «воровской ход».
– Не пойму, почему Чернобыльская Зона «черная», то есть бандитская, – сказал Анатолий. – Здесь же куча других группировок.
Бокорез усмехнулся.
– Пооботрешься в семье – поймешь. Мы здесь за все ниточки дергаем, а остальные только пляшут под нашу дудку.
Насчет этого у Анатолия были сомнения, ибо слышал он другое. Но промолчал. Как говорится, каждый кулик свое болото хвалит, и наверняка любой бандит считает свою группировку самой крутой и могущественной.
Сомнения парня Бокорез прочитал по его глазам. И понял их по-своему.
– Ну да, ты, небось, думаешь, что мы преступники, а другие группировки прям благородные рыцари без страха и упрека? – сказал он. – Забудь. В глазах закона Большой земли все в Зоне бандиты, какого бы цвета комбезы они на себе ни таскали и какие бы громкие названия ни носили их воровские малины. Для ментов каждый, кто сейчас находится за Периметром, – уголовный элемент, который надо зачищать. Но ментовской закон там, а мы – здесь. И здесь мы устанавливаем свои законы.
Прозвучало это довольно напыщенно. Анатолий не любил громких фраз, но промолчал. Просил рассказать о Зоне – получил информацию, какая была. И на том спасибо.
– Кстати, вон по правую сторону холм видишь? – Бокорез ткнул пальцем в окно. – Это логово барыги с погонялом Жмотпетрович. Снаряга, стволы, нормальный хавчик – это все к нему. Дерет три шкуры, но товар всегда годный. Ссориться с ним не надо, у него везде связи. Например, из-за одного сталкера его приемная дочь погибла, так он с горя пообещал пятьдесят процентов своего дохода по жизни отдавать тому, кто принесет его голову. Говорят, уже голов тридцать ему приволокли, да все не те.
– И что же это за сталкер такой, что его всей Зоной никак поймать не могут? – удивился Анатолий.
– Легендарный, – отозвался Бокорез. – Снайпером звать. Уже сколько времени Зону баламутит, а все ни у кого не выходит его завалить. Кто что языком чешет. Поговаривают, то ли личной удачи у него вагон, то ли Зона его защищает, то ли у самой Смерти он побратим. Но, думаю, это все чушь крысособачья. У нашей группировки к нему, кстати, тоже вопросы имеются. Как поймаем, так зададим по полной…
Анатолий аккуратно лавировал меж больших луж, со всех сторон наползающих на дорогу. Непонятно как шоссе вообще еще не исчезло под натиском болота? Но пока еще проехать было реально. Может, потому, что аномалии самым натуральным образом боролись с болотом, отстаивая свою охотничью территорию. Вон шар из белых молний замер на обочине, погрузив длинные, изломанные разряды в полужидкую тину. Над аномалией клубился туман – она явно испаряла жидкость, превращая кромку болота в слой засохшей грязи. Правда, давалось ей это нелегко. Молнии были тонкими и довольно тусклыми.
– Сдохнет скоро без жратвы, – сказал Бокорез, кивнув в сторону шара. – У них все как у людей. Два пути. Или бороться до конца и сдохнуть в той борьбе, или уползти подальше от проблем, найти себе благополучное, сытное место и жировать потихоньку.
– Борьба не всегда означает сдохнуть, – неуверенно возразил Анатолий.
– Всегда, парень, всегда, – зевнул Бокорез. – Борьба – она как рулетка или стиры. Затягивает хуже любой азартной игры. Когда отпадает надобность бороться за одно, человек начинает воевать за другое. Пофиг за что. Потому что подсел. И бьется он, пока его не прищучат или сам не застрелится нахрен от нервного срыва и психологических проблем. Пацаны нашей бригады тоже машутся постоянно – с ментами, с Зоной, с другими группировками, сами с собой грыземся. Натура такая. Сидим на той борьбе как на игле, и нету от нее противоядия.
– Да ты философ, – хмыкнул Анатолий.
