Дарья Донцова
Обед у людоеда
Глава 4
На следующий день, где-то в районе полудня, я сидела в кабинете следователя Еремина Анатолия Сергеевича. Парень выглядел тоже молодо, но на лице его не было застывшей гримасы описавшегося щенка. Наверное, он всего на год-другой старше Максима Ивановича. Но именно этот год и сделал его опытным, хоть и молодым, профессионалом. Мне пришлось рассказать Анатолию про «Алиби». Я ничем не рисковала, агентство зарегистрировано было по всем правилам, а я оформлена на работу совершенно официально. Еремин отнесся ко мне великолепно, угостил отвратительным чаем «Пиквик» и почему – то был предельно откровенен.
Ситуация складывалась для Ани наихудшим образом.
– Она знала, кто любовница мужа? – поинтересовался Анатолий.
– До того, как получила фотографии, нет.
– Она видела снимки?
– Не могу утверждать, но хозяин агентства сказал, что ей покажет. Вы у него узнайте.
– Обязательно, – заверил следователь. – А «Айриш Крим» кто-нибудь еще пил?
– Нет. Гости все терпеть не могли этот ликер. Аня обронила фразу, что она специально для Жанны купила бутылку. А отчего погибла Малышева? Неужели от удара?
– В рюмке с ликером обнаружен цианистый калий, – спокойно пояснил милиционер, – причем в таком количестве, что хватит на полнаселения Китая. Понятно? Падала она уже мертвая, двух секунд хватило, чтобы «коньки» отбросить. А отравила напиток гражданка Ремешкова.
Он стал излагать свое видение событий, я молча слушала парня, крутя в руках связку ключей. Аргументы следователя выглядели очень логично. Хотя логика – такая странная вещь!
Неизвестно зачем, нам, студентам консерватории, преподавали логику. Стоит ли упоминать о том, что сдавать сей совершенно чуждый артистическим натурам предмет мы ходили по десять раз. Я переплюнула всех, ровно семнадцать дней пытаясь правильно ответить преподавателю, довела его почти до обморока, но ни разу так и не сумела получить даже «удовлетворительно». Сейчас я понимаю, что и педагог был, как говорится, с «левой» резьбой! Поставил бы бедной арфистке тройку, и дело с концом! Нет, он изо всех сил пытался привить мне упорядоченное мышление. Но наша восемнадцатая встреча оказалась роковой.
– Вот что, детка, – пробормотал мужик, – давайте составим силлогизм. Дано следующее: все птицы летают. Воробей летает, следовательно, он птица.
Мне это утверждение показалось глупым – летает еще бабочка, жук, самолет, ракета…
– Ну, – поторопил профессор, – теперь придумайте сами силлогизм, ну?
Однако мне ничего не приходило в голову.
– Ладно, – решил пойти мне навстречу экзаменатор. – Я помогу. Дано: все философы – ученые. Сократ – философ, следовательно, он…
Я молчала.
– Что же вы, голубушка, – горестно вздохнул логик, – напрягитесь. Сократ – философ…
– Следовательно, он птица, – радостно выпалила я, припомнив фразу, которую преподаватель приводил в пример.
Профессор как-то хрюкнул, схватил зачетку и быстро-быстро заполнил странички, потом сказал:
– Голубушка, вот вам «хорошо» за эту сессию, вот четверка за зимнюю, а здесь зачет за следующее лето. Только, пожалуйста, больше никогда не показывайтесь мне на глаза, честно говоря, при виде вас у меня энурез начинается.
Я обиженно сунула в карман зачетную книжку. Зачем он меня оскорбляет? Учил свою логику всю жизнь и теперь зазнается. Посмотрела бы я на него за арфой.
Но с логикой у меня и впрямь было плохо. Однако, даже на мой взгляд, выводы Еремина звучали крайне убедительно. Дело складывалось самым неприятным для Ани образом.
Посудите сами. Сначала она покупает ликер якобы для того, чтобы угостить Жанну. При этом Аня великолепно знает, что никто из гостей даже не прикоснется к «Айриш Крим»! Потом собственноручно наливает рюмку и подносит сопернице, а когда Ирочка решает попробовать разрекламированный Малышевой напиток, мать моментально отбирает у нее бутылку, заявляя:
– Для тебя слишком крепко!
