Дмитрий Викторович Иванов
Трансильванские рассказы
Наемники спустились вниз для завтрака и уселись за большим столом у камина. В очаге ярко горел огонь, мерно потрескивали дрова. Тепло, порядок и чистота, свойственные хозяйству выходцев из немецких земель, радовали глаз и настраивали на миролюбивый лад. Кроме них в зале никого не было, и парни могли открыто говорить о скорой и легкой наживе. Общего воодушевления не разделял лишь Удо.
– Меня больше волнует, есть ли там золотишко. Больно мне тот старый хрыч не понравился, – заявил он. – Приедем, а там шиш. И чего тогда?
– А тогда мы вернемся, и я лично вытрясу из этого чванливого мерзавца всё, что нам причитается, – огрызнулся Лайош. – Кстати мы забыли спросить, сколько тот сундук весит. Если там золото, то, наверное, немало. Если так, то нам понадобится телега.
– Тут тебе не валашская голытьба, в селе саксов у каждого хозяина найдется хорошая телега. Стоит только заплатить, – не без гордости за свой народ произнес Хайнц-Ульрих.
– Так, сейчас доедаем и спросим у деда, сколько весит его сундук, золотишко-то, знаете ли, изрядно тяжелое, особенно, если его много, – решил предводитель отряда.
Однако Кассиана на месте не оказалось, по крайней мере, на стук дверь никто не открыл, и наемники решили на всякий случай нанять селянина с повозкой.
На улице было промозгло и грязно. Туман уже почти рассеялся. Дорога являла собой сплошное глинистое месиво. Немногочисленные прохожие с угрюмыми лицами тщательно выбирали путь в надежде испачкаться как можно меньше. По правую руку высились стены церкви святой Вальпурги с щелевидными бойницами, по левую – выстроились в ряд фасады фахверковых домов зажиточных крестьян.
– Говорить будешь ты, – велел Лайош Удо. – Ты проще найдешь общий язык с соплеменниками. Только, если спросят, что в сундуке, скажи, будто вывозим иконы из местной церкви. Нечего им про золото знать.
– Хорошо, – буркнул Хайнц-Ульрих и постучался в первые попавшиеся ворота.
Открыла ему полноватая женщина лет сорока.
– Бог в помощь, хозяйка, – обратился к ней здоровяк на наречии саксов.
– И тебе, добрый человек, – ответила она учтиво.
– Будь любезна, позови хозяина, у нас есть дело.
– Эй, Йоханнес! – крикнула тетка. – К тебе пришли.
На зов из амбара вышел толстый лысеющий мужчина с короткой седой бородой.
– Ну, я – хозяин. Чего желаете? – произнес он раздраженно. Кажется, гости оторвали его от работы.
– Доброе утро. Да благословит святая троица твой дом и хозяйство, – сказал Удо. – Мне с товарищами нужна помощь. Скажи мне, у тебя есть телега?
– А то как же, – хитро отозвался селянин, от предвкушения заработка его рот расплылся в благостной улыбке. Тон стал приветливым. – Конечно имеется. Подвезти надо чего?
– Да, надо…
– Коль заплатишь, всё свезу, куда скажешь, – прервал Хайнца-Ульриха крестьянин.
– А сколько возьмёшь? – поинтересовался воин.
– Смотря куда ехать.
– Нам надо в Микшу Маре. Это заброшенная деревня к югу отсюда, знаешь такую?
Вмиг лицо Йоханнеса помрачнело и сделалось испуганным.
– Нет, в Микшу Маре не поеду, – решительно отрезал он.
– Почему? – удивился наемник. – Ты же только что согласился. Говори цену.
– Нет, не поеду и всё тут, – в голосе чувствовались злоба и раздражение.
– Да как так?
– Не хочу. Нам больше не о чем говорить. Уходите с моего двора.
Первая неудача Удо нисколько не смутила. Он постучался во второй дом, в третий, четвертый – везде ему отказали без объяснения причин, как только воин говорил, куда направляется. Обескураженный, он остановился посреди улицы, раздумывая, что же делать.
– Снова не хотят ехать? – спросил Лайош.
– Да, как сговорились черти, – фыркнул здоровяк.