– Не, просто делать нефиг, оттого и мету, что в кукушку придет, – хмыкнул Бокорез. – Скоро на место приедем, там не до балабольства будет. Сразу делюги начнутся, терки-разборки. Короче, сам увидишь. Главное – как бы карта ни легла, не мандражуй. Как себя с ходу покажешь, так и жить будешь. Или чушкарем под шконкой, или правильным босяком.
Последнее Анатолий не совсем понял, но суть уловил. Этот простой закон он еще в школе понял: если себя с ходу как следует не поставишь, дальше будет крайне сложно завоевать авторитет. Поэтому если сразу не дать себя подмять, то дальше все будет намного проще.
Размышления о будущем – это всегда хорошо. Они забивают мысли о прошлом, разгоняют по венам кровь, насыщая ее адреналином, растворяя тоску и безысходность в здоровой боевой злости. Болота кончились, и под колеса легла более-менее нормальная бетонка. Бокорез подсказывал, куда свернуть, где подбавить газ, где ехать осторожнее из-за опасности нарваться на охотящуюся аномалию. И когда Анатолий, подуставший от такой манеры езды, был уже готов послать своего попутчика на известное количество букв, предложив ему самому порулить, тот выдал:
– Вон видишь железную гору? Это и есть наша база.
Действительно, после того как автозак проехал ржавый указатель с надписью «Россоха», над верхушками кривых, изуродованных радиацией деревьев стала видна красная от ржавчины верхушка огромного бронеколпака.
Дорога повернула, мутировавший лесок остался позади, и бандитская крепость стала видна целиком. Эпичное сооружение, ничего не скажешь. Ясно, что сварено оно было далеко не профессионалами, и не разваливалось на стальные листы лишь вследствие избыточности конструкции – множество контрфорсов усиливали сооружение. А между вертикальными стальными ребрами были прорезаны длинные амбразуры, в некоторых из них, можно было различить дульные срезы стволов неслабого калибра.
– В восемьдесят шестом году тут неподалеку, на южной окраине села, ликвидаторы последствий аварии на ЧАЭС замутили гигантский могильник зараженной техники, – пояснил Бокорез. – Гектаров двадцать заставили ремонтно-эвакуационными бронетранспортерами, инженерными машинами разграждения, машинами химразведки. Даже вертолеты сюда же приволокли. Фонило все это нехило, но для настоящих сталкеров радиация – это неизбежное зло, на которое можно положить с пробором. Так что пацаны не растерялись, распилили этот радиоактивный хлам и сварили себе из него вот такую крепость. Помял ее недавно тот самый Снайпер, почти все внутри разворотил, но я думаю, что братва уже тот ущерб поправила.
– Один человек разломал стальные перекрытия? – не поверил Анатолий.
– Не один, – нехотя проговорил Бокорез. – Но без него не обошлось[2]. Легенда, блин, Зоны. Ладно, подробности потом. Паркуй автозак вон там и айда за мной – буду тебя братве представлять.
Не хотелось Анатолию никаких представлений. С души воротило от «блатной музыки», коверкающей нормальные слова, обычаев бандитских, с которыми краем соприкоснулся в армии, татуировок, уродующих тела, и показной жестокости, калечащей души. Но иного выхода не было. Поэтому парень сделал то, что было сказано, и вслед за Бокорезом вылез из машины.
Понятное дело, что их «срисовали» еще задолго до того, как автозак подъехал к крепости. Анатолий отметил, как шевельнулись пулеметные стволы в бойницах, беря на прицел их с Бокорезом. Впрочем, это и не требовалось, так как из распахнутых ворот крепости выходили вооруженные люди. Много, человек пятьдесят. В руках – автоматы и ружья. На лицах у многих черные маски, оставляющие открытыми глаза и рот. Одеты преимущественно в кожу – большинство в куртках, некоторые в длинных плащах с капюшоном.
