Мне нравится читать литературу, посвящённую истории. Погружение в прошлое позволяет лучше понимать те процессы, которые происходят в наше время, ведь люди почти не изменились за последние две-три тысячи лет. Нами движут всё те же самые мотивы: кто-то жаждет власти, кто-то – самоутверждения, для кого-то жизнь – это способ изведать все возможные удовольствия, в то время как основная масса народа лишь борется за собственное выживание.
Иногда мне попадались факты, которые по каким-то причинам производили сильное впечатление. Ведь бывает, что читаешь некий серьёзный текст – и не испытываешь ни малейшего эмоционального отклика. Но встречаешь какой-то маленький эпизод – и он тебя чем-то цепляет. Профессиональным историкам подобные эпизоды хорошо известны, но в школьные учебники они попадают не часто в силу своей незначительности на фоне чрезвычайной обширности школьной программы по этой дисциплине. Это капли в море всемирного исторического процесса, но благодаря таким каплям можно ощутить дух эпохи, чего зачастую не позволяют учебники. Я отыскивал подобные случаи, курьёзы и анекдоты несколько лет, пока их не набралось на пару книг. Теперь же захотелось собрать их все вместе.
В эту книгу вошли эпизоды из истории нашей страны, удивившие или восхитившие меня. Предлагаю их вашему вниманию.
Одной из древнейших славянских крепостей была Любшанская, расположенная на возвышенности правого берега реки Волхов при впадении в него речки Любша. На этом холме ещё в VI – VII веках н. э. находилось укреплённое поселение одного из финно-угорских племён, представлявшее собой деревянный острог с тыном на валу. Есть данные, что каменная вымостка первоначального вала острога существовала уже в III или IV веке н. э.
В начале VIII века финно-угорский острог сожгли, и на его месте на каменном основании построили крепость: глиняный вал высотой около 3 метров, укреплённый двумя подпорками из свободно сложенных камней. На этом валу поставили защитную стену из деревянных клетей (бревенчатый каркас с утрамбованной землёй внутри). Общая высота оборонительного сооружения составляла до 7 метров.
По археологическим данным получается, что Любшанскую крепость в начале VIII века выстроили славяне. Выглядела эта твердыня приблизительно так: на высоком холме возле места, где Любша впадала в Волхов, поднимались две деревянные башни, соединённые частоколом на каменном основании с глиняным валом. Крепость имела форму капли, узкой частью направленной к месту слияния рек. Обе башни стояли со стороны Волхова.
В то время уровень Ладожского озера был выше современного на 5 – 10 метров, так что путь от крепости до большой воды был короче, а почти высохшая ныне река Любша была полноводной, что делало возможным судоходство. Крепость позволяла контролировать устье Волхова. А ещё в ней имелись железноделательное, кузнечное и ювелирное производства.
В 753 году в двух километрах выше по течению Волхова (дата получена методом денрохронологии) появилось небольшое неукреплённое поселение. Археологические данные позволяют утверждать, что его основали скандинавы, предположительно – с острова Готланд. Место этого поселения как минимум до начала VIII века находилось под водой, так что никаких более ранних следов материальной культуры I тысячелетия н. э. там быть не может. Поверх торфяного слоя поселенцы укладывали деревянные мостки. Помимо жилых построек столбовой конструкции в этом поселении имелась ювелирно-слесарная и литейная мастерская. На плане это место называется Земляным городищем Старой Ладоги.
В 760 году (дата получена методом дендрохронологии) скандинавское поселение на месте Земляного городища атаковали и сожгли. Поскольку после этого там начали строить жилые постройки срубной конструкции, историки сделали вывод, что на скандинавов напали славяне и сделали поселение своим форпостом. Мы называем это поселение Старой Ладогой, хотя до 1704 года оно именовалось просто Ладогой. Но всё дело в том, что Пётр I основал в устье Волхова город Новая Ладога и переименовал Ладогу в "Старую Ладогу", лишив её статуса города и права иметь собственный герб, а многим ладожанам повелел переехать на жительство в Новую Ладогу. С тех пор древнее поселение остаётся селом.