Вдруг сзади его кто-то окликнул. Хайнц-Ульрих развернулся и увидел невысокого мужчину в грязной одежде.
– Вы уж простите, господин, что вмешиваюсь, – произнес он с явным валашским акцентом. – Видите ли, я чиню крышу вон того дома и поневоле слышал всё, о чем вы говорили с хозяевами. Вы знаете, здесь в Микшу Маре никто не поедет. Даже и не пытайтесь их уговорить. Бесполезно.
– Да почему же? – вознегодовал Удо.
– Они вам не скажут. Вы, саксы, в такие вещи не верите, а, если и верите, то боитесь признаться в этом.
– И чего же такого ужасного в Микше Маре? – поинтересовался Лайош.
– Лет десять назад в Микше Маре случился мор. То один, то другой крестьянин начинал слабеть, бледнеть, и к исходу двух недель отправлялся к праотцам. Скотина тоже чахла. Коровы перестали давать молоко, все ягнята и поросята в тот год родились мертвыми. Смекнули селяне, чем тут запахло. Раскопали могилы недавно умерших. А там – мать честная – все трупы оказались нетронуты тлением. Лежали они в гробах раздутые, с багровым румянцем на щеках, когти и волосы отросли, клыки из-под синюшных губ торчали. Стало ясно: не отошли покойники в мир иной, а сделались вампирами. Тогда всё кладбище перекопали, вытащили тела из гробов, каждому голову отрубили да положили промеж ног. А в сердце железный кол вогнали дабы к земле пригвоздить нечестивцев. Да только череду смертей прервать не удалось. Беда шла из одного дома в другой. А умерших соседей якобы видели по ночам на улице. Тогда решили крестьяне деревню покинуть, собрать весь скарб да разойтись кто куда. И говорят в тот год умер сам кенез Крецелеску, владевший деревней, а сын его не пожелал в родовом имени жить, вывез все вещи, а дом бросил. С тех пор сторонятся люди тех мест, а тропинка туда, что идет через лес, не зарастает, ведь по ней ходит нежить.
– Ну ты, брат нам страстей нарассказывал. Сам-то веришь? – спросил незнакомца Хайнца-Ульрих.
– А как не верить-то? Многие из Микши Маре сюда, в Хельтау, перебрались. Вот они-то и поведали о случившемся. Да только долго из них никто не прожил, умерли все, кто через год, кто через два, кто через три.
– Ладно, спасибо тебе, приятель, – поблагодарил валаха Лайош. – Пошли, только время потеряли. Придется ехать так, – сказал он товарищам.
***
Не прошло и часа, как наемники покинули постоялый двор и выехали на торговый тракт. Хоть дождя и не было, дорожная грязь так и не подсохла. Густая утренняя хмарь, осевшая на землю, напитала ее новой влагой. Сельский пейзаж, летом радовавший глаз яркими красками, сейчас навевал лишь тоску. Унылые голые поля после жатвы, присыпанные прелой листвой, одинокие деревья да придорожный кустарник на многие мили составляли скучную однообразную картину.
– Темнеет быстро, – нарушил молчание Понграц. – А нам прямиком в обиталище вампиров ехать. Говорят, они в сумерках вылезают. Как думаете, увидим мы сегодня упырей?
– А ты что, в них веришь? – поинтересовался Лайош.
– Я? Ну, как сказать? – пожал плечами парень. – Вот сколько я с вами? Почитай полтора года. Чего мы только ни насмотрелись, а ни бога, ни черта не видели. Вот, когда я учился в семинарии, наш преподаватель, отец Петер говорил, что ни вампиров, ни приколичей, ни вырколаков, ни мороев, ни ходячих мертвецов нет. Но неподалеку от моего дома церквушка стояла святой Екатерины. Там служил старенький отец Иштван. Так у него над дверью всегда гирлянда чеснока висела. Я, когда маленьким был, спрашивал, зачем ему чеснок-то. Он сказал, что против вампиров, дабы они не могли в его дом войти. Я тогда еще поинтересовался, а видел ли он вампиров сам. Тогда отец Иштван рассказал, что когда-то проповедовал в Валахии истинную веру схизматикам, пока воевода Дракула этого не запретил. Так вот там, в Валахии все о вампирах знают, а если бы мне довелось увидеть и услышать то же, что и ему, то я бы таких глупых вопросов не задавал. Так-то.
