Дарья Донцова
Гадюка в сиропе
В субботу после полудня Марина, покормив сыночка, сунула его в коляску и позвонила в дверь к Лине. Соседка не спешила открывать. Марина понажимала на звонок и решила, что ее палочка-выручалочка куда-то ушла. Делать нечего, пришлось развернуть коляску, чтобы толкать Петьку домой, поход по магазинам временно откладывался.
Лестничная клетка узкая, и, ворочая «кабриолет», Мариночка случайно задела соседскую дверь. Она легко подалась, приоткрылась щель. Удивившись, Марина всунула голову внутрь и спросила:
– Аля, ты дома?
В ответ – тишина, но дверь не распахивалась до конца, ей явно что-то мешало. Марина перевела взгляд вниз и увидела голые ноги. Взвизгнув от ужаса, она втолкнула Петю домой и вызвала «Скорую». Приехавшие медики обратились в милицию. Труп увезли, Марину допросили, но она не могла сообщить ничего вразумительного, ничего не зная толком.
– Пристали ко мне! – возмущалась она. – Скажите, кого видели да кого видели? Ничего не видела, с утра стирала, потом у плиты толклась, да у меня даже «глазка» на двери нет!
– А как ее убили?
Марина пожала плечами:
– Вроде по голове стукнули тяжелым предметом, вот жуть! Небось ограбить хотели.
Я одним махом опрокинула в себя омерзительный, пахнущий жидким мылом кофе и откланялась. Спустившись для вида на этаж ниже, подождала несколько минут и вновь вернулась к двери Лины. Марина не соврала, в двери ее квартиры не было «глазка», впрочем, на двух других тоже. Аккуратно поддев пилочкой для ногтей бумажку с печатью, я отодрала ее и открыла дверь ключом.
В прихожей пахло чем-то тошнотворно-сладким, на полу виднелась бурая засохшая лужа. Стараясь не наступить в нее сапогами, я начала осторожно осматриваться. Неужели Ангелина не послушалась и впустила кого-то в квартиру? Может, любовника? Но исследование спальни показало, что свою последнюю ночь она провела лишь в компании коробки шоколадных конфет и телевизора. На разобранной широкой кровати сиротливо валялась единственная подушка и небольшое одеяло. Но окончательно убедила меня в моей правоте брошенная в кресло ночнушка, не слишком чистая, с рваным воротником. Такую ни одна женщина не наденет для кавалера, а вот если собирается просто дрыхнуть, тогда с превеликим удовольствием влезет в «непарадную», но уютную рубашку.
На кухне не было грязной посуды, только чайная ложечка со следами чего-то красного, похожего на клубничное варенье. В холодильнике ничего примечательного – пара яиц, грамм сто не слишком свежей колбасы, полпачки сливочного масла и несколько йогуртов «Данон». Нехитрый набор одинокой, не обремененной семьей девчонки. Ванная небольшая, даже крохотная, в ней я нашла лишь гель, шампунь и несколько кремов, а в шкафу, в коридоре, сиротливо висела черная шубенка из стриженой нутрии – показатель благосостояния хозяйки.
Перед уходом я взяла телефонную трубку и нажала на кнопочку. У нас дома точь-в-точь такой «Самсунг», и он держит в памяти пять последних номеров. Переписав цифры, я осторожно глянула в «глазок» и, не найдя никого снаружи, выскользнула из квартиры. Потом, поплевав на белую полоску, вновь приладила ее на старое место. Нет, все-таки милиционеры дикие люди, думают, что простая бумажонка, хоть и с печатью, отпугнет всех от двери.
В школу за Лизой я ехала почти в прострации и, забрав девочку, плохо вслушивалась в ее веселый щебет. В голове крутились свои мысли.
То, что Ангелина была напугана, – это ясно. Вряд ли она в таком состоянии открыла бы дверь незнакомцу. Значит, к ней пришел хороший приятель, которого она без долгих размышлений пригласила войти. Вот только кто он? Или она? Основная надежда на номера телефонов, вдруг Лина созвонилась с кем-то и позвала в гости кого-то, хорошо ей известного, а это лицо…
– Лампа, – дернула меня за рукав Лиза.
Отогнав видение гадко ухмыляющегося звероподобного мужика, опускающего на голову несчастной Ангелины отрезок водопроводной трубы, я вздрогнула и спросила:
– Что случилось?
