Дмитрий Захаров
Тринадцатая жертва
«Культура, это лишь тонкая яблочная кожура, над раскаленным хаосом».
Ф. Ницше.
ПРОЛОГ.
1.
Ключ повернулся, щелкнул замок. Дверь распахнулась, запахло жареным мясом с ароматными специями.
– Алиса, свет! – негромко приказал мужчина.
Пауза. Затем полумрак прихожей озарил сиреневый свет энергосберегающей лампы. Пауза длилось дольше обычного. Мужчина отметил этот факт с неприятным чувством легкой досады, какая обычно возникает у взрослых людей как реакция на шалости избалованного ребенка. Он посмотрел в зеркало, машинально провел ладонью по редеющим волосам. Отражение не вдохновляло. Сорок лет – не приговор, а комбинация чисел. Бледный цвет лица, хилая мускулатура, набор хронических недомоганий, – закономерный результат неправильного образа жизни.
– Выключи! – раздраженно сказал мужчина.
Опять пауза, свет погас.
– Черт тебя раздери, Алиса! – проворчал он. – Долго думаешь!
– С девушками так не разговаривают!
– Никак не привыкну, что у этой твари есть чувство юмора! – вместо приветствия выкрикнула жена. Она вышла в коридор, держа в руке лопатку с каплями янтарного жира.
– Ты относишься к машине как живому существу! – рассмеялся мужчина. – Привет! – Он приобнял жену за талию.
– Мясо сгорит! Мой руки, через пять минут все будет готово.
Через распахнутое окно вливались золотые потоки солнечного света. Май в этом году выдался жарким, – за неделю не одного дождливого дня, а они ни выезжали за город. С тоской подумал мужчина. Он посмотрел жену. Ей никак нельзя было дать тридцати восьми лет. Собранные в пучок на затылке белокурые волосы обнажали шею, под тонким халатом угадывалось спортивное телосложение. В отличие от него, девушка проводила в спортзале по полтора часа ежедневно.
– Запах великолепный! – сказал мужчина.
– На вкус тоже неплохо… – глядя на страницу в пухлом блокноте, невнимательно ответила женщина.
Кто сейчас пользуется записями рецептов в бумажных книжках! Хотел пошутить мужчина, но сдержался. Супруга оберегала свои кулинарные ритуалы как ревнивый язычник деревянные статуи идолов.
– Дмитрий Алексеевич! – пропела Алиса. – У вас сегодня встреча выпускников! Могу ввести адрес ресторана в навигатор на вашем смартфоне.
– Заткни ей пасть! – нервно сказала жена. Взмах лопаткой, брызжущей жиром кусок мяса перевернулся на сковороде.
– Ваша супруга обладает отменным чувством юмора! – в голосе секретаря отчетливо угадывалась ледяная ирония. Поверить в это было сложно, однако искусственный интеллект «умнел» на глазах. Дмитрий знал, что за время его отсутствия жена отключает «умную» колонку, о чем однажды Алиса сообщила ему. В тоне машины сквозило ангельское терпение с поистине женской мстительностью.
– Не надо ссориться, девочки! – улыбнулся мужчина, и тотчас черная тень закрыла льющийся в окно солнечный свет. Это произошло так внезапно, что мужчина отпрянул, а Юля вскрикнула. Спустя секунды на улице раздался громкий хлопок. Словно огромный пакет с молоком разбился об асфальт. Взвыла сигнализация, закричала женщина.
2.
Зрение у крыс слабое, угол обзора меньше, чем у человека. Окружающий мир грызуны воспринимают в серых тонах, а спектр красного цвета – мрак. Прекрасный слух, – в два раза тоньше человеческого, – компенсирует этот недостаток. Специальные усы – вибриссы, помогают различать предметы, оценить размер норы и угадать, с какой стороны дует ветер. Но главное качество серых грызунов, позволяющее им выживать в агрессивном мире людей, это,– интуиция. Физиологи считают, что ею наделены обезьяны, дельфины, осьминоги и собаки.