– И что, он тебе рассказывал, как они кровь пьют да добрых христиан изводят? – продолжил разговор Лайош.
– Ничего он не рассказывал больше, видимо боялся, как бы епископ не прознал, чем старик занимается.
– Понятно, – разочарованно вздохнул опытный воин. – Кстати, Янош. Ты же из них, из валахов будешь. Может быть, ты какие-нибудь истории о вампирах знаешь?
– Так и знал, что вы меня спросите, – сконфузился парень. – Как Валахия, так сразу Янош. А я в Валахии-то не был, тут родился и вырос. Но мне старая Думитра в детстве много баек рассказывала. Она-то как раз родом из Брэилы родом. Может, и видела чего.
– Так они действительно пьют кровь? – не утерпел Понграц.
– Пьют-то пьют, но не так, как вы думаете. Упыри днем лежат в могилах, носа на свет не высовывают. А вот в сумерках поднимаются из гробов и в деревни выходят. Редко они людям в истинном облике показываются. В основном, принимают вид какого-нибудь животного, собаки там или мыши летучей. Могут превратиться в облачко тумана или струйку дыма. Так и проникают в дома к людям, чаще, когда те спят. Никого они не кусают, а кровь вытягивают незримо. Укуса на теле не видно, а вот крови человек лишается. Но враз погубить никого мертвецы не могут. Высасывают силы потихоньку, по глоточку. Обычно несколько дней или даже недель к жертве ходят. А несчастный слабеет, чахнет, бледнеет, потом перестает с постели вставать. Но всё это время его еще спасти можно. Говорят гирлянды из чеснока или ветки боярышника над окнами и дверьми помогают, только надо все входы завесить до единого. Однако лучше найти человека, которого называют глог или вещик. Он умеет изводить упырей. Нужно раскопать могилу нечестивца днем, когда он спит и опасности не представляет. Голову следует отрезать и положить между ног, при этом рот покойника набивают чесноком, пятки – отсечь, а в сердце – воткнуть кол из осины, боярышника или железа, причем пригвоздить им труп к земле. Тогда вампир уже не поднимется, а жертва его в скорости пойдет на поправку. А если этого вовремя не сделать, то человек погибнет, а после смерти сам станет вампиром и будет губить своих соседей и родственников.
– Так значит никаких ран и луж крови? – уточнил Понграц.
– Нет конечно. Ты думал там, где орудует упырь, стены кровью захлестаны и всё тело в укусах? Говорю же, просто слабеет человек, жизнь постепенно его покидает. В том-то и трудность состоит. Ведь обычно думают, будто жертва подхватила какую-нибудь хворь, и уж далеко не сразу догадываются, что дело-то нечисто. Меж тем, чем раньше уничтожить вампира, тем больше у несчастного шансов выжить. Если бы был виден укус, то дело бы решалось куда проще.
– Дудки всё это, – вмешался Удо. – Мы, саксы, ни в каких ваших упырей не верим. Набрехала тебе твоя Думитра, ей-богу набрехала. Всё то ваши россказни валашские. А вот если бы вы делом занялись, не было бы времени у вас сказки придумывать.
– Эй, чё сразу-то… – вспылил было Янош.
– Так, ну-ка остынь, парень, и ты тоже, Удо! – пресек ссору Лайош. – Сколько раз говорить…
– Ладно-ладно, прости, друг, не со зла я, вырвалось, – буркнул Хайнц-Ульрих.
Олах презрительно отвернулся и не ответил.
Меж тем тучи сгущались, и хоть время сумерек еще не подошло, казалось, будто уже наступил вечер. В отличие от вчерашнего дня погода стояла безветренная, а потому холода никто не чувствовал. На узкой деревенской дороге, куда свернули товарищи с торгового тракта, не было ни души. Мертвую тишину не прерывал ни скрип колеса, ни говор крестьянина, ни блеяние овец. Гнетущее безмолвие возродило былую тревогу.
– Долго чего-то. Мне казалось, уж приехать должны. – посетовал предводитель отряда.
– Да сколько мы эту гребанную телегу искали, чтоб им всем там пусто было, трусам, а еще сколько ели, собирались. И дорогу вон как развезло, быстро не поскачешь. Вот и плетемся, как горбатый Шнауценхаммер на ярмарку. – проворчал Удо.
