bannerbannerbanner
Бриллиант мутной воды

Дарья Донцова
Бриллиант мутной воды

Полная версия

Глава 7

Надо сказать, что Евдокия Петровна и впрямь напоминала лягушку. У нее были слегка выпученные глаза и большой рот, сходство довершал темно-зеленый халат, в который куталась бабушка. Скорей всего, у нее проблемы со щитовидкой, я бы на месте родственников старухи сводил ее к эндокринологу.

– Тебе чего, милок? – весьма приветливо осведомилась Евдокия Петровна. – Чем торгуешь?

Внезапно я ляпнул:

– Милиция, разрешите войти?

– Конечно, – засуетилась хозяйка, – скидавай ботинки, держи тапки. Экая у тебя куртенка жидкая, прямо на рыбьем меху; платят небось мало, хорошую вещь не купить. Замерз, поди, хочешь чайку с мороза?

Я влез в засаленные шлепанцы и с благодарностью ответил:

– С удовольствием.

Бабулька препроводила меня на кухню, капнула в огромную чашку заварки, щедро долила кипятку и, поставив передо мной светло-желтую жидкость, велела:

– Клади сахар, не стесняйся.

Я обхватил кружку озябшими ладонями. Я пью всегда очень крепкий чай, почти черный, на худой конец красно-коричневый. К такому, который сейчас радушно предлагает Евдокия Петровна, не притронулся бы ни за что, но он был горячий, а я заледенел до самого желудка. Глотнув пахнущее веником пойло, я строго спросил:

– Можете рассказать, что слышали, стоя под дверью квартиры Беаты Быстровой?

– Вот страсть господня! – всплеснула руками бабуся. – Просто жуть! Убили девку-то! Зарезали! Ножом! Всю истыкали!

– Откуда вы знаете?

– Так Петька рассказал, участковый наш, он в квартиру входил! Кровищи вокруг, говорил, море!

Я молча глотал слегка подкрашенный напиток. Очевидно, этот Петька не очень заботился о такой вещи, как тайна следствия!

– Жуть страшная, – продолжала балабонить старушка, как все пожилые люди, она обожала быть в центре внимания, – ни отмыть, ни оттереть. Теперича людям ремонт делать придется.

– Кому?

– А не знаю, тем, кто туда въедет, наследникам. Уж не останется комната без хозяина, – выпалила на едином дыхании Евдокия Петровна. Потом она наклонилась ко мне и зашептала, крестясь: – Сейчас молодые не сильно-то в нечистую силу верят. Все у них компьютер да телевизор, а я тебе так скажу: в той квартире нехорошо, дьявольское место!

Понимая, что бабушка не остановится, пока не выговорится, я спросил:

– Почему вы так думаете?

– Сам посуди, милок, – затараторила хозяйка, – жила там семья, Евгения Львовна, Семен Андреевич и детки ихние, Паша и Галя.

– Вчетвером в одной комнате?

– Так квартирку Семен получил от завода. Еще неженатый был, вместе с отцом и въехал. Ох, с Андрея Семеновича все началось, про него забыла!

– Что началось? – Я начал терять нить разговора.

– Ты не перебивай, экий торопыга, право слово! – рассердилась бабка. – Дай по порядку-то изложить! Значитса, только они въехали, года не прожили, мебелю еще хорошую купить не успели, как Андрея Семеновича машина сшибла. Аккурат в нашем дворе. Он на лавочке скучал, курил себе спокойненько, а тут мусорщик вылетел и задом скамеечку обвалил. Шофер пьяный оказался, посадили его потом, только что толку? Мужика не вернуть.

Я внимательно слушал старуху. После смерти отца Семен женился, у него родились дети-погодки, казалось, все хорошо, но неожиданно грянуло несчастье. Заболел сын. Мальчика пытались лечить, но он умер, не успев справить пятый день рождения. Семен Андреевич и Евгения Львовна просто почернели от горя и всю свою любовь отдали дочери. Мать ни на шаг не отходила от девочки, водила везде за руку, но не уберегла. Галя скончалась в восемь лет от лейкоза. После всех обрушившихся на семью несчастий Семен начал пить горькую и однажды зимой просто замерз на улице, упал пьяный в сугроб, заснул и не проснулся. Евгения Львовна превратилась в истовую богомолку. В любое время года она носила черное пальто до пят и повязывала голову платком. Мимо соседей бедняжка проскальзывала тенью, никогда не здоровалась, но люди не осуждали, а жалели несчастную женщину. Впрочем, она пережила мужа на двадцать лет. Умерла совсем недавно.