Но Ирина только что, во время ужина, опрокинула две стопки водки, и матушка ничего не сказала дочурке. Только одно объясняло поведение Ани, и это было не слишком выгодно для нее.
– Но зачем бы ей травить Жанну при всех? Не легче ли киллера нанять, ну, машиной задавить, а то цианистый калий… Сразу понятно, что смерть неслучайная.
Еремин хмыкнул:
– Перемудрила немного, небось подумала, что на других свалят, в гостях много народа тусовалось.
Я удрученно молчала. Несмотря на непомерный аппетит, чудовищный вкус и распущенный язык, Аня мне нравилась. В ней чувствовалось какое-то здоровое начало, просто за все годы ей ни разу не пришлось задуматься о смысле жизни или прочитать умную книгу. Может, родись она в другой семье, стала бы иным человеком. И еще мне отчего-то казалось, что Аня не из тех людей, которые бросают друзей в беде.
– Вы ее арестовали?
– За этим дело не станет, – пообещал Анатолий.
Крайне расстроенная, я поехала на работу. Открыла дверь в кабинет Семена и ахнула. По комнате словно Мамай прошел. С огромного письменного стола были сброшены все бумаги, из шкафов выкинуты папки, а монитор компьютера «радовал» глаз разбитым вдребезги экраном. Картину завершали сорванные жалюзи, опрокинутый цветочный горшок и расшвырянные по ковру ручки, ластики, линейки и скрепки.
– Ни фига себе! – присвистнула я. – Тут что, обыск был?
Сеня, сидевший на корточках возле поверженного телефонного аппарата, пробурчал:
– Хуже. С ментами хоть договориться можно, а здесь бушевала психопатка, патологическая личность Анька Ремешкова! И зачем я только Лельке пообещал, что помогу! Ну дернул черт! Знал ведь, с кем дело буду иметь! Ты только взгляни!
И он начал рассказывать. Если опустить весь мат, которым Сеня щедро пересыпал свою речь, получалась такая картина.
Примерно за час до моего прихода в кабинет Сени влетела потерявшая человеческий облик Аня. Секретаршу Наденьку, тоненькую девушку лет двадцати, баба так шваркнула о стенку, что бедняжке пришлось потом прикладывать к голове лед, приготовленный для клиентов, уважающих виски.
– Гнида! – завопила Аня. – Ты зачем растрепал, что я видела снимки Жанны?
– Но что же мне следовало сказать? – удивился Сеня. – Я тебе их показал.
– Дрянь! – выпалила торговка. – Нет, какая ты дрянь! Немедленно отправляйся в милицию и скажи, что ничего подобного не было. Следователь – идиот, он решил, что я эту дуру отравила.
– Предлагаешь ввести в заблуждение органы дознания? – ухмыльнулся Сеня. – Ну уж нет, сама кашу заварила – сама и расхлебывай, мне с ментами ссориться нельзя.
И тут началось! Словно разъяренный бегемот, Аня принялась крушить кабинет. Сеня попытался урезонить озверелую бабищу, но удержать взбесившиеся сто двадцать килограммов живого веса оказалось ему не по плечу. Милая Анечка была на голову выше субтильного Гребнева, да к тому же и в плечах пошире. Пришлось звать охрану. Но до того как секьюрити вбежали в комнату, лучшая подруга бывшей жены ухитрилась устроить самый настоящий погром. Уже в самом конце, когда Аню тащили в коридор, она ухитрилась вывернуться из объятий крепких парней в форме и зафигачила в компьютер большой шар из яшмы, стоявший на подставке. Этот сувенир преподнес Сене один из благодарных клиентов.
– Она швырнула его, как метатель ядра, – сообщил Сеня. – Ей-богу, рядом с ней олимпийские чемпионы отдыхают. Каменюка-то тяжеленная, килограмма три будет. Ну Анька, ну сука, ровненько в монитор угодила; ты бы слышала, какой звук раздался! Надька как раз из сортира больную голову принесла. Так прикинь, дурында в приемной под стол залезла! Решила, что граната взорвалась!
Он встал и потянулся.
– Ну и денек! А еще насморк замучил, десять дней из носа льет. Давай коньячку хлопнем для успокоения нервной системы.
– Ладно, – согласилась я, – если тебе хочется.
– Мне это всегда помогает, – улыбнулся Сеня и вытащил бутылку, пузатый бокал и восьмигранную хрустальную рюмку.