– Кажется нам сюда, – прервал разговор Понграц Калди.
По правую руку показался проход между деревьями. Довольно широкая тропинка, достаточная, чтобы разминулись две телеги. Странно, но за много лет она так и не успела зарасти. Лишь пучки жесткой травы, тронутой недавними морозами, темнели то тут, то там, распластанные по глинистой почве. Неужели этим путем продолжают пользоваться? Но кто? А если так, то неужели в Микше Маре еще остались сокровища.
Опытный воин осмотрелся в надежде увидеть кого-нибудь из местных и расспросить о заброшенной деревне. Но насколько хватало глаз голые поля и проселочная дорога казались совершенно пустыми.
– Хорошо, сворачиваем, – согласился он.
Тут тревожную тишину взорвал хриплый крик ворона. От неожиданности мужчины вздрогнули и переглянулись. Большая черная птица сорвалась с ели и скрылась в чаще.
– У, проклятый! – крикнул ей вслед бывший семинарист.
– Нас ожидают, – пробормотал Лайош.
– Чего? – не понял Удо.
– Ничего.
Как только Янош Олах подъехал к тропинке, его лошадь жалобно заржала и встала. Парень подстегнул ее, но животное начало упираться, дергать шеей, трястись и нервно переступать копытами. У других мужчин кони вели себя так же. Никто из них не хотел идти в лес. Как ни пытались воины заставить их двинуться дальше уговорами или понуканиями, ничего не получалось. Наконец обычно спокойный скакун юного Клади вскочил на дыбы и чуть не сбросил седока.
– Ладно, слезаем, – скомандовал предводитель отряда.
– Чего это они? – недоуменно развел руками Хайнц-Ульрих. Однако по глазам уже был ясно: сакс всё понял. Он просто не хотел отказываться от образа единственного несуеверного человека в отряде.
– Нечисть почуяли вот и упрямятся. Звери страшатся нежити, старая Думитра так рассказывала. Они видят то, чего не ведомо людям, – ответил Янош.
– Да ну? – скривился Удо.
– Так оно и есть, – неожиданно подтвердил Лайош. – Ладно, парни. Привязываем коней и топаем пешком. И так уже сколько времени потеряли.
Лес встретил путников мрачным величием. Ели высотой не меньше мальмкрогской колокольни молчаливыми стражами высились с каждой стороны тропинки. Между рядами их острых вершин небо превратилось в узкую серую полоску. Черные от влаги нижние ветви покрывал ползучий серый лишайник. Серебристые пряди уснеи длиной подчас с рукоятку шестопера свешивались то тут, то там. У корней виднелись побуревшие вайи папоротников. Одни из них безжизненно стелились по земле, другие, изломанные, сиротливо торчали с поникшими рваными листьями. Воздух казался тяжелым от переполнявших его испарений. Он пах грибами, прелыми листьями, корой, смолами и землей. Дышать таким было тяжело.
Подул ветер – кроны тревожно зашуршали, в чаще заскрипели стволы. Лицо обдало сыростью, сделалось зябко. Понграц шел позади всех и боязливо озирался по сторонам. Этот лес, будто сошедший со страниц страшных сказок, ему определенно не нравился. Вчера затея казалась приключением, захватывающим и интересным. Парень не верил в вампиров, а после неудачи в семинарии начал сомневаться и в существовании самого бога. Честно говоря, он не надеялся найти в заброшенной деревне сокровища. Но на предложение старика польстился Лайош, а у него нюх на наживу. Он никогда не ошибался, по крайней мере, пока Калди служил в отряде. Однако сегодня всё пошло не так. Под утро во сне юноша увидел Богородицу. Она простерла руки и позвала к себе. Но парень закрыл лицо ладонями и ринулся наутек. Тут он проснулся. Затем Янош, будь он неладен, наговорил всей этой чертовщины. Чушь, конечно, но всё же … Дальше лошади отказались идти, а теперь вот лес … стволы высятся черной стеной, а с веток свешиваются жуткие лишайники, как клочья изодранного савана. По крайней мере такие развевались на костях призраков из детских кошмаров Понграца.