Устав от ненужных сведений, я довольно резко спросил:

– Ну и что?

– Как это? – возмутилась старуха. – Чего глупость спрашиваешь? Не успела она на тот свет перекинуться, как в квартиру Беата въехала, и что вышло? А? Нет, точно дьявольское место! Надо бы батюшку позвать и молебен заказать.

– Вы лучше вспомните, о чем Беата говорила со своей гостьей, – потребовал я.

Евдокия Петровна попыталась сосредоточиться и довольно связно передала диалог, подслушанный под дверью.

– Случайно вышло-то, – оправдывалась она, – сумки руки оттянули, вот и встала у чужой квартиры. Мне бы и в голову не пришло любопытствовать, что у людей происходит.

Я кивал, пытаясь сохранить на лице самое милое выражение. Похоже, Евдокия Петровна, как все женщины, никогда не упустит возможности сунуть нос в чужие дела.

– А уж как я перепугалась, когда она Беату убить пообещала! – квохтала бабуля. – Откуда только силы взялись, мигом на свой этаж взлетела.

Ага, наверное, решила, что сейчас дверь распахнется и разъяренная соседка, обнаружив на коврике прильнувшую ухом к замочной скважине Евдокию Петровну, надает ей зуботычин.

– Значит, последнее, что вы слышали, была фраза про убийство?

– Точно, – ответила информаторша и перекрестилась.

– Почему же вы решили, что это Беате грозят? Людей-то вы не видели, вдруг, наоборот, девушка будущую свекровь пугала?

– Э, милок, – напряглась старушка, – ну не совсем же я из ума выжила! Соображение имею, по голосу скумекала. Один бодрый такой, высокий, а другой глухой, с кашлем. Нет, пожилая грозила, да с таким чувством, меня аж до костей пробрало!

– Больше ничего не вспомните?

– Нет, милый, – покачала головой Евдокия Петровна, – убегла от греха к себе. Да, собака как раз залаяла. Бабы на секунду свариться перестали, так пес загавкал, ну я и подхватилась.

– У Беаты жила собака?

– Нет.

– Тогда кто лаял?

– Сама удивилася сначала, а потом докумекала: небось убийца с шавкой пришла.

Я встал, поблагодарил за чай, вышел в прихожую и, завязав ботинки, уточнил еще раз:

– Твердо уверены, что лай несся из квартиры Беаты? Может, у соседей песик «разговаривал»?

– Так у нас в подъезде ни одной собаки, – быстро пояснила Евдокия Петровна, – кошки здеся, а в тридцатой попугайчики. Идешь по лестнице, остановишься передохнуть, а они так бойко чирикают, прямо музыка.

Да уж, похоже, самое любимое занятие бабули – это напряженно вслушиваться в звуки, доносящиеся из квартир соседей.

На улице похолодало еще сильней. Подняв воротник, я порысил за угол дома. Интересно, каким образом Нора хочет оправдать Соню? На мой взгляд, и Катя, и Евдокия Петровна дали просто убийственные для Чуевой показания! Единственное, что мне непонятно, это откуда в квартире Беаты взялась собака и куда она делась потом.

Лоток с газетами стоял не у дома, а чуть поодаль, на перекрестке. Я подошел к торговке и, приветливо улыбаясь, спросил:

– Простите, вы Лена?

Женщина подняла голову:

– И чего?

Она походила на гору, вернее, на холм, низенький и толстый. Рост газетчицы почти совпадал с объемом талии. Неожиданно Лена стащила огромную варежку, на свет показалась маленькая, совсем детская ладошка, и до меня внезапно дошло: она не полная, просто из-за холода нацепила на себя куртку, а сверху еще натянула безрукавку из цигейки.

– Что вам надо? – шмыгнула носом продавщица. – Газету или журнал?

Чтобы расположить ее к себе, я вытащил сторублевую банкноту и попросил:

– Наберите изданий на эту сумму.

Обрадованная женщина зашуршала бумагой, потом спросила:

– Пакет дать?

– Сделайте милость.

– Тоже мне милость, – фыркнула баба, – пять рублей гони, и все дела.