С 780-х – до второй половины 830-х годов на Земляном городище существовала стеклодельная мастерская, работавшая на привозном сырье по арабской технологии. Производили на ней глазчатые бусы, которые использовались и как украшение, и как платёжный эквивалент. Таким образом, происходил тройной товарообмен: местные жители покупали у арабов золу солончаковых растений и делали бусы, бусы меняли у финских охотников на меха, а меха продавали арабским купцам за дирхемы. Помимо этого, арабское серебро можно было отоварить на что-нибудь полезное в Северной Европе, где дирхемы пользовались большим спросом.
Интересно отметить, что в соседней Любшанской крепости археологи обнаруживали бусы совсем другого образца: кубовидные, из голубого и фиолетового стекла. Глазчатые бусины из Старой Ладоги там практически не находили.
Приблизительно в 840 году Старая Ладога была уничтожена пожаром, после чего в слоях, относящихся к 840 – 865 годам, обнаруживаются остатки построек столбовой конструкции и предметы, связанные с варягами. Интересно отметить большое количество игрушечных деревянных мечей в этих слоях (их было найдено более трёх дюжин). Эти мечи достаточно точно передают форму оригинального настоящего оружия, которое использовали скандинавы, германцы и западные славяне. Таким образам, можно сделать вывод о варяжской оккупации Приладожья. В Любшанской крепости в слое золы, относящемся примерно к тому же времени, была обнаружена скандинавская стальная шиловидная стрела для пробивания кольчуги.
Между 863 и 871 годами Старая Ладога вновь подвергается опустошению, сопровождавшемуся сильным пожаром. Это можно связать со следующим текстом из "Повести временных лет":
"Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а ещё иные готландцы, – вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами". И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене."
Но, теоретически, это разрушение Старой Ладоги может и не иметь отношения к изгнанию варягов и приглашению Рюрика.
Согласно сообщениям Ипатьевской и Радзивилловской летописей, в 862 году на месте впадения реки Ладожка в Волхов Рюрик построил деревянную крепость ("срубиша город Ладогу"), где разместился вместе со своей дружиной перед тем, как идти дальше на юг по Волхову. А когда Трувор и Синеус умерли, Рюрик поднялся вверх по Волхову и построил крепость на месте поселения ильменских славян VIII – IX веков. Ныне это место именуется Рюриковым городищем. В Радзивиловской летописи данные события описывались так:
"И избрашася 3-е брат(ь)я з роды своими, и пояша собѣ всю русь, и приидоша к сло-веном первое, и срубиша город Ладогу, и сѣде в Ладозѣ старей Рюрикъ, а другий сиде у нас на Белѣозере, а третий Труворъ въ Изборьску. И о тѣх варягъ и прозвася Рускаа земля, Новгород. Тии сут(ь) люд(и)е новгородци от рода варежска преж(е) бо бѣ.
По двою же лѣту умре Синеусъ и братъ его Труворъ, и приа всю власть Рюрикъ одинъ, и пришед ко Илмерю, и сруби город(о)къ над Волховом, и прозва Новъгород, и сѣде ту кн(я)жа, раздаа волости мужемъ своим, и городы рубити: овому Полтескъ, овому Ростовъ, другому Бѣлоозеро. "
Что же касается Любшанской крепости, то из-за падения уровня Ладожского озера и высыхания реки Любши значение этой твердыни падало. Во второй половине IX века данный форпост и вовсе оставили. А устье Волхова стала успешно контролировать Старая Ладога, сделавшаяся первым стольным градом Рюрика.
Вещий Олег тоже неоднократно бывал в Старой Ладоге. По одной из версий, он был похоронен чуть севернее этой крепости, под десятиметровым курганом. Могила Вещего Олега является популярной местной достопримечательностью. В 1820 года рядом с этим курганом проводились раскопки. Были найдены несколько сожжённых костей, двушипный черешковый наконечник копья, датирующийся VIII – началом IX веков, кусок железа, похожий на задвижку в замке. Археологи сделали выводы, что все эти предметы относятся в IX веку, что исключает какую-либо связь данного кургана с Олегом.