Из горлышка полилась темно-коричневая струя.
– Ну, давай, – вздохнул Сеня и опрокинул рюмку.
Говорят, есть люди, предчувствующие несчастье. Они не садятся в самолеты и поезда, которым предстоит попасть в аварию, вовремя выходят из обреченных автомобилей и частенько предостерегают друзей и родственников. Но я не из их числа. Ни одна тревожная мысль не пришла мне в голову, пока хозяин делал хороший глоток, никаких дурных предположений не поселилось в душе, и я не стала кричать: «Не пей вина, Гертруда!»
Впрочем, насколько помню, королева из бессмертной пьесы В. Шекспира «Гамлет» не послушалась мужа и ответила: «Простите, но мне хочется, сударь».
За что и была наказана, отрава подействовала на нее мгновенно. Впрочем, и Сеня тут же изменился в лице. Глаза его угрожающе выкатились, и мужик, издав жуткий крик, свалился оземь. Сказать, что я испугалась, это ничего не сказать. Тело действовало быстрее разума. Ноги быстро подбежали к Сене, колени согнулись, руки схватили Гребнева за плечи. В ту же секунду я почуяла запах горького миндаля. Как же так!
– Звали меня? – всунулась в дверь растрепанная Наденька.
Правая щека девушки была заметно больше левой. Взгляд секретарши скользнул по мне, потом сфокусировался на лежащем хозяине, и она взвизгнула.
– Ой, чегой-то с ним? Инфаркт?
– Дай телефон, – устало сказала я, – Сеня умер.
Аню арестовали вечером. Скорей всего Еремин побоялся, что, оставаясь на свободе, она отравит еще кого-нибудь.
– Вы с ним пили коньяк? – хмуро поинтересовался серьезный Максим Иванович, осматривая место происшествия.
– Да.
– И ничего?
Я пожала плечами. Дурацкий вопрос, где бы, по мнению этого мальчишки, была я сейчас, окажись в моем фужере цианистый калий? Уж, наверное, не стояла бы перед ним в расстроенных чувствах, а лежала бы в черном пластиковом мешке, застегнутом на «молнию».
– Странно, однако, – пробормотал эксперт, спокойный пожилой мужчина, похожий на дедушку-пенсионера.
– Что? – спросила я.
– Да вот посуда, – пояснил дедок. – Вам погибший плеснул бренди в специальный коньячный бокал, пузатый, из тонкого стекла. Между прочим, он поступил абсолютно правильно. «Отар» следует пить мелкими глотками, тихонько взбалтывая и согревая в руках. От тепла настоящий коньяк начинает источать тонкий, ценимый истинными гурманами аромат. Зато себе почему-то он плеснул в рюмку диковинной формы, к тому же синего стекла, хотя вот они, бокалы, стоят на полочке как миленькие.
– Это просто объяснить, – тихо сказала я. – Сеня был очень сентиментален. Рюмка старинная, к ней имеется еще и графин. Пару подарила Гребневу мама, после ее смерти Сеня пил только из этой рюмки исключительно все – коньяк, виски, ликер…
– А пиво? – глупо поинтересовался Максим Иванович.
– Он его на дух не переносил, – пояснила я, – говорил, потом отрыжка мучает.
– Прими мотилиум, помоги своему желудку, – процитировал эксперт надоевшую до дрожи телерекламу.
– Кто знал, что он пользуется только этой стопкой? – спросил Максим Иванович.
– Все, – пожала плечами я. – Сеня рассказывает каждому историю рюмки, вернее, рассказывал.
– Ремешковой тоже? – уточнил он.
– Не знаю! Наверное, да. Гребнев обожал угощать всех, отказаться было практически невозможно. Клиентам наливал, сотрудникам…
– Понятно, – заявил Максим Иванович.
– Что вам понятно?
– Все, – загадочно фыркнул он. – Все.
Я дернула плечом. Тоже мне, Шерлок Холмс нашелся. Впрочем, поеду-ка я домой, делать мне здесь больше нечего.
На кухне мирно пили чай Кирюшка, Лиза и еще пара ребят.
– Лампушка! – обрадовалась девочка. – А тебе из милиции звонили.
Ну вот, теперь покоя не дадут, замучают допросами. Придется пойти в соседнюю квартиру, впрочем, идти не обязательно. Я схватила толкушку и пару раз стукнула в стенку. Если Володя дома, он тут же явится.