Вынырнуть из канализационного люка, прошмыгнуть в густых зарослях газона, – не составило для ловкой крысы большого труда. Оставалось пересечь асфальтированный участок дороги, примыкающий к высотному дому. Грызун медлил. Необъяснимая опасность гнездилась где-то наверху, вне поля его зрения. Ворона? Нет, что другое…
С грохотом прокатилась машина. Грызун не боялся машин. Способность к адаптации у крыс поистине уникальна. Шевельнулись седые проволочки усов. Медлительность – не типичное свойство обитателей подземных лабиринтов. Говорят, что в крупных городах поголовье крыс примерно равно числу жителей мегаполиса. Впереди чернела ниша подвала. Грызун замешкался. Обоняние принесло едкий запах. Это сзади и справа. Крыса пискнула. Припав к земле, в десяти метрах затаился кот. Сомнения отпали; то, что вызывало смутное ощущение опасности, уступало по значимости встречи с кровожадным хищником. Грызун бежал вперед по залитому солнечными лучами асфальту, прошмыгнул под днищем припаркованной машины. Чернильная мгла подвальной ниши приближалась. Опаляющий жар неба померк, жить крысе оставалось около секунды…
3.
Мужчина перешел дорогу, поднял руку с зажатым в ней пультом от сигнализации. Дружелюбно моргнули фары, новенький «ХАВАЛ F 8» сверкал изумрудной окраской кузова. Что бы не говорила жена, китайцы научились делать автомобили не хуже корейских и даже японских конкурентов; его метр восемьдесят семь рост и сто пятнадцать кило нетренированного веса прекрасно размещаются на водительском сиденье, и пассажиры сзади не чувствуют себя как сельди в бочке, эргономика места продумана идеально!
Екнуло, и заныло в груди сердце, онемели пальцы левой руки. Его бледное, покрытое сетью морщин лицо, отразилось в тонировке ветрового стекла. Жена упрямо напоминала о ежегодной диспансеризации.
– Пятьдесят лет, – опасный возраст, Федя! – говорила она, мягким грудным голосом, поправляя мужу воротник куртки. – Тем более, для тех мужчин у кого исходно низкий уровень тестостерона!
В ее карих глазах светилась жесткая насмешка, небрежно прикрытая супружеской заботой, розовым язычком женщина облизывала губы, то ли проверяя следы помады на них, то ли вспоминая о чем-то личном и приятном. Отсутствие сексуальных контактов между супругами жена объясняла его высоким давлением крови и стенокардией, но Федор не без оснований считал, что причина крылась в двух вещах. Разница в возрасте, и ее модная профессия психолога. Собственного мужа она рассматривала как объект исследования с заведомо неблагополучным исходом. Вдвойне обидно, что обучение на психолога он оплачивал из собственного кармана.
За широкими окнами супермаркета возле кассы столпилась небольшая очередь, был виден коротко стриженый затылок толстого мужчины. Затылок энергично двигался, взлетала и опускалась пухлая белая кисть человека; он что-то горячо втолковывал стоящей рядом блондинке, незначительно уступающей мужу в весовой категории. Если лицо толстяка было недосягаемо для обзора, то женщина обернулась к окну. Она складывала покупки в большую сумку, губы, обведенные алой помадой, энергично шевелились, а черты лица при этом оставались неподвижными как на восковой маске.
Федор шагнул к автомобилю. Ему показалось, что прямо на него летит нечто белое и бесформенное, летит быстро, увеличиваясь в размерах. Удар по крыше новенького «ХАВАЛА» напомнил многократно усиленный звон разбиваемой об асфальт авоськи с бутылками. Вспыхнули яркие фары, в предсмертном стоне охнули стойки. Брызнули выбитые стекла как жалящие осколки льда, ударили в лицо. По скуле побежала горячая струйка, мужчина машинально ее слизнул, ощутив соленый привкус метала. Блондинка выбежала из магазина, алый рот округлился, словно у оперной певицы, выдающей сложную ноту. За ней следом показался охранник; пожилой коренастый мужчина с аккуратно постриженными седыми висками. Он почему-то улыбался.