Правда, были и те, кто выделялся из толпы – кто одеждой, отличающейся от остальных, кто отсутствием маски на лице. Например, как один вышедший вперед тощий тип с изуродованным ухом, зататуированный по самую нижнюю челюсть. Характерный персонаж. Глянешь раз – и точно не ошибешься насчет того, чем человек себе на жизнь зарабатывает. Вернее, берет от жизни. На пальцах – синие перстни, на левой стороне шеи набит паук, сидящий на паутине. Судя по «партакам», опытный сиделец, который большую часть жизни провел в тюрьме, «давя режим», то есть портя нервы вертухаям. По всему видать, вожак этой неслабой банды.
– Да чтоб мне век воли не видать! – воскликнул татуированный. – Бокорез, ты?
– А то, – хмыкнул бандит, сверкнув стальной коронкой.
– Не пояснишь, с чего это на тебе ментовской клифт? – прищурился бандит.
– Не в ущерб, братва, – развел руками Бокорез. – Чисто маскировка. Иначе б не вышло сдернуть с кичи.
– Верю, – хмыкнул татуированный. – Ну, здоров будь, босяк.
– И тебе не хворать, Катар.
– Я всегда верил в твой фарт, братело, – сказал тот, кого назвали Катаром, подходя ближе. – И вижу не подвел он тебя! А Пескарь где? Он по ходу должен был тебе маляву скинуть и с тобой же назад вертануться.
– В кузове, – слегка помрачнел Бокорез. – Нет его больше с нами, вальнули Пескаря менты.
– Упокой его Зона, правильный был пацан, – с торжественной ноткой в голосе произнес Катар. – Тебя с кичи сдернул, а сам вытянулся. Такова жизнь наша босяцкая. А это кто с тобой?
– Первоход, с которым мы случайно вместе на рывок ушли, – отрекомендовал Бокорез Анатолия. – Когда встали на лыжи, за нами ментовской хвост привязался. Так этот фраер его обрубил на раз-два-три. Двух легавых из калаша мочканул за нефиг делать.
– Ишь ты, – качнул головой Катар, меряя Анатолия немигающим взглядом кобры, готовой броситься в атаку. – Сам ту мокруху видел?
– Своими зенками, – заверил главаря Бокорез.
– Ну, ништяк, – кивнул Катар. – Если ты за фраера впрягаешься, значит, фраер того стоит. Однако обкатать отмычку по-любому нужно. Без прописки его братва не примет и за своего держать не станет.
Бандиты, стоящие за спиной главаря, заухмылялись.
– Ну что, пацаны, – обернулся Катар к толпе. – Кто зеленого обкатает?
– Пусть Сокол его на вшивость проверит, – раздался чей-то голос.
– Годная тема, – отчего-то засмеявшись, поддержал его второй – и поперхнулся собственным гоготом, когда его, выходя из толпы, довольно бесцеремонно толкнул плечом невысокий парень в черном комбинезоне с красными вставками на груди. Голова бандита была полностью затянута в черную военную маску-подшлемник с тремя отверстиями для глаз и рта. На руках – тактические перчатки с накладками на костяшках кулаков, на ногах – высокие берцы с выступающим рантом.
Анатолий сразу понял – перед ним опасный тип. В реальном бою мускулатура зачастую вторична, если боец умеет молниеносно и точно бить в уязвимые места на теле противника. Бандит по прозвищу Сокол, похоже, был именно из этой породы. Гипертрофированными мышцами природа его обделила, зато гибкостью и быстротой наградила с избытком. Анатолию достаточно было увидеть, как его противник вышел из толпы. И не надо иметь семь пядей во лбу, дабы понять, что такое «прописка». Его будут бить, и спасибо, что не всей толпой. Но при этом не стоит обманываться скромными габаритами Сокола – на подобные испытания обычно выставляют лучших.
В своих предположениях Анатолий не ошибся.
Сокол подошел пружинистой походкой и без предисловий ударил – махнул расслабленной рукой от бедра, словно плетью, метя пальцами по глазам противника. Такой удар, если хорошо попадет, вышибет искры из гляделок на пару секунд, которых вполне достаточно, чтобы превратить врага в отбивную.