– Ничего, – ответила Лиза. – Только мы стоим перед дверью минут пять, а ты глаза выпучила и губами шевелишь.
Тут лишь до меня дошло, что мы успели добраться до дома.
ГЛАВА 8
Рамик, повизгивая, кинулся к нам со всех лап. Он нервно скулил и путался под ногами, мешая снимать сапоги.
– Ой, погоди, – отбивалась Лиза, – сейчас кушать будешь.
Щенок пришел в еще больший ажиотаж и начал скакать, словно мячик на резинке. Мы вошли на кухню и обомлели. Занавески кто-то нарезал, пытаясь сделать из них лапшу. Неровные ленты покачивались на сквозняке.
– Что это? – ахнула Лиза.
– Думаю, Пингва катался на портьерах, а потом начал по ним бегать вверх-вниз. Когти острые, а занавески из тонюсенького батиста.
– Где он? – поинтересовалась девочка и тут же вскрикнула: – Смотри!
Маленькое черненькое тельце неподвижно лежало возле холодильника. Мы кинулись к котенку и через секунду поняли: Пингва засунул голову в щель между дном холодильника и полом. Уж как он это проделал, уму непостижимо, свободное пространство всего шириной в два пальца! Минут пять мы пытались вытащить несчастного, но уши не давали голове вылезти. Стоило потянуть посильней, и бедолага заходился в диком визге. Поняв, что так мы ничего не добьемся, попробовали приподнять холодильник, но потерпели сокрушительную неудачу. Громадный четырехкамерный «Бош» оказался каменно-тяжелым, обхватить его скользкие бока было просто невозможно. В конце концов Лиза разрыдалась:
– Он погибнет!
– Прекрати, – велела я. – Слышала, что у кошки семь жизней? Лучше скажи, кто живет в соседней квартире?
– Бандит, – всхлипнула девочка. – Андрей Петрович.
– Как бандит?
– Ну просто, – ответил ребенок. – Папа говорил, что он из мафии, а из какой – не помню.
– Сиди тут, – приказала я и решительным шагом двинулась к соседу.
Бандит, мафиози – это отлично, такие люди хорошо питаются, занимаются на тренажерах и обладают отличной физической подготовкой.
Сосед оправдал мои ожидания. На пороге возникла гора мышц, вбитая в спортивный костюм, на шее здоровенная золотая цепь, волосы на голове почти сбриты, и жевательная часть черепа намного больше мыслительной.
– Чего надо, мамаша? – вежливо осведомился бандит.
На Андрея Петровича он явно не тянул, свежий цвет лица и пухлые щеки выдавали возраст – лет двадцать пять, не больше.
– Я ваша соседка…
Андрей кивнул.
– Очень прошу, помогите нам?
Парень сморщился:
– Бабок дать? Сколько?
– Нам не нужны бабушки, – путано принялась объяснять я. – Понимаете, мы купили Пингвина, он еще маленький, засунул голову под холодильник, а мы с Лизой не можем его вытащить!
– Что-то я никак в твою пургу не врублюсь, – вздохнул Андрей и почесал затылок сотовым телефоном. – Объясни чисто конкретно, в чем базар?
Я не слишком поняла, о чем он говорил, но на всякий случай повторила:
– У меня на кухне на полу лежит Пингвин, который засунул голову под «Бош».
– Живой? – глупо поинтересовался бандюган.
– Кто?
– Пингвин!
– Нет, дохлый, – рассердилась я.
– Так в чем вопрос? Сверни ему шею и выкини.
– Не могу, он живой.
– Тьфу, – сплюнул браток, – совсем запутали, то живой, то дохлый. Надоть-то чего?
– Поднимите холодильник.
– Не вопрос, – хмыкнул «спасатель» и, обдав меня запахом одеколона «Труссарди», пошел на кухню.
– Где Пингвин? – поинтересовался он.
– Вот, – показала Лиза.
– Так это кошка, – протянул Андрей, легко отрывая от пола огромный холодильник, – а говорили пингвин!
– Он и есть Пингвин, – пояснила Лизавета, прижимая к себе обалдевшего котика. – Зовут его так, Пингва.
– Твою… – начал сосед, потом глянул на Лизу и сдержался.
– Спасибо вам, – проникновенно сказала я.
– За спасибо не работаем, – хмыкнул парень. – Процент со сделки, или на счетчик поставлю.