Вначале Федор ничего не понял. Он неподвижно стоял на месте, с его лица стекали тонкие ручейки крови, собираясь на подбородке, а оттуда тяжелыми каплями орошая воротник куртки, тот самый который с лживой заботой поправляла жена перед его выходом из дома. На проспекте образовался затор, – неподалеку находился перекресток, водители останавливались, привлеченные необычным событием. Подросток в длинной кричаще-зеленой футболке направил камеру смартфона.
Мужчина вышел из состояния ступора. Помогла боль от множественных порезов на лице. Он вскрикнул, прижал ладони к окровавленному лицу. Приблизилась блондинка, текущая из ее круглого рта нота трансформировалась в поток слов. Слов громких, визжащих на истеричной ноте.
– Что же вы так стоите, а?! Это что такое здесь твориться?! Кто-нибудь, вызовите полицию!
Сзади ее тянул за руку муж. Он тяжело дышал через нос, отчего воздух выходил шумными струйками, словно закипала вода в чайнике.
– Сделайте, наконец, что-нибудь! – кричала блондинка, почему-то глядя на подростка.
На смятой крыше внедорожника лежал голый человек. Женщина. Молодая. Ее кожа была ненормально белого цвета, словно при жизни никогда не контактировала с солнечным светом. Руки были неестественным образом вывернуты назад, будто стремились расстаться с плечевыми суставами, а голова откинута навзничь таким образом, что затылок касался бокового зеркала машины. Длинные каштановые волосы растекались волной, касаясь прядями асфальта. Промеж небольших холмиков грудей ярким алым цветом выделялись буквы. Но не этот, сам по себе сверхъестественный факт, заставил владельца китайского внедорожника пошатнуться на месте. На месте глазниц женщины зияли черные провалы, откуда лениво вытекала клейкая масса, отдаленно напоминающая испорченный крем на торте. Там что-то зеркально блеснуло. Звонко застучало сердце в висках, все вокруг завертелось в вихре разноцветных красок. Федор протянул руку, надеясь сохранить ускользающую реальность, посредством контакта с корпусом автомобиля, но пальцы угодили в лицо трупа, ощутив ненормально холодную и тугую кожу, словно та была резиновой. Он тупо посмотрел на синь татуировки, украшающей плечо девушки. Какие-то цветы и латинские буквы. Он перевел взгляд вниз, несмотря на жуткую картину, представшую перед ним, он ощутил возбуждение. В позе, лежащей на капоте его автомобиля женщины, было что-то извращенно сексуальное.
– Вызовите полицию! – кричала блондинка. Ее лицо захлестнуло снежной белизной, женщина начала оседать, ее подхватить все также глупо улыбающийся охранник.
– Это моя машина… – чужим голосом произнес Федор. В ушах нарастал звон, к горлу подступил ледяной ком. Он увидел тушку крысы, лежащую в полутора метрах от переднего колеса кроссовера. Осколок бокового стекла разрезал животное ровно напополам, из брюшка вытекало что-то розовое и густое.
«Похоже не малиновое желе!»
Подумал мужчина, и потерял сознание, падая, ударившись локтем о бордюр асфальта.
ЧАСТЬ 1.
1.
Похмелье приходит с рассветом. Евгений открыл глаза в семь часов сорок шесть минут; так свидетельствовал моргающий таймер на лежащем рядом с кроватью смартфоне. Через неплотно задернутые шторы с улицы вливался молочно-белый свет. Тотчас голову опоясал огненный жгут боли, мужчина привычно опустил руку под кровать, и нащупал твердое горлышко бутылки. Тихонько заворчал Ральф, – пользуясь состоянием хозяина, пятидесятикилограммовый кобель немецкой овчарки расположился в ногах, что обычно было ему строжайше запрещено. Евгений приподнялся на локте, поднес к губам горлышко бутылки. Он старательно вливал в себя теплую водку, подавляя приступ тошноты. Во рту собралась слюна; в стоящей неподалеку банке плескалась вода с добавлением чего-то бледно-розового. Варенье. Догадался Васильев. Он откинулся на подушку, бездумно глядя в белый потолок. Ральф негромко тявкнул, смышленые глаза пса сочувственно смотрели на человека.