Но Анатолий ждал чего-то подобного. Быстро сделал шаг назад, уходя от хлеста – и еле успел заблокировать ногу, летящую прямо в пах. Грязная «двойка». Неважно, попадут пальцы по глазам, нет ли – но отвлекут обязательно. И тогда второй удар срубит противника гарантированно.
Но на этот раз у Сокола отработанная комбинация не получилась.
Блокирующую руку рвануло болью, от ладони до локтя – подкованный металлом берц хорошо разогнал ногу противника, выполнив роль тяжелого маятника. Но намеченной цели не достиг. И пока Сокол ставил ударную ногу на землю, Анатолий рванулся вперед с рукой, согнутой в локте, сместился с линии атаки и бицепсом двинул противника в горло.
Хотел бы убить или покалечить, двинул бы локтем – на встречке, да с доворотом корпуса такой удар ломает в кашу нижнюю челюсть либо плющит трахею, что часто летально. Но Анатолию хватило убийств на сегодня, и, даже несмотря на грязный удар Сокола, калечить парня он не хотел. Вполне достаточно сделанного.
Мягкий, но мощный удар швырнул более легкого противника на спину. Анатолий упал сверху, придавив его телом. Рванул маску кверху, натягивая ее на глаза Сокола, чтоб ослепить его, – и маленько не рассчитал.
Черная материя легко слетела с головы противника – и Анатолий на мгновение остолбенел.
Длинные ресницы, большие зеленые глаза, волосы до плеч цвета воронова крыла…
Девушка…
Горла коснулось холодное. Анатолий, слегка отошедший от шока, может, и хотел бы пошевелиться, но, скосив глаза вниз, не рискнул.
В левой руке девушка держала короткий кинжал. Откуда извлекла – непонятно, скорее всего, из рукава. Но это уже не суть. Одно движение ее руки, и Анатолий захлебнется собственной кровью…
– Добро пожаловать в Зону, отмычка, – с легкой хрипотцой в голосе проговорила девушка. – Скажи спасибо, что я сегодня добрая. А теперь убери с меня свою тушу.
Нож, сверкнув лезвием, спрятался в черный рукав комбинезона. Ловко. Прям не Сокол, а фокусник… Хммм… То есть, фокусница… Блин, а есть такое слово?
Дурацкие мысли крутились в голове Анатолия, пока он довольно неуклюже слезал с девушки. Болела отбитая ладонь и растоптанное в пыль самолюбие. Учили же: никогда в экстремальной обстановке не торгуй нижней челюстью. Любая эмоция в бою – это смерть. Удивил тебя противник, растерялся ты, отвлекся, моргнул не вовремя – и все. Победа превращается в поражение, и вот ты, весь такой крутой из себя разведчик, лежишь с лезвием у горла, будто предназначенная на убой курица, не рискуя пошевелиться…
Сокол тоже поднялась с земли – легко, будто пружина, затянутая в черный комбинезон.
– Ну, как тебе фраерок, Сокол? Подошел по калибру? – хохотнул из толпы весельчак, которого девушка толкнула плечом минуту назад – видать, задела бандита ее бесцеремонность.
Правда, смех его тут же прервался. Девушка небрежно махнула рукой, и в кожаный воротник куртки весельчака вонзился тот самый нож, который только что холодил горло Анатолия.
– В следующий раз я не промахнусь, – сказала Сокол, подойдя к бандиту. Выдернула нож из его куртки – и ушла в распахнутые ворота крепости. Никто ей не препятствовал, наоборот, здоровые вооруженные мужики уважительно расступились, пропуская девушку.
– Что за красючка? – поинтересовался Бокорез. – Что-то я такую не припомню в бригаде.
– Сержант «Борга», – отозвался Катар. – Что-то с красно-черными не поделила и свалила от них. Прибилась к нам, но, думаю, ненадолго. Больно уж характер лихой. Васька Трындец попытался к ней в первую ночь подкатить, так сейчас в лазарете лежит, причиндалы свои нянчит, которые смахивают на спелые помидоры.