Но, увидав мое вытянувшееся лицо, засмеялся.
– Шуткую я так, всегда готов, по-соседски, когда чего, ну гроб вынести…
– Спасибо, гроб пока не надо, – пробормотала я.
– Зовите, коли чего.
– Спасибо.
Тяжело ступая, Андрюша пошел к двери и тут увидел Рамика.
– Отличный пес вырастет, – со знанием дела сообщил он, – мастино-неаполитано. Зверь – смерть на четырех лапах.
– С чего ты так решил? – Я перешла от испуга на «ты». – Почему мастино-неаполитано? И вообще, это что за порода такая?
Андрей хохотнул:
– У приятеля мастина живет, огроменная. Так щенок точь-в-точь такой был, мелкий и серый, а потом елда выросла, уж простите…
– Рамик беленький… – начала было я сопротивляться и осеклась. Ну надо же, утром, когда мы уходили, шерстка найденыша напоминала по цвету кусок сахара, вымоченного в кофе. А сейчас это был рафинад, засунутый в слабый раствор черных чернил. Наш новый жилец серел…
– Что такое елда? – спросила Лиза.
Андрей Петрович крякнул:
– Ну чисто конкретно не объясню. У мамаши спроси.
– Как выглядит мастино? – задумчиво протянула я.
– Ща, – пообещал сосед и, брякая золотыми цепями, исчез за порогом.
– Что такое елда? – не успокаивалась Лиза.
– Не знаю, – пробормотала я, растерянно оглядывая весело вертящего хвостом Рамика, – но, судя по тому, что наш сосед произнес потом «уж, извините», думаю, нечто крайне неприличное, и тебе следует забыть это слово как можно скорей.
– Ага, – протянула девочка. – Ну вообще-то, папа все время матом ругался, но такого я не слышала…
Я только вздохнула: эта привычка нашего бомонда отвратительна.
– Вот, – раздался за спиной запыхавшийся голос, – вот, глядите, мастина!
Я обернулась. На пороге стоял радостный Андрей. В левой руке он сжимал настенный календарь.
– Вот, – повторил он и ткнул пальцем в фотографию.
Я перевела взгляд на снимок и почувствовала, как подкашиваются ноги. На красивой глянцевой бумаге была запечатлена собака Баскервилей. Словно для того, чтобы дать понять всем читателям календаря, какого роста монстр, фотограф поставил чудовище возле лошади, и, уж поверьте, собачонка оказалась лишь чуть-чуть ниже кобылы. Огромное серое тело стояло на мощных конечностях с угрожающими когтями. Одного взмаха такой лапки хватит, чтобы отправить на тот свет зазевавшегося человека. Но самой ужасной была морда. Крупный череп с торчащими ушами покрывала темно-серая короткая шерсть, ближе к глазам начинались складки, которые словно стекали к шее. Впрочем, у наших мопсих Мули и Ады тоже полно складок на лице, но маленьких, уютных, и выглядят они из-за них крайне умильно. Тут же на морде пролегали борозды, а сверкающие в открытой пасти белоснежные зубы не оставляли сомнения – загрызть медведя этому мастино, как мне чихнуть. Окончательно доконали глаза – крохотные, кроваво-красные и почему-то слегка закатившиеся. Словом, не собачка, а отморозок.
– Тут и про историю его написано, – радовался сосед. – Да читай, мамаша, не тушуйся, потом только верни, а то я люблю, в тубзике сидя, собак разглядывать!
Я молча кивнула и принялась изучать «Краткое описание породы»:
«…Собаки мастино-неаполитано дошли до нас с древнейших времен, почти не растеряв своих удивительных моральных и физических качеств. Еще в Древнем Риме животных этой породы использовали для охраны рабов. Принимали они участие и в гладиаторских боях, подчас на равных сражаясь со львами. Мощный скелет, железные мышцы, удивительная реакция делают из мастино-неаполитано отличных охранников и бойцов. В быту неприхотливы, в еде не капризны, любят хозяина, хорошо относятся к детям, дружелюбны к членам семьи. Но следует помнить: заведя дома мастино-неаполитано, вы получаете оружие. Собак данной породы нужно обязательно дрессировать. В ряде стран, например Франции, Италии, Германии, мастино, как питбуль, бультерьер и другие бойцовые породы, подлежат полицейской регистрации. Отдельные экземпляры, в основном кобели, достигают в холке высоты 1,45 см и веса около 90 кг. Купив мастино, вы никогда не будете бояться за сохранность своего имущества».