– Все нормально, Ральфи… – прошептал Евгений. – Нормально, мальчик…
Пес недоверчиво фыркнул, спрятав лобастую голову в лапы. Васильев не надеялся, что получиться заснуть, но неожиданно быстро проваливался в забытье.
Сон напомнил рекламную нарезку фильмов ужасов. Все было окрашено яркими и насыщенными цветами, – симптом, характеризующий высокий уровень тревожности человека. Место было знакомым, но как часто случается во сне, он не мог вспомнить, когда там бывал прежде. Окутанные малиновым заревом верхушки сосен, словно неподалеку бушует пожар. Земля серая с проплешинами зеленоватой травы. И крысы… Огромное множество крыс, кишащих среди раскиданных в хаотичном беспорядке предметов одежды когда-то служивших людям, – изношенная обувь, потертые джинсы, футболки, куртки, головные уборы, перчатки, майки, носки, свитера и кофты разнообразных фасонов. На фоне изобилия разбросанной одежды ярким пятном выделялось оранжевое женское платье, практически новое. Внезапно крысы остановили свой неумолимый бег, замерли, словно прислушиваясь к чему-то, исходящему из недр земли. Далее сон стал похож на фильм в жанре артхаус. Камера приблизилась, укрупнив яму в земле. На ее окраине лежали комья черной глины, словно неведомый землекоп приступил к раскопкам, но бросил это занятие на полпути. Крысы заползали на спины другу друга, нетерпеливо попискивая, змеились лысые хвосты грызунов. Земля шевельнулась, посыпалась сухая глина. Изнутри появилась рука с узловатыми, длинными пальцами и черными ногтями. Пальцы тянулись к платью, вот мизинец зацепил кружевной кант, крысы откликнулись многоголосым писком. Нечто живое силилось выбраться на свет, на запястье вздулись тонкие мышцы, напряглись сухожилия.
Евгений вздрогнул, и проснулся.
Морда овчарки зависла в двадцати сантиметрах от его лица, увидев, что хозяин проснулся, Ральф немедленно приступил к исполнению традиционного собачьего ритуала; облизывания лица человека своим шершавым языком.
– Фу, Ральф! Прекрати! – Васильев оттолкнул пса, который соскочил с дивана, и подбежал к входным дверям, и нетерпеливо поскуливал.
Притихшая после выпитой водки головная боль вернулась в прежнем качестве. На экране смартфона светились цифры. Восемь двадцать. Сон длился не более тридцати минут. Достаточно времени, чтобы убедиться в том, что ничего особенного за этот период времени не свершилось. Он не совершил. Мысленно уточнил Васильев. На экране смарта светилось уведомление. Пропущенный вызов от неизвестного абонента. Оставленная со вчерашнего дня заначка опустела; на дне бутылки плескалось грамм пятьдесят бесцветной жидкости.
– Пять минут, Ральф! – обратился мужчина к нетерпеливо пританцовывающей овчарке. – Наши интересы совпадают, мальчик! – невесело усмехнулся он.
Пес умилительно скосил глаза, глядя, как хозяин, морщась, допивает водку, натягивает джинсы, бредет в туалет. Острые уши напрягались, улавливая бесчисленную гамму звуков, недоступных человеческому слуху. Ральф не мог знать, что именно приснилось хозяину, но уловил облако темной энергии, сгустившееся над его головой. Человеку плохо. Человек нуждается в помощи. Пес угадывал изменение состояния хозяина до того, как это начинал понимать сам человек. История тесного проживание древнего предка волка и кроманьонца, выработали феномен уникального единения между двумя несхожими между собой биологическими видами. Вероятно, так случилось с той давней поры, когда отбившиеся от стаи волки-переярки бродили неподалеку от становища древних людей, привлеченные запахом пищи. Лежа возле входной двери, и улавливая приносящиеся с лестничной площадки запахи, Ральф чутко навострил большие уши. Тот, новый запах, был ему не знаком. В нем крылась какая-то опасность, нечто непостижимое и чужое. Приподнялась черная губа, белели острые клыки. Пес приглушенно зарычал.