Я вынул монетку, протянул ей и поинтересовался:

– Как бизнес идет?

– Нет никого, вы первый, народ от холода дома прячется.

– Зачем вы тогда стоите?

– Хозяин велит, ему наплевать, что мороз, если не выйду, денег не даст, а нам с дочкой жрать надо.

– И сколько получаете?

– Семьдесят рубликов за смену.

Я вновь открыл кошелек, снова добыл оттуда розовую бумажку и положил ее на газеты.

– Это что? – напряглась Лена.

– Берите, премия.

Но бедная женщина твердо усвоила истину про сыр и мышеловку. Не прикасаясь к деньгам, она протянула:

– Что вам от меня надо?

– Да вы не бойтесь, – улыбнулся я.

– Что лыбишься, словно гиена, – неожиданно рявкнула Лена, – говори живо, в чем дело!

– Помните женщину, которая несколько дней назад налетела на ваш лоток?

– Кто ж такую дуру забудет!

– Описать ее внешность сумеете?

– Это все?

– Да.

Лена осторожно взяла деньги, помяла в руках, потом сунула сторублевку в карман и вполне дружелюбно сказала:

– Так ничего особенного в ей не было. Шуба из каракуля, воротник норковый, шапка такая, круглая, меховая, очки в коричневой оправе. В общем, сильно старомодная, сейчас так не одеваются. Вышла она из-за угла, подбежала ко мне и потребовала: «Дайте „Семь дней“».

Лена отпустила товар, получила купюру, положила на тарелочку сдачу. Тетка оперлась рукой с ярко-красными ногтями на столик, и тот по непонятной причине опрокинулся. Журналы и газеты попадали в снег. Лена разозлилась:

– Ну за каким фигом на столик навалилась? Подбирай теперь!

– Сама соберешь, не барыня, – огрызнулась тетка. – Где моя сдача?

– Вона, в сугроб укатилась, когда ты лоток снесла!

– Давай деньги.

– Так они в сугробе.

– Выкладывай другие.

– … совсем! – взвилась продавщица. – Лезь за ними, один раз уже дадено…

– Дрянь!

– Гадина!

Они препирались пару минут, и тетка ушла к метро.

– Вот ведь падла какая! – возмущалась сейчас Лена. – Специально сапожищами по газетам потолклась, все изодрала. У меня хозяин потом из зарплаты вычел. Я эту скотину на всю жизнь запомнила! Морда противная, родинка у самого носа, очки, челка седая до бровей висит. Сама старая, а хулиганка, да и маникюр как у проститутки, ногти красные-красные, словно она их в кровищу окунула.

 

– Вы уверены, что это были ногти?

– А что у людей на пальцах? Волосы? Слава богу, с глазами у меня полный порядок. Увижу еще раз, сразу узнаю и морду отполирую.

Еле двигая совершенно заледеневшими ногами, я дошел до машины, открыл дверь, воткнул ключ в зажигание и застонал от злости, услышав столь неприятный для любого автомобилиста звук: цык-цык-цык. Мотор не заводился, очевидно, не слишком новый аккумулятор не вынес мороза.

Конечно, многие мужчины шутя справляются с подобной проблемой, но не я. Техника ставит меня в тупик, максимум, на что я способен, – это ввернуть лампочку.

С тоской захлопнув дверцу, я со всей возможной скоростью понесся к метро. Сейчас доберусь до дома, позвоню механику Георгию Васильевичу, уж он-то быстро оживит умерший «жигуленок».

В подземке я был последний раз году этак в девяносто первом, поэтому страшно удивился, когда вместо жетона мне в кассе выдали картонный прямоугольник. Я попытался запихнуть его в щель автомата, но он не пролезал. Сзади напирала толпа.

– Эй, дядька, – крикнула размалеванная девица, – дрыхнуть дома надо, поворачивайся живее!

– Наверное, автомат сломан, – растерянно протянул я.

– Он в порядке, – взвизгнула девка, – это у тебя голова не работает! Ну как ты карточку суешь? Повернул жопой вперед! Давай сюда!

Цепкой ладошкой с короткими пальцами она выхватила карточку.

– Смотри, деревня, тут для таких, как ты, козлов, стрелка нарисована, ясно?

Автомат хрюкнул, втянул внутрь карточку, потом выплюнул ее назад. Я указал на красный огонек.

– Видите? Он все же неисправен.