С кургана открывается прекрасный вид как на Старую Ладогу, так и на место, где располагалась Любшанская крепость.
В скандинавских сагах Старая Ладога именовалась как Aldeigjuborg. Первым известным упоминанием этого слова считается "Сага об Олаве Трюггвасоне", записанная монахом Оддом на латыни приблизительно в 1190 году. Но слово Aldeigja появляется в скальдических стихах ещё раньше – оно отмечено в висе из поэмы Эйольва Дадаскальда "Bandadrápa", сочинённой приблизительно в 1010 году. Исследователи считают, что сначала возникло название реки, затем города и лишь затем озера. Как скандинавы и славяне называли Любшанскую крепость – пока ещё неизвестно.
В более поздние времена Старая Ладога могла выглядеть примерно так: возвышенность на мысу, окружённом водами Волхова и Ладожки, была обнесена каменными стенами с пятью башнями. К небольшой цитадели с юга примыкало земляное городище, более обширное и вместительное, но хуже защищённое. Позже городские постройки перебрались и на северный берег Ладожки. Всего Старая Ладога в период расцвета протянулась вдоль западного берега Волхова более чем на два километра.
Из-за того, что Старая Ладога находилась на северных рубежах страны, на неё постоянно нападали шведы. Это не позволяло городу развиваться. А когда шведские нападения прекратились – Пётр I заложил другие города, более удобно расположенные, и Старая Ладога полностью потеряла своё важное значение.
В "Истории Российской", написанной Василием Никитичем Татищевым в первой половине XVIII века, упоминается такой эпизод.
Великий князь киевский, Владимир Святославич, решив ввести на Руси христианство, отправил в Новгород вместе с епископом Иоакимом ещё и своего дядю Добрыню с солидный военным отрядом. Добрыня много лет был в Новгороде посадником, а ещё раньше, когда Владимир княжил в этом городе, являлся правой рукой юного князя и фактически контролировал все местные дела.
Новгородские жители, узнав о том, что им предстоит, собрали вече и поклялись на нём не пустить в город посланников киевского князя и не дать им низвергнуть местных идолов. Больше всех возмущал людей верховный жрец Богомил, названный за свою способность красиво говорить Соловьём. Его искусные речи и побудили новгородцев пойти против воли Владимира.
Софийскую и Торговую стороны Новгорода разделяет река Волхов. В 989 году их соединял только мост на деревянных свайных опорах. Противники крещения укрепились на Софийской стороне и разобрали часть моста. Когда же Добрыня с христианскими миссионерами появились на Торговой стороне, сторонники Богомила-Соловья поставили на неразобранной части переправы два камнемёта с запасом камней и приготовились обстреливать любого, кто попытается проникнуть на Софийскую сторону.
Добрыня сначала действовал осторожно. Люди епископа Иоакима под охраной дружинников обходили дома и дворы Торговой стороны, уговаривая местных жителей принять крещение. За два дня им удалось окрестить несколько сотен человек. Это вызвало вспышку гнева новгородской верхушки. Тысяцкий Угоняй ездил по улицам Софийской стороны и призывал народ к активным действиям против крещения. Но так как от дружинников Добрыни их отделяли воды Волхова, то всё негодование возмущённой толпы обратилось против имущества бывшего посадника. Народ разграбил дом Добрыни и его имение, а всех его родственников, которые попались при этом, включая жену, избили.
Пришлось Добрыне принимать срочные меры. Ночью он отправил отряд в пять сотен дружинников из Ростова под руководством тысяцкого Путяты, чтобы те на ладьях скрытно переправились через Волхов выше по течению, как можно тише вошли на Софийскую сторону и схватили тех, кто руководил восставшими новгородцами.