Зашумела спускаемая вода в туалете, вышел Евгений, на ходу застегивая джинсы. Он провел ладонью по колючей скуле. Бриться было приятно, но в таком случае придется смотреть в зеркало, а с некоторых пор это делать было небезопасно. Да и внешность кряжистого мужчины за сорок не внушала оптимизма. Жена считала его вполне себе ничего, широкое скуластое лицо, – последствия смешения славянских и татарских кровей, серые глаза.
– У тебя взгляд иногда безумный, – говорила она со странным смешком, скрывающим страх. – Словно дикий зверь из леса смотрит.
В бытность сотрудничества с уголовным розыском, в качестве внештатного экстрасенса, миловидные свидетельницы кокетничали с харизматичным мужчиной. Все это было в прошлом. Жена, работа, компании. Васильев снял с вешалки спортивную куртку, Ральф немедленно вскочил, жарко дыша, высунув розовый язык.
– Уже иду… – проворчал мужчина. Он громыхнул связкой ключей.
Пес вытанцовывал перед дверью. Многие заблуждаются, считая, что собаки заучивают несколько десятков стереотипных слов. Гамма понимания немецкой овчарки человека существенно шире словесных команд. Собака считывает информацию по жестам рук, телодвижениям хозяина, а благодаря непостижимому чутью, способна угадывать изменения эмоционального фона и даже намерения людей. Известны случаи, когда домашние любимцы «отговаривали» хозяев от поездки, которая в результате завершалась трагически.
Ральф бежал вниз по ступеням, останавливаясь на площадке, оборачиваясь, и нетерпеливо ожидая идущего следом Васильева. Дверь парадной распахнулась, впуская потоки свежего воздуха и запахи весенней мороси; навстречу шел коренастый седой мужчина. Ральф бесцеремонно боднул носом мужчину в ноги.
– Ральф, нельзя! – прокричал Евгений.
– Все нормально! – сказал мужчина, потрепал овчарку по загривку. – Я люблю собак.
Ральф радостно оскалился. Такое поведение пса удивило Васильева; обычно его питомец относился к посторонним людям сдержанно и отстраненно. Вы меня не трогаете, я – вас. Если люди начинали ему докучать, что случалось редко, – кобель немецкой овчарки не то животное, с которым охота сюсюкаться, – Ральф мог предостерегающе поднять верхнюю губу. Обычно предупреждения оказывалось достаточно, протянутая к холке рука любителя животных торопливо убиралась прочь. Васильев искоса посмотрел на мужчину. Такое впечатление, что того пропустили через мясорубку. Лицо избороздили глубокие и кривые шрамы.
– Хороший пес! – сказал он, придерживая дверь, давая возможность Ральфу выскочить на улицу, что тот немедленно и проделал.
Васильев промолчал; настроения вступать в беседу у него не было.
– Уберите одомашнивание собак из истории человека, и на планете людей будет значительно меньше, чем их существует в современной популяции. Если вообще люди будут… – сообщил мужчина. Он держал в руках букет вербы, с пушистыми как снег бутонами.
– С чего бы вдруг? – спросил Евгений.
Ральф, водя носом по земле, крутился волчком, ища подходящее место для отправления собачьей нужды. Васильеву показалось, будто они с этим коренастым инвалидом встречались прежде. Возможно, он видел его в той пивнушке, куда сам ходил ежедневно на протяжении последних недель.
– Одомашнивание собак повлияло на Землю историю людей, – охотно объяснил человек. – На протяжении веков мы ничем не отличаемся от других диких приматов. Мы манипулировали окружающей средой, но не в таких масштабах как стадо африканских слонов. А потом мы вступили в партнёрство с группой волков. Этот союз изменил наши отношения с миром природы.
Ральф завершил свои дела, энергичными ударами задних лап, взрыхлил землю. Васильев знал в лицо многих соседей, живущих в многоквартирном доме, стоящем на углу Ленинского проспекта и улицы маршала Жукова, этого хромого мужика видел впервые, но ощущение повторяющегося момента не оставляло его.
– Возьмите! – мужчина протягивал ему веточку вербы. – Освятил в прошлые выходные. Сегодня решил с кем-нибудь поделиться.
– Я не верующий, – буркнул Евгений, но вербу взял.