Дрожащими руками я отложила календарь и уставилась на крохотного Рамика, с упоением жующего Лизины тапки. Боже! На морде щеночка четко обозначились морщины, готовые оформиться в складки, а шкурка, казалось, потемнела еще больше. И он неприхотлив в еде – третий день сметает все подряд, вчера даже апельсин сожрал с кожурой! И что мы будем делать, когда он вырастет до метра сорока пяти? Я-то едва-едва дотянула до метра шестидесяти и вешу всего сорок восемь килограммов. Господи, да мне придется на нем верхом на прогулку ездить!
– Может, кормить его поменьше? – задумчиво спросила Лиза. – И тогда не такой вымахает.
– Не знаю, – прошептала я. – Во всяком случае, сегодня же запрещу ему спать в моей кровати, а то привыкнет, и в конце концов на коврике у двери окажется не пес, а хозяйка.
Пытаясь собрать воедино расползавшиеся мысли, я набрала знакомый номер и услышала:
– Митрофанов у телефона.
– У меня есть срочное сообщение.
– Кто вы?
– Романова, подруга Самоненко.
– Приезжайте.
На этот раз майор опять был не слишком любезен. Выслушав мой горячий рассказ о признаниях Ангелины, он сказал:
– Отлично. И где Брит?
– Ее убили, – тихо ответила я.
На следователя новость не произвела никакого впечатления.
– Вы отпустите Лену?
– Почему? – изумился майор.
– Как! Ведь Ангелина соврала.
– И откуда это известно?
– Ну я же только что говорила…
– А через десять минут явится еще кто-нибудь и расскажет, будто Брит пошутила…
– Но…
– Вот что, уважаемая, – хмуро сказал следователь, – дружеские отношения с майором Самоненко еще не повод не давать работать мне. Ступайте, мы разберемся.
– Отпустите Лену.
– Идите, идите.
Я обозлилась до крайности и выпалила:
– Вам просто велели засадить Разумову, заказ дали. Ежу ясно, что она не виновата и кто-то просто пытается подставить ее!
Митрофанов промолчал. Но короткая шея, торчащая из не слишком чистого воротничка рубашки, сделалась пурпурно-красной. Да он гипертоник и непременно заработает инсульт, если будет так злиться.
– Вы уже все решили до суда, – продолжала я наседать на мужика, – даже головой подумать не желаете. Вы что, так уверены в том…
– Уважаемая, – железным голосом произнес Митрофанов и нажал кнопку.
Моментально раскрылась дверь, и в кабинет вошел милиционер.
– Проводите гражданку на выход, – велел следователь.
– Пройдемте, – сказал мент.
– Вам это так не сойдет, – пообещала я. – Все равно я не успокоюсь, пока вы не освободите Лену, жалобу напишу министру.
– Хоть господу богу, – хмыкнул Митрофанов.
– Пройдемте, – настаивал сержант.
– Не хочу.
– Сейчас применю дозволенные меры, – пригрозил конвойный.
– Какие, например? – полюбопытствовала я, усаживаясь поудобней.
Митрофанов мерзко улыбнулся:
– Вызову подмогу, и оформим вас на трое суток как хулиганку.
– С места не сдвинусь.
– А и не надо, на стуле оттащим.
Поняв, что он не шутит, я встала и ледяным тоном произнесла:
– Все равно я добьюсь правды.
– Хотеть не вредно, – хмыкнул майор и приказал милиционеру: – За проходную выведи, чтобы по зданию не шлялась.
По длинным извилистым коридорам в сопровождении сержанта я шла с гордо поднятой головой и сцепленными за спиной руками. Навстречу неслись мужики с папками, портфелями и пакетами. Один из них притормозил.
– Лампа, тебя арестовали?
Я узнала Леню и гордо произнесла:
– Митрофанов велел вывести за проходную, но все равно я сумею доказать свою правоту.
– Да уж, зная твой характер, думаю, Митрофанову мало не покажется, – хихикнул Ленька и убежал.
Я проследовала на выход, чувствуя, как внутри булькает злоба. Сержант удостоверился, что я отошла метров на двадцать от проходной, и зашептал что-то дежурному, весьма невежливо тыча в мою сторону пальцем.