Этот план увенчался успехом. Дружинников Добрыни обитатели Софийской стороны приняли за своих. Путяте удалось захватить Угоняя и нескольких его приближённых и переправить их на Торговую сторону. Когда же восставшие узнали, что остались без руководства, то начали призывать к сопротивлению всех, кто только мог взять в руки оружие. Отряд Путяты был окружён превосходящими силами новгородцев и вынужден был отбиваться, напрягая все свои силы. В это время часть восставших, возможно, науськиваемых Богомилом-Соловьём, бросилась к деревянной церкви Преображения Господня, разметала этот храм по брёвнышку, а потом приступила к разграблению домов христиан.
В суматохе новгородцы забыли о переправе. У камнемётов в тот момент никто не дежурил. Пользуясь этом, Добрыня перевёз основные свои силы на ладьях и вступил на Софийскую сторону. На помощь отряду Путяты он не успевал, поэтому приказал поджечь дома на берегу Волхова. Пожар устрашил новгородцев. Они бросились тушить свои жилища, а их вожди отправились к Добрыне просить мира.
Говорят, что именно тогда родилась поговорка "Путята крестил мечом, а Добрыня огнём".
Добрыня, обретя полный контроль над Новгородом, запретил любые грабежи. После этого он начал уничтожать идолов, которым ранее поклонялись новгородцы. Забавно отметить, что часть из них установил именно Добрыня, когда был посадником. Точно известно, что идола Перуна в Перыни водрузил в 980 году именно он. Но когда воля князя изменилась, дядя без малейших колебаний стал выполнять новые указания племянника Владимира. Деревянных идолов сжигали, каменных разбивали, после чего обломки выбрасывали в Волхов.
Понятно, что местные жители, привыкшие к своим древним богам, находились в величайшем унынии. И тут очень пригодился сын Стояна Воробей, который воспитывался при дворе князя Владимира Святославича и, вероятно, получил хорошее по тем временам образование. Он ходил по Новгороду и уговаривал местных жителей принять крещение. При этом был он так убедителен и так красноречив, что многие, действительно, забыли о доводах Богомила-Соловья и отправились к берегу Волхова, где Добрыня направлял мужчин выше моста, а женщин ниже моста. А миссионеры епископа Иоакима крестили новгородцев в водах реки. В информационно-пропагандистской кампании победу одержал Воробей Стоянович, чьи доводы подкреплялись грозными дружинниками Добрыни…
Мнения современных историков по поводу этого эпизода различаются порой диаметрально. Поскольку летописный источник, послуживший основой для текста Татищева, не дошёл до наших дней, некоторые считают, что его никогда и не существовало. Среди самых известных учёных, которые придерживаются такой точки зрения, можно назвать Алексея Петровича Толочко. Очень критически оносится к данному эпизоду из "Истории Российской" и Сергей Викторович Алексеев. Он указывал на противоречивость сообщения и на его редакцию Татищевым. Но вот академик Борис Александрович Рыбаков считал, что у составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то недошедший до нас более ранний источник, сообщавший сведения, часть которых блестяще подтверждена археологическими данными. А Валентин Лаврентьевич Янин, который посвятил исследованию средневекового Новгорода более полувека, отметил, что наличие в описании этого эпизода отдельных реалистических деталей, находящих археологическое подтверждение, позволяет относиться к Иоакимовской летописи, как к источнику, который опирался на какую-то достаточно устойчивую древнюю традицию.
А мне же хочется отметить, что Воробея Стояновича иногда называют родоначальником древнего боярского рода Воробьёвых, с которыми связано название одного очень известного места в российской столице.
Древнейшей известной нам монетой, которая чеканилась в древнерусском государстве, является златник. Чеканили такие монеты в Киеве с восьмидесятых годов X века. Как их точно называли наши предки – неизвестно. Само слово "златник" придумали нумизматы уже много веков спустя. Потом это слово использовалось историками для именования золотых византийских солидов (номисм) или арабских динаров. В тексте русско-византийского договора от 911 года явно видно слово "золота",
хотя специалисты переводят этот фрагмент так:
"Если же будет набор в войско и эти (русские) захотят почтить вашего царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего царя по своей воле, то пусть так будет.
Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, – все эти должны продаваться по 20 златников и возвращаться в Греческую землю. Об этом: если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, – возьмут его. Если же кто-либо не позволит произвести дознание, – тем самым не будет признан правым".
На там самом златнике на аверсе изображён довольно схематичный портрет Владимира Святославича. По ободу монеты написано "Володимир на столе". Ещё хорошо различим личный знак князя Владимира в виде трезубца.
На реверсе той монеты отчеканен Иисус Христос и сверху подписано "IСУСЪ ХРИСТОСЪ".
Также были найдены два златника, у которых на аверсе фигурировала другая надпись: "ВЛАДИМИРЪ А СЕ ЕГО ЗЛАТО".
Можно предположить, что в Киевской Руси такие монеты назывались просто "злато".
Златники делали по образцу и подобию византийских солидов. Даже масса у них была почти такая же, от 4 до 4.4 граммов.
Но в то же самое время при князе Владимире чеканились и сребреники. Это название тоже условное, придуманное значительно позже. Есть мнение, что в Киевской Руси такие монеты назывались кунами или сребром.
Сначала их чеканили из арабского серебра по образцу дирхема (массой, в-основном, от 2 до 3 граммов), но со штемпелем, повторяющим златники. На аверсе так же изображался князь Владимир, над которым по кругу шла надпись "Владимир на столе, а се его сребро".
На реверсе выбивали портрет Иисуса Христа.
Но позднее вместо Иисуса Христа на реверсе сребреников стали изображать личный знак князя Владимира в виде трезубца.
Сребреники или куны чеканили в Киевской Руси до XII века, когда наступил так называемый "безмонетный период". По поводу происхождения слова "куна" есть две версии. Первая, основная, связывает это слово со шкуркой куницы, которая стоила как раз один дирхем. Интересно отметить, что денежная единица Хорватии до сих пор именуется куной.
Но есть и вторая версия, менее популярная. Она гласит, что слово "куна" ещё имело значение "горсть" или "пригоршня", что роднит его с греческим словом "драхма", имевшим то же самое первоначальное значение. Т. е. куна есть русская калька со слова драхма.
В XI веке в Киевской Руси сложилась своеобразная денежная система.
Самым весомым средством платежа была гривна серебра. Она весила приблизительно 200 грамм.
Гривну серебра можно было разделить на четыре гривны кун. Каждая гривна кун весила приблизительно 50 грамм.
Гривну кун делили на 20 ногат, или на 25 кун, или на 50 резан, или на 100 вервиц.
Но князья постоянно уменьшали содержание серебра в монетах, поэтому к началу XIII века в гривне кун содержалось уже 50 кун.
Кроме того, различались разные гривны. К примеру, киевская гривна имела форму шестиугольника и весила приблизительно 165 грамм.
Новгородская была похожа на скруглённую палочку Twix и весила 204 грамма.
А черниговская гривна по форме была ближе к киевской, но при этом весила как новгородская.
Мне трудно представить, как наши далёкие предки справлялись с товарно-денежным обменом при таком обилии и такой нестабильности денежных единиц, но у них это получалось. Из этого можно сделать вывод, что жители Киевской Руси были очень толковыми и разумными. Как писал выдающийся историк и археолог Валентин Лаврентьевич Янин, весы и гирьки, скорее всего, были у каждого купца домонгольского периода. Обращение серебра шло по весу. Были найдены кошельки, в которых имелось по два десятка гирек-разновесок. Железные гирьки покрывали медью, чтобы защитить от коррозии. А ещё на них наносились отметки, "глазки". Это позволяло привести в систему их использование.
Самыми мелкими разновесками того времени были бусины. Найдены хрустальные бусины массой в одну куну, в две куны, в четыре куны, в три резаны и так далее.