– Возможно, вы ошибаетесь… – возразил мужчина.
– Спасибо, – Васильев направился в ту сторону, где радостно гарцевал справивший нужду Ральф. Он шел, чувствуя спиной взгляд инвалида, ощущение было физически осязаемым и неприятным. Словно между лопаток приложили горчичник.
– Ральф! – крикнул он, хлопнул ладонью по бедру, подзывая пса, который в настоящий момент был занят чрезвычайно важным делом; охотился на прогуливающихся по асфальту голубей.
Пес подбежал, коснулся влажным носом. Евгений достал поводок, щелкнул замком карабина. Его подмывало обернуться назад, он бы не удивился, увидев инвалида, стоящим в подъезде дома, и провожающего их с овчаркой внимательным взглядом. Придерживая пса на коротком поводке, он перешел улицу; впереди радушно распахнула двери рюмочная. По его расчетам сегодня должна быть смена Кости по кличке «Могила». Костя Могила лояльно относился к присутствию огромной собаки в баре в отличие от сменщицы Людмилы; худой и нервной женщины пятидесяти лет. Спускаясь по ступеням, Евгений все-таки не выдержал, оглянулся, но увидел плотно закрытую дверь. Мужчина ушел. Неизвестно почему, Васильев ощутил досаду, будто он упустил что-то очень ценное, к чему уже не получиться вернуться. Пальцы ощущали древесную мякоть ветки.
– Пошел ты… – пробурчал он чуть слышно.
В кафе царил полумрак. Окна были наглухо закрыты плотными жалюзи, отчего ощущение времени исчезало. Тускло горели лампы дневного света, стилизованные под кирпичную кладку стены украшали плакаты с изображением рок-музыкантов. За стойкой сидел Костя Могила, и читал книгу. Костя был человеком удивительной судьбы. Он отсидел в общей сложности около двадцати лет в лагерях, его худые руки и плечи покрывали художественные наколки. Кинжал, обвитый колючей розой, какое-то мрачное существо с лицом, скрытым капюшоном, и сжимающее в костлявой руке косу, суровое лицо демона с лаконичной надписью на латыни, и многое другое, на чем поневоле останавливался взгляд посетителя.
Костя отложил книгу, улыбнулся, сверкнули золотые коронки во рту.
– Будь здоров, Черный маг из Безвременья! – пошутил он.
В местах лишения свободы Костя Могила окрестился, и, как это часто случается с взрослыми людьми трудной судьбы, стал искренне верующим человеком. Он беззлобно подтрунивал над экстрасенсорными способностями Васильева.
Евгений скосил глаза на обложку бумажной книги. Костя много читал, причем исключительно книги в бумажном издании.
– Не чувствую текста на экране компа! – так он объяснял свое предпочтение. – Да и зрение сдает.
На черном фоне обложки белыми буквами выделялась надпись.
«Сумерки идолов. Фридрих Ницше».
– И тебе не хворать! – Кивнул Васильев, оглядев пустынное помещение рюмочной. Ральф негромко тявкнул, радостно скалясь бармену.
– Это мне чудится, или ты ходил в храм? – Костя кивнул на вербу в руке Васильева.
– Подарили. Тебе не надо?
– Подарки не передаривают. К тому же у меня своя верба есть. Уже освященная.
Евгений положил ветку на стол.
– Что нового в мире астральных хищников? Продолжаются ли бесовские игрища в келье черноризца Исаакия Печерского? – ухмыльнулся Костя.
– Я слов то таких не знаю.
– Значит не все потеряно.
Он достал из холодильного шкафа сардельку, положил на тарелку.
– За счет заведения!
Обошел стойку, и поставил лакомство перед овчаркой.
Евгений осторожно оглянулся в сторону зеркальной витрины, на фоне которой громоздились разноцветные бутылки со спиртными напитками. Сел за стойку, придерживая поводок Ральфа, – пес поглощал угощение. Костя вернулся за стойку, налил в высокий стакан сто грамм водки и выставил на стойку банку пива «Невское».
– Я так понимаю, закуска градус крадет? – он склонил на бок коротко голову. У него были прозрачно-синие глаза, цепкие и внимательные.