Молодому воину всё время казалось, будто кто-то идет по пятам. То и дело слышались чужие шаги откуда-то сзади. Наемник оборачивался, но видел лишь пустую тропу, густой ельник, да жухлую осеннюю траву. Постоянно странные шорохи долетали то справа, то слева, из чащи. Конечно же, то ветер шумел в кронах. Но почему же тогда казалось, будто злокозненные существа крадутся параллельно путникам и выжидают удобного случая, чтобы напасть? Нет, хватит. Так можно сойти с ума. Парень ускорил шаг, поравнялся с Лайошем и спросил первое, что пришло в голову:
– Скажи, а ты ведь не собираешься отдавать золото тому старику? – от звука собственного голоса стало немного легче.
– А ты как думаешь? – ухмыльнулся старший товарищ.
– А чего тут думать? Ясно дело, заберем себе деньжата и рванем в Германнштадт, – вмешался Хайнц-Ульрих.
– Мы же подписали договор, кровью между прочим! – возразил Янош.
В ответ сакс лишь расхохотался:
– Подписали? Кровью? Ты, друг, как будто не с нами, честное слово. Или, подожди, ты в сговоре с тем дедом?
– Вижу я, кто-то скор на язык. Так вот следует его укоротить, – злобно прошипел Олах.
Он хотел было добавить еще, как вдруг протяжный вой разнесся над негостеприимным лесом. Путники затихли и остановились.
– Волки, – испуганно прошептал Понграц.
И будто в подтверждение его слов звук повторился, но уже с другой стороны.
– Ладно, чего вы волков испугались? – сказал Удо. – Они ж редко на людей нападают, тем более все мы при оружии. Пошли, а то скоро совсем стемнеет.
– Пошли явно нехотя согласился Лайош.
Мужчины прибавили ходу, но старались идти как можно тише.
Тут резкий порыв ветра разогнал тучи, и за ними открылась полная Луна, белая-белая, холодная, яркая. Ее сияние напоминало серебряный блик новенького дуката. И как только безжизненный льдистый свет пал на лесную тропу, у кромки деревьев Калди крем глаза заметил серую тень. Он перевел взгляд – пусто. «Чертовщина, ей-богу», – подумал парень и потер глаза кулаком.
– Луна-то какая! – прошептал Янош. – Нехорошая. Старая Думитра всегда говорила при такой носа на улицу не казать. Можно на приколича или вырколака напороться.
Тут же вой послышался слева, затем эхом повторился справа, а потом раздался сразу с обеих сторон.
– Крови хотят, – тихо произнес Лайош, – они так собирают стаю перед охотой.
– И кто же добыча? Неужели мы? – опасливо спросил бывший семинарист.
– Не знаю. Ладно, идем!
Путники тронулись дальше. Понграц смотрел лишь в спину Хайнцу-Ульриху. Он уже боялся оборачиваться назад и озираться по сторонам. Бывший семинарист поймал себя на том, что шепчет слова молитвы. Шаг, второй, третий, четвертый. Еще, и еще, и еще. От звуков собственной поступи делалось легче. И юноша знал почему: они заглушают пугающие голоса леса.
Вдруг резкий шорох раздался справа. Наемники остановились, вглядываясь во тьму. И тут сзади, с левой стороны тропы, хрустнули ветки. Огромный волк величиной с быка, черный, как сама ночь, приземлился на дороге. Лайош и Удо, сбитые с ног, оказались на земле. Зверь бросился на Яноша, мощными челюстями перехватил его тело поперек и, сверкнув глазами, одним прыжком скрылся в чаще.
Всё произошло буквально в один миг. Мужчины не успели ничего понять, не то, что уж нанести удар. Крик несчастного еще какое-то время доносился из-за деревьев, но затем угас.
Первым вскочил на ноги сакс. Он выхватил меч и с ревом ринулся в лес.
– Стой! – крикнул ему вслед предводитель отряда.
Тот обернулся и махнул вперед. Лайош бросился за ним, настиг здоровяка и дернул за плечо.
– Стой, дурак! Ты ему уже не поможешь.
– Ты чего? – недоуменно воззрился Хайнц-Ульрих. – Он хоть и валах, но наш парень. Мы не можем его бросить! Не можем!