Я двинулась к метро, в груди разгорался готовый вырваться наружу огонь – никогда, ни разу в жизни меня так не оскорбляли! Даже старик-профессор Лихтенборг, принимавший на втором курсе зачет по хору и заявивший: «Милочка, ставлю вам «удовлетворительно» лишь из сострадания. Но не подумайте, что жалею вас. Честно говоря, берегу свои уши. Поете, голубушка, как беременный крокодил».
Даже Анна Ромуальдовна Фихт, преподававшая фортепьяно и регулярно подзывавшая меня в буфете словами: «Мальчик, принесите булочку. Ах, детка, извини, но ты так смахиваешь на юного Брамса!»
Один раз я не утерпела и, зарулив в библиотеку, уставилась на гравюру композитора, но даже тогда не обиделась на Анну Ромуальдовну. В конце концов, старушка подслеповата…
Даже когда вальяжный охранник в бутике «Валентино», окинув брезгливым взглядом мою серо-розовую китайскую курточку, надменно процедил: «У нас цены в долларах, и вообще дорого очень!» – было не так обидно.
Но сейчас! В груди пылал огонь мщения. Бедный Эдмонд Дантес, граф Монте-Кристо, не испытывал и сотой доли таких мстительных чувств. Я неслась к метро, не надев шапки и не застегнув куртки. Ну, Митрофанов, погоди! Взяточник, дрянь, негодяй, готовый подвести под расстрел ни в чем не повинную женщину! Ну ничего, скоро Славке станет лучше, его переведут в обычную палату, а там и на работу выйдет. Я же пока брошу все силы на поиски настоящего убийцы.
Перед глазами встала картина. Огромный кабинет с портретами Путина, Дзержинского и Льва Толстого. Из-за дубового стола, расписанного трудолюбивыми мастерами Хохломы, поднимается импозантный седовласый генерал, весь в орденах и красных лампасах. «Спасибо, спасибо, глубокоуважаемая Евлампия Андреевна, разрешите вручить вам грамоту и именные часы. А этого, – и он тычет пальцем в стоящего у двери Митрофанова, – а этого субъекта лишаем воинских званий и прогоняем из наших рядов. Он недостоин…»
– Слышь, едрена Матрена, заснула, что ль?
Я вздрогнула. Так, я стою в метро у кассы, сзади напирает раздраженная очередь.
– Эй, тетка, давай шевелись, – пробурчал переминавшийся за спиной мужик.
– На десять поездок, – выдохнула я и протянула деньги.
Ох, боюсь, не скоро дождаться мне подарка от генерала.
ГЛАВА 9
Дома я горестно отметила, что Рамик за несколько часов ухитрился еще больше почернеть и вырасти. Подтерев бесчисленные лужицы в коридоре, я обнаружила совершенно съеденные колготки Лизы и громко спросила:
– Ну, колитесь, кто из вас чулочки схарчил?
Но щенок и котенок радостно прыгали вокруг меня, не испытывая никаких угрызений совести. У них, как у древних греков, начисто отсутствовало это понятие. Решив, что парочка еще маловата для воспитательных процессов, я зашвырнула пропавшие «Леванте» в помойку и занялась телефоном.
По первому номеру не отвечал никто. По второму вкрадчивый мужской голос почти прошептал:
– Редакция «Мир литературы».
Решив действовать напролом, я потребовала:
– Скажите, как связаться с корреспонденткой Ангелиной Брит?
– А зачем она вам? – совсем завял мужик.
– Хочу передать информацию о книжной выставке.
– Давайте, я приму.
– Нет, я имею дело только с Ангелиной, она мне платит.
– Я тоже не забесплатно…
Решив не продолжать беседу, я положила трубку. Так, тут, наверное, ничего подозрительного, мало ли какие дела на службе.
По третьему номеру ответили моментально:
– Центр досуга «Лотос».
– Простите, – не поняла я.
– Желаете заниматься в группе или с тренером?
– Моя подруга Ангелина Брит ходит к вам, я хочу, как она.
– Сейчас, сейчас, – пробормотал любезный парень, – Брит, ага, она посещает тренажерный зал по субботам и средам и берет индивидуальные уроки у Сорокиной Анны. Вас тоже к ней записать?
– Это дорого?
– Пятьдесят рублей час.
– А на когда можно?