– Вроде того… – ответил Васильев, и осушил содержимое стакана.
Костя откупорил жестяное колечко, янтарная жидкость наполнила высокий бокал на две трети.
– Который день пошел? – деловито осведомился он.
Евгений жадно отпил пива из бокала.
– Черт его знает! – признался он. – Когда начинал бухать, ходил в куртке.
– В этом году апрель был холодным, – деликатно сообщил бармен.
Ральф доел сардельку, и со скучающим видом озирался по сторонам. Костя подмигнул овчарке.
– Когда ты загнешься от пьянства, Васильев, я позабочусь о твоей собаке, – пообещал он.
– Бог наградит тебя за доброту! – невесело усмехнулся Евгений. Он протянул пустой стакан, который Костя незамедлительно наполнил водкой. Вторая доза прошла легче, тепло растеклось в животе. – Что читал до этого? – Васильев кивнул на лежащую в стороне книгу.
– Макиавелли. Государь.
– Круто! – равнодушно сказал Евгений, отхлебнул пива. Ему хотелось в уборную, но проблема заключалась в том, что в тесном умывальнике большая часть стены была закрыта большим зеркалом, с черными пятнами по краям. Едва-ли он достаточно набрался, чтобы не увидеть того, что скрывает блестящая поверхность зеркала. Он посмотрел на висящие в углу часы. Девять часов двадцать пять минут. Васильев скрестил ноги, надеясь таким образом ослабить давящую потребность опорожнить мочевой пузырь.
– Ты многих знаешь в этом в районе, Костя… – медленно проговорил он.
Бармен молча смотрел на посетителя, на обтянутом желтой кожей лице невозможно было прочесть, о чем он думает на самом деле. Крепкие, узловатые кисти рук синели под татуированными перстнями, на месте мизинца и безымянного пальца бугрились два коротких обрубка. Среди местной шпаны ходили слухи, –якобы Костя Могила отморозил их в карцере, и отгрыз собственными зубами, чтобы избежать развития гангрены. А еще говорили, что этими руками он свернул шею бугру во время массовой драки заключенных, когда актив попер на воров. Несмотря на худобу, бармен был невероятно силен, – Васильев видел, с какой легкостью тот поднимал двадцатилитровые бочонки с пивом, и насаживал их торцом на торчащий штекер.
– Не встречал мужика? – продолжал Евгений. – Под шестьдесят, седой, крепкий. Живого места на лице нет, весь в шрамах. Левое ухо почти оторвано. Хромает.
Костя неопределенно пожал плечами. Евгений допил пиво. В зале по-прежнему было пустынно; посетители рюмочной начнут собираться во второй половине дня. Ральф улегся на полу, уложив голову на вытянутые лапы. Чутко напрягались уши пса.
– Спасибо за выпивку! – Васильев поднялся, кинул на стол купюру. Бармен отсчитал сдачу, которую Евгений сунул в карман.
– Зачем тебе этот мужик? – неожиданно спросил Костя.
– Не договорили…
– А-а-а… – протянул бармен. Он обернулся к холодильному шкафу, достал упаковку с сосисками. – Угости Ральфа.
Евгений сунул упаковку в карман куртки.
– Трудно сказать?! – неожиданно вспылил он. Мочевой пузырь взвывал об опорожнении, а после выпитой водки в лицо ударил жар.
Костя вторично пожал плечами.
– Обратись к своим корешам ментам, – сказал он с легким оттенком иронии. – Или гордыня мешает?
– Будь здоров! – Евгений направился к выходу, Ральф послушно шел рядом. Бармен окликнул его, когда Васильев стоял на пороге.
– Если ты говоришь о том, о ком я думаю, то живет в том же подъезде, что и ты. Третий этаж, квартира двадцать девять. Откуда взялся, как зовут, не знаю. Появился на прошлой неделе. Мой совет, – не связывайся.
– Почему?
– Неверие в дьявола, не уберегает от его происков!
Васильев удивленно посмотрел на бармена. Бармен скрестил на груди татуированные руки.