– Ну, блин, ты откудова в столицу заявился? Из какого Зажопинска? – веселилась девчонка. – Вытащи пропуск и шагай.

– Чего над человеком потешаешься? – сурово сказала женщина лет пятидесяти. – Небось и впрямь впервые в метро, объясни нормально.

– Понаедет провинция, – не сдалась девушка, – все метро заполонили.

– Сама-то ты москвичка? – хмуро осведомилась тетка, выдергивая мой талон на вход.

– Да, а шо? – скривилась девчонка.

– Ой, не могу! Шо! Ни шо, – захихикала тетка. – Езжай в свое общежитие, лимита убогая, ишь когти раскрасила, срам смотреть!

Я не стал слушать их ругань, а, быстро пройдя турникет, спустился на платформу и стал ждать поезда. Если признаться честно, живу словно рыба в аквариуме, плаваю в закрытой системе и редко общаюсь с народом. Может, это к лучшему?

Поезд с ревом подкатил к перрону, я вошел в вагон, который, к моей радости, оказался полупустым. Сел на сиденье и принялся бездумно разглядывать пассажиров, большинство из которых держало в руках книги.

Недавно «Литературная газета», которую я продолжаю по привычке покупать, затеяла целую дискуссию на тему, кого из современных литераторов считать гениями. Назывались совершенно неизвестные мне фамилии, в результате победил некто Слонов с повестью «Душевная рана». Интересно, журналисты «Литературки» когда-нибудь ездят в столичном метро? Сейчас в вагоне находилось примерно двадцать человек, и я насчитал три томика Марининой, два – Колычева, четыре – Литвиновых и один – Агаты Кристи. Остальные уткнулись в учебную литературу, Слонова не было ни у кого.

– Следующая станция… – ожил динамик.

В вагоне началось шевеление. Часть пассажиров вышла, им на смену вошли другие. У вновь прибывших тоже оказались книги: парочка любовных романов, Дашкова и грамматика немецкого языка. Двери начали закрываться.

– Эй, погодь, – донеслось с платформы.

К вагону спешил дядька с двумя обшарпанными чемоданами в руках. Он подлетел к двери, всунул между створками голову, украшенную кожаной кепкой, и в эту же секунду они хлопнули, зажав несчастному шею. Все произошло в секунду, вагон дернулся и медленно пришел в движение.

– … – заорал бедный мужик, делаясь похожим на огнетушитель, – отъездился!

Я вскочил и ринулся к бедолаге, еще пара мужиков кинулись на помощь. Объединив усилия, мы отжали двери. Поезд, вздрогнув, остановился. Потный, тяжело дышащий мужик ввалился внутрь.

– Вот так … – сказал он.

– Послушай, дед, – возмутился один из парней, открывавший двери, – если в следующий раз попадешь в такое положение, бросай свои баулы и раздвигай створки, так и погибнуть можно.

– Еще чего, – огрызнулся дядька, – чтоб мой багаж сперли!

– Вот дурья башка, – взвился юноша, – если голову оторвет, ничего уже не понадобится.

– Не скажи, – отдувался дядька, вытирая лицо рукавом болоньевой куртки, – у меня в узлах полно всего хорошего, за деньги купленного, а в вашей Москве одни воры. Меня шурин крепко предупредил: «Ты, Василий, чемоданы без присмотра не оставляй, мигом…» Ох и натерпелся я страху! Метро-то дурацкое! Виданное ли дело, поезд двери закрыл и поехал! Чуть не убил меня.

– Надо было другой поезд подождать, – вступила в разговор женщина в голубой шапке из мохера. – И незачем метро ругать, просто следует аккуратно им пользоваться!

– Дрянь, а не транспорт, – решительно сказал дядька, подхватывая чемоданы, – а вы все в этом городе психи – бегом, скачком… Орут все, пихаются, бутылка пива семнадцать рублей стоит! Это кто же себе такое позволить может? Ваще, блин, сдурели.

Поезд мирно докатил до следующей станции. Двери распахнулись, я вышел на платформу. Вообще-то, провинциал был прав, окружающие сограждане толкают со всех сторон.