– Хотите сегодня в семь? Сейчас мало народа, заодно можете и в бассейн попасть или сауну, – начал соблазнять меня регистратор, почуяв во мне клиентку.
Я отсоединилась, набрала другой номер, но там не снимали трубку, не отозвались и по следующему. Лишь сухой щелчок дал понять, что работает определитель.
Велев Лизе не кормить слишком много Рамика, я поехала в тренажерный зал. Он находился буквально в двух шагах от квартиры несчастной Ангелины. Очевидно, владельцы переоборудовали подвал, потому что вход был со двора, и идти пришлось ступенек пять вниз.
В сверкающей приемной на стенах были развешаны фотографии красавцев и красоток в крохотных купальных костюмах. На мужчинах – еле заметные плавочки, на дамах – кусочки материи, размером с почтовую марку. Всех их фотограф запечатлел в одной позе, в полуповороте, правая нога выставлена вперед, руки сцеплены в замок, мышцы играют, а на лице застыла наклеенная улыбка.
– Наши чемпионы, – сообщил паренек, увидав мой неподдельный интерес. – Если вы будете регулярно заниматься, скоро такой же станете.
Ни за что не хочу быть похожей на гору намасленных бицепсов и трицепсов, уж лучше останусь самой собой.
– Сорокину можно?
– Аня! – заорал паренек.
Появилась невысокая девушка в спортивном костюме. На мой взгляд, инструкторша выглядела полноватой, но, скорее всего, под ярко-красной тканью выступал не жир, а бугрились накачанные мускулы.
– Мне вас посоветовала Ангелина Брут.
– Алечка! – обрадовалась Сорокина.
И мы прошли в раздевалку. В большой комнате было совершенно пусто, дверцы железных шкафчиков были нараспашку, похоже, клиенты не слишком спешили в центр.
– Раздевайтесь, – велела Аня.
Я быстренько вылезла из джинсов и предстала пред строгим оком инструкторши в лосинах и маечке, взятых в шкафу у Лены. Нехорошо, конечно, пользоваться чужими вещами, но своей спортивной формы у меня нет. И если честно признать, никогда не было. Правда, один раз, будучи первоклассницей, я сходила на лыжах и тут же заработала воспаление легких. С тех пор с физкультурой было покончено. Ну а в консерватории к студентам не привязывались, ставили автоматом зачеты, понимая, что будущие пианисты и скрипачи берегут руки. Хотя кое-кто из девочек бегал, а мальчики играли в футбол.
– Мрак, – изрекла Аня, окинув меня взглядом. – Жуть! Работы нам непочатый край, если хотите приобрести рельеф, придется упорно заниматься. Вес, естественно, прибавится, но не за счет жира, а за счет мышечной массы. А то, простите, на вас без слез не взглянешь, не женщина, а червяк какой-то!
И быстренько добавила:
– Шучу, конечно. Значит, так, сначала занимаемся, а потом глотнем чайку с медом и поболтаем. Мне надо как следует познакомиться с клиентом, чтобы правильно тренировать его, идет?
Конечно, я очень хочу потрепаться с милой тренершей, но хорошо бы сделать это до занятий, а еще лучше вместо них.
– Может, сначала попьем чаю? – предложила я.
Аня вскинула красивые брови.
– Что вы! Идите в зал.
Следующий час прошел кошмарно. Сначала я приседала с железкой на плечах, потом таскала на себе какие-то громадные пружины, затем толкала ногами нечто, больше всего напоминавшее мешок с опилками.
– Ничего, ничего, – подбадривала проделывающая все вместе со мной Анечка. – Даю минимальную нагрузку, просто для младенца.
Но, наверное, груднички более выносливые, чем я, потому что на «бегущую» дорожку я вползла полностью обессиленной, прерывисто дыша. Ноги, тяжелые, словно свинцовые гири, отказывались повиноваться, попа тянула вниз, спину ломило.
– Ну, давайте, через силу, еще разок, – велела Аня и добавила: – Спорт формирует характер, учит преодолевать себя, воспитывает силу воли.
«Мой характер уже сформировался, – думала я, вяло перебирая неподъемными ногами. – Преодолевать себя не хочу, без силы воли великолепно прожила больше тридцати лет, а вместо спорта предпочитаю поедание вкусного ужина и чтение газет на диване».
– На сегодня хватит, – сжалилась Аня и выключила тренажер.