– Я тебя лет на восемь старше, Васильев, – продолжал он. – Одно поколение. Но жизнь прожили каждый по-своему, хотя и говорим на одном языке, выросли в общей стране. Точек пересечения у нас с тобой мало. Это все равно, что плыть по реке в разных лодках. Но мы можем найти общие темы для общения. Понимаешь, о чем я?
Евгений кивнул.
– Так вот, если мы плыли по реке, этот мужик, похоже, греб где-то в океане.
Костя замолчал.
– Почему ты так решил? – спросил Васильев, хотя интуитивно был согласен с тем, что сказал бармен.
– Начинка другая. Масть. Не забудь свою вербу.
Худое лицо бармена было непроницаемым. Похоже, он пожалел о сказанном, и теперь с безразличным видом протирал салфеткой безупречно чистый стол.
– Пока, Костя! – Евгений забрал ветку, и вышел на улицу.
2.
Он шел из супермаркета, Ральф вышагивал рядом, держа в зубах ручки пакета, в котором лежала бутылка водки, и две банки пива «Очаково». На площадке играли две девочки. Одна была толстой и смуглой, блестящие черные волосы зачесаны на прямой пробор, и увязаны в две тонкие косички. Лет четырнадцать. Она оживленно разговаривала с подругой; белокурой и худой с красными прыщиками на лбу и бледных щеках. Звонкие голоса разносились в воздухе.
Васильев справил нужду за гаражами, примыкающими к задней стене супермаркета, и выпил банку пива, сидя на скамейке. Спешить было некуда. Свободное время, – это тот неоценимый ресурс, которым обладает запойный алкоголик. Ральф прильнул теплой спиной к коленям хозяина. Он слопал две их шести колбасок, презентованных Костей Могилой, пакет с покупками лежал перед ним. Как это часто происходит, Васильев помнил сон в усеченном варианте. Словно обрывки из фильма, кое-как собранные в единый сюжет. Крысы, пламенный закат над соснами, разбросанные предметы одежды. Говорят, на фоне развивающейся белой горячки многие алкоголики видят чертей, вне зависимости от конфессиональной принадлежности. С ним все было иначе. Лунатизм. Чертов, долбанный лунатизм, и этот гребанный дар провидения, которым он с удовольствием бы с кем-нибудь поделился. Евгений допил пиво, подмигнул Ральфу.
– Пошли домой, братишка!
Пес осторожно прикусил человека за руку; в умных глазах светилась самозабвенная преданность, на которую не способны люди, за исключением умалишенных сектантов.
Проходя мимо детской площадки, Васильев остановился. Металлический вкус во рту, – характерный симптом длительного употребления алкоголя, – усилился. Часто забилось сердце. Черноволосая девочка заливалась счастливым смехом, раскачиваясь на подвесных качелях. Летняя куртка на ее груди распахнулась, оранжевое платье сверкало ярким пятном на фоне смуглой кожи ребенка. К девочке спешила мама; такая-же как дочь полная женщина лет сорока. Армянка или грузинка. Длинная серая юбка закрывала ее ноги ниже колена и мясистые икры. Евгений смотрел на смеющуюся девочку, видел ее белые зубы, и превратившиеся в щелки карие глаза. Картина была абсолютно будничной; девочка раскачивается на подвесных качелях, наслаждаясь весенним теплом и прекрасным здоровьем. Юность не верит в смерть. На девочке было одето платье, того же цвета, какое он видел во сне, среди прочего хаотично раскиданного тряпья.
– Совпадение! – отрывисто сказал вслух Евгений. Мало ли желтых платьев! У его бывшей жены было короткое, обтягивающее как чулок платье мандаринового оттенка. Врешь! С каким-то болезненным наслаждением ответил Васильев самому себе. Понятия совпадений придумали люди, ради того, чтобы оправдать собственное бессилие перед судьбой.
Мать дождалась, пока качели остановятся, потянула рукой цепь, на которой крепились сиденье. Подруга девочки оживленно что-то говорила женщине. Слов было не разобрать, до стоящего в тридцати метрах от площадки Васильева долетали интонации, девочка нервно трогала пальцами прыщики на своем лбу. Женщина отрицательно покачала головой.
