Дмитрий Викторович Басманов
Чужие грехи
Анни очутилась перед дверью в ванную комнату. Сюда нужно было отнести сумку, но именно сюда ей никак не хотелось заходить. Вновь шёпот. Не ходи! Что ты там забыла?! Но дверь открылась сама, будто кто-то очень воспитанный приглашал внутрь. Анита переступила порог. Здесь всё как обычно, всё на своих местах: зубные щётки в баночке, туалетное зеркало – запотевшее так сильно, что не видно отражения – большая синяя ванна с потёртой эмалью. Анни поставила сумку на пол возле стиральной машины и поспешила выйти. Что-то зашуршало, зашевелилось. От этого звука у Аниты подогнулись ноги, мурашки сбежали по телу холодным душем. Она повернулась. Звук определённо шёл из сумки! Сердце Анни замерло. Капелька пота щекотно прокатилась между лопаток. Что-то торчало с дальнего края сумки. Анита подошла ближе, нагнулась. Сморщенное, синее. Это…это же рукав…нет, рука! Кукольная, крохотная ручка младенца торчала из сумки.
Анни всхлипнула, попятилась. В спину вонзился едкий, режущий взгляд. Кто-то стоял здесь, прямо за её спиной. Анита резко повернулась. На пороге ванны стояла мамочка. Лицо – точно такое, когда на него падает свет от ночника – странное, будто выведенное масляными красками. На плечи накинут старый халат – её любимый, уже сильно выцветший и полинялый.
– Что ты здесь делаешь?! – спросила она.
– Мама?!
Анита опустила глаза и теперь заметила, что в руках мамочка держит ножницы для разделки рыбы. Но что это?! Там, ниже? Странная сине-коричневая лиана змеёй обвивался вокруг голени и спускался на пол. Это же пуповина! Её рваные края кровоточили.
– Опять суёшь нос не в свои дела?! Как тебе не стыдно! Ты помолилась на ночь?!
Горло и грудь сдавил чудовищный спазм такого ужаса, какого Анни ещё не приходилось испытывать. Она стояла и хватала ртом воздух, хотелось плакать – но глаза вдруг высохли и саднили. Зато пот, липкий и противный, покрыл всё тело. Волосы стали дыбом. В животе поселилась гудящая пустота; эта же пустота влилась в жилы вместо крови, пропитала мышцы, сделав их дряхлыми, бесполезными.
– Я не… – прохрипела Анни. – Мама, что ты сделал?!
– Ты лгунья! Мерзкая лгунья, я же знаю, что ты обманываешь меня! Сейчас я тебя проучу за это.
Мать подняла руку с ножницами и шагнула к замершей от страха Анни.
Изабель слетела с кровати так быстро, как только могла. Младшая сестра сидела, вцепившись руками в края кровати, одеяло и подушка валялись на полу. Анита кричала. Глаза её распахнулись так сильно, что видна была вся радужка, окаймляющая сжатые до предела зрачки. Вены и сухожилия на шее вздувались и бугрились. Анни со свистом вдыхала воздух и тут же снова заходилась в неистовом крике, уставившись безумным взглядом в одну точку.
В нос Изабель ударил резкий запах пота и мочи. «Нита! – заорала она, пытаясь перекричать сестру. – Я тут, слышишь?! Анни! Я с тобой, всё уже прошло! Это сон!» Анита вдруг скорчилась, забилась в угол кровати. Крик превратился в лающий кашель. Белита едва сдерживала слёзы. «Ну, всё, всё… – пробормотала она, стараясь не расплакаться. – Всё кончилось». Аниту била дрожь, сильная резкая, больше похожая на судороги. Кажется, она даже не слышала Изабель.
Белита встала. Было до омерзения противно чувствовать себя совершенно беспомощной. Как она могла помочь? Изабель нашла в шкафу смену белья для Анни. Собрала мокрую простыню.
– Ты куда?! – борясь со всхлипами и заикаясь, спросила Анита. – Не уходи!
– Я сейчас, сестрёнка. Не бойся, я сейчас вернусь. – Изабель погладила протянутую к ней руку. – Нужно отнести это в ванную. Ладно?
– Нельзя туда! Не ходи! – сквозь сжатые зубы проговорила Анни. Она попыталась ухватить Изабель за край ночнушки.
– Ну, перестань! – улыбнулась Белита в ответ. – Я быстро!