Я моментально шлепнулась на четвереньки, чувствуя себя словно упавшая с пятнадцатого этажа кошка. Сорокина с легкой жалостью оглядела руины клиентки и сказала:
– Отдышитесь чуток и идите в тренерскую.
Глядя, как она легко, совершенно не запыхавшись после часа тренировки, быстрым шагом движется по залу, я горестно вздохнула и попробовала сложить в кучу плохо повинующиеся конечности. С третьего раза мне это удалось. Постанывая и покряхтывая, я поползла в указанном направлении. Там на столике весело пускал пар чайничек и пахло летом – мятой и какими-то еще незнакомыми травами. Глядя, как я осторожно опускаюсь на стул, Анечка хмыкнула и, подавая чашку, спросила:
– Похоже, вы не слишком увлекаетесь физической культурой.
– Лина говорила, что тренировки приятные, легкая нагрузка, – пробормотала я, с наслаждением глотая горячую ароматную жидкость.
– Алечка занимается давно и регулярно, – ответила Аня. – Она очень следит за собой, понимает, что для женщины фигура – главное.
– А когда она начала к вам ходить?
– А как за Кондрата Разумова замуж вышла, – спокойно сказала Аня. – Все говорила, что муж любит красивых женщин, и ей нужно соответствовать.
Чашка с великолепным чаем чуть не выпала у меня из рук.
– За кого?
Аня сделала глоток и пояснила:
– Есть такой писатель, детективы сочиняет, Кондрат Разумов, небось видали на лотках. Его произведениями все зачитываются. Очень здорово пишет, не оторваться. Правда, он уже в возрасте, ему за полтинник перевалило, а Але еще и тридцать не стукнуло. Но, в конце концов, не в годах счастье.
– Вы уверены, что она жена Кондрата?
– Конечно, – ответила Аня. – Мы с Алей немного подружились, она мне и свидетельство о браке показывала, и фото. В прошлый раз, кстати. А потом засобиралась и забыла, смотрите.
И тренерша положила на столик четыре снимка. Я принялась рассматривать фотокарточки. Кондрат и Лина возле входа в Дом литераторов, оба улыбаются, писатель обнял ее за плечи. Далее они же сидят в его кабинете, у компьютера, и вновь почти в обнимку. Потом на кухне у самовара и в джипе, том самом, что тоскует сейчас, потеряв хозяина, в гараже.
– Я хотела отдать Але фото в субботу, – как ни в чем не бывало продолжала Сорокина, – но она позвонила и сообщила, что загрипповала. Но я думаю, она сочла неприличным идти на занятия сразу после смерти мужа.
Я только открывала и закрывала рот, плохо понимая происходящее, а Анечка методично рассказывала:
– Конечно, ужас, разом всего лишиться. А как они хорошо жили. Вот она недавно в новенькой шубке пришла и говорит: «Муж подарил. Хотел норку, да я отговорила, не люблю выпендриваться, а нутрия очень демократична».
Я молча перебирала карточки, на оборотной стороне стоял штамп: «Работа Николая Королева, агентство «Триза».
В метро я вошла слегка обалдевшая. Интересное дело, почему Ангелина прикидывалась женой Кондрата? Что за свидетельство о браке она демонстрировала? И потом, фотографии, они явно сделаны у писателя дома, я прекрасно узнала интерьеры нашей квартиры, да и двор отлично получился.
Часы показывали половину девятого вечера. Я нашла телефон-автомат и позвонила Лизе.
– Извини, душенька, задержалась. Хочешь куплю вкусненького?
– Не надо, – радостно сообщила она. – Мы уже едим курицу-гриль.
– Где ты ее достала?
– Андрей Петрович принес. Он еще и пирожные, и бутылку вина достал, только я сказала, что не пью…
Похолодев от неприятных предчувствий, я велела:
– А ну позови сюда этого Казанову.
– Алле вам, – сказал Андрей. – Слушаю.
– Так вот, слушай внимательно, – железным тоном произнесла я. – Лизе только тринадцать, она несовершеннолетняя и ни о чем таком не знает.
– Вы че? – удивился он.
– Сам знаешь, че, – огрызнулась я. – Имей в виду, через пятнадцать минут я приду домой, забирай свои подарки и уходи.
– Так я, в натуре, блин, совсем и не к девке, – пояснил Андрей. – Она малолетка, мне без надобности, опять, у себя в доме срать и птичка не станет, без понтов, мамаш.