Глава 8

Нора взяла у меня диктофон, на который я, не надеясь на собственную память, записал рассказы тех, кто видел Соню, и удалилась в кабинет. Я прошел к себе и лег на диван. Следовало пойти на кухню и заварить чай, а еще лучше порыться в холодильнике и соорудить пару бутербродов. Но, во-первых, я терпеть не могу хозяйничать, во-вторых, во рту прочно поселился вкус «чая», которым потчевала меня Евдокия Петровна, в-третьих, у плиты сейчас колдует над очередным несъедобным блюдом горничная Лена, она явно захочет мне услужить, но даже сыр, просто положенный на хлеб, в руках Леночки превращается в нечто отвратительное. Я натянул на себя плед и начал медленно засыпать, сказывались последствия бессонной ночи. Ноги наконец-то согрелись, тело расслабилось. В комнате было тепло, пахло моим любимым табаком. Пару месяцев назад я начал курить дома трубку. В город по-прежнему беру сигареты, но в свободную минуту устраиваюсь в кресле, раскрываю книгу, набиваю…

Вдруг зазвонил телефон.

Я нехотя приоткрыл глаза. Ни за что не встану, аппараты стоят во всех комнатах, Лена подойдет. И точно, вскоре телефон замолчал. Я опять начал проваливаться в сон, и тут оглушительно заиграл мобильный. Поняв, что отдохнуть не удастся, я взял «Нокиа» и буркнул:

– Да?

– Ванечка, – раздался голос Таисии, домработницы Николетты, – будь другом, приехай поскорей.

– У вас что-то случилось?

– Так Николетта заболела, орет дурниной, – ответила Тася, – видать, плохо ей совсем. Велела тебе явиться.

Я встал и открыл шкаф, машины нет, следует одеться потеплей. Можно, конечно, никуда не ехать. Вам кажется, что я плохой сын? Может, и так, но если Николетта, по выражению Таси, «орет дурниной», значит, ей не так уж плохо. По моим наблюдениям, когда человек собрался умирать, он молчит. И потом, сдается мне, что маменьку треплет похмелье.

Ботинки на меху почти спасли меня от холода. Тася приняла дубленку и жарко зашептала:

– Врача велела вызвать.

– А ты как поступила?

– Ноль три позвонила!

Я укоризненно покачал головой, сейчас придется объясняться с озлобленными медиками.

В спальне было очень душно и пахло валокордином. Я решительно распахнул форточку, морозный воздух мигом ворвался в помещение.

– Вава! – взвизгнула маменька. – Ты решил меня убить! Немедленно закрой!

Я усмехнулся. Вава! Еще не так давно матушка постоянно звала меня этим детским именем, и пришлось приложить немало усилий, чтобы отучить ее от идиотской привычки. Правда, сейчас кличка «Вава» отчего-то перестала меня злить. Наверное, я в сорок лет пережил кризис подросткового возраста и стал смотреть на мир иными глазами. Впрочем, Николетта теперь редко обращается ко мне так, только когда злится.

– У тебя болит голова?

– О-о-о, – простонала маменька из-под пухового одеяла стоимостью пятьсот долларов, – умираю! Слушай внимательно! Я привела в порядок весь архив, разобрала фотографии, письма. Тебе после моей смерти будет интересно посмотреть! Мне признавались в любви такие люди! Поэт Филимонов! Ты, надеюсь, слышал эту фамилию! Еще генерал Бобрин…

Я кивал. Николетта в своем репертуаре. Примерно два раза в год она устраивает спектакль под названием «Близкая смерть» и торжественно пишет завещание. Затем призывает меня и начинает отдавать приказания. Ей и в голову не приходит, что чемодан, набитый пожелтевшими письмами, в случае чего будет мигом отправлен в печь. Мне совершенно неинтересно читать обращенные к маменьке любовные послания, я очень уважал отца и предпочитаю думать, что матушка ему никогда не изменяла.

– Вава, ты меня не слушаешь! – взвизгнула Николетта.

– Нет-нет! Я очень внимательно слушаю.

– Тогда почему ты молчишь?

А что я должен делать, по ее разумению? Заламывать руки, падать на пол и биться затылком о паркет?

– Извини, я борюсь со слезами, не каждый день теряешь родную мать!

Николетта села, с подозрением глянула на меня, потом вновь обвалилась в подушки.

– О-о-о, моя голова, тошнит!

– Не следовало пить коктейли, предупреждал ведь.

– Какой ты зануда! О-о-о… Врача вызвали?

– Сейчас придет.

– Тася!!! – завопила маменька.

Домработница материализовалась на пороге.