Володя Костин – наш добрый приятель, он служит майором в системе Министерства внутренних дел. Познакомились мы случайно, мимолетная встреча переросла в приятельские отношения, затем в нежную дружбу. Володя холост. Впрочем, когда-то он был женат, но о кратком браке рассказывает с неохотой, а мы и не особо расспрашиваем. Хотя надо сказать, что редкая женщина способна быть женой борца с преступностью. Володя живет по совершенно непредсказуемому графику. Может уйти из дома в понедельник около восьми утра и вернуться в среду глубоко за полночь. Праздник ли, будний день, ему все равно, ведь преступники не отдыхают в выходные дни. Конечно, не всякая супруга выдержит такой ритм жизни. Наверное, поэтому среди сотрудников МВД очень велик процент разведенных. Просидит тетка у молчащего телефона, прождет безрезультатно муженька на день рождения или другой какой семейный праздник, повздыхает в пустой двуспальной кровати, а потом найдет другого, такого, который возвращается каждый день в семь часов со службы, в субботу ездит к теще в деревню, а в воскресенье несется с приятелями на рыбалку, футбол или самозабвенно копается в машине. Кстати, у Костина есть ближайший приятель, Слава Самоненко. Так тот тоже в разводе, убежала жена и еще от одного сотрудника, также майора, Павла Митрофанова. Словом, весь отдел состоит из холостых мужиков в самом соку, только невесты отчего-то обходят их стороной.
Одно время я лелеяла надежду свести вместе Катю и Володю. Но после четырех неудачных замужеств подруга зареклась еще раз идти в загс. Хотя из них могла бы получиться идеальная пара – ни его, ни ее никогда нет дома. Общались бы по телефону и никогда не ругались. Но Костин как-то сразу стал нашим другом, а изменить подобный статус трудно. Так Катя и не превратилась из Романовой в Костину. Зато у нас есть надежный, как пистолет «ТТ», приятель. В прошлом году мы ухитрились обменять его новую жилплощадь в весьма отдаленном районе на соседнюю с нами квартиру. Теперь весь этаж принадлежит нам, в случае необходимости стучим в стенку, и Володя возникает на пороге, если, конечно, он дома.
Но сегодня никто не откликнулся. Я сунула колотушку в ящик и спросила:
– Ну, и кто мной интересовался – Анатолий или Максим?
– Нет, – пробормотал Кирюшка и взял со стола листок. – Дробов Петр Валерьевич, он и телефон оставил…
Недоумевая, что еще за новое лицо появилось на горизонте, я быстренько набрала номер.
– Дробов слушает, – раздалось в ответ.
– Моя фамилия Романова, вы звонили…
– Вот что, гражданочка, – сурово сказал милиционер, – извольте явиться и получить свой паспорт.
– Паспорт?
– Да, до пяти! – рявкнул Дробов. – Улица Планерная, дом 7.
Я изумилась до глубины души. Это же наше районное отделение!
– Но я не оформляла новый паспорт. – Я робко принялась отбиваться. – Мой в сумке лежит.
– Вы проверьте, – железным тоном отчеканил Дробов, – ежели не найдете, то бегом сюда. Впрочем, если обнаружите, тоже давайте к нам.
– Ладно, – растерянно пообещала я, – вот только посуду помою.
– Сумочка у вас какая? – немедленно поинтересовался мент.
– Черненькая, лаковая, на длинном ремешке, внутри два отделения, кармашек на «молнии»… – ответила я.
– Ага, – удовлетворенно вздохнул собеседник, – значит, жду!
Следующие полчаса я искала паспорт. Но он как сквозь землю провалился. Более того, пропала и сумка. У меня их всего две. Одна побольше, из черного материала, похожего на прорезиненную мешковину, сверху налеплен фирменный знак «Ле Монти». Сережка подарил мне эту торбу на Новый год. Спору нет, сумка очень удобная и какая-то безразмерная, в нее вмещается абсолютно все: косметичка, щетка для волос, детектив, ключи, яблоки, бананы… Только раздувается в боках. Я ее обожаю, а вот маленькую, элегантную, так называемую дамскую, терпеть не могу. Ну какой прок в сумке, куда можно положить лишь носовой платок? Для всего остального приходится брать пакет, очень неудобно. Так вот крохотная сумочка исчезла.