– Дурак ты, дурак, Удо. Ты видел, какой зверь? Это ни черта не волк. Это – приколич. И мне наплевать, веришь ты в них или нет. Приколич, говорю. Ночь на носу. Даже следов не видно. Куда ты собрался? Заблудимся, заблудимся к дьяволу. Или попадем на съедение собратьям той твари. Ну же!
– Может еще выкарабкается?
– Может, но вряд ли. Если только сам приколич того не захочет. Завтра вернемся сюда при свете и поищем кровавые следы, может быть, набредем на тело, похороним по-человечески, – ответил предводитель отряда.
Воцарилось молчание. Сакс стоял и глядел на старшего товарища стеклянными непонимающими глазами. Сердцем он рвался спасти друга, но разумом понимал правоту опытного воина. Мужчина бессильно опустил клинок. На его глазах навернулись слезы.
– Мне его тоже жаль, тоже, брат. Правда. Пойдем.
Лайош положил руку на плечо Удо, и вместе они вернулись на тропу.
Понграц не понимал, что следует делать. Ему уже не один раз доводилось терять соратника, но всегда, провожая кого-то в последний путь, он испытывал смятение. Вот и теперь парень испуганно смотрел на спутников, не зная, следует ли что-то сказать или хранить молчание. Но слова никак не шли. Сердце отчаянно бухало в груди, тело бросило в жар, на лбу выступила испарина. Вдруг юноша заметил, что товарищи сняли капюшоны, и сам стянул худ с головы. Он с силой сжал ткань в кулаке, как если бы это позволило ему вернуть душевное равновесие, и непроизвольно сделал шаг назад, словно хотел скрыться от друзей. Те же стояли рядом и молчали. Каждый думал о своем. Предводитель отряда сложил руки на груди, опустил голову и принялся еле слышно что-то нашептывать. Затем он насторожился, поглядел на лес, в черную непроницаемую стену деревьев, и прислушался. Понграцу показалось, будто потомок кочевников ожидает ответа. Хайнц-Ульрих смотрел вверх, но как-то отрешенно. Он то ли молился, то ли тщетно пытался скрыть накатывающийся на глаза слезы. Руки здоровяка повисли, как плети, губы судорожно сжались.
– Прости, друг, – наконец-то проговорил он. – Я всегда подтрунивал над тобой, но это не всерьез. Я готов был за тебя перерезать глотку кому угодно. Ты знаешь. Прости, не уберег. Пресвятая Богородица, моли бога о нас, – и перекрестился.
Лайош посмотрел на него и тяжело вздохнул:
– Ладно, идемте. Теперь ему ничем не поможешь, – и добавил – Если верить старику, скоро будем на месте. Лес взял свою жертву. Будем надеяться, больше хищники нас не тронут.
Мужчины продолжили путь. Шли молча. Каждый по-своему оплакивал Яноша. Парень прошел столько передряг: бился с турками, со своими собратьями валахами, с разъяренными крестьянами, ополченцами мятежных магнатов, и всегда ему удавалось переиграть смерть. А теперь бедняге суждено погибнуть не от сабли или стрелы, а сгинуть в челюстях ненасытного волка. Бывший семинарист подумал, что только он из всех троих может прочитать заупокойную молитву. И хоть Понграц и недолюбливал шайку святош в рясах, а отношения его с богом не были простыми, он осознал: его долг проводить друга к всемилостивейшему отцу. Юноша чуть замедлил шаг, дабы спутники не услышали его слов – почему-то он их стыдился – и прошептал:
– Te, Domine, sancte Pater, omnipotens aeterne Deus, supplices deprecamur pro anima famuli tui Ioannis, quem de hoc sæculo ad te venire iussisti.
Неужели он до сих пор помнил текст, который давно считал забытым? Ведь после отчисления ему так хотелось вытравить из памяти всё, что связано с учебой. Но фразы рождались сами собой:
– Ut ei digneris dare locum refrigerii, lucis et pacis. Liceat ei portas mortis sine offensione transire et in mansionibus sanctorum et in luce sancta permaneat, quam olim Abrahæ et eius semini promisisti.