– Немедленно смени постельное белье, дай розовое, то, новое, с вышивкой. И сорочку другую, голубую, нет, красную. Стой, дура, куда пошла?

– За бельем.

– Лучше пижаму, – рявкнула Николетта, – бежевую, с рюшами! Духи принеси. «Миракль».

– Ладно.

– Щетку для волос.

– Сейчас.

– Губную помаду и пудреницу!

– Ты зря так стараешься, – усмехнулся я, – скорей всего приедет замороченная вызовами бригада, которой будет без разницы, какая на тебе рубашка.

Николетта подскочила на ортопедическом матрасе, за который я выложил такую сумму, что до сих пор тошнит при воспоминании.

– Вы не позвали Сергея Федоровича?

– Так он уехал с семьей отдыхать, – сообщила Тася, – в горы, на лыжах кататься. Позвонила ему на мобильный, а он говорит: «Извините, не могу, в Альпах сейчас, на подъемнике сижу».

– Кого же ты пригласила? – побагровела маменька.

– Ноль три набрала.

Николетта на секунду потеряла от гнева голос, но потом он к ней, к сожалению, вернулся, и матушка завопила так, что труба, от звука которой пали стены Иерихона, почернела бы от зависти.

– Ты обратилась в муниципальную службу!!!

– Так вы говорили, что умираете, – отбивалась Тася.

– Не настолько, чтобы звать бесплатного доктора!!! Боже!!! Ужас!!!

Она бы, наверное, растоптала глупую Тасю, но тут раздался резкий звонок в дверь. Домработница, радуясь, что легко отделалась, ринулась в прихожую. Николетта шлепнулась на кружевную наволочку и трагическим шепотом просвистела:

– Ну вот! Сейчас подумают, что к нищей приехали! Белье мятое, сама в несвежей сорочке!

Я не успел ничего ответить, потому что в спальне появились две хмурые тетки. Одна, чуть постарше, мрачно спросила:

– Что у нас?

– Умираю, – простонала Николетта, – инсульт разбил! О, скажите, сколько осталось жить? Мне нужно знать правду, у меня ребенок…

Врач молча вытащила тонометр, закрепила манжету и через секунду ответила:

– Нечего притворяться. Давление, как у космонавта, сто двадцать на восемьдесят. Да в вашем возрасте у людей давно гипертония!

Николетта села. По лицу было видно, что она растерялась. Конечно, маменька привыкла к ласково улыбающемуся Сергею Федоровичу, который охотно подыгрывает пациентам. Закатывает глаза, качает головой, цокает языком, потом, заговорщицки улыбаясь, вытаскивает аспирин, растворяет таблетку в воде и уверяет, будто это волшебное американское средство от инсульта, инфаркта, гепатита, СПИДа, словом, от всех болячек, которые придумала себе матушка. Потом берет конвертик и исчезает. После его ухода у Николетты остается сладкое ощущение, что она избежала неминуемой смерти. А сейчас у нее в спальне стоят две злые бабы, которые не сняли уличной обуви, не помыли рук и не собираются возиться с «больной».

– Пили? – отрывисто поинтересовалась одна.

– Только коктейль, – пролепетала маменька, – розовый такой, вкусный.

 

Докторица сморщилась:

– Фу! Потому и болит голова. Надо бы сообщить диспетчеру, что ложный вызов сделали! Наговорили ей: умирает, сердце! А у самой птичья болезнь!

– Какая? – прошептала Николетта, бледнея. – Какая у меня болячка?

– Перепел, – отрезала врач. – Как не стыдно, оторвали людей от дела, за такое полагается наказывать.

Маменька разинула рот, но звук не шел. Оно и понятно, будучи светской дамой, Николетта вращается в таком обществе, где не принято выплескивать эмоции. Столкнувшись с нормальной человеческой реакцией на свое поведение, матушка оторопела.

– Отвратительно, – кипела тетка, пряча тонометр.

Я быстро вытащил кошелек. Врачи сменили гнев на милость и, посоветовав принять две таблетки анальгина вкупе с чашкой кофе, удалились было прочь.

Но тут Николетта пришла в себя и решила не сдаваться.

– У меня дикие боли в спине!

Получив энную сумму, врачи считали себя не вправе отказать в помощи, поэтому развернулись и изучили позвоночник охающей матушки.

– Ерунда, – вынесли они вердикт, – остеохондроз, он у всех, даже у маленьких детей.