Петр Валерьевич сидел на втором этаже в обшарпанном кабинете, стены которого были выкрашены темно-зеленой краской.
– Романова? – рявкнул он.
– Да, только я не понимаю…
– Ваша? – все так же сурово спросил Дробов и шлепнул на ободранный стол мою лаковую сумку.
– Надо же! – восхитилась я. – Нашли! А где?
– Прочитайте и подпишите, – железным тоном велел мент.
Я взяла протянутый лист бумаги и уставилась в него. Ничего не понимаю!
«Акт утилизации. Мясо, предположительно говядина, – 1 кг 700 г; сыр твердый, производство Голландии, – 450 грамм, сосиски натуральные, отечественные – 1 упаковка, масло «Анкор» – 1 пачка, 250 грамм, кефир «Биомакс» – 1 пакет – 1 литр…»
– Это что такое?
– Гражданка Романова, – сурово сообщил Дробов, – вы помните, где сумку потеряли?
– Нет.
– Между прочим, вместе с ней еще и пакеты с едой были, все валялось во дворе дома восемь… Зачем вы бросили там документы и продукты питания?
Легкий лучик понимания забрезжил в глазах. И как только я забыла! В тот день, когда Кирюшка сломал руку, я заехала на Киевский рынок и купила там вот это самое мясо, сыр, сосиски. А когда Кирик рухнул на асфальт, я отшвырнула вещи в сторону и бросилась к мальчику, потом мы поехали в Филатовскую больницу, сумки же преспокойненько остались во дворе, а кошелек я всегда ношу во внутреннем кармане куртки.
– Как они к вам попали?
Дробов поморщился:
– Народ у нас бдительный. Увидели брошенные авоськи и стали трезвонить: бомба, бомба!
Моментально приехали соответствующие службы. Специально обученный человек подошел к пакетам и обнаружил, что там нет ничего особенного, всего лишь упаковки со жратвой. Лаковая сумочка валялась под скамейкой, там обнаружился паспорт и носовой платок. Все вещи были отправлены в отделение, и Дробов стал названивать Маше-растеряше, но трубку никто не снимал, только сегодня отозвалась девочка, назвавшаяся Лизой. Продукты, естественно, испортились, и их пришлось уничтожить.
– Лучше бы домой унесли, – вздохнула я, – все ведь хорошее было.
– Не положено, – угрюмо буркнул Дробов. – Вот здесь подпишите и здесь, теперь тут.
Я весело засмеялась и принялась оставлять автографы.
– Чего смешного? – забубнил Петр Валерьевич. – Больше дел нет, как с вами возиться, а преступность растет…
– Извините, – начала я оправдываться, – сын руку на улице сломал, вот я и побросала вещи. Смеюсь, потому что думала, опять по делу об убийстве допрашивать будут…
Дробов крякнул, вытер лысину и вручил мне сумочку.
Глава 5
Следующий день начался с весьма неприметного известия. Не успела я перешагнуть через порог «Алиби», как Наденька кинулась мне навстречу.
– Слыхали новость?
– Нет, – осторожно ответила я. – А что, у нас еще кого-нибудь отравили?
– Сеня, оказывается, давным-давно продал агентство некоему Федорчуку, – затарахтела Надя. – Об этом никто из наших не знал, все считали Гребнева хозяином, а он на самом деле такой же наемный работник, как и мы! И сейчас Федорчук сидит в его кабинете и всех выгоняет. Идите, Евлампия Андреевна, сейчас и вам достанется, мало не покажется… Мне уже расчет дали! Вот так!
В самом мрачном расположении духа я толкнула дверь и оказалась в кабинете. Но вместо приветливо улыбающегося Сени, хватавшегося при виде любого посетителя за бутылку с коньяком, из-за стола поднялся крохотный, щуплый человечек с лицом цвета перезрелого лимона. Жиденькие темные сальные пряди падали ему на глаза, тонкий, сжатый в нитку рот брезгливо морщился.
– Вы кто? – отрывисто поинтересовался карлик.
– Евлампия Андреевна Романова.
Крошка Цахес шлепнулся назад в кресло, выдвинул ящик письменного стола и швырнул мне почти в лицо серо-голубой конверт.
– Агентство более не нуждается в ваших услугах, здесь зарплата за апрель.
Я заглянула внутрь. Три сиротливые бумажки по сто рублей и одна пятисотенная купюра.
– Но я получала намного больше!
– Ничего не знаю, – крякнул уродец, – по бухгалтерской ведомости после уплаты налогов вам вручали восемьсот рублей!
Я в растерянности смотрела на нового хозяина. Это правда, только потом Сеня с улыбкой протягивал фирменный конвертик, где и лежала основная зарплата. Естественно, что мерзкий Федорчук знает об этой традиции, просто не желает тратиться, понимает, что я не пойду жаловаться. Закон-то нарушали оба – Сеня, когда давал, и я, когда брала!
– Вы свободны, – процедил гномик и вытащил из кармана пиджака толстую коричневую сигару.
Я молча повернулась и вышла, забыв попрощаться. Наденька засовывала в большую сумку ручки, карандаши, скрепки… Увидев меня, она хихикнула:
– Ничего ему не оставлю, сейчас еще информацию в компьютере уничтожу и картотеку вышвырну. Пусть новый секретарь бумаги заводит. Прикиньте, он меня, как котенка, выбросил и дал пятьсот рублей. Говорит, такая официальная зарплата, ну не урод ли!
Я медленно побрела к троллейбусу. Конечно, урод. Только легче от этого никому не станет, работы нет, что делать, ума не приложу.
Дома я вошла к себе в комнату, вытащила из шкафа с бельем коробочку из-под датского печенья и пересчитала наличность. Вместе с жалкой подачкой, полученной от карлика Федорчука, выходило чуть больше шести тысяч рублей. Какое-то время мы, конечно, продержимся, но новое место следует искать незамедлительно. Правда, голодная смерть нам не грозит. В любой момент я могу позвонить Катюше в Майами, и она немедленно пришлет столько, сколько надо. Только, честно говоря, мне не слишком хочется попрошайничать. Надеюсь, что сумею выкрутиться сама. А пока попробуем урезать бюджет.
Тут до слуха долетел тихий стук. Я повернулась и увидела на балконе кенгуру. Животное осторожно било лапкой в стекло. Ну вот, пожалуйста!
– Лиза, Кирюша! – закричала я.
Через минуту дети вбежали в комнату.
– Смотрите, кенгуру!
– Где? – спросил Кирюшка.
– На балконе!
Мальчик и девочка переглянулись, потом Лиза тихо сказала:
– Лампа, хочешь поехать на неделю в санаторий? Отдохнешь, мы тут сами справимся!
Я глянула на балкон, потом подошла и прижалась лбом к стеклу – никого!
Дети участливо смотрели на меня. Может, и впрямь к психиатру обратиться? Внезапно прозвенел звонок в дверь.
– Интересно, кто это? – удивилась Лиза.
– Пошли откроем, – подпрыгнул Кирка.
– Спросите сначала, – велела я.
– Лампуша! – закричала через минуту Лиза. – К тебе женщина!
– Иду, – отозвалась я и поспешила на зов.
Но на пороге комнаты притормозила и осторожно посмотрела на балконную дверь. Конечно же, кенгуру была там. Большие глаза внимательно следили за мной, треугольные уши шевелились. Я вылетела в коридор. Нет, завтра же отправлюсь к доктору!
На кухне, у окна стояла… Ирочка. На этот раз девчонка нацепила на себя темно-синюю юбчонку из блестящей кожи, желтую блузку и невероятную розовую жилетку всю в цветочках, рюшах и пуговичках.
– Здрассти, – выпалила она.
– Добрый день, – отозвалась я.
– Поговорить надо, – вздохнула Ирина, потом окинула взглядом Лизу с Кирюшей и уточнила: – Наедине.
Я провела ее в гостиную. Ирина плюхнулась в кресло, расставила колени и бесцеремонно поинтересовалась:
– Вы ведь из легавки?
– Нет, из сыскного агентства.
– Один черт, – отозвалась девушка. – Знаете, что маму посадили?
– Да.
– Так вот, она не виновата!
– Может, и правда, но только все улики против нее.
Ирина нахмурилась:
– В ментовке тоже так говорят, но они ошибаются, мама не убивала Жанну.
– Откуда такая уверенность?
– Ну, она мне сама сказала!
– Вы ее видели?
– Следователь свидание дал.
– И что?
– Плачет, говорит: «Доча, я ни при чем!»
Естественно, все преступники сначала отрицают свою вину.