На глазах выступили слезы. Теперь Понграц чувствовал себя настоящим священником, служителем перед престолом всевышнего. Никогда его молитва не была такой страстной и чистой:
– Nullam eius anima sustineat læsionem, sed, cum magnus dies ille resurrectionis et remunerationis advenerit, resuscitare eum.
Кого же оплакивал парень, погибшего друга, или собственную никчемную судьбу?
– Domine, una cum sanctis et electis digneris; dimittas ei omnia delicta atque peccata, tecumque immortalitatis vitam et regnum consequatur æternum. Per Christum Dominum nostrum. Amen1.
Закончив молитву, Понграц прислушался. Волки больше не выли, да и никаких странных шорохов из чащи не доносилось, будто с гибелью Яноша лес на самом деле успокоился. Путники шли след-в-след, и только их шаги нарушали мертвенную тишину.
Тут за поворотом деревья расступились, и наемники увидели Микшу Маре. В отличие от деревень саксов, где дома стоят плотно один к другому, словно ряды воинов, вдоль длинных улиц, здесь дворы валахов были разбросаны без какого-либо порядка. Над землей стелился зыбкий туман. Из него, словно призраки прошлого, вставали полуразрушенные стены с пустыми черными окнами, покосившиеся изгороди, печные трубы, столбы и колодцы. В лунном свете картина выглядела жуткой. Белая штукатурка отливала мертвенно-синим, а участки обнажившейся кирпичной кладки темнели, будто язвы под струпом. Впереди в центре развалин виднелась небольшая церковь с колокольней и поместье кенеза. В отличие от крестьянских хижин, эти добротные здания время пощадило.
Мужчины прибавили шагу. Цель близка. Теперь дело за малым: забрать сокровище и скорее назад, к лошадям.
– Глядите, да тут могилы, – Калди показал на трухлявые деревянные кресты, торчавшие из облаков седого тумана. По обе стороны от дороги раскинулось кладбище. Большинство надгробий, по-видимому, обрушилось, и чаще всего над убогими холмиками высились лишь жалкие обрубки. Молочно-белое марево растекалось от храма на пригорке к погосту, постепенно скрывая последнее прибежище жертв мора.
Порнграц вздрогнул прежде, чем осознал, что происходит. Спереди, сзади, справа и слева из клубов хмари буквально выросли человеческие фигуры. Тощие, сгорбленные, с согнутыми под странными углами конечностями и запрокинутыми головами, они не могли принадлежать живым людям. С мертвых тел свешивались рваные лохмотья. Два шага – и вампиры обступили путников. Упыри простерли когтистые руки. Кольцо сжималось. Рты с редкими желтыми зубами безмолвно раскрылись в предвкушении добычи.
Наемники рубили, кололи, резали, да только всё напрасно. Нежить не знает ни боли, ни страха. Ей неведомы ни опасность, ни чувство самосохранения. Восставшие крестьяне напирали на воинов, повалили их наземь, холодные, как осенняя глина пальцы, сомкнулись на шее юного Калди, и он потерял сознание.
***
Понграц очнулся от стужи. Прежде, чем открыть глаза, парень прислушался – никого. Тело не болело. Он чувствовал и ноги, и руки, пошевелил пальцами – цел и даже не связан. Неужели нечестивые создания не разорвали его в клочья?
Ночь. На небе ни облачка. Полная луна светила так ярко, будто пыталась соперничать с солнцем. А звезд было так много, как на астрономической карте, которую показывали семинаристам на занятиях по натурфилософии. Молодой воин приподнялся на локтях и осмотрелся. Он лежал на кладбище, на могильном холмике. Рядом валялись остатки сломанного креста. Туман начал рассеиваться. Он уже остался лишь в отлогих местах отдельными клоками. От мороза пучки жухлой травы покрылись тонким слоем серебристого инея. Но где же товарищи? Наемник огляделся и позвал друзей – тишина. Нужно идти. Понграц попытался встать. Получилось лишь со второй попытки. Голова кружилась, ноги подкашивались. Земля будто бы шаталась, как палуба корабля в шторм. Вспомнились слова Яноша о том, что вампиры вытягивают кровь незримо и понемногу. Очевидно, упыри насытились им и бросили.