Бокорез рассмеялся.
– Реально крутая чувиха. Ну че, Катар, принимаем Нокаута в бригаду?
– Прописку он, по ходу, завалил, попался на финт как фраер, – хмыкнул главарь группировки. – Но если ты, Бокорез, за него впрягаешься, то по мне так без базара. Что не знает – Зона научит. А учиться не захочет, значит, Зона и упокоит. Ну чего, пошли, что ли, в хату. Отметим твой удачный рывок.
* * *
– Для начала давай посмотрим, что стало с нашим научным комплексом, – сказал Кречетов. И подошел к стоящему у стены огромному агрегату с множеством небольших экранов.
– Пульт камер наблюдения, – пояснил ученый. – Во всех крупных лабораториях комплекса такой имеется. Здесь, в центральной автоклавной, тоже. Чисто на всякий случай.
– На такой, как сейчас, например, – сказал я.
– Главное теперь, чтобы не подвел аварийный генератор, – вздохнул Кречетов, включая агрегат.
Машина загудела, разогреваясь. Допотопный, конечно, механизм, наверняка не менялся с самого создания этого комплекса. Но, с другой стороны, зачем менять то, что исправно работает?
Экраны замерцали красным. Понятно. Во всем комплексе электричеству кранты, работает только аварийное освещение. Интересно, зачем бандиты вырубили основное? Впрочем, могли и по дурости это сделать. Кто-нибудь кинул гранату за дверь распределительного щита, чисто глянуть, как полыхнет, – ну и вот. С них станется.
Минут пять мы смотрели на красные экраны. Пару раз по некоторым из них пробегала какая-то тень, но в целом движения не наблюдалось.
Зато наблюдались трупы. Разрешение у экранов было не ахти, но понять, что к чему, позволяло.
По всему комплексу валялись трупы бойцов группировки «Воля». Некоторые в характерных костюмах, но многие вообще без одежды. Ясно, чего ж тут неясного. Ту броню, что поцелее, бандиты сняли с мертвых. Оставили лишь совсем негодную, порванную пулями до совершенно нетоварного состояния. Похоже, в ближайшие дни из-за перенасыщенности рынка у торговцев Зоны сильно упадут цены на зеленую экипировку «вольных».
– Пошли, что ли, – сказал я. – Чего тут сидеть, на экраны пялиться? Тем более что они все равно скоро потухнут – по ходу, сдыхает твой аварийный аккумулятор.
И правда, красный свет, льющийся с потолка, стремительно терял яркость. А агрегат с экранами вздохнул, словно живое существо, – и его экраны разом погасли.
– Пойдем, – кивнул Кречетов. – Автомат дашь?
– Не-а, – мотнул я головой. – За дверью подберешь. Не могли бандюки такую гору оружия вывезти. Я ж помню арсенал Захарова, там армию вооружить можно.
– Ты бандитов не знаешь, – хмуро проворчал Кречетов. – Эти найдут способ, как утащить все, что можно и что нельзя.
… Дверь изнутри была заблокирована механическим засовом наподобие корабельного. Кречетов крутанул штурвал, потянул на себя. Стальная бронеплита, подвешенная на толстых внутренних петлях, нехотя поддалась, открыв доступ в коридор. С другой стороны она была закопченной до черноты и изрядно поцарапанной осколками. Видимо, очень хотелось бандитам проникнуть именно в эту автоклавную, но не вышло. Интересно – зачем им это было надо? Не похоже, чтоб в этом помещении, набитом приборами, было что-то очень ценное для ловцов удачи.
– Захаров их науськал, – словно прочитав мои мысли, сказал Кречетов. – Очень уж ты был ему нужен. Вот бы понять зачем…
– Может, ради выкупа, – пожал я плечами. – Почти все группировки Зоны за мою голову предложили нехилую награду.
– Не думаю, – покачал головой профессор. – Скорее, это из-за эксперимента.