– Не она это! – почти кричала Ира. – Не она!
– Да вы успокойтесь, хотите чаю?
– Засунь свой чай знаешь куда! – взвилась девица. – Я по делу пришла, не воду хлебать!
Я тяжело вздохнула. Воспитание Ирины оставляло желать лучшего, но не мне это исправлять.
– Чего тебе надо? – спросила я, перейдя с наглой девчонкой на «ты».
– Следователь у мамы, молодой такой, сказал, что ее только одно от тюрьмы спасет.
– Что?
– Если настоящий преступник сыщется!
– Ну, – протянула я, – на это слишком не рассчитывай. Следователю дело Ремешковой кажется ясным, не станет он очень стараться. Да и потом, скорей всего это Аня отравила Жанну.
– Нет! – со слезами на глазах воскликнула девочка. – Нет! Мамуля бы никогда не стала яд в бутылку сыпать. Ну не в ее привычках такое!
Я уставилась на Иру. Хороший аргумент, а главное, он безотказно подействует на господина Еремина. Только он услышит, что Анна не имеет обыкновения травить любовниц своего мужа, как тараканов, и сразу отпустит ее на свободу!
– Мамонька бы ей сразу в волосы вцепилась, морду о камин разбила бы, ребра пересчитала, – продолжала Ира. – Нервная она у меня, невыдержанная. А в бутылку яду напихать да ждать спокойно, тут другой характер нужен!
Резон в ее словах был, Аня становилась абсолютно неуправляемой, если что-то получалось не так, как она хотела. Могла пошвырять на пол посуду или разодрать в клочья плохо отстиранную кофточку. На моих глазах она разбила три цветочных горшка только из-за того, что Борис Львович не дал ей телефон. Просто побросала керамические кашпо на пол. Потом на кухне, опрокинув рюмку коньяка, хозяйка пояснила:
– Гневливая я очень, ты уж не обижайся. Под горячую руку так вломлю, мало не покажется. Прямо удержать себя не могу, в глазах темнеет, в ушах звенит – просто беда. Вот посуду на черепки пущу, и полегчает, вроде камень с души. Да ты не боись, ежели я тебе наподдаю, то через час обязательно подарок сделаю, и дорогой.
Она не обманывала. Борису Львовичу, у которого с воплями и визгом отняла телефонную трубку, Аня преподнесла на следующий день золотые часы. Лифтерше, уронившей случайно на асфальт десяток яиц, которые Аня вытащила из багажника, она отвесила оплеуху. Но уже вечером того же дня бабулька щеголяла во дворе в новехонькой турецкой дубленке с капюшоном. Слушая завистливые вздохи дежурных из других подъездов, наша консьержка бесхитростно поясняла:
– Анна Николаевна на руку горячая. Дубленочка-то первый класс. Ежели она мне еще раз в морду засандалит, попрошу сапоги зимние, кожаные, на натуральном меху.
Так что Ирочка права, тихо поджидать смерти обидчика не в Аниных правилах. Ведь даже я, когда увидела в гостях Жанну, перепугалась, думала, что начнется вселенский скандал.
– И папа считает ее невиновной, – тихо продолжала Ира.
– Отец? – удивилась я. – Борис Львович? Но он же сам на нее милиционерам указал.
– Борька – козел, – взвилась Ирина, – я про родного отца говорю, про маминого первого мужа.
– Кто он? – спросила я.
Ирина слегка помялась, потом ответила:
– Родион Громов.
Мне эти имя и фамилия ничего не говорили, Ириша, очевидно, сообразила, что я не поняла, в чем дело, и пояснила:
– Про вихревских слышали?
– Про кого?
– Ну, группировки такие есть: солнцевская, казанская, люберецкая…
Я кивнула, читаю иногда «Криминальную хронику», да и передачу одноименную по телевизору показывают. Правда, не слишком люблю ее, меня привлекают лишь выдуманные детективные истории, а не реальные.
– Ну а это вихревские, – пояснила Ира, – из Вихрева, под Москвой, главный у них Гвоздь.
– И что? – удивилась я. – При чем тут какой-то Гвоздь?
– Так он и есть мой папа, – пояснила спокойно Ира, – Родион Громов по кличке Гвоздь. Они с мамой со школы знакомы, любовь у них вышла, мама и забеременела в семнадцать лет, а папу посадили. Они пожениться не успели. Дали-то ему десять лет! Мама к нему на зону ездила и меня маленькую возила.
Я слушала разинув рот. Родион признал девочку, более того, он искренне любил дочку и заставил Анну выйти замуж за Сергея Хитрука.
– Ребенку нужен отец, ну сама посуди, какой из меня воспитатель, – увещевал он ее.
Аня послушалась, но госпожой Хитрук пробыла лишь два года. Потом был еще один брак, тоже неудачный, затем третий, а пять лет тому назад на пути попался Борис Львович, казавшийся положительным и надежным партнером. Родион же ушел в криминалитет. На зоне он набрался ума и больше под арест не попадал, но дела проворачивал явно незаконные. С Аней его связывали самые теплые отношения. Он очень помог бывшей любовнице, когда та занялась торговым бизнесом, а Ирочка была всегда желанной гостьей в его огромном доме.
Не понимая, к чему девушка сообщила мне эту информацию, я поинтересовалась:
– Ну и что? Пусть твой папа наймет хорошего адвоката. Сейчас классные специалисты есть, дорогие только.
Ирочка раскрыла сумку, вытащила из нее пачку зеленых купюр, перетянутую розовой резинкой, и сказала:
– Мы хотим нанять вас, тут десять тысяч.
– Меня?! Да зачем?
– Ищите убийцу, – спокойно пояснила Ира. – Папа сказал, если мамулю из-за решетки вытащите, вовек благодарен будет.
Она вновь полезла в сумочку, вытащила еще пачку купюр и спокойно пояснила:
– Десять тысяч – это аванс; как работу закончите, получите еще пятнадцать кусков, а это мелочовка на расходы: бензин, взятки небольшие, ну там, туда-сюда. Папа в агентстве «Пинкертон» консультировался, ему сказали, что цена нормальная.
– Пусть твой отец наймет настоящих профессионалов, – отбивалась я.
– Не-а, – протянула Ира, – мы вас хочим.
– Почему?
– Потому.
Чудесный аргумент, главное, совершенно объясняет суть дела.
– Честно говоря, боюсь, не потяну, – ответила я, отодвигая пачки лакомых бумажек.
Ирочка тихо засмеялась:
– Э нет, папе никто не отказывает, лучше соглашайтесь.
– Зачем?
– Дети у вас, – вздохнула Ира, – не ровен час чего случится.
Я похолодела: ну дела, только киднепинга мне не хватает для полного счастья.
– У твоего отца небось служба безопасности есть, охрана, вот пусть им и поручит!
– Долдоны и идиоты! – в сердцах воскликнула Ириша. – Вот ломом по башке зафигачить, в ухо стрельнуть или к батарее приковать, тут они молодцы, а мозгами пошевелить им невдомек, потому как нет их у них, мозгов-то.
– Ну пусть господин Гвоздь по своим каналам поспрашивает, может, чего и выяснит, – сопротивлялась я из последних сил.
Ира вздохнула:
– Соглашайтесь, деваться все равно некуда, из агентства вас выгнали, где деньги возьмете? Дети есть запросят, опять же одеться-обуться надо…
– Все же лучше господину Гвоздю обратиться к своим или к профессионалам, в тот же «Пинкертон», если его не пугают расходы.
Ирина хмыкнула:
– Мой папа теперь от всех дел отошел, он легальный бизнесмен, торгует продуктами питания в Вихреве. Хватит, настрелялся, умирать-то никому не охота! А насчет профессионалов… Знаете, есть такая штука – коридорное мышление. Это когда человек привык думать только в одном направлении. Ну, допустим инженер знает, что вечного двигателя нет, нет и все, а дилетант думает, будто есть, идет в гараж и делает. Вообще многие открытия совершали непрофессионалы. Так что иногда лучше обратиться к тому, кто будет работать, не думая о правилах. Сыщики-то пойдут по привычной дорожке. Знаете, кто в этих агентствах в основном сидит? Легаши бывшие, а они привыкли действовать по старинке. Вы же крошечки подберете, за ниточки потянете.
Я глядела на Ирину во все глаза. Не слишком обремененная знаниями девушка явно повторяла чужие слова, скорей всего то, что говорил ей отец. Интересный, должно быть, господин, этот легальный бизнесмен Гвоздь, книги по психологии читает. Может, и впрямь попробовать? К тому же деньги…