– Зачем тогда явился?
– Так к мастине, я собак люблю до жути.
– А курица?
– Так мастине принес, а девчонка крылышко срубала.
– Пирожные и вино тоже щенку?
– Ха, – заржал браток, – тесто вам из уважения прихватил, а в бутылке вовсе и не вино, а энергетический напиток, «Ред бул» называется, в нем градуса, как в кефире. Да вы че, Лампада Андреевна, я с пониманием, очень уж собак люблю, опять же скучно вечером, я по-соседски.
Слегка успокоившись, я повеселела и сказала:
– Ладно, ждите, сейчас буду.
Лиза и Андрей мирно сидели на кухне. В центре стола красовалась вазочка с восхитительными, но ужасно дорогими итальянскими пирожными, в основном корзиночками, наполненными взбитыми сливками и клубникой; не так давно я облизывалась возле этих кондитерских изделий. Но цена! Одно пирожное стоило сорок пять рублей. Насчитав на блюде двадцать штук, я вздохнула и укорила:
– Сколько денег на ерунду потратил!
– Он еще курицу-гриль принес, – наябедничала Лиза. – Я два крыла съела, а остальное они схарчили.
Я проследила за ее пальцем и увидела Рамика и Пингву почти в бессознательном состоянии у пустых мисочек.
– Им нельзя столько мяса, заболеют!
– Разве это мясо? – ухмыльнулся Андрей. – Тьфу, птичка. Вот мама моя, когда жива была, иногда суп варила вкусный, морковка кружочками, лук, курочка и вермишель звездочками. А как она померла – ни разу такого не ел. Все прошу баб, ну сварите лапшу куриную, и вечно у них блевотина выходит.
– Сколько же тебе лет? – поинтересовалась я.
– На третий десяток перевалило, – вздохнул сосед. – Двадцать четыре стукнуло, старость подгребает.
– Мама твоя давно скончалась?
Андрей глянул в окно, помолчал и ответил:
– Мне двадцать два было.
– Бедный, – пожалела его Лиза. – Наверное, у тебя папа остался. Знаешь, папа лучше мамы!
Сосед поскучнел, затем поковырял в ухе.
– А я отца и не знаю.
Повисло молчание, прерываемое только легким похрапыванием обожравшегося Рамика.
– Сам-то ты чем занимаешься? – не удержалась я.
Андрей широко улыбнулся:
– Сначала при Глобусе состоял, а потом наши в легальный бизнес ушли, надоело по улицам носиться, бесперспективно, да и жить охота. Мне-то еще повезло. Из бойцов редко кто больше года бегает, с кем начинал – все доской прикрылись. Ну а у меня возраст уже пожилой, да и папа больше не желает с властями свариться. В общем, у нас на троих автосервис и бензоколонка, все по-честному, путем. Разберем иногда машинку-другую, не без этого, но в основном нормальный клиент идет, деньги имеем.
Вновь повисло молчание. Затем Андрей засмеялся:
– Ну мастина, вот жадный!
Рамик, еле-еле передвигаясь на коротеньких лапках, доплюхал до мисочки Пингвы и начал подъедать оставшийся там кусочек куриной кожицы.
Ночью я лежала без сна, глядя, как по потолку бегают тени. Только не подумайте, что я принадлежу к категории людей, беспрестанно повторяющих: раньше сахар был слаще, масло маслянее, а солнце теплее. И еще – при коммунистах не было голодных, а на три рубля люди жили неделю. Неправда это, нищих при Советах было полно, у нас в консерватории работала гардеробщицей тетя Катя, получавшая пенсию сорок пять рублей, так ректору, взявшему на службу старушку из жалости, пришлось оформить «на вешалку» внучку бабки. По законам тех лет пожилая женщина не имела права подрабатывать, и она должна была тихо окочуриться с голода, пытаясь прокормиться на сорок пять рублей.
И все же вряд ли при брежневском режиме Андрей оказался бы в банде. Скорей всего, пошел бы работать на завод. Существовали партийные и профсоюзные организации, домком, соседи, в конце концов… А сейчас! Ему еще повезло, парень-то он неплохой… Внезапно я сообразила, что милый мальчик, любящий животных и старающийся подружиться с нами, вероятно, замешан во многих преступлениях, и решила подумать на другую тему.