Молодой воин нашел целый крест и оперся о него. Сердце колотилось в груди, каждый его удар отдавался в висках. Понемногу головокружение проходило, дрожь в ногах унималась. Где же Удо и Лайош? Возможно, они уже очнулись и теперь направляются обратно. Но нет, друзья не могли его бросить. Однако парень вспомнил, что случилось с Яношем и понял: могли. Позвать еще раз? Но нет, ведь никто не знает, какие еще твари скрываются среди развалин. Или товарищам повезло меньше, и теперь их тела остывают где-то среди руин? Понграц снова посмотрел вокруг в надежде увидеть кого-то из ребят, но деревня казалась совершенно пустой. И тут взгляд уперся в поместье кенеза. Здание было не больше городских особняков саксонских купцов, но для валахов, проживавших в бедности, оно должно быть, казалось настоящим дворцом. Два этажа с широкими сдвоенными окнами, башня, приспособленная для обороны, большая дверь в обрамлении каменных наличников, черепичная крыша. Белая штукатурка фасада всё еще держалась. В лунном свете она отливала синевой.
Сколько тут идти? Совсем недалеко. Две сотни шагов не больше. Быть может Лайош с Удо уже там? Тогда им нельзя позволить уйти с добычей. Ноги уже твердо стояли на земле, голова кружилась не так сильно. Сохранялась лишь слабость, но молодому воину стало уже значительно лучше. «Надо попробовать», – решил он и двинулся вперед.
Парень перекрестился на ходу и, дабы придать себе смелости, начал шептать:
– Exsurgat Deus et dissipentur inimici eius et fugiant qui oderunt eum a facie eius2.
Морозный воздух ударил в лицо, сердце вновь заколотилось, казалось, что дыхание его слишком шумно, а шаги непозволительно громки. Как трещит мерзлая трава, как скрипят камни под сапогами! Но наемника было уже не остановить. Отринув страх, он шел, вперед, читая:
– Sicut deficit fumus deficiant sicut fluit cera a facie ignis sic pereant peccatores a facie Dei3.
Вот и крыльцо. Понграц остановился, отдышался и дернул ручку. Дверь со скрипом открылась. Юноша обернулся, зашел внутрь и прислушался. Тихо, как в могиле. Даже звуки с улицы не долетали сюда. Здесь точно никого нет. Бывший семинарист постоял еще немного, надеясь услышать шаги или возню, но нет, внутри пустого здания царило абсолютное безмолвие. «Интересно, Лайош с Удо уже побывали здесь, или мне удалось проникнуть в особняк первым? Если уж зашел, то нужно подняться наверх и проверить комнату с кладом», – решил молодой воин. Он достал из поясного мешочка кремень, трут и свечку, вынул нож, присел на корточки, и принялся высекать искры. Пальцы слушались плохо. Получилось лишь с пятого раза. Сухой гриб вспыхнул, и наемник зажег фитиль. Парень осторожно встал и, прикрывая огонек рукой, медленно пошел перед.
Лестница оказалась прямо перед ним. Деревянные ступени выглядели целыми. Понграц взялся за перила и начал аккуратно подниматься. Доски пугающе скрипели и прогибались, но выдержали. Вот уже и второй этаж. Юноша остановился и прислушался. Вновь тишина. Он огляделся – длинный коридор уходил в обе стороны. По нетронутому слою пыли и облетевшей штукатурки на полу стало ясно, что сюда долгое время никто не заходил. Как же говорил старик? Дверь будет справа. Воин повернулся, сделал пару шагов и увидел проем в обрамлении змей. Твари переплелись в причудливом орнаменте и наставили друг на друга пасти с клыками и высунутыми языками. Кто же додумался украсить свои покои таким ужасным рисунком? Дверь оказалась закрыта. Нет, Удо с Лайошем точно не были тут. Если так, возможно сокровище всё еще на месте. Понграц с силой дернул раз, другой – трухлявые доски треснули и подались. Еще, еще и еще – косяк хрустнул, вывернулся из стены, и дверь распахнулась. За ней оказалась абсолютно пустая комната. Очевидно, наследник кенеза вывез всё отцовское добро из родового гнезда. Парень поспешил к камину, поставил свечу на полку и начал отсчитывать плитки. Сердце забилось в предвкушении. «Ну с Богом», – выдохнул он. Нажал. Послышался щелчок – раз, два, три – стена со скрежетом отъехала.