Анита спрятала зарёванное лицо в ладошки и захныкала. Пусть поплачет, ей станет легче. Как бы Изабель хотелось сейчас разреветься вместе с ней! Она поплелась в ванну. Дом притих – отец наверняка уже на своей ферме, а мамочка уехала к тёте Марселе. Но она справится сама, она уже взрослая!
Белита открыла дверь в ванную комнату, включила свет. Нужно, пожалуй, положить простыню отдельно. Она обогнула корзину для белья, чтобы снять со стенного крюка пластиковый таз. Какой странный запах! Едва уловимый за аммиачными испарениями, но знакомый, сладковато-омерзительный. Кажется, пахло из бельевой корзины. Изабель кинула простыню в таз. Потом склонилась над корзиной. Из-под кучи белья торчала чёрная ручка какой-то сумки. Изабель приподняла край скомканной рубахи. Под ней обнаружилась клетчатая изотермическая сумка, какую берут в дорогу, чтобы не испортились продукты. Нельзя туда! Как она здесь оказалась? Не ходи!
– Белита! – это из коридора кричал отец. – Это ты? Милая, не видела мою сумку?
– Не знаю! – отозвалась она. – Здесь в ванне есть какая-то. Случайно, не она?
Отец появился на пороге.
– Дай-ка, взгляну. – Он поморщился, едва оказавшись у корзины. – Нет, это не моя. Наверное, Рамоны. А что в ней? Мне кажется, или от неё воняет?
Изабель потянула за язычок бегунка. Бегунок молнии легко скользнул по крупным металлическим зубцам. Неприятный запах усилился – это был отчётливый кисло-сладкий запах гниения. Изабель потянула за края сумки и отпрянула, изменившись в лице. На самом дне лежало крошечное скрюченное тело младенца.
* * *
Она стояла в ванной комнате. Уши заложило плотной ватой страха, пульс в висках стучал бешено, болезненно отдаваясь во всей голове. К горлу подступила тошнота. Бледный как полотно отец тряс её за плечи и что-то кричал.
– …задери тебя! – услышала она. – Слышишь?! Ты слышишь?! Где мать?! Где Рамона?! Не молчи!
Изабель моргнула, уставилась на отца. Что он спрашивает? Мать? Где мама?
– Не знаю, – всхлипнула Изабель. Горло обожгло, голос вышел неестественно хриплым. Наверное, она сорвала его, когда кричала. – Вчера она заходила к нам, говорила, что поедет к тетё…Забыла её имя…
Отец зажмурился, вытер лицо, покрывшееся испариной.
– Какая тетя?! Мне она сказала, что поедет в Луше, записываться к зубному. Что за тётя?!
– Не знаю, – застонала Изабель. Слёзы хлынули, заполнив носоглотку неприятной солёностью. – Она звала её…звала…тетя Марсела.
Отец бросил беглый взгляд на распахнутую сумку.
– Марсела, – процедил он. – Рамона Марсела Мора. Марсела – это имя её матери.
Вдруг Изабель всё поняла. Оцепенение спало, как покрывало с нового памятника. Мама натворила что-то ужасное. Не выдержала и решила уйти. Захотела встретиться со своей мамой, там, в другой жизни.
– Я знаю, куда она могла отправиться, – сказала Изабель. – Я покажу.
– Быстро в машину!
Изабель заперла притихшую Анни в детской. Схватила куртку и выскочила за отцом. Через минуту они уже мчались по улице туда, где начиналась тропинка, огибающая невысокий каменный забор. Машина взвизгнула покрышками по асфальту и замерла у самой обочины. Они побежали, не обращая внимания на слякоть и лужи. За перелеском показался заброшенный амбар. Отец крикнул Изабель: «Не ходи за мной!» Он нырнул между покосившихся створок дверей на удивление проворно для крупного мужчины. Белита секунду стояла, как заворожённая, но потом бросилась к знакомой прорехе в стене.
Ранним утром света было недостаточно – слабое солнце с трудом пробивалось сквозь молочно белую пелену облачности. В амбаре царил полумрак, позволявший видеть только серые контуры предметов. Изабель разглядела верёвку. Она была привязана к одной из потолочных балок. На другом конце верёвки почти у самого пола висело мешковатое пятно. В угловатых линиях, очерченных проникающим сквозь щели светом, угадывались руки, безвольно свисающие вдоль тела. Изабель прикусила губу, глуша крик, и тут же ощутила привкус крови. Что же ты наделала, мамочка?!