– Может, мне массаж поделать, физиотерапию? – ринулась в бой Николетта.

Медички притормозили на пороге, потом более молодая женщина с неподражаемой интонацией произнесла:

– А смысл?

Все замерли, словно герои финальной сцены бессмертной пьесы Н.В. Гоголя «Ревизор». Врачи отмерли первыми и, громыхая железным чемоданом, удалились.

– Что она имела в виду? – растерянно протянула маменька. – Намекала, будто нет никакого смысла меня лечить?! Тася!!! Немедленно открой балкон и пропылесось пол! Вава, шагом марш в гостиную!!!

Я усмехнулся и пошел в указанном направлении. Через секунду в комнату принеслась Николетта, размахивавшая конвертом.

– На!

– Что это? – удивился я.

– Мой подарок тебе на Новый год.

Обычно маменька на все даты дарит мне одеколон, а я, не раскрывая упаковку, передариваю парфюм кому-нибудь из приятелей. Дело в том, что Николетта обожает тяжелые, душные, восточные, «роковые» ароматы, а мне нравятся свежие, чуть горьковатые запахи. Но на этот раз она не пошла по проторенной дорожке.

Я вытащил розовый листок.

– Извини, не понимаю…

– Дурачок! Я купила годовой абонемент в фитнес-клуб.

– Куда?! – выронил я от ужаса бумажку.

– В самое дорогое и престижное место во всей Москве, – затараторила маменька. – Знаешь, сколько стоит? Ах, не скажу! Это ведь подарок. Там такие условия! Бассейн, тренажерные залы, баня, сауна, джакузи, массаж – всего и не перечислить.

– Но я терпеть не могу заниматься спортом!

– Вава!!! Сейчас весь свет ходит в фитнес-клубы. Зять Коки каждый день там. Кстати, я и себе взяла абонемент, будем ездить вместе, очень удобно!

Перспектива отправляться рука об руку с маменькой в зал, набитый тренажерами, повергла меня в транс, но Николетта была настроена серьезно:

– Вот завтра…

Но ей не дал договорить звонок в дверь.

– Это кто? – изумилась Николетта.

– Понятия не имею, – пожал я плечами, – может, у соседей соль закончилась!

У Николетты исказилось лицо.

– У нас приличный дом, тут не ходят по квартирам, а посылают прислугу в магазин! Тася!!!

Раздалось шуршание, и в комнату вплыла целая корзина алых роз.

– Вот, – сообщила Тася, – курьер принес, тут еще и письмо лежит!

Маменька с хрустом разорвала конверт, потом швырнула прочитанную открытку на стол и зарылась лицом в цветы.

– Какой аромат!

– Дорогущие небось, – покачала головой Тася. – Кто же столько деньжищ на ветер выбросил?

Я взял послание. «Для самой красивой женщины на свете. Осмелился прислать цветы, число которых совпадает с прожитыми вами годами». Далее следовала неразборчивая подпись.

Я быстро пересчитал цветы, их оказалось двадцать девять. По-моему, это слишком. Неизвестному поклоннику следовало раскошелиться по крайней мере еще на три десятка розочек, чтобы слегка приблизиться к истине.

– Ты знаешь, кто прислал корзину? – поинтересовался я у Николетты.

Маменька повернула ко мне совершенно счастливое лицо.

– Нет, но это неважно. Ах, какие розы!

Потом она увидела, что я хочу выйти в коридор, и заявила:

– Ваня, у меня кончились деньги!

– Как? Только двадцать девятого декабря я тебе передал конверт, там было…

– Сама знаю, – отмахнулась маменька, – тебе не стыдно попрекать меня жалкими копейками?

– Извини, я вовсе не хотел тебя обидеть, просто удивился, как ты ухитрилась истратить все за пару дней.

– Это совсем не трудно, – ответила Николетта, – ты же не даешь мне миллион долларов!

Я только вздохнул. Маменька любой сумме в два счета приделает ноги.

Увидав мое озабоченное лицо, Николетта попыталась оправдаться:

– Я купила тебе подарок! Поверь, абонемент в фитнес-клуб – дорогое удовольствие. Можно было, конечно, обойтись в два раза меньшей суммой, взять фиксированные два дня в неделю, но я не хотела экономить на тебе, это гадко!

Ну что можно ответить на такое заявление?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru